Однажды Шеррон Уоткинс, вице-президент по корпоративному развитию компании Enron, отправилась к генеральному директору Кеннету Лею, чтобы поговорить о том, что ее беспокоило. А беспокоил ее стремительный и неконтролируемый рост числа дочерних компаний, единственная цель которых – ввести в заблуждение инвесторов и искусственно завысить показатели ожидаемой прибыли и цену акций Enron. В награду за бдительность Энди Фастов, финансовый директор компании, предпринял все, чтобы Шеррон уволили. Это не редкость. В конфликте между деньгами и правдой все решают деньги – в случае с Enron это были огромные состояния, которые на протяжении десятков лет зарабатывали топ-менеджеры корпорации, скрывая это подделкой бухгалтерских документов. Никто не хочет слышать, что золотые яйца, которые несет гусыня, на самом деле не золотые, поэтому люди постоянно закрывают глаза на ложь и искажения – одни по равнодушию, другие сознательно.

В обмане обычно участвуют две стороны, взаимодействующие друг с другом, – тот, кто лжет, и тот, кто подает сигнал о том, что хочет быть обманутым. В масштабной схеме Понци и финансовом мошенничестве Бернарда Мэдоффа некоторые люди, знавшие, что прибыль и ее неизменное постоянство слишком хороши, чтобы быть правдой, тем не менее решили не приглядываться к реальному положению дел в надежде, что это правда. Главы компаний, которые получают чрезмерно оптимистичные прогнозы продаж, часто надеются, что они сбудутся, и не задают слишком много вопросов. Во многих отношениях человек – соучастник собственного обмана. Это, безусловно, справедливо и в отношении индустрии лидерства. Люди, желающие верить в лучшее по отношению к другим и миру в целом, не только ничего не замечают, но и сигнализируют, что хотят слушать мифы и сказки, ставшие неотъемлемой частью лидерства. И получают желаемое.

Мы сопричастны к обману и в другом смысле: когда мы обнаруживаем, что нас обманывали, у нас есть выбор: продолжать общаться с обманщиком, вести с ним дела и никак не наказывать лжеца или поступить наоборот. Конечно, если люди каким-то образом связаны с обманщиком, им это, должно быть, приносит какую-то выгоду, поэтому ждать, что они попытаются разоблачить ложь, наивно. Это одна из причин, почему люди продолжают лгать: по большому счету, до этого никому нет дела – по крайней мере до того, как это повлияет на последующие действия людей.

Механизм реакции окружающих на лидеров-лжецов широко изучается в связи с проблемой потребительского выбора – в частности, в одном инновационном исследовании ставилась цель разобраться в «том, как рассуждают потребители, поддерживая общественных деятелей, совершивших аморальный поступок». Исследование выявило два разных процесса эмпирической поддержки. Первый – моральная рационализация, «процесс реконструкции аморальных действий как менее безнравственных с целью поддержать того, кто поступил безнравственно». Небольшие искажения в финансовых отчетах – ну что ж, многие люди и компании так поступают, ничего страшного. Перспективное программное обеспечение, которого не существует, – потребители уже готовы к этому, да и никому от этого нет вреда. В общем, вы поняли.

Второй процесс, называемый авторами «моральным разъединением», – это «психологический процесс разделения, при котором люди выборочно разделяют оценку результата от моральной оценки». Так, супружеские измены игрока в гольф Тайгера Вудса рассматриваются как не имеющие отношения к его спортивному мастерству, а про интрижку Билла Клинтона с Моникой Левински можно сказать, что она не умаляет его достижений во внешней политике и экономике.

Это исследование подтверждает мою мысль о соучастии наблюдателей в создании и сохранении культуры безнравственности или, если вернуться к теме этой главы, – культуре лжи. Наше стремление всему находить оправдание, разделять оценки результатов и моральные оценки, чтобы можно было продолжать делать то, что мы хотим, и объясняет отсутствие наказания за ложь. А если учесть позитивные причины обмана – создание реальности, в которой то, что изначально было неверным, становится верным, – и практическое отсутствие каких-либо санкций за ложь, тогда с какой стати мы должны ожидать, что лидеры и вообще кто угодно будут вести себя как-то иначе?

Теперь, когда я добрался примерно до середины этой книги, полагаю, будет полезно сделать обзор пройденного – что особенно важно с учетом темы этой главы. Многих инстинктивно отталкивает идея обмана, стратегического искажения, лжи – называйте это как хотите, – и в результате они судят собственное лукавство не так сурово, как лукавство других. Нас учат говорить правду, и мы сами хотим думать о себе как о честных и порядочных людях, поэтому многие из нас закрывают глаза на собственные неблаговидные поступки, одновременно соглашаясь с общепринятыми правилами о том, как следует вести себя лидерам и другим людям в целом.

Но, игнорируя факты, данные социологии об обмане или, если на то пошло, о любой другой теме, связанной с лидерством, и притворяясь, что распространенная модель поведения не так уж и распространена, мы упускаем важную возможность понять мир таким, какой он есть, – тем самым сделав первый шаг на пути к его изменению. Призывы вести себя не так, как привыкли вести себя многие люди, не возымеют никакого эффекта, если мы не поймем психологическую природу того, почему люди ведут себя так, а не иначе. Ощутимо изменить ситуацию можно будет только тогда, когда мы применим это понимание к разработке социальных систем и способов вмешательства в них.

Если игнорировать частоту лжи, тот факт, что она прямо связана с обладанием властью и с ее получением, а также то, что ложь зачастую является эффективной моделью поведения, это все равно не изменит реальной картины. Все, чего можно достичь игнорированием (а сюда входит вариант «игнорирования», состоящего в обнаружении редкого и, возможно, ложного исключения из норм повседневной жизни), – это то, о чем так часто рассказывают в лекциях и книгах о лидерстве: представления о мире, совершенно не соответствующем тому, что люди видят и как себя ведут.