Глава 14

На веранду, опоясывающую массажный и косметический кабинеты «Трилистник и пальма», Бренда Гутиеррес вышла ровно в шесть часов. Это была высокая стройная женщина, одетая с большим вкусом и выглядевшая никак не старше сорока лет. У нее были коротко стриженные рыжие волосы, серые глаза, красивый маленький нос, чувственные властные губы. Белый полотняный костюм с чуть укороченной юбкой выгодно показывал ее красивые ноги; это же относилось и к бежевым туфлям на небольшом каблуке. В руке она держала элегантную серую сумочку.

Выйдя, Бренда мельком глянула на «ягуар» и сидящего в ней Павла и повернулась, чтобы запереть дверь.

Когда она стала спускаться по небольшой лестнице, он встал и вышел из машины.

Остановившись в трех шагах от него, женщина прищурилась:

— О… Наверное, вы мистер Мэлони? Стив Мэлони?

— Совершенно верно. А вы Бренда? Бренда Гутиеррес?

— Да. Фрэнк предупредил, что вы меня встретите. — Улыбнувшись, протянула руку.

Пожав ее, Павел сказал:

— Очень приятно.

— И мне очень приятно. Вы хотели посмотреть работы моего сына?

— Да, очень хотел бы.

— Фрэнк сказал, вы любитель живописи?

— Да, я собираю живопись. Причем в основном меня интересуют работы современных американских художников. Я давно уже слышал, что в Майами есть несколько интересных молодых художников, так ведь?

— Наверное. Но, если честно, я знаю в Майами только одного такого художника — собственного сына.

— О работах вашего сына мне как раз и рассказал Фрэнк. Поэтому я очень хотел бы их увидеть.

— Большинство работ моего сына хранится в его доме на Виргиния-Ки. Хотите поехать и посмотреть?

— Да, если вы так любезны.

— Хорошо, давайте. Вы вообще знаете Майами?

— Не очень хорошо. Я из Нью-Йорка.

— Фрэнк мне сказал. Тогда держитесь за моей машиной. Это не очень далеко, минут пятнадцать езды.

Проехав на юг по бульвару Бискейн, белый «форд» Бренды выехал в конце концов на Бриккел-авеню и, обогнув «Бриккел-отель», повернул на Рикенбекерскую дамбу. После того как мимо проплыл указатель, предупреждающий, что они въезжают в сектор частных владений, «форд» покатил по двухрядной асфальтовой ленте. Затем возник еще один указатель, сообщающий, что эта дорога ведет к «Миа Палома». В просветах пальм мелькнул океан.

Проехав немного, машина Бренды встала у двухэтажного бунгало. Здание стояло метрах в ста от океана.

Остановив «ягуар», Павел услышал, как Бренда выключила мотор, и выключил свой.

Машины стояли на небольшой асфальтовой площадке с тыльной части дома. С этой стороны бунгало было прикрыто густыми зарослями парка, тянущегося вдоль всего острова Виргиния-Ки, передняя его часть выходила на песчаный пляж. Место было поистине райским.

Выйдя из машины, Бренда кивнула:

— Идемте, я покажу вам дом. Там висят многие картины Майлса.

Взяв кейс, Павел последовал за ней. Он уже заметил, что мать Майлса Гутиерреса дает ему понять, что он ей нравится; не скрывал ее интереса к нему и взгляд, который она бросила сейчас. Открыв дверь, улыбнулась:

— Проходите. — Подождала, пока он войдет. — Хотите что-то выпить?

— Сначала я хотел бы просто походить по дому. И посмотреть картины.

— Хорошо, я пока займусь хозяйством.

Бренда скрылась в глубине дома, он же, подождав, осмотрелся.

На уровне второго этажа, опоясывая всю гостиную, тянулась деревянная балюстрада с резными перилами. Часть потолка наверху занимал цветной витраж, сквозь который пробивался солнечный свет. Одну стену в гостиной занимал большой камин, в углу стоял длинный обеденный стол. Вдоль стола с двух сторон и с торцов были расставлены обитые кожей стулья с высокими спинками. Он насчитал десять стульев. Вдоль стен были расставлены кресла, на стенах висело несколько картин.

Судя по тишине, Бренда была где-то далеко, он открыл кейс и достал радиодетектор.

На ближайшей к нему картине была изображена скала, на которую обрушивается вспененная волна. За скалой на песке, как можно было понять, укрываясь от изображенной художником бури, сидели две чайки.

В картине, написанной безусловно настоящим профессионалом, чувствовалось настроение.

Поводил радиодетектором вдоль стен у картины и возле рамы. Прибор не среагировал, и он подошел к следующей картине.

На огромном, примерно два на три метра, полотне были изображены часть паруса идущей в море яхты и летящие за парусом чайки. Картина была очень даже неплоха.

Провел вдоль рамы радиодетектором — на приборе вспыхнул красный глазок.

Поневоле оглянулся. Гостиная была пуста, Бренда по-прежнему была где-то далеко.

Черт, подумал он, дом-то прослушивается.

Обойдя гостиную, он засек еще два жучка — у обеденного стола и у камина. Зашел в расположенный сразу за гостиной кабинет — там тоже оказался жучок, правда, всего один. За кабинетом располагалась обеденная комната, в ней он тоже обнаружил мини-микрофон, хитроумно спрятанный за вентиляционной решеткой.

На всякий случай вышел на веранду. Провел радиодетектором возле стоящих у входа в дом четырех плетеных кресел и плетеного стола и обнаружил жучок, замаскированный в люстре.

Вернувшись в обеденную комнату, подумал: если жучки в доме поставили те, кто вчера обстрелял здесь машину Майлса Гутиерреса, они наверняка еще наведаются в это бунгало.

Подойдя к ведущей на кухню двери, услышал, как там что-то делает Бренда. Кашлянув, сказал:

— Бренда?

— Да, Стив, входите.

Войдя, увидел Бренду в красивом цветном фартуке. Она протирала губкой кухонный стол и при его появлении улыбнулась:

— Ну как картины?

— Понравились. А еще где-то в доме есть работы вашего сына?

— Есть, на втором этаже и в подвале. Там у него мастерская, так они просто сложены. Их там очень много. Сходите посмотрите.

Выйдя из кухни, подумал: если сейчас он расставит свои жучки на первом этаже точно в тех же местах, возле которых сработал его радиодетектор, те, кто прослушивает дом, найдут их не сразу. Ведь если им вдруг придет в голову использовать свой радиодетектор, их собственные мини-микрофоны станут для его жучков прикрытием. Все свои жучки он расставил с величайшим тщанием, стараясь не издать ни малейшего шороха.

Закончив работу, спустился в подвал и отодвинул первую из приставленных лицом к стене картин. Это был один из вариантов картины, висящей в гостиной, — чайки, летящие за парусом.

Перевернув картину тыльной стороной к стене, прошел на кухню. Увидев его, Бренда притворно вздохнула:

— Стив, ради бога, простите, что занималась уборкой. Два раза в неделю сюда приходит уборщица, я ей хорошо плачу. Но все равно, как ни приду, обязательно что-то не так. Все посмотрели?

— Да, теперь я увидел все картины вашего сына, в том числе и в подвале. Я хочу купить одну работу, но сначала хотел бы эту покупку обговорить.

— Конечно. Собственно, что мы здесь стоим? Может, сядем на веранде? День сегодня не очень жаркий, к тому же с океана дует бриз.

— Давайте.

— Проходите. — Сняв передник, вышла с ним на веранду, кивнула на плетеные кресла: — Садитесь. Текилу, скотч, джин-тоник?

— Я бы выпил джин-тоник.

— Прекрасно. Себе я тоже сделаю джин-тоник. Садитесь, я сейчас.

Бренда ушла в дом, он же, сев в кресло, стал наблюдать за накатывающими на пляж волнами. Подумал: «Бриккел-отель» стоит точно на траверзе острова Виргиния-Ки, милях в четырех отсюда. Получающий сигналы от жучков радиоприемник, вмонтированный в его диск-рекордер, будет работать без помех.

Бренда вернулась с двумя стаканами джин-тоника. Сев в кресло напротив и сделав глоток, спросила:

— Здесь неплохо, да?

— Да, здесь очень мило.

— А вообще, Стив, где вы остановились?

— В «Бриккел-отеле».

— У вас хороший вкус. Милое место, уютное, без суеты.

— Да, там в самом деле очень мило. Знаете, Бренда, давайте сразу покончим с делами. Я, как каждый профессиональный коллекционер, рассчитываю каждую свою покупку. Возможно, я еще приеду к вам сюда и куплю одну-две работы Майлса за достаточно приличные деньги. Но сейчас я могу потратить на покупку картины не более трех тысяч долларов. Поэтому если вы уступите мне за эту сумму картину с парусом и двумя летящими чайками, стоящую в подвале, я ее возьму.

— Что ж. — Посмотрев на него, Бренда улыбнулась. — Знаете, Стив, в конце концов три тысячи долларов тоже неплохие деньги. Картина ваша.

Открыв кейс, Павел отсчитал тридцать стодолларовых банкнот и положил перед Брендой:

— Покупая картины, я всегда плачу наличными. Вы не против?

— Стив, ваше право платить так, как вы считаете нужным. — Спрятав деньги в сумочку, взяла стакан. — Чудесный вечер, правда ведь?

— Вечер изумительный, вы правы. И знаете, Бренда, о чем я подумал? У вас есть еще, скажем, час-полтора свободного времени?

— Ну… в принципе есть. А что?

— Может, отметим эту сделку?

Явно играя, Бренда изобразила недоумение:

— Стив… Я даже не знаю. Отметим — как?

— Как отмечают обычно. Посидим в каком-нибудь хорошем ресторане, выпьем шампанского. Недолго. Так сказать, чисто символически. А?

— Ну… Стив… Даже не знаю. — Бренда бросила на него короткий взгляд. — Я ведь замужняя женщина.

— Бренда, дорогая, при чем тут замужняя женщина? В данном случае вы продавец, а я покупатель. Сейчас вы скажете мне, какие хорошие рестораны есть в этом городе, мы ненадолго зайдем в один из них, разопьем бутылочку шампанского, и я провожу вас домой. Всего-то ничего. Как?

— Ну… Разве что ненадолго.

— Конечно ненадолго. Какой из ресторанов вам здесь нравится? В прошлые мои приезды сюда я сидел во «Фламинго» и в «Кристалле». Как насчет какого-то из них?

«Фламинго» и «Кристалл» были лучшими ресторанами в городе, он это отлично знал.

Изобразив раздумье, Бренда вздохнула:

— «Фламинго» очень милое место.

— Отлично. Значит, идем во «Фламинго». Я могу воспользоваться вашим телефоном, чтобы заказать столик?

— Конечно.

Пройдя в гостиную, полистал лежащий рядом с телефонной трубкой справочник, нашел номер ресторана «Фламинго» и заказал столик.

Ресторан «Фламинго» был расположен на крыше двадцатиэтажного здания гостиницы «Риц». Дважды Павел приглашал Бренду танцевать, и дважды во время танца она доказывала ему, что танцует превосходно и что совсем не прочь превратить их отношения в нечто более близкое.

Сев за столик после второго танца, Павел достал из ведерка с ледяной водой бутылку шампанского, открыл и наполнил бокалы:

— Бренда, я хочу выпить за вас. За замечательную, неповторимую женщину.

— О, Стив… — Пригубив, поставила бокал. — Спасибо. Но, честно говоря, у меня сейчас не самое лучшее настроение.

— Почему?

— Ну… — Пожала плечами. — Из-за Майлса.

— Из-за Майлса? А что с ним?

— Стив, это долгая история. — Вздохнула. — Стоит ли ее рассказывать?

— Стоит обязательно. Бренда, ведь ваш сын художник, картину которого я приобрел. И мне интересно знать о нем все. Буквально все. Что с ним?

— О, Стив… — Вдруг он увидел: она плачет. Она сидела, кусая губы, по ее щекам текли слезы. Взглянув на него, взяла сумочку, достала платок. — Стив, простите, я ведь уже пережила это. — Осторожно вытерла платком слезы. — И вот снова. — Улыбнулась. — Все в порядке, извините.

— Вы пережили уже — что?

— Смерть Майлса. — Спрятала платок в сумочку. — Это уже позади.

— Но… разве он умер?

— Стив… — Вздохнула. — Все вокруг уверяют меня, что Майлс жив. Муж, сестра Майлса Эстелла, мои близкие подруги — все они почему-то уверены, что с ним все в порядке. Но я мать, Стив. Мать, вы понимаете? И, как мать, я знаю: Майлс умер.

Он решил не возражать ей. Проследив взглядом за прошедшим мимо официантом, Бренда вздохнула:

— И знаете, я чувствую, что смерть моего сына как-то связана со смертью Кеннета Луксмана. Вы знаете, кто такой Кеннет Луксман?

— Знаю. Нью-йоркские газеты полны сообщениями о его смерти.

— Здесь тоже об этом пишут. — Подняв бокал, чуть-чуть отпила. — Ясно, обе эти смерти как-то связаны между собой.

Некоторое время он сидел, делая вид, что рассматривает залив. Наконец посмотрел на Бренду. Встретив ее серьезный взгляд, спросил:

— Что, Кеннет Луксман и ваш сын были знакомы?

— Они были хуже, чем знакомы. — Поставила бокал. — Намного хуже. Вы читали в газетах, что в смерти Луксмана подозревают его любовницу?

— Читал, конечно.

— Эту… Гжибовски. Ее зовут Лина. Так вот, Майлс сошелся с этой Гжибовски. С этой Линой.

— Да?

— Да. Последние несколько месяцев он жил с ней, ни от кого не скрываясь. Я попробовала поговорить с ним, убедить, что эта связь ничего хорошего ему не принесет. Все впустую. Он ничего не хотел слушать. Ну а последний месяц… Последний месяц перед своей смертью… Он провел в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке?

— Да. Ясно, он был с ней.

— А как это вообще получилось? Как они пересеклись — ваш сын, Кеннет Луксман и Лина Гжибовски?

— Очень просто. Кеннет Луксман и эта его любовница появились пару раз в бунгало Майлса. У него же там постоянно собирались большие компании. Ну и Майлс отбил эту Лину у Луксмана. У них начался роман. Причем я с самого начала знала, что это добром не кончится. Двое мужчин не могут поделить одну женщину. Так и получилось. В воскресенье Майлс прилетел в Майами с разбитой головой, а в понедельник эта Лина убила Кеннета Луксмана. Вы ведь читали, как она его убила?

— Да, читал.

— Она всадила пулю прямо ему в сердце. И только я одна знаю, что она сделала это, чтобы отомстить Луксману. А заодно и избавиться от него.

— Отомстить за что?

— За Майлса. Накануне, в воскресенье, Луксман напал на Майлса и пытался его убить.

— Почему вы так думаете?

— А тут и думать нечего. Ревность. Мужская ревность. Не знаю, как все это случилось, но думаю, Луксман ударил его сзади чем-то тяжелым. У Майлса была разбита вся голова. Если бы он напал на него спереди, Майлс просто раздавил бы его, как козявку. Но Луксман ударил его сзади и оставил умирать. Но Майлс выжил, каким-то образом добрался до аэропорта и вылетел в Майами. Его вынесли из самолета на носилках, с разбитой головой. Мне позвонили, когда Майлс был еще в самолете. Он все время повторял, что хочет видеть меня. Конечно, я немедленно примчалась туда, прямо в Опа-Локка. Его повезли в «Норт-Шор медикал сентер», я сидела в машине около носилок и думала: он вот-вот умрет. Вы не представляете, что я тогда пережила. — Отвернувшись, посмотрела на залив. — Было воскресенье, большинства врачей не было, но я добилась, чтобы Майлсом занялась дежурная реанимационная бригада. Ну и… Они вернули его к жизни. Просто вернули к жизни.

— Он сказал вам, кто разбил ему голову?

— Нет. Он не хотел говорить об этом. Но я и так поняла, что это сделал Луксман. Знаете, Стив, если б я знала, чем все это кончится, я бы никогда не принесла ему его одежду.

— Одежду?

— Да, во вторник ему стало лучше, врачи перевели его в реабилитационное отделение. Он начал вставать. Ну и… О мой бог. Никогда не смогу себе этого простить.

— Простить чего?

— Того, что я принесла ему одежду в отделение. Если бы я этого не сделала, он был бы жив.

— Но что случилось? При чем здесь одежда?

— О господи… Анхель, мой муж, признался мне, что предупредил Майлса, что какие-то два человека караулят в машине около больницы. Не знаю уж по какой причине, но Майлс боялся этих людей. И ушел из больницы, как только смог ходить. Он начал вставать и сказал мне, что ему стыдно носить больничный халат. Халаты, в которые они там одеты, в самом деле просто позор. И я, ничего не подозревая, принесла ему одежду. Так вот, ночью он в этой одежде сбежал из больницы. Он обманул всех: дежурную медсестру, охраняющих вход полицейских и даже тех, кто караулил его в машине. Ну а потом… — Бренда осторожно тронула глаза платком. — Потом я позвонила к себе домой, трубку взяла Эстелла, моя дочь, ей двенадцать лет. Слышу: «Мама, а Майлс только что был здесь». Я говорю: «Как был?» — «Так. Забрал свою черную сумку и ушел». — «А где он сейчас?» — «Не знаю. По-моему, он взял «лендровер». Это наша общая машина, на которой мы всей семьей выезжаем за город. — Осторожно тронув ножку бокала, убрала руку. — Нет, Стив, вы представляете? Если бы я позвонила домой чуть раньше, я бы его застала. И я бы все узнала. Все. И не дала бы случиться тому, что случилось. Не позволила бы, чтобы наш «лендровер» кто-то расстрелял в упор из автомата.

— В упор из автомата? Разве такое возможно?

— Еще как возможно. Полицейские говорят, на Виргиния-Ки Майлс вдруг неожиданно развернулся и поехал назад, в город. Один из копов крикнул в громкоговоритель, чтобы Майлс немедленно прижался к обочине и остановился. Но он по Рикенбекерской дамбе поехал в город.

— Что было дальше?

— Этого никто не знает. Копы в конце концов нашли наш «лендровер», он стоял в Коралл-Гейт, пустой и весь простреленный пулями. Майлса там уже не было.

— Вы пробовали поговорить с вашей дочерью?

— С дочерью… О господи, Эстелла еще ребенок, когда увидела Майлса, она просто растерялась. Майлс был очень слаб, он попросил помочь найти сумку, с которой прилетел из Нью-Йорка. И они стали ее искать.

— Кстати, что это за сумка?

— Обычная сумка, такие сумки носят на поясе. Черная сумка на черном поясе. Эта сумка была на Майлсе, когда его вынесли из самолета на носилках. Когда я ехала с ним в больницу, он попросил меня снять с него ее и спрятать где-нибудь дома.

— Что было в этой сумке, вы не знаете?

— Нет. Дома я положила ее в шкаф и забыла о ней. Мне было не до этого. — Некоторое время она сидела с каменным лицом, разглядывая бокал. — Майлс знал, что умрет.

— Знал?

— Да. Когда он уходил из дома, вчера, он усмехнулся и сказал Эстелле: «Если я не вернусь, ищите меня на кладбище».

— Странная формулировка — «ищите меня на кладбище».

— Да нет, это в его манере. Только Майлс и мог такое сказать. — Улыбнулась. — Ладно, Стив, хватит. Спасибо, вы подарили мне чудесный вечер.

— Это вы подарили мне чудесный вечер.

— Я-то? — Дотронулась до его руки. — Наоборот, я весь вечер плакалась вам в жилетку. Спасибо, что выслушали мой рассказ, но мне надо идти домой. Я не предупредила Эстеллу, она наверняка волнуется.

Когда они спустились вниз, Бренда тяжело вздохнула:

— Все, Стив, расходимся. Меня здесь знают, у меня есть муж. Ну и… — Улыбнулась: — Вы понимаете? Я поеду первая. А вы потом. Хорошо?

— Да, конечно.

— Звоните мне.