Я уже описывала, как паводок превращает Зеленый Ад из суши в озеро. Однако на новом месте община пополнилась двумя новоприбывшими, а потом сократилась на пять человек. Я полагала, что они уплыли на плоту, пока я была занята и не видела этого, но путешествия на плоту в это время года очень опасны: кроме обычных хищников, не исключая и болотных змеев, вода так и кишит небольшими, похожими на угрей существами, которых мы окрестили саблезубами, а существа эти плотоядны и крайне прожорливы. Чтобы избежать опасности, мулинцы в сезон дождей путешествуют иным, куда более впечатляющим способом.

И вот мы втроем отправились в путь с Мекисавой. Фадж Раванго предпочел остаться на стоянке – думаю, с тем, чтобы ослабить ощущение, будто мы в погоне за собственным интересом отрываемся от общины. Мекисава отвел нас к концу длинной намывной косы, на которой угнездилась наша стоянка, а оттуда мы перешли по мелководью на другой островок – вернее, не столько на островок, сколько к подножью огромного дерева. То был один из лесных гигантов, опутанных мелкими деревцами-паразитами, и Мекисава указал, что нам следует влезть наверх.

Каменистые почвы Тамшира не слишком хорошо поддерживают деревья, пригодные для лазанья, а уж тамширские джентри не поддерживают склонности к древолазанью в своих дочерях ни в малейшей мере. Мекисава влез наверх без каких-либо затруднений, за ним на удивление легко последовала Натали, а вот мне потребовалась помощь мистера Уикера. Не сомневаюсь, к тому моменту, как мы догнали остальных, мои щеки алели пламенем – частью из-за жары, но в основном из-за крайне нескромного физического контакта, без которого было никак не обойтись. Неловкий разговор во время охоты мы отодвинули в сторону – или, скорее, замели под половик, – но трудно игнорировать вопросы приличия, когда мужчина, дабы помочь даме взобраться на дерево, толкает ее ладонями пониже спины!

В отличие от меня, мистер Уикер хотя бы мог списать красноту собственного лица на ниддийское происхождение. (По-моему, краснеть он не прекращал с самого момента прибытия в Нсебу.) Но оба мы забыли о смущении, едва увидев то, что показал нам Мекисава.

Огромное дерево поднималось много выше, но в этом месте деревца-паразиты, росшие на его стволе, тянулись в сторону и прямо перед нами сплетались с паразитами, росшими на другом дереве. Приглядевшись внимательнее, я поняла, что это вовсе не случайность.

Возможно, начало всему и было положено случаем, но, подобно тому, как остров, на котором мы устроили стоянку, был делом человеческих рук, это сплетение растительности тоже не обошлось без вмешательства человека: связанные вместе ползучими лианами, деревца превращались в…

– Мост! – воскликнула Натали, улыбнувшись от уха до уха.

– Твоя душа – душа истинного инженера, – сказала я ей по-ширландски.

Нет, это было сказано без малейшей насмешки. И мост я оценила по достоинству, особенно после того, как обнаружила, что это – часть наполовину естественной, наполовину рукотворной сети мостов, тянущейся над болотом в разные стороны. Большую часть года в распоряжении мулинцев имеются пути и попроще, и эта система воздушных мостов остается без дела, но в паводок она позволяет переправляться через те места, где могут скрываться драконы и прочие хищники.

Пожалуй, на первый взгляд это не такое впечатляющее сооружение, как никейские акведуки или йеланские дороги, но сомневаюсь, что кто-то способен остаться равнодушным, стоя на краю мулинского воздушного моста.

Сомневаюсь и в том, что кому-либо удастся сохранить спокойствие, доверив подобной конструкции собственный вес и встав на нее обеими ногами. Мекисава пошел первым, осматривая мост и время от времени останавливаясь, чтобы вплести новую ветку в нужное место, где она укрепит все сооружение. Как бы ни интересно было наблюдать за этим процессом, доверию к данной конструкции он отнюдь не способствовал.

Мы, ширландцы, с сомнением переглянулись.

– Тут можно действовать двумя способами, – сказала Натали. – Мистер Уикер, вы самый тяжелый из нас. Если вы пойдете первым, мост будет меньше всего поврежден и с большей вероятностью выдержит ваш вес. Однако это может увеличить риск для нас с Изабеллой. Если первыми пойдем мы, вы сможете оценить его прочность… но к тому времени, как очередь дойдет до вас, мост может ослабнуть и станет для вас небезопасен.

К этому времени Мекисава уже перешел на ту сторону и нетерпеливо замахал нам.

– Думаю, это вполне безопасно, – сказала я, заставив себя приблизиться к краю моста. – Мулинцы же постоянно ходят по таким.

– Мулинцы весят вдвое меньше моего, – пробормотал мистер Уикер, если и преувеличив, то лишь самую малость.

Я сделала глубокий вдох и поставила ногу на ветку, вцепившись в ближайшую лиану, словно от нее зависела вся моя жизнь, и от души надеясь, что это не так. Конструкция, оказавшаяся у меня под ногами, была похожа на настоящий мост не более, чем веревочная лестница на каменную. Возможно, она вполне могла выдержать мой вес, но с виду уверенности в этом ничуть не внушала. Еще раз благословив решение переодеться в штаны, я подняла ногу, сделала осторожный шаг и поставила ее сразу за тем местом, где ветка, поддерживавшая меня, перекрещивалась с другой. Наверняка босиком, имея возможность сгибать ступню и цепляться за ветки пальцами ног, пройти было бы легче – но только для мулинки, а никак не для меня: мои пятки были для этого слишком нежны. К счастью, на лианах и ветках, за которые я держалась руками, не оказалось шипов: здесь, наверху, растениям незачем было опасаться травоядных. Так, шаг за шагом, я двинулась вперед.

Думаю, посреди подобной авантюры никто не избежит моей ошибки и посмотрит вниз.

Внизу, прямо подо мной, оказалось кружево из веток и лиан, слишком тонкое, чтоб выдержать мою тяжесть, случись мне упасть, а еще ниже – головокружительно далеко – поблескивало темное, буро-зеленое зеркало вод, неподвижность коего нарушал лишь след какого-то существа, проплывавшего под самой поверхностью.

С трудом подняв взгляд, я заставила себя дышать носом, чтоб от избытка кислорода не закружилась голова. Когда я наконец отважилась сделать следующий шаг, подошва ботинка скользнула – всего на несколько сантиметров, не настолько, чтоб это чем-то угрожало, но довольно, чтоб у меня перехватило дух. Казалось, полдюжины шагов до места, где ждал Мекисава, заняли целую вечность, но вот, наконец, я оказалась в безопасности.

Столкнулись ли с подобными трудностями Натали и мистер Уикер, сказать не могу: я была слишком занята, восстанавливая силы в обмякших, как студень, руках и ногах. Стоило нам прийти в себя, Мекисава повел нас дальше – туда, где, по его словам, мы смогли бы понаблюдать за драконами, включая и детенышей.

Это место оказалось низиной, полностью залитой водой – только верхушки кустов торчали над поверхностью, показывая, что там, среди деревьев, есть что-то еще. Болотные змеи любят такие места: они полны рыбы, лягушек и прочих лакомств на один укус. Все это составляет большую часть их рациона, хотя они охотятся и на более крупную дичь, и здесь, как и в саванне, нам не пришлось долго ждать, чтобы увидеть это собственными глазами.

Манера охоты оказалась очень похожей, с разницей только в природных условиях. Вот в ветвях напротив нашего укрытия затрещала, споря о чем-то, стайка колобусов. Один из них обидел другого настолько, что тот устремился прочь, прыгая над водой с ветки на ветку, и так нашел свою смерть.

Дракона можно было заметить лишь благодаря легкой ряби, разбежавшейся по воде цифрой V, и то ненадолго. Мгновением позже болотный змей вырвался из воды и взвился в воздух, вытянув морду вперед и разинув пасть. Щелк! Обезьянка исчезла, как не бывало, а дракон с плеском рухнул в воду. Стайка колобусов в страхе кинулась бежать, но один из них промахнулся мимо очередной ветки, упал, забарахтался в воде, длинное узкое тело зеленовато-бурой окраски угрем скользнуло к нему, и второй колобус отправился вслед за собратом.

Конечно, для болотных змеев это не единственный способ охоты. Подобно крокодилам, они могут хватать животных, подошедших слишком близко к кромке воды или оказавшихся в воде рядом с ними. В более сухих районах джунглей их поведение больше похоже на поведение древесных змеев: здесь они прячутся в кустах или обвиваются вокруг стволов деревьев. Однако этот наполовину воздушный способ охоты – один из самых удивительных. Двигаясь под водой, они складывают крылья в нечто наподобие плавника, помогающего менять курс на большой скорости, а приготовившись к нападению, расправляют крылья и используют их как плечи баллисты, чтобы взвиться в воздух. Порой болотный змей прячется в воде прямо под своей жертвой, выставив наружу только пасть, и терпеливо испускает свое экстраординарное дуновение (представляющее собой, как могут помнить читавшие первый том, ядовитые пары), пока добыча под их воздействием не потеряет сознания. Результат очень похож на манну, падающую с неба – по крайней мере, для болотного змея.

– Очень похож на степных змеев, – сказал мистер Уикер, когда дракон вновь скрылся в воде и затих. – Возможно, родство между ними ближе, чем принято считать.

Натали же задумалась о вопросах механики.

– Никогда не видела, чтобы крылья складывались таким образом. Как же у них, скажите на милость, устроены сочленения?

Ответить на ее вопрос, не убив и не анатомировав дракона, было бы затруднительно. Но нам и без этого было, чем заняться: мы принялись (исходя из того, что удалось разглядеть) оценивать размеры животного, расспрашивать Мекисаву, насколько увиденное соответствует обычному поведению болотных змеев, и гадать, сколько колобусов в день должна поедать взрослая особь, дабы оставаться в добром здравии.

Взобравшись на дерево, мистер Уикер начал вглядываться в воду и сообщать нам оттуда результаты наблюдений за передвижениями животного, а Натали снизу призывала его быть осторожнее, не то и сам он попадет к дракону на обед. Я вынула из узелка за спиной блокнот и попыталась что-нибудь изобразить, но того, что удалось увидеть, для хорошего рисунка было мало. Конечно, я видела того, которого удалось поймать мсье Велюа, но то был уродец и карлик, склонный к тому же постоянно лежать, свернувшись в клубок. Я хорошо помнила, что его лапы больше напоминали крокодильи, чем лапы наземных драконов, но не могла вспомнить, как именно они расположены, а о строении крыльев, ввиду уродства этого карлика, и вовсе не имела представления.

Сбор данных, позволивших ответить на эти вопросы, потребовал не одной и не двух наблюдательных вылазок, и времени на них ушло значительно больше, чем можно было ожидать, так как вскоре мы – точнее, я – столкнулись с непредвиденными трудностями.

Все началось с возвращения на стоянку: на обратном пути я упала в болото.

По пути к месту наблюдений нам нужно было преодолеть два моста, и этих двух переправ оказалось довольно, чтобы убедить меня, что эти конструкции выдерживают наш вес. Возможно, обретенная уверенность заставила меня забыть об осторожности – точно сказать не могу. По-моему, я вела себя так же осторожно, как и любая другая женщина, доверяющая собственную жизнь нескольким сучьям, связанным вместе лианами. Однако на втором мосту, недалеко от стоянки, я оступилась и пошатнулась. Ухватилась за лиану – она оборвалась. Я отчаянно замахала руками, пытаясь удержать равновесие, наткнулась на ближайшую ветку… и полетела вниз.

Инстинкт, заставлявший меня махать руками в поисках опоры, действия не прекратил – он-то и спас мне жизнь. Вцепившись правой рукой в одну из нижних веток, я содрала половину кожи с ладони и пальцев, и это замедлило падение. Замедлило, но не остановило: под моей тяжестью ветка согнулась до отказа, едва не вырвав руку из плеча, и выскользнула из пальцев. Подобно той, второй обезьянке, я рухнула в болото, а как вы, возможно, помните, воздушные мосты нужны мулинцам затем, чтобы без опасений переправляться через те воды, где могут скрываться драконы и иные опасности.

Болотный змей

Плюхнувшись вниз, я ушла в воду с головой – да так, что ноги почти по колено погрузились в топкий ил на дне. Это могло погубить меня не хуже падения на сушу или любого хищника: не сумев высвободиться, я утонула бы в самом скором времени. Но страх придал мне сил. Взбрыкнув ногами, я вырвалась из трясины, всплыла на поверхность и поспешила набрать полную грудь воздуха. Все! Вот тут я, можно сказать, была уже дома, в уюте и сухости – если не считать того, что, весьма вероятно, угодила в самую середину охотничьих угодий одного из драконов.

Судя по суматохе сбоку, двое моих спутников со всей возможной быстротой начали спускаться вниз. Я устремилась на звук, изо всех сил стараясь не шуметь. Из головы никак не шла та самая легкая рябь на воде и последовавшая за ней быстрая смерть. Может ли болотный змей броситься на существо столь крупное, как человеческая самка?

Обычный ответ – да. Но, как оказалось, об этом следовало тревожиться в последнюю очередь.

Шум моего падения распугал всех водных жителей вокруг, но теперь они возвращались. Что-то скользнуло вдоль бедра, и руку обожгла резкая боль: один из угреподобных саблезубов, отыскав меня, впился острыми клыками в мою плоть.

Мне и без этого срочно нужно было выбраться из воды, но теперь положение стало отчаянным. На запах крови вот-вот должны были собраться и другие саблезубы, и целая стая могла бы разорвать меня в клочья, не оставив ничего, кроме дочиста обглоданного скелета.

Как и в случае с пиявкой, повергшей меня в ужас, я инстинктивно схватила саблезуба и оторвала его от себя. Кровь заструилась в мутной воде темной ленточкой. К счастью, мне хватило присутствия духа, чтобы остановить мистера Уикера: он успел спуститься и явно намеревался кинуться в воду, но это могло привести только к тому, что мы будем сожраны оба. Уже не заботясь о тишине, я рванулась вперед с удвоенной силой, и вскоре мистер Уикер сумел ухватить меня за запястье и вытащить из воды.

От страха и напряжения в груди клокотали рыдания, но теперь я была в безопасности – по крайней мере, я не сомневалась в этом, пока не услышала тревожный крик Мекисавы. Сердце пустилось вскачь, и я оглянулась через плечо, ожидая увидеть на воде все ту же изящную, длинную и узкую цифру V.

Но вместо этого увидела карликового гиппопотама, с плеском и топотом бросившегося к нам.

Возможно, это вас рассмешит: гиппопотам очень забавен на вид, а термин «карликовый» обычно подразумевает нечто карманных размеров. Но средний карликовый гиппопотам весит больше двухсот килограммов и сотрет в порошок любого, осмелившегося вторгнуться в его воды. Да, он не так велик и злобен, как его сородичи, обитающие в саванне, но это мало что меняет – все равно, что сказать, будто смерч не так огромен и разрушителен, как ураган. Это, конечно, правда, но вовсе не означает, что первый не способен сокрушить всё и вся на своем пути.

Мы с мистером Уикером приготовились бежать, но Мекисава, знавший то, чего не знали мы, поманил нас обратно наверх.

Так я и оказалась загнанной на дерево разъяренным толстячком, с радостью втоптавшим бы меня в землю своими дурацкими короткими ножками. Потревоженные, гиппопотамы не ограничиваются защитой своих вод – они пускаются за незваным гостем в погоню и зачастую вполне в состоянии его настичь. Единственная польза от моего конфуза заключалась в том, что рев разъяренного зверя привлек внимание оставшихся на стоянке, явившиеся на шум охотники убили гиппопотама, и вечером мы съели его на ужин.

(Возможно, вам интересно будет узнать, что именно этот инцидент и убедил меня все время пребывания в поле неизменно носить штаны. После этого меня больше не волновало, что остальные считают пристойным, а что – нет: слишком уж хорошо я поняла, что мне в любую минуту может потребоваться плыть, бежать или взбираться на дерево, спасаясь от разъяренного зверя. Может, я и могу – или, по крайней мере, в молодости могла – регулярно рисковать жизнью, но делать этого просто ради приличий не соглашусь ни за что.)

Итак, я сильно ободрала руку, вывихнула плечо и здорово ушибла ноги, приземлившись в ил. Все это значительно замедлило наш прогресс, и, как я упоминала выше, оказалось лишь первой из многих неудач.

До этого дня я не колебалась во мнении, что наши трудности – лишь естественное следствие напряженной работы в опасных условиях. Мне приходилось работать в опасных условиях и до этого, и после, в выштранских горах и в ахиатской пустыне – ведь политиков можно найти повсюду. Но, думаю, в чистой смертоносности с Зеленым Адом могут сравниться только вершины Мритьяхаймских гор. Живя здесь, даже мулинцы, знающие эти места лучше всех, терпят немало лишений. Не столкнись мы с трудностями, это было бы очевидным знаком божьего благословения.

Однако нельзя отрицать, что драконья доля наших проблем свалилась на мою голову. Ведь это я, а не мистер Уикер или Натали, упала с моста, это я на следующий же день была ужалена ядовитой змеей, это я пала бесславной жертвой кишечного паразита, которого пришлось изгонять тщательно отмеренной дозой стрихнина. Я в два приема сломала два пальца, притягивала пиявок, как магнит – стальные опилки, а однажды вечером неловко зацепила ногой один из своих блокнотов, отправив его в костер. Одним словом, я превратилась в ходячую катастрофу.

Воздействие всего этого на мое расположение духа оказалось едва ли не хуже самих инцидентов. Если в Выштране я числилась спутницей мужа и секретарем экспедиции, то здесь считалась равноправной партнершей мистера Уикера, однако чувствовала, что в компетентности с ним сравниться не могу. Между нами вновь появился призрак нашей старой вражды – не столько, надо заметить, из-за него, сколько из-за моих собственных сомнений в себе. Я лезла из кожи вон, чтобы доказать свою полезность (что и вело к случаям вроде сломанных пальцев), питала несправедливую неприязнь к мистеру Уикеру (казалось, не подверженному никаким напастям) – одним словом, превратилась в сущую мегеру. Как только моим спутникам удалось совладать с желанием столкнуть меня в болото? Этого мне уже никогда не узнать.

Но самым вредоносным образом все это сказалось на достижении нашей цели. Я вовсе не забыла о драконьих яйцах и, памятуя о скрытности Мекисавы на этот счет, пыталась расспрашивать Акиниманби: гипотеза Натали гласила, что табу может оказаться гендерным, и подобные вопросы у мулинцев считаются делом исключительно женским.

Сама по себе гипотеза была неплоха, но в данном случае не подтвердилась. Конечно, табу могло быть и сезонным, запрещающим говорить о яйцах во время выведения детенышей, но моих знаний было недостаточно для подобного предположения – впрочем, также неверного. Все это раздосадовало меня настолько, что моя настойчивость вышла за рамки вежливости.

Ответа мне это не принесло, но помогло узнать кое-что другое. Акиниманби, отойдя со мной к краю стоянки, обрушилась на меня с бранью и, между прочим, сказала:

– Зачем бы я стала тебе рассказывать? Ты проклята!

К этому времени община сократилась до Акиниманби с мужем, ее деда, бабки и нашей четверки. Для данного времени года это обычно; в более многочисленные группы мулинцы собираются позднее, и мне выпал случай порадоваться этому обыкновению: в результате нашу перебранку видели лишь немногие.

– Что значит «проклята»?

– От этого все твои несчастья, Регуамин, – ответила Акиниманби, указав на мой сломанный палец. – Колдун наложил на тебя злые чары. И все это знают. И никто ничего тебе не расскажет, пока ты не избавишься от них.

Незадолго до последней убыли в общине кое-кто из подростков рассказывал при мне – и довольно громко – сказки о людях, оказавшихся во власти колдовских чар. Но я не поняла, что эти сказки рассказывались ради меня. Ту же мысль высказывала и Бабушка в той деревне, куда мы отвезли заболевшую малярией Натали, и я отнеслась к ней с таким же раздражением, как и теперь.

– Никто на меня никаких чар не накладывал, – заявила я. – Ни злых, ни любых других. Все это – простое невезение. Ну, как по-твоему, кто мог бы это сделать? Твой муж? Или мать? Или кто-то еще, живший здесь с нами?

– Колдуну не надо быть рядом, – возразила она. – Это мог сделать селянин. Или кто-то в твоей земле.

Поразительно удобно! Винить в неудачах тех, кого даже нет рядом, – все равно что сказать, будто во всем виноват господь бог, а будешь его хулить, накличешь новых бед.

– В моей земле никто не умеет колдовать, – сказала я. – Если кто-то и умеет, то это кто-то из твоего народа.

– Колдовать умеют все, – убежденно сказала Акиниманби, подступив ко мне ближе. При моем преимуществе в росте она никак не могла бы взирать на меня сверху вниз, но ощущение было именно таким. – Каждый, когда рассержен или обижен, рождает в сердце колдовство. Может, твой брат здесь, на стоянке, вожделеет тебя, а ты не идешь за него замуж, и потому в его сердце растут злые чары против тебя. Может, у тебя был ребенок, которого не оплакали как подобает, и потому его дух тебя проклял. Кого ты могла обидеть? Кому могла сделать дурное?

Мне тут же вспомнились и натянутые отношения с мистером Уикером, и неодобрение матери, и гнев лорда Денбоу, вызванный исчезновением Натали… Впрочем, если это его сердце порождало злые чары, разве их целью не стала бы его дочь?

Все это был чистый вздор, наподобие легенды о Жагрите Мате. На миг я даже задумалась: уж не повинен ли в моих несчастьях кто-нибудь из мулинцев? Но нет, все это было простым невезением. Так я ей и ответила.

– У всякого невезения есть причина, – мрачно сказала Акиниманби. – Если бы ты, Регуамин, побольше глазела туда, куда следует, то и сама бы все поняла. Пока ты не избавишься от чар, невезение не пройдет.

И, конечно, она не скажет того, что мне нужно узнать.

– Допустим на минуту, что я поверила всему этому… – сказала я, изо всех сил сдерживая нетерпение и досаду. – Как мне избавиться от чар?

Даже гипотетическая возможность моего согласия внушила Акиниманби явное облегчение.

– Найди причину. Вспомни, кого обидела, и помирись с ними. Так и развеешь чары.

Вернуться в Ширландию ради слезливого примирения с матерью я не могла.

– Я подумаю обо всем этом, – сказала я Акиниманби, надеясь, что на том все и кончится.

Но худшее, как водится, было еще впереди.