Глава XV
Последнее слово доктора Иноземцева

Еще до рассвета Ульяна вернулась на эльберфельдский вокзал, полная решимости растерзать Ромэна в клочья. Сердце клокотало, как у молодого лиса накануне охоты. Забрала из камеры хранения свой багаж, снова надела куртку-норфолк, очки, выкрасила волосы в рыжий, а поверх нахлобучила пробковый шлем. В этом наряде юноша ее не видел и вряд ли узнает. Велодог она заменила на самый настоящий «кольт» 1873 года, именуемый «миротворцем», самый скорострельный из всех револьверов. Сегодня Лессепсы потеряют своего сына и внука.

Будь проклят тот день, когда она доверилась кому бы то ни было. Разве ж не научила ее горькая история с Натали, что дело на двоих делить не стоит! Едва тогда жизнью не поплатилась, насилу ноги из Бюловки унесла. Одной пришлось с алмазами разбираться, свободы так и не обрела и имя запятнала. А теперь опять двадцать пять — приручила Ромэна, а он тебе нож в спину! И зачем было этого несносного мальчишку с собой брать? Пусть сидел бы в своем Париже, дальше бомбу изобрести пытался, пусть бы и подорвал себя в конце концов, негодник эдакий.

В «Брайденбахер Хоф» она явилась к одиннадцати, хотя должна была прибыть еще в десять, злющая, уже не как лисенок, рыскающий битый час по следу в тщетной погоне за жертвой, а как стая голодных волчиц.

Поезд был задержан, поскольку на вокзале Эльберфельда шныряли полицейские, обыскивая вагоны, зал ожидания, кассы и едва ли не всех пассажиров.

Ульяна оказалась подверженной обыску дважды: вероятно, вида она была малореспектабельного и подозрительного, может, глаза горели особенным блеском или не понравился ищейкам ее пробковый шлем. Свой маленький велодог она успела спрятать под диванными подушками в купе, а багаж по-прежнему находился в камере хранения. Да и обыскивать ее можно часами, она не устанет перед самым носом ищеек предметы из карманов перетасовывать да трещать без умолку, вопросами сыпать и изображать недотепу. Когда во второй раз темно-зеленый мундир потребовал ее документы, она осмелилась спросить, из-за чего весь сыр-бор на железной дороге.

Оказалось, искали русского доктора, который со своей женой, авантюристкой и проходимкой Элен Бюлов, совершил нападение на честного немецкого фармацевта Феликса Нойманна, учинил в лаборатории бедлам и пытался обвинить компанию «Фабен» в незаконных экспериментах с животными и неизвестными науке веществами. И лишь благодаря одному французскому адвокату, смельчаку и удальцу да семи пядей во лбу, прибывшему из самого города Парижа по распоряжению полицейского ведомства Сюрте, эту преступную пару удалось изобличить.

Французский адвокат якобы давно за Элен Бюлов гоняется и не уедет из Германии, пока не поймает, а сейчас на них самую настоящую облаву готовит.

— Канцлеру обещали, что сегодня вечером их уже сопроводят до Берлина в тюремном вагоне рейнской железной дорогой. Элен Бюлов — самая опасная и самая изобретательная преступница во всем свете белом.

— Да ну! — У Ульяны аж сердце упало.

Так ведь что же это такое выходит? Герши, все это время овечкой невинной да религиозно помешанным дурачком прикидывавшийся, все-таки заявил в полицию, ловко ее обманывал. А она купилась, как дитя на пряник! Теперь сам же в «Брайденбахер Хоф» встречу назначил, чтобы красиво изловить коварную преступницу прямо вместе с Иваном Несторовичем? А может даже, он с самого начала, с самого их первого путешествия в Петербург ее разоблачил, а все это время выжидал и к финальному удару готовился. Бедный Иван Несторович, он ему так доверял…

Да Иноземцев не совсем же дурак, давно уже, верно, бежал, едва прочел в газетах про фабенских кроликов. Тут Ульяна опять вздохнула, воздав молитву богам надежды. Ловко, конечно: один только ведь Герши и знал, что доктор с вирусом бешенства работал, только адвокат и мог так жестоко подставить его, воспользовавшись сим обстоятельством.

У стойки в вестибюле она улыбнулась знакомому портье и сразу в лоб спросила, не свободен ли 135-й номер.

— Вам именно этот номер надобен? — учтиво спросил тот, тщательно разглядывая бельгийского путешественника и, видимо, ища, где же он на этот раз спрятал свою крысу.

— Да, именно этот и никакой другой, — Ульяна положила на стойку пятифранковую монету, столь вожделенную во всем европейском пространстве.

— К сожалению, не свободен. Но могу лишь сказать, что… — и, склонившись низко, шепотом добавил: — Его занимает Эмиль Герши.

— О, какая удача! — ответила Ульяна, скрипнув зубами, а про себя подумала, что «кольт» 73-го года сейчас как раз кстати придется. — Он-то мне и нужен! Мы с месье Герши договорились встретиться здесь. Проводите меня.

И вынула второй пятифранковик.

Портье улыбнулся и поднял руку, подозвав швейцара. Девушка смело отправилась следом. Пусть даже встретит она там целый полк полицейских, пусть сегодня ее повяжут, но обманщик и предатель получит все свои пять пуль.

Через пару минут Ульяна вошла в номер, некогда принадлежащий Ивану Несторовичу, с удивлением увидев в нем самого Ивана Несторовича.

Тот преспокойно сидел в кресле, закинув ногу на ногу, а в руках держал вчерашний выпуск «Норддойче альгемайне цайтунг». Никаких полицейских в комнате не было. Зато в соседнем кресле с лицом потерянным и напряженным сидел адвокат, на самом краешке сидел, на коленях держа руки и вытянувшись по струнке, точно шпагу проглотил.

— Добрый день, Ульяна Владимировна, — проговорил доктор, когда швейцар закрыл за собой дверь. — Проходите, будьте любезны, мы ждем вас уже почти четверть часа, а месье Герши сгорает от любопытства узнать, зачем же.

— Вы, стало быть, еще не съехали? — первое, что вымолвила девушка, переведя недоуменно-настороженный взгляд на адвоката. Невольно ее рука опустилась в широкий карман куртки-норфолк, а указательный палец сжал спусковой крючок — она даже самой себе не смогла бы объяснить, отчего при виде Ивана Несторовича у нее сердце сжалось от страха подспудного, а не от радости. Уж больно вид он имел отрешенный, даже надменный. Будто из сна ее чудовищного явился безмолвный ангел мести. Адвокат же совсем не походил на ловкого проныру, посланного Сюрте, который через пару минут торжественно арестует своего самого смертельного врага. Все так же взволнованно дрожал, глаза перепуганные, щеки красными пятнами покрыты.

— Теперь почти все в сборе, — продолжил Иноземцев. — Не хватает только моего непутевого ученика, но он не почтит сегодня нас своим визитом. Ромэн просил извиниться и оставил вам, мадемуазель Бюлов, письмо, в котором и объяснил причины своего отсутствия. Вот оно.

С этими словами доктор поднялся, небрежным движением бросил газету на стоявший рядом геридон, вынул из внутреннего кармана светлой визитки конверт и протянул его девушке. Тут Ульяну неприятно осенило воспоминание, что герр Кёлер, давая описание явившегося к нему француза, упомянул светлый костюм. А по-французски Иван Несторович говорил всегда на удивление чисто. Кроме того, на лице Иноземцева не было очков, и он сделал два шага к разделяющему их столу прихрамывая. Тяжело оперся одной рукой о столешницу, вторую с конвертом протянул Ульяне, верно, ожидая, что та подойдет и сама примет письмо. Может, потому, что желал, чтобы она проявила повиновение, может, просто не видел без своих окуляров, или хромота его была ненаигранная.

Невольно Ульяна подчинилась, осторожно приблизилась, взяла конверт и развернула его.

— Не соблаговолите прочесть вслух? — попросил Иван Несторович. — Месье Герши тоже будет интересно послушать.

Ульяна склонила голову.

— «Мадемуазель Элен…» — начала она хриплым от волнения голосом и закашлялась. Самообладание, бравада, былое удальство стали куда-то улетучиваться, почва под ногами превращалась в зыбучие пески, предчувствие того, что она оказалась жертвой заговора, сковало сердце. Но только на короткое мгновение. Секунды не прошло, кровь закипела в прежнем азарте, по губам скользнула ехидная усмешка — врешь, но Элен Бюлов не возьмешь.

— «Мадемуазель Элен, — стала читать она уверенным, твердым, даже чуть насмешливым голосом. — Я повержен, я уничтожен, я — предатель. Но могу ли я при всем этом молить Вас о прощении, ведь обстоятельства заставили меня поступить так, как я бы не поступил никогда, если бы на кону не стояла ваша жизнь и безопасность? Месье Иноземцев позволил мне написать Вам всю правду. Это единственное, чем я могу отплатить за свою непростительную измену.

Ульяна подняла на Иноземцева насмешливый взгляд. Словам юноши верилось с трудом. Либо то была полная чушь, либо доктор просто-напросто раскрыл коварные его замыслы и обезвредил, а само письмо было неплохой актерской игрой Ромэна.

— «…Так, связанный по рукам и ногам, с заклеенным ртом я провел целый день и всю ночь. Где пропадал доктор, мне неведомо. Следующим утром мы отправились на вокзал. Мы шли рядом, рука об руку, ибо едва бы я сделал от него хоть шаг, то получил бы пулю в затылок. Я ничуть не приукрашиваю, мадемуазель Элен. Ваш супруг сказал мне об этом напрямую, добавив, что ничего не желает столь страстно, как попасть за решетку и дожить остаток дней в покое тюремной камеры. В кассе вокзала он предоставил паспорт на имя Эмиля Герши, совершенно неясно откуда добытый, и купил два билета до Парижа на «Трансъевропейский экспресс».

— Какая интересная, животрепещущая история, — рассмеялась Ульяна, совершенно уверенная, что ни единого слова правды в ней нет. — Я едва не пустила слезу. Он пишет, что вы ему прострелили ногу. Ха-ха, вот наглец! И как натурально дрожит его рука, почерк до того тревожен — я поражена. Даже пара капель слез упала, размазав чернила. Какое же вы чудовище, прямо диву даешься. Похоже, Иван Несторович, Ромэн — больше мой ученик, нежели ваш. И не такой уж и непутевый.

— А после все телеграммы от его имени отправлял я, — проговорил Иноземцев, разом заставив девушку перестать смеяться. Ульяна замолчала, в удивлении подняв бровь. На мгновение ей показалось, что она ослышалась.

— Вы?

— Да, я. У меня имеется три фальшивых паспорта и один настоящий, который я отобрал у Ромэна.

— Вы действительно отобрали у Ромэна его паспорт?

— Да ничего, — махнул Иноземцев рукой. — Сделает себе новый.

— Вы стреляли в него… вы продали замок в Берри? Наш очаровательный замок в Берри? О как вы могли! — Ульяна постепенно начинала понимать суть происходящего. — Ромэн написал правду?

— Да, это чистейшая правда — все до последнего слова.

— Вы с ним в сговоре?

— Уже нет. Но чрезвычайно благодарен за сотрудничество.

— Уже нет? Вы еще смеете ерничать, Иван Несторович? — вспылила Ульяна.

Теперь она совершенно ясно заметила, что Иноземцев по-прежнему ни черта не видит без очков, но зачем-то упорно ходит без них и даже делает над собой смешные усилия не щуриться и не морщиться, взирая на своих собеседников.

— Почему вы сняли очки? — взвизгнула девушка, и в голосе ее промелькнуло отчаяние — обманутой, облапошенной, обведенной вокруг пальца оказалось быть весьма неприятно, и она всеми силами старалась не допустить этого постыдного чувства в сердце, готовом разорваться от негодования.

— Это часть моего коварного плана, — спокойно отвечал Иноземцев.

— Какого еще плана?

— Плана возмездия, Ульяна Владимировна. Возмездия вам, возмездия самому себе… ну и адвокату тоже.

— Да что ж с вами, Иван Несторович, творится-то такое! Ума не приложу… Потрудитесь объяснить.

— С превеликим удовольствием. — Доктор тяжело опустился в кресло. — Я вернулся из Парижа с семью миллионами франков в Дюссельдорф и снял номер в «Брайденбахер Хоф». Отправился в полицию, представился Эмилем Герши и заявил, что такой-то такой-то русский подданный затеял с немецкой фармацевтической компанией «Фабен» тяжбу по поводу каких-то выпускаемых ими не совсем безвредных лекарств, но особыми доказательствами не располагает, потому сначала инсценировал свою смерть, чтобы избежать ареста, в русское консульство явился под чужим именем, сам же якобы свой труп и свез им. А потом преспокойно ждал, когда же кто-нибудь наконец догадается, что это я и есть герр доктор Иноземцев, но с фальшивым видом, придет и арестует меня. Никто не пришел, никто не догадался. Видать, барменская полиция с дюссельдорфской не особо дружит, да и меня дознаниями не дергали, их больше участие Элен Бюлов во всем этом интересовало. Все уж очень медленно у этих немцев. До того медленно, что я заскучал. И тогда решил действовать дальше… Действовать дальше, согласно инструкциям, которые вы давали своему подручному посредством телеграфной связи. А поймать Элен Бюлов я им с радостью был готов помочь.

Доктор улыбнулся одним уголком рта и вдруг повернулся к месье Герши.

— Месье Герши, будьте любезны ваш паспорт.

— Мой?

— Не смейте ничего ему давать, — вскричала Ульяна и, выхватив свой «миротворец», приблизилась к столу, поочередно наводя дуло то на Герши, то на Иноземцева, в порыве ярости не зная, кого порешить первым.

— Бросьте, вы прекрасно знаете, что сделаете большое одолжение, выстрелив в меня. Убивать адвоката незачем, он и без того совершенно безвреден. А если и убьете, то белый свет немного потеряет. Герши, ваш паспорт, — Иван Несторович, не вставая с кресла, тоже достал «лебель», вяло махнув им перед лицом Герши. — Она выстрелит, паспорт будет моим, я выстрелю — убить не убью, но мне придется поступить с вами, как с Ромэном. Вам же не нужен шум и лишняя пуля в теле? Вы же хотите, чтобы в Париже Эмиля Герши приняли в полицию? Я сдержу обещание, Эмиля Герши примут в Сюрте. Он уже в Сюрте.

Дрожащей рукой адвокат протянул бумагу доктору, видно, решив, что при любом раскладе его убьют — с паспортом или без, — лучше покориться. Иноземцев развернул документ, сделал вид, что пробежал по нему взглядом, оценив подлинность, спрятал в кармане, а взамен него вынул другой, точно такой же. Взял свою трость, опираясь на нее, доковылял до камина и бросил фальшивый вид на угли. Через пару минут бумага занялась, превратившись в ярко-алый, а следом — седой пепел. В комнате запахло жженой краской.

— Ну вот, — вздохнул Иноземцев и вернулся в кресло, опустившись в него с еще большим трудом, даже поморщился. — Теперь у меня только два фальшивых паспорта и два настоящих.

— Зачем вы это сделали, Герши? — вскричала девушка вне себя от гнева и даже взвела курок.

Адвокат поднял на Ульяну умоляющий взор.

— Вы идиот! Вы круглый дурак! Что он вам обещал?

Но тотчас взяла себя в руки, внезапно вспомнив, что у окна — ведь было дело, когда-то она перепилила перекрытия — быстро уйти можно в любую минуту, если, конечно, никто не обнаружил выкорчеванных досок паркета и не заделал их. А Герши пусть погибает, сам виноват. Уж и вправду мир не особо будет плакать от такой потери.

Она покорно опустила «кольт» в карман и заложила за спину руки.

— Чего вы хотите, Иван Несторович? — спросила она с томной улыбкой.

— Я хочу вашей либо своей смерти, — ответил тот. — Вам, Ульяна, удивительно к лицу рыжие волосы и эти веснушки. Но, увы, соломе огонь — не товарищ.

— Зачем вам выдавать себя за Герши? — спросила она, не отрывая от доктора пристального, изучающего взгляда, и сделала незаметный шаг вправо — до окна добрых три сажени.

— Герши мечтал вас поймать. Сам он этого никогда не сможет сделать, а я смогу. Никто не знает Элен Бюлов так, как знаю ее я.

— Как же вы ее изловите? — надменно усмехнулась Ульяна.

— Увидите, Ульяна Владимировна, всему свое время.

Вдруг Ульяна вспомнила, что сама как-то назвала имя дюссельдорфского фальшивомонетчика Иноземцеву, когда молила его бежать, в хижине, на берегу Вуппер.

— Значит, к Кёлеру являлись вы, — не сдержав негодования, воскликнула она, — воспользовались его услугами, а потом безжалостно сдали его полиции, о чем поспешили похвастать в телеграмме?

— Обычно фальшивомонетчики заканчивают жизнь в тюрьме. Но разве я похож на идиота? Я сдавал не его, иначе бы он сдал не меня, а вас.

— Откуда было вам знать, что я явлюсь к нему?

— Рано или поздно явились бы. Я караулил несколько дней подряд.

— Какой вы, оказывается, азартный, Иван Несторович! Ладно, похвально, — и вновь шагнула к окну, задумчиво проведя по столу кончиками пальцев, как давеча в фабенской лаборатории. — Все равно барменский начальник полиции знает вас в лицо, и рано или поздно обман ваш обнаружится.

— Да, уж и я так думал. Каждый день сего события ждал, и ныне жду, и не противлюсь оному ожиданию, но все очень презабавнейше закрутилось. Ведь после того как в дюссельдорфском полицейском участке побывал Герши, лже-Герши, да интересное признание сделал, те, конечно же, своего человека тот же час отрядили в Бармен для выяснения сих чудных обстоятельств. Дюссельдорфский дознаватель явился к барменскому полицейскому и говорит: «Так-то, так-то, явился к нам некий Герши и вот такую историю поведал». Тот в недоумении: «Как же, знаю я герра адвоката, он же сам и повез покойного доктора в русское консульство». — «Ан нет, — отвечает дознаватель, — в русское консульство повез Иноземцев себя же самого. Ибо доктор изначально именем герра адвоката прикрывался». — «А кто ж тогда был за него, когда он к герру Беккеру явился в контору его фирмы?» — «Вот что выяснить надобно — видать, свой человек. Быть может, это целая банда!»

В итоге первому, к кому полиция доверие питала, был ложный Эмиль Герши, а настоящего Эмиля Герши стала подозревать. А тут еще и мадемуазель Бюлов в паспорте Иноземцева прописана его женой. Полиция утвердилась во мнении, что необходимо поймать девицу Бюлов, а Иноземцев сам сыщется. В этом-то я и стал пособлять им. Едва не настиг вас у герра Кёлера раз, потом упустил на вокзале в Берлине. Оставалось последнее — назначить вам встречу от имени Ромэна. Коварно, низко, но иначе поймать бы не удалось. А барменскую и дюссельдорфскую полицию долго за нос водить не получится. Вы верно заметили, мой обман будет вскоре раскрыт. Одной лишь случайностью храним. Сами, Ульяна Владимировна, как-то говаривали, что во вздорных делах никакого расчета быть не должно, только удача, только воля случая.

Ульяна слушала его с видом человека, который и сам без лишних объяснений обо всем ведал. Глаза ее горели огнем озорства.

— Зараженных бешенством кроликов, стало быть, тоже вы подбросили в лабораторию? — проронила она.

— Я? Я не знаю, какого «меня» вы в виду имеете. Но, скажем, это сделал пришелец с того света. Иноземцев Иван Несторович, которого вы наконец угробили.

— Неужели вы действительно так меня ненавидите, что готовы были сделать жертвой этих бешеных тварей?

— Я уже сделал это. И без малейшего колебания. Мертвецам несвойственно испытывать мук совести. Я даже бы не явился, чтобы вколоть вам прививку, и не дал бы вам ее, приползи вы за ней на коленях.

— И выкрасили их краской? — игнорируя попытки доктора иронизировать, продолжала допытываться Ульяна.

— Флуоресцентной. Из вашего пульверизатора.

Иноземцев заметил ее напускной вид. Вопросы, на которые она уже знала все ответы, тоже выдавали в ней загоревшийся прежний задор и готовность пантеры перед прыжком. Но все же Иноземцев продолжал спокойно сидеть в кресле и терпеливо отвечал. Верно, думал, она уже никуда из его номера не денется, думал, «лебеля» его испугалась. А Ульяна знай себе шла к своей цели да зубы заговаривала.

— Где вы столько их взяли? Кроликов.

— Скупал и свозил в брошенную лесничью хижину, в которой вы Джульетту изображали и мышьяк пили. А потом лодкой доставил до Эльберфельда, в клетках. Еще были ужики, но их я не колол коктейлем, состоящим из вируса бешенства и луноверина. Ужики, видимо, просто потом расползлись кто куда.

— Ах, ужики! — в очередной раз не сдержалась Ульяна от удивленного возгласа и даже нервно расхохоталась. — И не жалко было? Ведь зверюшки-то ни в чем не повинны, а вы их умертвили, заставив прежде страдать.

— Зато вы оказались удивительно живучи и невосприимчивы к страданиям. И совершенно не оправдали смертей бедных зверушек.

— И с крыши тогда вы прыгали, стало быть?

— О да, но весьма неудачно — повредил колено, — Иноземцев указал на правую ногу, — теперь хожу с тростью. Хорошо тогда велосипед был с собой, а то бы мне было не уйти так быстро от вас.

— Ха-ха, верно бегством спасались от собственных детищ. Так вам и надо, так вам и пусть! И ничуточки мне вас не жалко. Вы просто из ревности все это сотворили. Вы видели меня с герром Нойманном вместе! Вам поперек горла встало обожание бедного месье Герши, которому вы мстите из ревности. Вы и Ромэна прострелили только потому, что он был мне предан. Гнусный ревнивец, вот вы кто, Иван Несторович!

Ульяна с удовольствием отметила, как лицо Ивана Несторовича на мгновение перестало выражать отрешенное спокойствие и исказилось от ярости, совсем как в тот день, когда он едва не убил американца в эльберфельдской аптеке за его ингалятор с нашатыркой. Даже, может быть, еще яростней. Но тотчас оно вновь приняло холодное выражение, он улыбнулся, вдруг поднялся и подошел к столу.

Ульяна позволила себе еще два шага назад.

— Глядите, я не только с крыш прыгать умею, — проговорил он, выкинув веером колоду карт рубашкой вниз. Потом провел рукой, и все карты стали червонными, потом опять провел, черви сменились пиками. — Хирургу фокусы даются проще, чем кому бы то ни было. Ловкость пальцев ведь чуть ли не с детства тренировал. На лягушках и мышатах. Анатомируя их хрупкие тела. А тут скучные дни в «Брайденбахер Хоф» чем-то заполнять приходилось. Окромя старушки одного доброго приятеля, которую я в Бармене лечил, дел не было. Решил попробовать. Теперь и с вами могу посоперничать. Во что предложите? В вист-преферанс, бостон, экарте, табельку? А?

— Недурно, — оценила Ульяна и, хотя не заметила ничего в рукаве у доктора, поспешила съязвить: — Но я видела, что под вашими манжетами что-то блеснуло.

На что Иноземцев поднял рукава до самых локтей.

«Вот оно зачем доктор по игорным залам хаживал», — пронеслось в голове Ульяны, смотрел, как жулики да шулера порошковыми картами жонглируют. А теперь дразнится. Но на лице ее не промелькнуло и тени удивления. Рано торжествовать-то, герр доктор.

«Пару фокусов выучил, думаешь меня в табельку обыграть. Сейчас такую табельку покажу, век помнить будешь».

— Нет, благодарю, меня больше интересует журналист, — проворковала она, состроив язвительную гримасу и не забывая медленно отступать к окну. — Подослали какого-то безумца-революционера, такого же одержимого, как и вы сами… — шаг. — Хотели меня в дурном свете выставить. А я, наивная, полагала, что Ромэн затеял двойную игру. Убить его готовилась! — еще шаг. — Зря вы, Иван Несторович, думаете, что нет у меня сердца. Видит бог, за одного вас все это время переживала, за вас одного богу молитвы воздавала. Думала, как бы бед каких не натворили, а вы…

— А я тем временем тоже добрыми делами занят был, Ульяна Владимировна, исполнял ваши желания, все равно что джинн из волшебной лампы. От вашего имени, Герши, — Иноземцев повернул на мгновение голову к адвокату, — вел расследование по поимке коварной Элен Бюлов, как мог, пособлял дюссельдорфской полиции, сделав вас истинным героем. Поверьте, «Гру и Маньян» пожалеют, что лишились такого отважного сотрудника… Кстати, забыл передать вести из Парижа. Вас в адвокатской конторе велели рассчитать…

Он запнулся и вновь достал свои часы «Dent London», верно, ждал чего-то, надо бы поторопиться, взволновалась Ульяна.

— Ромэна вернул на путь истинный, быть может, закончит он наконец учебу, — продолжил доктор. — Вместо вас, Ульяна Владимировна, я помог революционерам в их борьбе против монополистов, и теперь они не забудут Элен Бюлов. Вы ведь так стремитесь попасть в газеты и обрести славу. Теперь мадемуазель Бюлов в первых рядах немецкого пролетариата значится. Берлинскую и дюссельдорфскую полицию трясет в лихорадке от одного только упоминания этого почти мифического имени. Посмотрим, сможете ли вы от нее теперь уйти, вновь оставив с носом.

— Зачем вам это, Иван Несторович? — в совершенном отчаянии вскричала Ульяна. — Вы же себя погубили окончательно. Ничего толком не добились этой вашей выходкой с кроликами. Ну напечатала газета канцлера мульку про «Фабен», уже завтра напишут опровержение этой статьи, герра Лупуса изловят и расстреляют, вас ведь тоже не теплая спокойная камера ждет, а смерть. Тягаться со мной вздумали? Кишка тонка!

— Очень на это надеюсь, Ульяна Владимировна. Но пусть время рассудит. А статья герра Лупуса дала резонанс, поверьте. Дыма без огня не бывает. Смерть же… Она ведь супротив жизни с вами как раз таки теплая и спокойная. Жду не дождусь, когда ж с ней свижусь.

Пробило полдень. В коридоре послышался топот, к которому Иван Несторович был, видимо, заранее готов, ибо не поднял даже головы в сторону двери, продолжая с грустью взирать на Ульяну. Через мгновение в комнату ворвалась толпа полицейских. Опираясь на трость, Иноземцев учтиво поклонился офицеру.

— Господин Иноземцев в вашем распоряжении. Он готов написать повинную и понести любую кару.

Слова доктора звучали столь двусмысленно, что, если бы Ульяна не ведала, что полиция его знает под именем Герши, то можно было решить, что он сдавал самого себя. Адвокат же все испортил. Немного пожив в Германии, он стал понимать по-немецки, и теперь обмануть его было не так-то просто, он понял, что Иван Несторович делал многозначительный на него намек, вскочил, точно ужаленный, и попытался бежать. И, конечно же, бравые немецкие фараоны расценили это как сигнал опасности, остановили его, тотчас приступив к обыску, стянули с него редингот, жилетку и принялись выворачивать одежду наизнанку. Среди прочих вещей оказался и паспорт Иноземцева, который тот оставил на столе в гостинице Петерманн. С тех пор Герши носил документ с собой в надежде встретить доктора и вернуть, но в суматохе о нем позабыл и уже неделю не вынимал из кармана.

— Что ж, — торжествующе проговорил офицер дюссельдорфской полиции. — Теперь все встало на свои места. Человек, что выдавал себя за Эмиля Герши, пойман. Полиция Бармена будет удивлена встрече с русским доктором, который приволок в русское консульство чужой труп и выдал его за собственное мертвое тело. Они до сих пор уверены, что вы мертвы. Герр Иноземцев, именем кайзера вы арестованы.

Ульяна глядела на потерянного адвоката, на Иноземцева, который отсутствующе улыбался, продолжая стоять, опираясь на трость, на полицейских и машинально отступала назад. Под ногами наконец раздался спасительный хруст надломленных досок паркета.

Герши в отчаянии сорвался с места, не выдержала его душа авантюрных приключений, понял, что дорого заплатит за то, что ходил хвостом за мадемуазель Бюлов, метнулся в сторону, едва не плача, но движения его были все равно что у загнанного зайца — дергался, точно бежал по углям, не рассчитал, споткнулся о ножку стола и упал прямо на руки двух полицейских.

— За что? — вскричал он, когда на его запястьях один из полицейских щелкнул наручниками. — Я не Иноземцев, я не Иноземцев! За что вы так?

— Это вам в назидание не связываться больше с преступниками, хоть даже если это женщина и вы в ней души не чаете, — сказал доктор по-французски. — Не тревожьтесь, долго вас держать не будут, месяцок, не больше, пока дознание не закончится.

Потом обернулся к полицейским и указал на Ульяну с рыжими, всклоченными во все стороны волосами и смешными круглыми очками на носу.

— Разрешите представить — Элен Бюлов.

Полицейские, как один, синхронно развернулись к ней, не сдержав удивленного возгласа.

— Не забудьте имени Герши Эмиля, кхе-кхе, простите, Емельяна Гершина, покорного слуги вашего, когда захлопнете за ее спиной тюремную решетку. — И с улыбкой добавил: — Вот она какая, справедливость, госпожа Бюлов. А вы говорили, ее нет вовсе. Есть, оказывается. Но ежели вздумается вам сейчас бежать, хоть это и невозможно, то в моем лице вы найдете самого смертельного своего врага. Всеми силами, какие еще остались во мне, буду пособлять органам ловить вас и наказывать, пусть не один раз, пусть дюжину, тысячу, до последнего вздоха своего буду преследовать, а господь распорядится — и после смерти, духом возмездия, пока вы не окажетесь в самом сердце ада на цепи своего хозяина сатаны.

Ульяна выхватила «кольт», вскинув дуло на Иноземцева. Доктор не шелохнулся. Толпа полицейских ответила волной невнятного шума — тут была и готовность противостоять опасной преступнице, и испуг, и негодование. Все думали, она застрелит адвоката из Парижа, посланника Сюрте, столь ловко ее разоблачившего. Но лицо Ульяны расплылось в самодовольной улыбке, ей нравилось держать людей в напряжении. Несколько секунд она гипнотизировала доктора насмешливым взглядом, упиваясь будущим своим торжеством. Собиралась, перед тем как провалиться, раз пальнуть в него, чего греха таить, по ногам, в плечо, не в сердце, конечно… Но да ладно, пусть живет.

— Я принимаю вызов, — проговорила она по-русски, подняла руку и три пули выпустила в воздух, чтобы создать вокруг себя дымовую завесу, сделала два выстрела вниз — для верности, чтоб последние доски пробить, и, прежде чем полицейские успели к ней шагнуть, что есть мочи топнула ногой, вдруг провалившись под пол вместе с ковром.