Мортийская армия покрыла оба берега Кадделла, распространилась на север и на юг по Алмонту и даже окружила южную границу Нового Лондона. На город спускалась тьма, и в сумерках мортийский лагерь казался непроницаемым темным морем.

Перед черными палатками выстроилось более пятидесяти аккуратно упорядоченных цепочек солдат. При взгляде на них казалось, что они покрыты сверкающим железом. Это была нарочитая демонстрация с целью испугать Келси, и она сработала. Келси испугалась и за себя, и за стоящих за ней людей. Почти все королевство втиснулось за стены Нового Лондона. Как им противостоять собравшейся снаружи силе? За палатками Келси увидела линию осадных башен, а где-то там, скрытые от ее взгляда, стояли и пушки. Если пушки действовали – а Келси мало в этом сомневалась, – мортийцам даже не понадобились бы осадные башни. Они запросто могли превратить стены Нового Лондона в руины.

Гли пошевелилась у Келси на руках, заставив ее подпрыгнуть. Девочка была такой легкой, что Келси совершенно о ней забыла. Андали решила пойти на эту вылазку, и Келси взяла ее девочку, чтобы дать ей отдохнуть. Но люди на улице изумленно роптали, увидев ребенка у Королевы на руках, и теперь Келси переживала, что уделяет слишком много внимания Андали и Гли. Они были ценны, как сказала Андали, и их главная надежда на спасение заключалась в анонимности. Гли уснула по дороге к стене, но теперь проснулась и глядела на Келси своим задумчивым взглядом. Келси приложила палец к губам, и Гли торжественно кивнула.

Булава взял другую дочь Андали, Айсу, сопровождать их. Она шла в нескольких футах позади Келси, почти как второй Пэн, держа в руке нож. Булава проникся симпатией к девочке, как и многие другие стражники. Корин говорил, она лучше всех обращается с ножами со времен Праскера – кем бы он ни был. А Элстон называл ее «непростой задачкой», что можно было считать наивысшей похвалой, на какую он был способен. Айса отнеслась к этой вылазке крайне серьезно, она ни разу не ослабила хватку, ее густые брови мрачно нависли над лицом. Теперь героизм ее маленькой, решительной фигурки не имел никакого значения, и от этого Келси стало только хуже.

Оглядев мортийский лагерь, Келси наконец-то нашла, что искала: малиновый шатер, расположенный недалеко от центра. Хотя это было только крошечное красное пятнышко посреди черного моря, внутри Келси гудел погребальный колокол. На этот раз Красная Королева не полагалась на удачу: она пришла лично удостовериться, что работа выполнена как надо. Палатку окружали факелы, но через мгновение Келси заметила нечто странное: они были единственным источником огня во всем мортийском лагере. День клонился к вечеру, но периметр оставался темным. Келси пару секунд размышляла об этом факте, а потом отринула его.

– Все в городе? – спросила она.

– Да, госпожа, – ответил Булава, – но армия понесла тяжелые потери в последней попытке удержать мортийцев у моста.

Желудок Келси перевернулся, и она уставилась на Новолондонский мост, проклиная свое никудышное зрение.

– Почему же мортийцы не поднимаются на мост?

– Там баррикада, госпожа, – полковник Холл шагнул вперед, отделяясь от группы военных, стоящих чуть вдалеке у стены. Его правую руку, с которой был срезан рукав, оборачивал бинт, на челюсти красовалась отвратительная рана. – Хорошая баррикада, но она не удержит их навечно.

– Полковник Холл, – Келси улыбнулась от облегчения, увидев его живым, но помрачнела при виде его ран. – Я сожалею о потере генерала Бермонда и ваших людей. Их семьи получат полное содержание.

– Спасибо, госпожа. – Но губы Холла скривились, словно подтверждая, как мало это значило в данный момент.

Булава легонько ткнул ее в спину, и Келси вспомнила.

– Я официально облекаю вас властью генерала моей армии. Долгой вам жизни, генерал Холл.

Он запрокинул голову и рассмеялся. Хотя Келси не думала, что Холл смеялся зло, этот смех зазвенел в ее ушах.

– Прежде всего, давайте полюбезничаем, госпожа.

– А что еще нам остается?

– Слава, я полагаю. Смерть с честью.

– Точно.

Холл подошел немного ближе, не обращая внимания на Пэна, который попытался его оттеснить.

– Можно поделиться с вами секретом, госпожа?

– Конечно, – Келси похлопала Гли по спине и опустила девочку на землю, а та ухватилась за ее колено.

Холл понизил голос.

– Слава – это отличная штука. Но она бледнеет в сравнении с тем, чем мы ради нее жертвуем. Дом, семья, долгая жизнь, полная покоя. Это тоже хорошие штуки, и, ища славы, мы предаем их.

Келси пару секунд не отвечала, поняв, что смерть Бермонда ударила по Холлу сильнее, чем она думала.

– Думаете, я искала этой войны?

– Нет, госпожа. Но вы не удовольствовались тихой жизнью.

Стоящий рядом с ней Булава негромко хмыкнул – одобрительно, догадалась Келси, с трудом поборов желание его пнуть.

– Вы знаете меня недостаточно хорошо, чтобы утверждать подобное.

– Все королевство знает вас, Королева Келси. Вы привели нас всех к катастрофе, чтобы удовлетворить собственные понятия о славе. О лучшем.

– Будьте осторожны, Холл, – предупредил Пэн. – Вы не…

– Заткнись, Пэн, – прорычал Булава.

Келси в ярости развернулась.

– Ты отвернулся от меня навсегда, Лазарь?

– Нет, госпожа. Но это не мудрое решение, особенно в военное время, – лишать голоса несогласных.

Покраснев, Келси повернулась к Холлу.

– Я прекратила платить поставку Мортмину не ради славы. И никогда к ней не стремилась.

– Тогда докажите, что я ошибаюсь, Ваше Величество. Спасите последние остатки моих людей от неравного боя. Спасите женщин и детей – и мужчин тоже – от кошмара, с которым они, безусловно, столкнутся, когда мортийцы разрушат стены. Вы кромсаете человека на куски, отказываясь от простой смерти от удавки. Докажите, что я не прав, и спасите нас всех.

Холл повернулся обратно к краю стены, закончив разговор одним движением. Лицо Келси окаменело. Она вдруг почувствовала себя одинокой, такой одинокой, какой не бывала с первых дней в Цитадели. Королева вгляделась в лица своих стражников, сгрудившихся вокруг лестниц на внутренней стене. Булава, Корин, Веллмер, Элстон, Кибб… они были верными, они бы отдали за нее жизнь, но они ее не одобряли. Они думали, что она потерпела неудачу.

– Посмотрите, госпожа, – Булава махнул через край стены. Упорядоченные линии мортийцев не стронулись с места, но, прищурившись, Келси увидела внизу движение в угасающем свете: фигуры в черных плащах шныряли через линии с факелами, пробираясь вперед. Булава вытащил свою подзорную трубу.

– Тот, что посередине, – личный глашатай Красной Королевы. Помню этого маленького ублюдка.

Глашатай казался обрывком человека, настолько маленьким, что мог легко раствориться в ночи в своем плаще. Но говорил он густым басом, отскакивающим эхом от стен Цитадели, и его тирский, без тени мортийского акцента, был великолепен..

– Великая королева Мортмина и Калле приветствует Наследницу Тирлинга!

Келси скрипнула зубами.

– Мое сообщение таково. Великая Королева предполагает, что вы осознаете бесперспективность своего положения. Армия Великой Королевы с легкостью сломает стены вашей столицы и возьмет все, что пожелает, не пощадя ни единого тирца. Однако если наследница Тира уберет баррикады с Новолондонского моста и откроет ворота, Великая Королева обещает пощадить не только ее, но и двадцать членов ее свиты. Великая Королева дает слово, что из этих двадцати одного никто не пострадает.

Чья-то рука легла Келси на запястье. Гли сжала слишком крепко, ее маленькие ноготки впились в кожу, но Келси почти ничего не почувствовала. «Спасите нас всех», – просил Холл, и теперь Келси поняла, что, если она их не спасет, они погибнут. Она сосредоточилась на глашатае, людях вокруг него, взывая к ужасному существу внутри себя. Оно легко проснулось, и Келси задумалась, всегда ли отныне оно теперь будет там, готовое проявиться при любой возможности. Сможет ли она так жить?

– Мост должен быть очищен, а вороты открыты к рассвету, – продолжил глашатай. – Если эти условия не будут соблюдены, армия Великой Королевы войдет в Новый Лондон любой ценой, и ваш город превратится в руины. Это мое…

Глашатай умолк, потом внезапно сложился пополам и разлетелся на части в брызгах крови.

Гнев Келси был так велик, что буквально выплескивался из нее, охватив остальных, кого-то отшвыривая, кого-то сплющивая. Он промчался по всем стройным рядам мортийцев, набирая скорость и мощь, словно ураган.

А потом будто налетел на стену.

Препятствие оказалось настолько неожиданным, что Келси отпрянула, словно сама натолкнулась на стену. Она чуть не сшибла Гли, но Андали легко подхватила девчушку, а Пэн взял Келси за руку, придерживая. Ее виски запульсировали от резкой, ужасной головной боли, казалось, пришедшей из ниоткуда.

– Госпожа?

Она потрясла головой, чтобы прочистить ее, но боль зажала ее словно тисками, накатывая волнами, мешающими сосредоточиться.

Она вытащила подзорную трубу из кармана. Свет почти полностью растворился во тьме, но Келси видела учиненное ею разрушение: по меньшей мере, несколько сотен человек из передних мотрийских линий погибли ужасной смертью, оставив после себя немногим больше кучки окровавленной ткани. Но дальше был непроницаемый барьер, невидимый, но оттого не менее реальный. Ее взгляд снова привлекла малиновая палатка, и теперь Келси заметила кого-то в открытом проеме. Уже было слишком темно, чтобы разглядеть лицо, но фигура вырисовывалась четко: высокая женщина в красном платье.

– Ты, – прошептала Келси.

Кто-то дернул ее за юбку. Келси опустила взгляд и обнаружила задранное вверх личико Гли.

– Ее имя, – пролепетала Гли. – Она не хочет, чтобы ты знала.

Келси положила руку Гли на голову, глядя на одетую в красное фигуру. Она стояла менее чем в миле отсюда, но это расстояние казалось бесконечно огромным. Келси проверила барьер, пытаясь разрезать его, как резала собственную плоть. Но не смогла даже поцарапать.

Мортийцы спешно перегруппировались, и новый человек шагнул вперед, высокая фигура в громоздком черном плаще.

– Я говорю от лица Королевы!

– Дукарте, – пробормотал Булава. Келси настроила свою подзорную трубу и обнаружила лысеющего мужчину с близко посаженными звериными глазами. Она поежилась, почувствовав настоящего хищника. Дукарте пробежался взглядом по городским стенам с нескрываемым презрением, словно уже пробил в ней брешь и принялся грабить.

– Если ворота Нового Лондона не откроются завтра на рассвете, никого не пощадят. Это условия договора Королевы.

Дукарте подождал, пока угас последний отголосок его слов.

Затем накинул капюшон и направился обратно в лагерь через ряды своих солдат, оставляя мертвых позади.

– Арлисс.

– Королевна! – Он с изумлением поднял глаза, его сморщенное лицо с неизменной вонючей сигареткой в зубах расплылось в улыбке. – Что привело вас к моей двери?

– Мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.

– Тогда присаживайтесь.

Келси устроилась на одном из жалких кресел Арлисса, не обращая внимания на миазмы сигаретного дыма, пропитавшие обивку. Ее не волновал кабинет Арлисса, грязный лабиринт из столов и раскиданных повсюду бумаг, но у нее появился план, и она нуждалась в его помощи.

– Пэн, оставь нас.

Пэн замялся.

– Технически он представляет опасность для вашей персоны, госпожа.

– Никто больше не представляет опасности для моей персоны. – Она посмотрела ему в глаза долгим взглядом и заметила странность: хотя они спали друг с другом несколько раз с той первой ночи – и с каждым разом становилось все лучше и лучше, по крайней мере, для Келси, – та ночь никуда не девалась, оставаясь между ними. – Иди, Пэн, я в полной безопасности.

Пэн вышел. Келси подождала, пока за ним закроется дверь, прежде чем спросить.

– Как там деньги?

– Ссохлись до тонкого ручейка. В ту минуту, когда мортийцы сошли с холмов, каждый дворянин решил, что отныне имеет право не платить налогов.

– Разумеется.

– Я надеялся поднять неплохие деньги на сапфирах, которые шахтеры добудут в Фэрвитче, но от них ни слуху ни духу. Думаю, они взяли аванс, который вы им вручили, и исчезли.

– Значит, с деньгами туговато.

– Очень. Можно обогатиться и в военное время, но не при хорошем правительстве, Королевна. Лично я думаю, что мы все в глубокой жопе.

– Ты просто источник радости, Арлисс.

– Это мертвое царство, Королевна.

– Поэтому я здесь.

Арлисс резко поднял взгляд.

– Мне нужно, чтобы вы сделали кое-что для меня и хранили это в тайне.

– В тайне от кого?

– Ото всех. Особенно от Лазаря. – Келси наклонилась вперед. – Мне нужно, чтобы вы подготовили билль о регентстве.

Арлисс откинулся на спинку кресла, прищурившись, наблюдая за ней сквозь пелену дыма.

– Вы планируете отдать свой трон?

– На время.

– Я так понимаю, Булава не знает.

– Он не может знать.

– Ах, – Арлисс задумчиво наклонил голову. – Прежде мне не доводилось разрабатывать билль о регентстве. Твой дядя мертв, Королевна. Кто регент?

– Лазарь.

Арлисс медленно кивнул.

– Мудрый выбор.

– Можете достать старую копию билля моей матери?

– Да, но я видел этот талмудище: там целых пятнадцать страниц.

– Выберите самое важное. Я в любом случае не хочу давать возможность для пересудов. На одну страничку. И сделайте столько копий, сколько сможете. Я подпишу их все, и они отправятся в город завтра после моего ухода.

– И куда вы собираетесь?

Келси моргнула и увидела Новолондонский мост, мортийцев, ждущих на холмах.

– Умирать, наверное. Хотя, надеюсь, что нет.

– Что ж, теперь я понимаю, почему Булаве не следует этого знать. – Арлисс постучал пальцами по столу. – Это изменит положение вещей.

– Для вас?

– Для меня… и моих конкурентов. Но узнавать новости первым – всегда хорошо.

– Я должна что-нибудь сделать.

– Вы не должны ничего делать, Королевна. Вы могли бы принять ее предложение, спасти женщин и своих ближайших стражников.

– Мой дядя так бы и поступил. Но я не могу.

– Кошмарный выбор, да?

Она пристально на него посмотрела.

– Последнее время выбор на вашей стороне, Арлисс. Вы делали деньги на продаже наркотиков беженцам. Думали, я не узнаю?

– Позвольте кое-что вам сказать, Королевна… мои наркотики – единственная причина, почему этот лагерь не захлестнула волна самоубийств. Людям надо за что-то цепляться.

– О! Так вы альтруист!

– Вовсе нет. Но глупо обвинять поставщика в том, что он обслуживает свой рынок.

– Слова Торна.

– Ага. Всю свою жизнь Торн был дерьмом, зато всегда оказывался прав.

Келси подняла взгляд, вдруг забыв про наркотики и даже про билль о регентстве.

– Вы знали Торна, когда он был юным?

– Боже, да, Королевна. Он скажет, что никто не знает, откуда он пришел…

– Он мертв.

– …но нас таких несколько, если вы потрудитесь поискать.

– Откуда он пришел?

– Из Яслей.

– Я не знаю, что это.

– Глубоко под Кишкой, Королевна, находится лабиринт тоннелей. Одному богу известно, для чего их построили: они слишком глубоки, чтобы служить канализацией. Если вы хотите чего-нибудь зашибенного, даже для Кишки, и знаете нужных людей, то идете в Ясли.

– Что Торн там делал?

– Торна продали сутенеру, едва он родился. Провел там все детство… если можно так выразиться.

– Откуда вы знаете?

– Не смотрите на меня так, Королевна. В начале карьеры мне пришлось смотаться туда раз или два по делам. По понятным причинам, наркотики туда идут потоком, но я давным-давно вышел из той игры.

– Вы оттуда выбрались.

– Да, выбрался. Поганое место, эти Ясли. Дети для секса, для…

– Остановись. – Келси подняла руку. – Я поняла.

– Поганое место, – повторил Арлисс, перемешивая бумаги на столе. – Но Торн был умен и быстр. К тому времен, как ему стукнуло восемнадцать, он стал там почти королем.

– А Лазарь там тоже был?

– Был, хотя не признается, если вы спросите.

– Что… – голос Келси умер, и она сглотнула, чувствуя, что слова проскочили по пересохшему месту в ее горле. – Что он там делал?

– Ринг.

– Объясните.

– Дети дерутся с детьми.

– Боксируют?

– Не всегда. Иногда им давали оружие. Ценность в разнообразии.

Келси показалось, что у нее заледенели губы.

– Почему?

– Ставки, Королевна. За детский бой выкладывают больше денег, чем за любой другой тотализатор в этом королевстве. Булава был одним из величайших соперников, которого они когда-либо видели, обладавших сокрушительной силой. – От воспоминания у Арлисса заблестели глаза. – Он никогда не проигрывал, даже в раннем детстве. Лазарь – не настоящее имя, знаете ли, просто прозвище, которое придумали ему учителя, когда никто не смог его победить. К восемнадцати годам ставки на него поднялись так высоко, что я почти перестал их принимать.

– Вы принимали ставки?

– Я букмекер, Королевна. Принимаю ставки везде, где могу просчитать шансы.

Келси потерла глаза.

– И никто не попытался это пресечь?

– Кто, например, госпожа? Я несколько раз видел там твоего дядю. И матушку.

– И как же они определяли, кто победил?

Арлисс уверенно встретил ее взгляд, и Келси покачала головой, почувствовав, что ей плохо.

– Понятно. Лазарь никогда мне не рассказывал.

– Конечно, не рассказывал. Если что-то выйдет наружу, наружу выйдет все.

– Что это значит?

– Это значит, что к тому времени, как он завязал, Булава стал чуть ли не животным. Никто не спорил с ним, разве что Кэрролл. Это Кэрролл вытащил его из Яслей. Но Булава по-прежнему оставался опасным для окружающих, еще долго после того, как дни на ринге канули в Лету. Он стыдится своих поступков. И не хочет, чтобы кто-либо знал.

– Тогда почему вы мне это рассказываете?

Арлисс приподнял брови.

– Булава мне не начальник, Королевна. Вы не слишком умны, если думаете, что я ему подчиняюсь. Да и вы мне не указ. Я дожил до хороших времен, когда заработал состояние, и если кто-либо окажется достаточно глуп, чтобы мне угрожать, я не нуждаюсь в помощи. Я делаю и говорю, что хочу.

– И вы хотите находиться здесь? Сейчас? Почему вы не сбежали в Мортмин? Или Кадар?

Арлисс усмехнулся.

– Потому что не хочу.

– Вы заноза в заднице, – Келси встала с кресла, стряхнув несколько пылинок, осевших на юбке. – Вы подготовите мне билль?

– Да, – Арлисс откинулся на спинку кресла, скрестив руки на груди и изучающе на нее поглядев. – Значит, вы собрались умереть завтра?

– Думаю, да.

– Тогда какого черта вы сидите здесь и разговариваете со мной? Вам подобает напиваться и кувыркаться.

– С кем?

На лице Арлисса внезапно появилась нежная улыбка, странная для его перекошенного лица.

– Думаешь, мы не знаем?

– Заткнитесь, Арлисс.

– Как вам угодно. – Он вытащил чистый лист бумаги из кучи по левую руку и что-то пробормотал, уткнувшись в стол.

– Что вы сказали?

– Ничего. Не сдавайтесь, Королевна. Вы умная штучка… даже умней, чем твоя бабушка, а это что-то да говорит. То, что вы хотите сделать, очень смело.

– Скорее, безрассудно. Я вернусь до рассвета, чтобы подписать билли.

Выйдя из кабинета Арлисса, она побрела по коридору, чувствуя себя потерянной, не зная, что делать. Келси хотела уйти отсюда завтра утром, и все говорило о том, что она вряд ли вернется. Она задумалась, может, Арлисс прав и ей следует провести всю ночь в постели с Пэном?

Она замерла посреди коридора. Голос принадлежал Лили, не слова, но мольба о помощи. Ей показалось, будто тонущая женщина хватается за края ее разума.

Лили попала в беду. Ужасную беду. Келси уставилась на асимметричный узор из камней на полу, ее мысли блуждали, переходя из точки в точку. Лили звала, и Келси ее слышала. Жизнь Лили Мэйхью ничего не значила для истории: она не удостоилась даже сноски. Что бы с ней ни происходило, она была давно мертва и похоронена, но Келси не могла отвернуться. Да, она не знала, как добраться до Лили. Их разделяло три столетия, бескрайняя пропасть. Келси всегда думала о времени как о сплошной стене позади нее, скрывающей все, что уже прошло… но мир, в котором она жила теперь, вышел за эти рамки.

Возможно ли сознательно вызвать одну из ее фуг? Келси успокоилась, захваченная этой идеей. Расстояние-то может быть огромным, но Келси ведь больше не жила в одном времени? Она несколько месяцев переносилась туда и обратно. Могла ли она сойти с края одного времени в другое, непринужденно, как предпереходные пассажиры садились в поезд? Она призвала очертания мира Лили: залитый темной бурей горизонт, похожий на тирлингский, пронизанный неравенством и насилием. Огненная вспышка пронзила грудь Келси, отбрасывая ее к стене.

– Госпожа?

У нее за спиной возник Пэн, его голос звучал приглушенно, словно Келси плавала глубоко под водой.

– Пэн. Думаю, ночь будет длинной. Присмотри за мной, когда я упаду.

– Упадете?

Перед глазами у Келси все поплыло. Пэн стал очертанием в свете факелов.

– Не знаю, где я приземлюсь.

– Госпожа? – Пэн схватил ее за руку. – Это ваша фуга?

– Не знаю.

– Отведем вас в ваши покои.

Келси позволила ему поднять ее, едва замечая. Ее разум был полон Лили: жизнью Лили, страхами Лили. Что ждало ее, когда она вернулась домой из Бостона?

– Что случилось? – прогудел Элстон медвежьим голосом, но теперь Келси слышала его издалека. Пэн нес ее, поняла она, но она понятия не имела, когда это случилось.

– Фуга, – пробормотал Пэн. – Наступила очень быстро. Помоги мне донести ее до кровати.

– Нет, – прошептала Келси. – Не могу себе позволить спать этой ночью. Просто останься со мной, не дай мне упасть.

– Госпожа…

– Шшшш, – теперь Келси провалилась в сон, но одновременно с этим она бодрствовала… Лили позвала, и Келси ее услышала. Все потемнело: Келси слепо пошарила во тьме, ища прошлое. Если бы Келси могла до них добраться, до Лили и Уильяма Тира. Она могла представить их, стоящих перед ней, их глаза… но все вокруг них кружилось в водовороте насилия. Лили…

– Лили…

Она обернулась, услышав шепот за спиной, уверенная, что это Грег. Но ничего не обнаружила, только поток утреннего света, льющийся через окна гостиной. Почти бесшумные двигатели внутренних систем дома гудели внутри стен. Казался ли ее дом таким маленьким раньше? Мебель, которую она купила, ковер, который выбрала… все эти вещи пропитаны ложью, и если бы она отодвинула их в сторону, она бы увидела нанесенную мелом маркировку декораций на голой сцене.

Грега в доме не было. На кухонном полу остался только большой мазок засохшей крови. Грег просто встал и вызвал «Скорую»? Способа узнать не было. Густотой и вязкостью пятно на кухонном полу напоминало менструальную кровь, и Лили вспомнила, что прошлой ночью забыла принять таблетку. Она отправилась в детскую, оставив Джонатана на кухне. У нее были какие-то планы на сегодня? Да, обед с Мишель и Сарой, но это можно отменить. Если Безопасность придет за ней, лучше пусть это произойдет здесь, а не в центре или в клубе. Лили не тешила себя мыслью, что будет держаться молодцом во время допроса, но теперь у нее была четкая цель. Она так или иначе расколется, главное – продержаться до первого сентября. Сможет ли она? Она закрыла глаза, в поисках Лучшего мира, но вместо этого обнаружила Уильяма Тира под фонарем.

Детская выходила на восток, омываемая утренним светом. Лили метнулась к незакрепленной плитке, внезапно осознав, что солнце движется, что Грег или Безопасность могут появиться в любое время. Приняв таблетку, она хотела залезть под душ, надеть хорошее платье и сделать макияж. Когда придет Безопасность, то, как она выглядит, будет иметь значение. Она будет выглядеть настолько респектабельно, насколько возможно, как женщина, которая не может участвовать в ночных путешествиях и сепаратистских заговорах. Она будет…

Под плиткой было пусто.

Лили качнулась на пятках, глядя в недоумении. Вчера у нее было десять упаковок таблеток. И наличные, более двух тысяч долларов, ее неприкосновенный запас. Желудок Лили сжался, когда до нее дошло значение этой пустоты. Ее таблетки исчезли.

– Что-то потеряла?

Лили испуганно вскрикнула и чуть не упала, вцепившись рукой в диван, чтобы удержать равновесие, когда в дверь детской вошел Грег. Левую сторону его головы покрывала подсохшая кровь: она запеклась в волосах и сочилась по шее, превратившись в пятно на белой рубашке. Он ухмылялся.

– Где ты была, Лили?

– Нигде, – прошептала она. Она хотела говорить, быть сильной, но у нее пропал голос. Когда Грега не было рядом, в ее мыслях он становился крошечным, но в реальной жизни он вовсе не казался таковым. В светлой и просторной детской он возвышался на десять футов.

– Нигде, – ровно повторил Грег. – Просто всю ночь гуляла за стеной.

– Верно. У меня угнали машину, на тот случай, если тебе есть дело.

– Всю ночь за стеной, – повторил Грег, и Лили передернуло. Его глаза были широко распахнуты и пусты, настолько темными, что, казалось, не отражали свет. – Мой отец оказался прав, знаешь ли. Он говорил, что все женщины шлюхи, но я утверждал, что Лили другая. А теперь посмотри сюда!

Грег поднял упаковку ее таблеток, держа их двумя пальцами, словно что-то заразное. И тут случилось нечто крайне неожиданное и удивительное: при виде таблеток паника Лили быстро и незаметно растворилась. Она выпрямилась, сделала глубокий вдох и наклонила голову в сторону, хрустнув шеей, когда он придвинулся ближе. Ей пришлось побороть желание подскочить и выхватить оранжевую коробочку у него из рук.

– Вся чушь, которую я выслушивал, все шуточки, которые они отпускали в мой адрес. Ты знаешь, с чем мне пришлось смириться из-за тебя? Меня не повысили в прошлом году, потому что у меня нет сына! Мой босс называет меня Грег-Пустострел.

– Подковыристо.

Грег прищурился.

– Осторожнее, Лили. Я могу прямо сейчас сдать тебя Безопасности.

– Сдавай. Лучше уж они, чем ты.

– Нет. – Губы Грега сложились в широкую усмешку. – Думаю, это останется между нами. Где ты была?

– Не твое дело.

Он залепил ей пощечину, и ее голова качнулась на шее, словно цветок на стебельке. Но она удержалась на ногах.

– Тебе нужно научиться следить за своим языком, Лили. Где ты была прошлой ночью?

– Отсасывала у Арни Уэлча.

Лили не знала, откуда взяла это, просто первое, что взбрело в голову. Но она с удивлением увидела, как глаза Грега превращаются в узенькие щелочки, а щеки белеют.

Мгновение Лили балансировала на грани истерического смеха. В голове всплыла картинка: она на коленях перед Арни Уэлчем, беднягой Арни, тупым, как мешок с молотками, и Лили начала смеяться. Она почти не почувствовала, как Грег схватил ее за волосы. Она рассмеялась при виде его лица, над крошечными красными пятнышками на его белых щеках, оскаленными зубами и даже пустыми глазами.

– Прекрати смеяться! – закричал он, брызгая слюной ей на лицо, и, конечно, от этого Лили рассмеялась еще сильнее.

– Слабенький, – смеялась она. – И ты сам это знаешь.

Грег ударил ее по голове, отбросив вперед. Лили мельком увидела стену игристого солнечного света впереди, а потом врезалась в двери патио, разбив стекло. В руки и лицо, казалось, вонзился миллион иголок. Она завертелась, пытаясь удержаться наверху, но упала, скатившись по трем кирпичным ступенькам в траву на заднем дворе.

– Это я-то, по-твоему, слабенький, Лили? – спросил Грег, спускаясь за нею по ступенькам. Лили порезала руки, голова болела, и она почувствовала, что подвернула лодыжку. Грег пнул ее в ребра, Лили, застонав, свернулась калачиком, пытаясь защититься. Перекатываясь, она увидела нечто, заставившее ее похолодеть: у Грега оттопырились штаны в области ширинки. Лили не принимала таблетки более тридцати семи часов, а старая Лили, сама осторожность, крепко выучила каждое слово инструкции, лежащей в оранжевой коробочке. С математикой не поспоришь. Если он изнасилует ее сейчас, она может забеременеть.

Она перевернулась и ударила его по ногам.

Яркая боль взорвалась в поврежденной лодыжке, но у нее получилось: Грег упал, и на его лице отразилось почти комичное удивление. Лили попыталась встать, но он ушиб ей ребра и левая рука не слушалась. Она не могла заставить себя оторваться от земли. Лили поползла по траве на правом боку к кухонной двери. В центре кухни стоял полированный деревянный блок, и его блестящая поверхность скрывала более десятка ножей. Представив гладкость большого мясницкого ножа, его вес в руках, Лили почувствовала почти головокружительное волнение, начав задыхаться, подволакивая себя. Она выбросила вперед правую руку, насколько позволяло плечо, и подтянула тело, наверстывая упущенное. Но рука уже начала болеть. Никогда раньше Лили не осознавала так остро собственную физическую слабость: она вспомнила, как Дориан отжималась, несмотря на швы, и с тоской подумала о перекатывавшихся под кожей мощных мышцах рук девушки. Она почувствовала вкус крови.

Чужая рука схватила ее за поврежденную лодыжку, заставляя завизжать от боли. Лили оглянулась через плечо и увидела, что Грег обо что-то ударился, когда падал: его подбородок залила свежая кровь. Но он по-прежнему ухмылялся, хотя из его рта текла яркая кровавая слюна. Он стиснул ее ноги, и Лили закричала, почувствовав, как что-то дробится: мышцы или кость, не важно, все смешалось в ярком взрыве боли. Она попыталась пнуть Грега в лицо, но, лежа на боку, не имела опоры. Лили выдернула ногу из его рук и подтащила себя еще чуть ближе к кухонной двери, думая только о том, как приятно держать в руке большой гладкий мясницкий нож… только бы до него дотянуться. Но она преодолела всего несколько футов, когда Грег снова ее схватил, впиваясь пальцами в икру.

– Ты куда собралась, Лили? Куда, черт тебя дери, ты собралась?

Его голос прозвучал глухо, словно пузырясь. Лили предположила, что он сломал зуб. Она попыталась еще продвинуться вперед, но он просунул руку Лили под бедро и ловко перевернул, прежде чем залезть на нее. Он положил руку ей между ног и стиснул. Лили закричала, но ее крики заглушила рубашка. Она сделала глубокий судорожный вдох, задохнувшись от его сандалового одеколона, и почувствовала, как по горлу поднимаются рвотные массы. И теперь Грег пробормотал нечто невероятное:

– Скажи, что любишь меня, Лили.

Он удерживал одной рукой оба запястья Лили у нее над головой. Лили откашлялась и плюнула, почувствовав удовольствие, когда Грег отпрянул.

– Я ненавижу тебя, – прошипела она. – Я тебя чертовски ненавижу.

Грег ударил ее по лицу. Кулак не попал по еще заживающему носу, но переносица предупреждающе заныла. Грег расстегнул ее джинсы, и Лили забилась сильнее, визжа от ярости, оттого, что все по-прежнему может быть так, прямо здесь: широкие плечи ее мужа и плотные руки, прижимающие ее к земле.

– Отвали от нее. Быстро.

Грег замер. Лили поглядела через его плечо и увидела Джонатана с широко распахнутыми, взбешенными темными глазами, прицелившегося Грегу в затылок.

– Встать, козел.

Грег ослабил хватку, сев на колени, и Лили выкарабкалась из-под него, хрипло дыша. Она уже чувствовала, как на скуле начинает проступать синяк. С джинсами пришлось провозиться пару секунд, прежде чем удалось их застегнуть.

– Что ты здесь делаешь, Джонни? – спросил Грег, щурясь на Джонатана, словно пытаясь поставить его на место. Лили поднялась на ноги, но обнаружила, что лодыжка не выдерживает ее веса. Она перенесла его на другую ногу, неловко покачиваясь.

– Вы в порядке, миссис Эм? – спросил Джонатан, не отрывая взгляда от Грега.

– В порядке. Только, кажется, лодыжка сломана.

– Что бы ты ни видел, – начал Грег, – брачные споры решаются между мужем и женой, Джонни. Таков закон.

– Закон, – повторил Джонатан, и его губы скривились в неком подобии улыбки.

– Почему бы тебе не вернуться в дом, и мы забудем обо всем, что случилось? Я даже не сообщу об этом.

– Правда? Не сообщите? – Джонатан начал растягивать слова с южным акцентом. Лили вспомнила раннее утро, казалось, минувшее давным-давно, когда Дориан назвала его Южной Каролиной. Она смотрела, замерев, на ствол, прижатый сзади к голове Грега.

– Ну же, Джонни. Ты меня знаешь.

Джонатан широко ухмыльнулся, обнажая белые зубы.

– О да, мистер Мэйхью. Там, откуда я, у нас есть ребята вроде вас. Однажды трое из них взяли мою сестру покататься.

Он повернулся к Лили.

– Идите в дом, миссис Эм.

– Нет.

– Вы не должны этого видеть.

– Еще как должна.

– Джонни, убери пистолет. Вспомни, на кого ты работаешь.

Джонатан начал смеяться, но это был странный смех, и его темные глаза сверкали.

– Я помню. И скажу вам по секрету, Мэйхью. Человек, на которого я работаю, не стал бы думать дважды.

Он выстрелил Грегу в затылок. Лили не смогла сдержаться и слабо взвизгнула, когда Грег упал на землю у ее ног. Джонатан наклонился, прижал пистолет к виску Грега и выстрелил еще раз. Отзвук, отражаясь от стен заднего двора, получился очень громким. Безопасность придет сейчас же, подумала Лили, независимо от того, нашли они «Мерседес» или нет.

Джонатан вытер пистолет о темные брюки и убрал. У ног Лили половина головы Грега сдулась, постепенно просачиваясь в ярко-зеленое совершенство газона. Опустив взгляд, Лили обнаружила, что залита кровью, но в основном не Грега, а своей.

– Вам нужен врач, – сказал Джонатан.

– У меня сейчас проблемы посерьезнее, – ответила Лили, затем протянула руку и сжала его плечо. – Спасибо. – Слов было недостаточно, но она не могла придумать ничего лучше, а потом услышала первую сирену, еще далеко, где-то в центре. Должно быть, кто-то вызвал Безопасность, когда Лили разбила стеклянные двери.

– Они приближаются. Тебе надо уходить.

– Нет. – На лице Джонатана застыло смирение. – Мы несем ответственность.

– Ты не можешь оставаться здесь!

– Еще как могу.

– Джонатан! Они и слушать не станут! Даже если я все им расскажу, они не послушают. Они убьют тебя.

– Вероятно. Но я должен это сделать.

Лили кивнула, пытаясь думать. Даже сейчас, в такое странное время, в ее голове засел Лучший мир, вытесняя все остальное, все остальные размышления. Теперь она поняла, что ее держала река, река с глубокой, голубой водой. Она провалилась в Бостоне, но здесь у нее был еще один шанс.

– Дай мне пистолет.

– Что?

– Дай мне пистолет и уходи.

Джонатан покачал головой.

– Послушай меня. Рано или поздно, они все равно придут за мной. Я могу рассказать ту же историю, и у меня есть доказательства. Посмотри на меня: сплошное месиво.

– У вас ничего не получится, миссис Эм: Безопасность – фревеллская организация до мозга костей. Они посмотрят на ваши лицо и руки, поверят каждому слову, которое вы скажете, и все же признают виновной.

– Он не пускает меня, Джонатан. На корабль. Я попросила, а он отказал.

– Мне жаль.

– Но ты должен пойти, – Лили опустила взгляд на труп Грега, желая быть такой же отважной, как и все остальные, но понимая, что она не такая, и она хотела, чтобы Джонатан ушел, сейчас, прежде чем она потеряет самообладание. – Мы ведь заботимся друг о друге? Ты сделал это для меня. Теперь я хочу, чтобы ты ушел.

– Они казнят жен, убивших своих мужей.

– Я все равно умру, – возразила Лили, сказав наугад. – Первого сентября, да?

Джонатан сглотнул.

– Разве это не то, что должно произойти?

– Миссис Эм…

Лили протянула руку и схватила ствол. Мгновение Джонатан сопротивлялся, затем дал ему выскользнуть из своих пальцев. Теперь сирены стали громче: машина выехала из центра и уже катила по тихому лабиринту улиц, составлявших всю взрослую жизнь Лили.

– Иди. Думай о нем, а не обо мне. Помоги ему.

Темное лицо Джонатана побледнело.

– Они проверят ваши руки. На следы пороха. Выстрелите в землю.

– Хорошо. Иди.

Он помешкал еще мгновение, затем направился к стене и полез на нее почти там же, где упала Дориан. Несмотря на весь ужас, эта симметрия порадовала Лили: она почувствовала, что замыкает круг, завершает превращение из женщины, которой она притворялась, в женщину, которой была на самом деле. Оказавшись на вершине стены, Джонатан повернулся и бросил на Лили последний колеблющийся взгляд, но она отмахнулась от него пистолетом, почувствовав облегчение, когда тот бесшумно приземлился во дворе Уильямсов.

Лили присела, наведя пистолет на землю в нескольких футах в стороне. Она знала об отдаче, но все равно оказалась не готова к силе выстрела, откинувшего ее назад. Выстрел разнесся по всему саду, а когда стих, Лили услышала визг шин, поворачивающих на ее улицу.

И правда. Лили попробовала еще раз.

Пистолет меченый. Едва они его отсканируют, как тут же узнают, что он принадлежит Джонатану.

Она не могла придумать ответ. Джонатан прав: история хлипковата, кто бы ее ни рассказывал. Грег мертв – застрелен двумя пулями из пистолета Джонатана. Прошлой ночью Лили выехала за стену одна, а вернулась с Джонатаном. Они подумают, что Грега убил Джонатан или что Лили с Джонатаном сделали это вместе. Никому не будет дела до синяка у Лили под глазом, до порезов на лице и руках. Все кончено: она – женщина, убившая мужа. Она подумала о казнях, которые регулярно показывали на гигантском экране в гостиной: мужчины и женщины бледнели, когда яд попадал в их вены, топя их в собственной легочной жидкости. Казалось, они мучительно задыхались целую вечность, прежде чем, в конце концов, умирали. Грег смеялся над Лили, когда та пыталась прикрыть уши. Они умирали с выпученными, умоляющими глазами, словно рыбы на дне лодки.

Лили опустила пистолет и закрыла глаза. Когда Безопасность ворвалась на задний двор, она стояла на высоком коричневом холме, среди хлебов, колышущихся на многие мили вокруг, глядя в глубокую, вьющуюся голубой лентой реку. Она не слышала, что ей говорили, не понимала их вопросов. Захваченная миром Тира, его видами, звуками, даже запахом свежевспаханной земли с привкусом соли, напомнившим ей о детских поездках на побережье Мэна, Лили не чувствовала, как ее руки сковали за спиной и препроводили ее ко входной двери. Она не чувствовала ничего, даже когда ее затолкали в грузовик.

Открыв глаза, Келси впервые обнаружила себя не в библиотеке, а в оружейке.

– Вот и вы, госпожа.

Она моргнула, обнаружив Пэна с одной стороны и Эслтона – с другой.

– Что я здесь делаю?

– Вы забрели сюда, – Пэн отпустил ее. – Исходили все Королевское Крыло.

– Сколько времени?

– Почти полночь.

Прошло менее двух часов. Теперь жизнь Лили текла быстро. Келси моргнула и увидела, словно сквозь тонкую вуаль, темную жестяную коробку грузовика Безопасности, его бронированные внутренние стены. Лили была здесь, не столетия назад, не за границами бессознательного, как когда-то, а прямо здесь, в голове Келси. Захоти она, она бы могла коснуться ее, заставить Лили поскрести плечо или закрыть глаза. Она были связаны.

– Только переход, – прошептала Келси, сжимая сапфиры. Кто это сказал? Она больше не могла вспомнить. – Только переход.

– Госпожа?

– Я возвращаюсь, Пэн.

– Куда возвращаетесь? – сердито поинтересовался Элстон. – Рано или поздно, госпожа, вам придется поспать.

– Думаю, обратно, – ответил Пэн, но его голос уже звучал как будто издалека. Келси смутно припомнила, что собиралась что-то делать, что-то, связанное с Красной Королевой. Но сейчас Лили взяла верх. Вмешалась еще одна вспышка: Лили вытащили из грузовика и отконвоировали вниз по длинной лестнице, ее глаза слепило ярким дневным светом. Тошнота накрыла Келси, словно волна, и она вспомнила, что Лили ударилась о двойные двери головой. У нее сотрясение?

– Останься, Пэн. Не дай мне упасть.

– Иди, Эл.

– Я приведу Капитана, – пробормотал Элстон. – Господи, каким ужасом все обернулось.

Он проговорил последние слова тихо, словно надеясь, что Келси не услышит. Но если бы она смогла найти свой голос, она бы с ним согласилась. Все пошло не так, но где же был переломный момент? Когда все ее благие намерения пошли прахом? Но ноги Лили заплетались, перебирая ступеньки лестницы, и Келси рванулась вперед. Она схватилась было за подлокотник, но обнаружила, что его нет, и споткнулась.

– Поднимайся, блин!

– Госпожа?

– Поднимайся, блин!

Лили оттолкнулась от стены и встала на ноги. Охранники оказались не такими вежливыми, как на нью-ханаанском посту Безопасности. Четверо мужчин окружили Лили: трое держали небольшие продолговатые предметы, какие-то электрические дубинки, а четвертый – пистолет.

Лили был нужен врач. Порезы на руках оказались не очень глубокими: они уже начали покрываться струпьями. Но она прилично порезала голову, когда влетела в стеклянные двери, и с правой стороны сквозь волосы постоянно сочилась кровь. Время от времени ее одолевала тошнота: последний приступ был настолько сильным, что она чуть не упала. Но она изо всех сил с ним боролась, не испытывая не малейшего желания получить удар электрошокером.

Ребенком Лили как-то сунула палец в патрон настольной лампы, и до сих пор не забыла краткой обжигающей агонии, охватившей руку в тот момент. Четверо мужчин, которые ее окружали, явно не стали бы думать дважды, прежде чем дать ей разряд.

Ее продержали на нью-ханаанском посту до полудня, в камере грязной, но далекой от тех ужасных условий, которые могла представить себе Лили. В камере с ней никого больше не было. Помещение было грязным скорее потому, что там никого не держали, а не из-за обилия немытых заключенных. В Нью-Ханаане мелкой преступности не наблюдалось. Просидев в камере несколько часов, Лили не заметила ни единого таракана. Она не спала более суток и была истощена. И хотела есть, но острота голода скоро померкла на фоне жажды. Она не знала, дали бы ей воды на посту, но спросить забыла. Сейчас по ее горлу словно прошлись наждачной бумагой.

Когда солнце коснулось горизонта, ее посадили в другой грузовик. Лили не знала, сколько была в пути, только ночь наступила задолго до того, как они остановились, и когда ее вытащили из грузовика, она оказалась в царстве яркой флуоресценции и асфальта. Лучший мир никогда не казался дальше, чем в тот момент. Лили замерзла от долгого путешествия в одной футболке и джинсах, ослепла от яркого света и медленной струйки крови из головы. Она попыталась вспомнить, почему оказалась здесь, но в тот момент Уильям Тир и его люди казались бесконечно далекими. Мысленно вернувшись назад, Лили поняла, что сейчас до сих пор тридцатое августа, что до первого сентября еще два дня. Два дня до карнавала, как выразился Паркер, но Тир никогда не позволит подобному существу просочиться в свой Лучший мир. Что это будет за карнавал?

Сколько бы раз Лили ни задавала себе этот вопрос за время бесконечной поездки в грузовике, она оставалась при своем мнении. Карнавал – это излишество и раскованность: делай, что хочешь. Лили никогда не обладала экстраординарной эмпатией, но ее мозгу потребовалось всего несколько минут, чтобы проскользнуть в сознание Паркера и развернуть его перед собой, словно панно. Карнавал Паркера будет таким же, как и любой другой: излишество и раскованность, даже разнузданность, выплеснутые в безбрежный чудовищно больной мир, в котором они все жили, в мир стен, отделявших привилегированных от обездоленных. Обездоленные дошли до точки кипения. Мозг Лили рисовал картины быстрее, чем она успевала их анализировать, и когда грузовик достиг комплекса Безопасности, она успела перевидать в голове конец мира, вакханалию злобы и мести. Теперь ликование Паркера было легко понять: возможно, для Лучшего мира он слишком испорчен, но первого сентября Тир собирался выпустить его в мир настоящий.

«Я должна рассказать Безопасности, – подумала Лили. – Должна кого-то предупредить».

Но это было невозможно. Даже если кто-то ей поверит, не было никакой возможности рассказать о Паркере, не сообщая о Тире. Конечно, они все равно спросят о Тире, и, вопреки его словам, Лили подозревала, что не продержится на допросе долго.

«Я не могу им ничего рассказать. – Лили решительно боролась с очередной волной тошноты. – Я должна молчать до второго сентября. Это моя работа. Это все, что я могу сейчас для них сделать».

Один из охранников открыл простую черную металлическую дверь и отступил назад.

– Найдите ей пустую комнату.

Лили отконвоировали по темному узкому коридору, полному дверей.

Она почувствовала внезапное дежавю, настолько сильное, что оно обрушилось на нее, словно волна, обволакивая все вокруг. Она бывала здесь прежде. Определенно. Ее посадили в небольшую комнатку, флуоресцентного света в которой едва хватало для освещения стального стола и двух стульев, прикрученных к полу. Мужчина с пистолетом пристегнул Лили к стулу, а потом ее оставили тупо пялиться в стену, закрыв за собой дверь.

Грег умер. Лили неотступно держалась этой мысли, потому что, несмотря на нынешнее затруднительное положение, черпала в ней утешение. Неважно, что происходило сейчас, – Грега больше не будет, никогда. Она уснула и увидела во сне, что снова оказалась на заднем дворе, отползающая к кухонной двери. За спиной было что-то ужасное, и Лили знала, что если она доберется до двери, то найдет утешение. Она нащупывала дверную ручку, когда в ее лодыжку вцепилась рука, заставляя ее закричать. Задний двор рассыпался на куски, и она снова оказалась в длинном, полной дверей, коридоре, спотыкающаяся и потерянная. Свет был тускло-оранжевым: не флуоресцентным, но факельным, и Грег больше не казался важным. Он стал ничем, потому что в ее руках была великая судьба, судьба страны, судьба…

– Тирлинга, – пробормотала Лили, резко просыпаясь. Сон рассеялся, оставляя ее со сбивающим с толку остаточным изображением факела перед глазами. Кто-то облил ее водой. Она была насквозь мокрой.

– Вот и вы.

Спинка стула, казалось, впилась в нее когтями, и Лили застонала, выпрямляясь. Она чувствовала себя так, словно проспала несколько часов. Возможно, уже даже настало утро, но в тесной комнатке сказать наверняка не было никакой возможности.

Напротив нее сидел худой, словно лезвие, мужчина, с заостренным лицом и большими темными глазами, подчеркнутыми изогнутыми аккуратными черными бровями. Он скрестил ноги, положив одну поверх другой, а руки сложил на коленях. Поза казалась очень чопорной, но каким-то образом вписывалась в окружающую обстановку. Под темной формой Безопасности мужчина выглядел, как бухгалтер, скрывающий ряд неприятных привычек. Он поднял экран со стола, и Лили увидела собственное перевернутое лицо, глядящее на нее со стальной поверхности.

– Лили Мэйхью, урожденная Фримен. У вас выдался непростой день.

Лили смотрела на него, ее лицо оставалось пустым и недоуменным, хотя ее снова охватило беспокойство. Она не должна все испортить.

– Где мы?

– Вас это не волнует, – приветливо ответил бухгалтер. – Все, что вас волнует, так это как отсюда выйти, не так ли?

– Не понимаю.

– Понимаете-понимаете, миссис Мэйхью. Одно из качеств, благодаря которым я получил свою нынешнюю должность, – это нюх на членов «Голубого Горизонта». Вы выглядите, как и все другие, что-то в глазах… вы все выглядите, словно видели самого Христа и вернулись со свидетельством о нем. Вы видели Христа, миссис Мэйхью?

Лили покачала головой.

– А что вы видели?

– Я не понимаю, о чем вы, – терпеливо ответила Лили. – Я думала, что попала сюда из-за мужа.

– Конечно. Но национальная безопасность превыше местной преступности, и я располагаю большой свободой выбора в этом вопросе. Сказать по чести, следствие может пойти в любом направлении. С одной стороны, у нас Лили Мэйхью, жестоко избитая жена, чья жизнь находилась в опасности, действовавшая в рамках самозащиты. А с другой – Лили Мэйхью, изменщица, соблазнившая своего черного телохранителя – телохранителя-сепаратиста, заметим, – а потом убедившая его помочь ей с убийством своего мужа.

Он наклонился вперед, продолжая улыбаться приятной улыбкой.

– Видите, миссис Мэйхью, свобода выбора. Следствие, повторяю, может пойти в любом направлении.

Лили уставилась на него, не в силах ответить. Все внутри нее, казалось, заледенело.

– Что до меня, меня не интересует ваш муж. По правде говоря, я тоже считаю Грега полным козлом. Но меня чрезвычайно интересует, можно сказать, почти до одержимости интересует, что вы делали в бостонском порту вчера рано утром.

– Ничего не делала, – ответила Лили. В горло будто залезла лягушка, и она пыталась откашлянуть ее. – Я направлялась в ту сторону, но у меня угнали машину на Трассе 84, прямо на границе Массачусетса.

Улыбка бухгалтера стала шире, и он покачал головой.

– Какая трагедия! Но продолжайте же!

– Я позвонила своему телохранителю, чтобы он меня забрал, и он привез меня домой.

– Как все аккуратненько. – Он побарабанил пальцами по стальной поверхности стола, и Лили услышала собственный голос, раздающийся из динамиков слева.

– Джонатан?

– Где вы, миссис Эм? – Помехи, перебивающие разговор, полностью исчезли, голос Джонатана стал кристально чистым.

– Миссис Эм?

– Я еду в Бостон.

– А что в Бостоне?

– Склад! Порт! Они в беде, Джонатан! Грег и Арни Уэлч на ужине…

– Миссис Эм? Я вас не слышу! Не ездите в Бостон!

– Джонатан?

Звонок прервался.

– Ваш ярлык рассказывает историю лучше вас, миссис Мэйхью. Прошлой ночью вы ездили в Бостон, в терминал Конли, и пробыли там всю ночь. – Аккуратный маленький человечек, сидящий перед Лили, снова улыбнулся, и Лили заметила, что у него полон рот зубов, белых, квадратных и ровных, слишком ровных, чтобы быть настоящими, а не имплантами. – Сложившаяся ситуация разрешается двумя способами. Вы можете рассказать мне, что знаете, и в этом случае я склонюсь – хотя и ничего не обещаю – охарактеризовать вас как Лили Мэйхью, симпатичную жену, избитую мужем. Убийство мужа – страшное преступление, но есть способы это обойти, даже если вашим мужем был Грег Мэйхью, подрядчик Министерства обороны и, как ни крути, добропорядочный гражданин. Я не Бог, так что вас, вероятно, приговорят к нескольким годам, но это будут легкие годы, и когда вы выйдете, деньги вашего мужа, красивый дом в Нью-Ханаане и все три машины будут вас ждать. Вы сможете начать жизнь заново.

Его слова заставили Лили подумать о Кэт Олкотт, однажды ночью севшей в машину с тремя детьми и просто исчезнувшей. Она задумалась, были ли у Кэт деньги. Деньги меняли все. В них заключалась разница между исчезновением без следа и просто смертью в темном месте, где тебя никто не найдет, да и искать не станет. Лили подумала о людях, столпившихся у костра на обочине Трассы 84… а затем голос мужчины вернул ее обратно.

– Если вы сначала ничего не расскажете, мы с вами поработаем, и вы все равно расскажете. Даже не стройте иллюзий, что сможете промолчать. Мне еще не встречалось членов вашей маленькой группки, которых не удавалось бы сломать. Но если вы потратите мое драгоценное время и задержите расследование, я обещаю, что вы станете Лили Мэйхью – потаскухой, которая застрелила мужа, и когда я с вами закончу, вы умрете от шприца.

В течение этой речи Лили хранила молчание, хотя от его слов желудок скручивался тугими, вязкими узелками. Она никогда не умела терпеть боль. Она боялась стоматолога, даже на чистке эмали. Все, на что она была способна, так это раз в год съездить на Манхэттен, чтобы позволить доктору Анне сунуть ей ужасно неуютное зеркало между ног. Как ни странно, мысль о докторе Анне успокоила Лили, напомнив, что Уильям Тир не единственный, кому она может навредить, открыв рот.

– Даю вам полчаса на раздумья, – объявил бухгалтер, поднимаясь из-за стола. – Тем временем я уверен, что вы голодны и хотите пить.

Лили жалобно кивнула. Ей хотелось пить так сильно, что она чувствовала каждый зуб, пульсирующий в своем сухом гнезде. Он вышел из комнаты, и она опустила голову на стол, чувствуя слезы на глазах. Она искала Лучший мир, но теперь ничего не осталось: она не могла вызвать его в воображении, как вызывала множество раз прежде. Лучший мир пропал, а без него она не протянет.

Это я-то, по-твоему, слабенькая? Она подумала, что ответ может быть только «да». В ней всегда таилось что-то непрочное. Грег, должно быть, почувствовал это: на самом деле, теперь Лили осознала, что муж, возможно, понимал ее лучше, чем кто-либо еще. Лили храбрилась, когда риски были невелики. В трудную минуту она пасовала. Она представила, каково это – оказаться одной в их огромном доме, распоряжаться всем этим пространством самой, делать, что нравится, без тени Грега, прячущегося за каждым углом. Было бы великолепно.

«Чушь, – прошептала Мэдди. – Тебя никогда не отпустят. А даже если и отпустят, думаешь, они отдадут одинокой женщине деньги и позволят делать, что заблагорассудится? В Нью-Ханаане? Да и в любом другом городе?»

Лили слегка улыбнулась. Мэдди права, это несбыточная мечта. Маленький бухгалтер заглянул Лили в душу и увидел, чего она хочет больше всего на свете: свободы и возможности жить своей жизнью. А потом поманил ее, словно дешевой игрушкой. Лили Мэйхью, урожденная Фримен, всю жизнь была слабой, но не тупой.

– Я не сломаюсь, – тихо прошептала она в скрещенные руки, в лужу слез. – Пожалуйста, только в этот раз, не дай мне сломаться.

Дверь открылась с сухим лязгом, и в комнатку вошел массивный мужчина с солдатской стрижкой, неся поднос. Лили нетерпеливо выпрямилась, ненавидя себя, но она слишком сильно хотела есть и пить, чтобы объявлять голодовку.

Она набросилась на воду, потом – на мясо, холодный кусок непонятного белого хряща, ни на что не похожего на вкус. Еда только разожгла в ней аппетит, а потом закончилась. Она отодвинула поднос в сторону, глядя на серые бетонные стены. Бухгалтер велел ей подумать, но сейчас она могла думать только о них: Тире, Дориан, Джонатане. Где они сейчас?

«С кораблями, – подсказал разум. – Где корабли, там и они».

Лили не сомневалась, что это правда. Тир даст Паркеру волю, и теперь Лили понимала его часть плана: он послужит отвлекающим маневром, дымовой завесой для Безопасности. Пока Паркер будет сеять хаос, люди Тира поднимутся на корабли и уплывут.

Куда? Деваться же некуда! Ты, что, в самом деле веришь, будто он отплывет от края земли и окажется в раю?

Лили верила. Образ был пугающе убедительным: целая флотилия кораблей, плывущих к неизвестному горизонту, над которым только-только начало подниматься солнце. Это видение казалось, не принадлежало ей, скорее, его намечтал кто-то еще. Кто-нибудь из них знает, что находится на другой стороне горизонта? Нет, Лили была уверена, что они не имели ни малейшего представления. Вероятно, в конечном итоге, они потонут посреди океана. Она действительно хотела пройти через все, чем угрожал бухгалтер? Ради этого?

Дверь снова с лязгом отворилась. Бухгалтер вернулся и встал над ней, широко улыбаясь, спрятав руки за спиной.

– Ну, Лили, каким же будет ответ?

Она взглянула на него, на лбу выступил пот, внутренности ныли от нетерпения. Но слова вышли сильными и четкими, не ее слова. Лили вдруг почувствовала, словно внутри нее появилась другая женщина, помогающая ей справиться, собраться с силами.

– К черту. Начинайте.