Комнаты бывают разные. Спальня, ванная, кухня, кабинет, столовая, гардеробная. Оказавшись в комнате, в большинстве случаев вы без труда определите ее назначение. Эта – комната, скажете вы, в которой спят, эта – в которой принимают ванную, в этой готовят пищу, а в этой работают. Для того чтобы определить назначение комнаты, хватит секунды. А вот на то, чтобы перечислить (хотя бы мысленно) предметы, учет и соотнесение которых послужили основанием для вывода, потребуется гораздо больше времени…

Впрочем, с назначением все очень просто. Совсем другое дело – определить характер хозяина по его комнате. Обстановка в ней во многом зависит от личности того, кто в ней обитает, но достоверно охарактеризовать человека, видя только комнату, получается не всегда и не у всех.

Допустим, вас привели в незнакомую комнату и спросили: «Чье это жилище?». Как вы станете рассуждать, имея в своем распоряжении только поверхностные впечатления?

Если вы мыслите непоследовательно и противоречиво, то, скорее всего, попадетесь на уловку вопрошающего и решите искать то, что может рассказать вам о хозяине этой комнаты. При таком подходе следует рассчитывать лишь на удачу. Ведь вы ищете предметы, которые могут рассказать о конкретном человеке, о котором вы сами ничего не знаете. Может ли поиск, в основу которого положено незнание, увенчаться успехом? Разве что случайно…

Если же вы мыслите последовательно и не противоречиво, то в зависимости от своих склонностей прибегнете либо к синтетическому, либо к аналитическому методу. В первом случае вы обратитесь к собственному опыту соотнесения внешнего вида комнат с обликом их хозяев. Во втором случае будете рассматривать саму комнату непосредственно, надеясь, что обстановка в целом, предметы быта, их соотношение сами расскажут вам о хозяине.

Николай Андреевич в студенческие годы частенько забавлял себя и приятелей, среди которых был ныне его друг и подчиненный Константин, демонстрацией своих аналитических способностей. Он с легкостью рассказывал о прошлом незнакомого ему человека, выдавал подробности происходящего за спиной, точные заключения о развитии предстоящих событий. За это он получил прозвище – Сенс! Несмотря на то, что он не скрывал своих методов, люди считали его обладателем сверхъестественных способностей. Свидетели этих демонстраций рассуждали примерно так: «Он может то, чего не могу я, да и большинство. Способности, которые есть у нас, не дают нам таких возможностей. Значит, он обладает особенными способностями, которых у нас нет».

Сначала Николая Андреевича возмущали такие глупости, он пытался открыть людям глаза и узреть очевидное, он доказывал аксиомы, но в один прекрасный день проснулся и понял, что, для того чтобы помочь окружающим, не стоит пытаться изменить их…

Итак, в одном из зданий «Чайки» есть Соулярная комната. Когда-то здесь была бухгалтерия завода. Затем несколько лет комната пустовала. И, наконец, не так давно – лет двадцать назад – она приобрела свой нынешний облик.

Посреди просторного светлого помещения стоит громоздкий деревянный стол. На нем – керосиновая лампа. Около него – несколько маленьких табуреток. Окно заклеено пленкой. Когда дует северо-западный ветер, проникающий через небольшие щели в окне, она надувается, как парус. Но особенность Соулярной комнаты заключается не в этом.

Иногда по одному, иногда группами сюда приходят сотрудники «Чайки», с тем чтобы как следует пожалеть себя и поругать окружающих. Такое назначение эта комната обрела случайно. Как-то раз, посреди рабочего дня, обиженная на весь мир Оля бродила по коридорам «Чайки» в поисках места, где можно поплакать. Она вспомнила о бывшем бухгалтерском кабинете, который на тот момент пустовал, и направилась туда. По дороге Оля встретила зареванного Рената. На вопрос, что с ним случилось, он без промедления ответил, что пребывает в ужасном настроении и хочет побыть один, для чего идет в бывшую бухгалтерию. Оля удивилась совпадению и тут же поделилась своим намерением с Ренатом.

Не сговариваясь, забыв о желании побыть в одиночестве, они зашагали к бухгалтерии вместе. Дверь оказалась открытой, но комната – занятой. Там уже сидел Николай Андреевич и плакался в жилетку Василию Пигмалионовичу. «Молодежи» было позволено войти. Оказалось, что первым нашел эту комнату подходящей для того, чтобы выплакаться, Константин. Он рассказал о ней Николаю Андреевичу, и они в шутку окрестили ее Соулярной.

Слухи об этом замечательном месте разошлись быстро, и вскоре оно стало едва ли не самым посещаемым помещением «Чайки». Каждого, кто был хоть раз в Соулярной комнате, неудержимо тянуло в нее. Николай Андреевич в шутку объяснял это явление так: «На том месте, где плачешь, остается частичка тебя. Если ты плакал по-доброму, то место потом будет тебя притягивать, а если по-злому – отталкивать». Все были согласны с тем, что это достоверное объяснение, потому что Соулярная комната никого не отталкивала.

Николая Андреевича разбудил громкий вопль:

– Без четверти десять. Стоишь у дверей «А-на», ждешь, когда их откроют.

Николай Андреевич посмотрел по сторонам – он дома, один. Неужели это он кричал? Во сне? На часах – без четырнадцати минут десять. Николай Андреевич собрался и выехал на работу.

Десять минут одиннадцатого. Идешь к кассе номер двенадцать, – мысленно произнес он.

Войдя в приемную, начальник увидел Машу, погруженную в работу. Она подняла глаза, очки съехали к кончику носа. Ловким движением руки вернула их на место.

– Здравствуй, – проговорила Маша и снова погрузилась в бумажки.

– Здравствуй. Кто у меня? – спросил Николай Андреевич.

– А-а-а… – Маша взглянула на приоткрытую дверь в кабинет. – Константин Сергеевич.

Николай Андреевич зашел в кабинет. Костя стоял спиной к начальнику и смотрел на книжный шкаф.

– Книжки почитать решил? – спросил начальник и прошел к своему месту.

– Нет, смотрю на свой прекрасный облик в отражении стекла, – сказал Константин, не оборачиваясь. – Мы с женой поругались… – пожаловался он и повернулся к начальнику. На щеке Константина красовался след от укуса.

– Ого! – усмехнулся Николай Андреевич. – А я-то думал, что сильнее, чем моя бабушка любила овсяное печенье, любить невозможно!

Костя невольно улыбнулся, но тут же вновь обрел унылый вид.

– Она утром забрала детей и уехала к теще! – заныл он.

– Ничего, вернется, – успокоил его начальник.

– Нет… – Костя потупил взгляд и выдержал паузу. – Она сказала, что вернется только в том случае, если я сам приеду за ней!

– И?

– А я боюсь: если жена укусила, то теща – сожрет!

– Вот что… – Николай Андреевич подошел к Косте и положил руку ему на плечо. – Пойдем-ка в Соулярную.

– У тебя тоже что-то случилось?

– Та! Это у тебя случается, а у меня есть по жизни.

Николай Андреевич достал из шкафа бутылку коньяка и отдал ее Косте. Тот уже отыскал стаканчики и застыл в молчаливом ожидании у приоткрытой двери. Николай Андреевич чесал затылок, стараясь что-то припомнить.

– Ладно, – он махнул рукой и зашагал к двери.

– От-че-го, от-че-го, от-чего так хорошо-о-о, – тихо напевал Костя, ведя начальника за собой через приемную.

Маша подняла глаза и недоверчиво посмотрела бутылку.

– И кто же пойдет за второй? – проворчала она.

– От-того что ты иде-е-ешь по пе-ереу-у-улку-у-у, – подпел Николай Андреевич и, сделав в адрес Маши реверанс, закрыл дверь.

Одиннадцать, – Николай Андреевич мысленно вел Алену в соответствии с планом. – Предлагаешь позавтракать, идете в ближайшую закусочную.

Как ни странно, по дороге Николаю Андреевичу не встретился ни один сотрудник и не сообщил о необходимости срочного вмешательства начальника в дела фирмы, чему он тихонько порадовался.

Прямо с порога Соулярной Костя начал излагать свою душещипательную бытовую драму. Закончил он еще до того, как коньячок навел его на идею рассказать о трагичности всей своей жизни. В конце концов – заснул. Очередь плакаться дошла до Николая Андреевича.

Начальник дружески похлопал по спине спящего Костю, взял свой телефон и, щуря один глаз, набрал какой-то номер:

– Але! – слишком бодро и быстро ответили на том конце.

– Привет, дорогая, – не слишком бодро поздоровался Николай Андреевич.

– Привет, Коль. Что с голосом?

– Ничего. Я просто в подпитии…

– Поняла. По делу?

– Да. Слушай, сегодня же на первой кассе ты?

– Да, я.

– Помнишь, я тебя знакомил с Аленой – сотрудницей моей.

– Угу… – промычала собеседница явно с набитым ртом. – Она у меня сегодня билет покупала.

– Хорошо…

– Правда, рейс отменили, но мы ей поменяли на другой, – чуть позже выехала. В командировку отправил?

– Ага. Спасибо тебе.

– Да не за что. Береги себя.

– И ты. Пока.

Николай Андреевич вздохнул и отложил телефон в сторону. Костя все еще спал. Начальник достал из ящика в столе новую бутылку коньяка, открыл ее и выпил еще.

За окном стемнело. Комнату освещала керосиновая лампа. Николай Андреевич наблюдал за танцем теней на стене. Они дрожали в такт Костиному храпу. В дверь постучали.

– Водз. ите… – Язык начальника уже заплетался.

В комнату вошла Маша, застегивая на ходу плащ, и протянула Николаю Андреевичу небольшое зеркальце и бутылку колы.

– Долго еще? – шепотом спросила она.

– Не… Се хорошо?

– Да, меня Леша подкинет. С нами поедете?

– Еще не все обсудили. Сами доберемся.

Маша кивнула и скользнула в коридор, прошелестев плащом. Николай Андреевич посмотрел в зеркало.

– Здоров, – не слишком радостно произнес Адик. – У меня есть новости для тебя, – совсем грустно.

– Что случ. чилось?

– Девка твоя провалила задание – она втюрилась во Влада. Если не веришь, я тебе докажу – у меня запись есть.

Отражение изменилось: вместо Адика в нем появилось изображение, напоминающее видеозапись.

Алена, Влад и крупный незнакомый мужчина стояли у дверей лифта. Незнакомец что-то им говорил. Двери лифта открылись. Первым зашел Влад. Алена шагнула за ним, но остановилась на полпути. Влад протянул ей руку. Алена схватила ее и рванула на себя. Влад выскочил из лифта. Двери закрылись. Влад что-то проворчал, растирая руку. Алена обернулась и увидела перед собой незнакомца, который должен был остаться в кабине лифта. По-видимому, это ее испугало, и она потеряла сознание. Влад подхватил ее на руки и побежал в противоположную от лифта сторону, по дороге обернувшись и что-то яростно выкрикнув незнакомцу…

В отражении снова появился Адик.

– Что скажешь?

– А что надо сказать?

– Я не знаю. Скажи хотя бы, что сочувствуешь мне. Скажи, что она у тебя дура молодая с ветром в голове, – сквозь зубы бормотал Адик.

– Ты считаешь, что Алена втюрилась?

– Нет, я это вижу…

– Адик, – перебил его Николай Андреевич, – я тебе советую хоть иногда допускать, что за происходящим не стоит твоя интртре… интрепре… интерпретация. Ты видишь только картинку. Но для того чтобы сказать, что происходит, нужна не только она.

– В общем, я тебе показал эту запись, потому как думал, что у тебя есть совесть, – запальчиво проговорил Адик, не вникая в смысл сказанного собеседником.

– А-ха-ха! Вот оно как! Ты не настаивал на договоре со мной, потому что был уверен, что все сложится так, как хотелось тебе. А когда оказалось, что все сложилось совсем иначе, ты решил воззвать к моей совести! И что же ты от нее хочешь?

– Ты пьян. Не хочу разговаривать с тобой в таком состоянии! Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь.

– Тебе виднее.

Изрыгнув проклятье, отражение исчезло. Николай Андреевич кинул зеркало в угол. Оно отскочило от стены и уцелело. В этот момент Костя проснулся и медленно поднял голову.

– Прыдлжаем! – воскликнул он, проигнорировав воцарившуюся в Соулярной чуждую ей напряженную атмосферу.

Николай Андреевич открыл колу и протянул ее Константину.

– А коняк?

– Хватит. Щас будем жене твоей звонить…

– Сенс, – Константин одернул руку друга, потянувшуюся за телефоном, и, выдержав значительную паузу, сказал: – Подожди.

– Сначала мне надо тебе кое-что рассказать.

– Говори, – нехотя проговорил Николай Андреевич, скрестив руки.

– Позавчера поехал я за дочкой в университет, – собственная речь действовала на Константина отрезвляюще. – Приехал немного раньше и решил зайти подождать внутри. Зашел. Смотрю: навстречу мне идет Пантелей Михайлович. Он остановился около меня и поздоровался. Я ответил, справился о здоровье и между прочим поинтересовался его делами. Он поблагодарил меня, сказал, что все хорошо, и мимолетом бросил фразу: «Написал вот заявление по собственному желанию, иду подписывать, больше преподавать не буду». И главное, Сенс, говорил он так спокойно, будто ничего особенного не происходит. Из меня как посыпались вопросы: «Почему? Зачем? Кто же теперь ваши лекции читать будет?..» Он ответил только на последний… «Ты», – говорит! Как оно?! Я опешил. «Как – я?» – спрашиваю. Он отвечает (все так же спокойно): «Не хочешь?». Я ответил, что при всем желании не могу! А он сказал, что это ложь, что он сам читал мне лекции, слушал меня, когда я был студентом, а потом и аспирантом, слушает меня сейчас и видит, что могу. «Я, – говорит, – уже договорился. В пятницу тебя будут ждать с документами». Каково, Сенс? – Константин смотрел на Николая Андреевича так экспрессивно и живо, будто бы сейчас снова переживал события, о которых шла речь.

– Что ж, – проговорил Николай Андреевич, поняв, что друг ожидает ответа, – со своей стороны обещаю, что в свете новых событий облегчу твою ношу в «Чайке».

– О чем ты говоришь?! – взвизгнул Костя, глядя на друга в глубочайшем изумлении. – Я не могу понять, что произошло с Пантелеем! Это же дело всей его жизни!..

– Что я могу сделать? – сухо спросил Николай Андреевич.

– Сенс! Ты ли это? – умоляющим тоном сказал Костя, пристально глядя другу в глаза.

– Что ты от меня хочешь? Спроси прямо.

– Ты же был его любимчиком. Он же тобой так гордился! А меня он ни во что не ставил. И вдруг на тебе! Он зовет на свое место меня, а не тебя. Почему? Если я не узнаю причину, то не пойду, потому что иначе буду чувствовать себя по отношению к тебе предателем.

– Как-то пару лет назад мы встретились с Пантелеем. Он был очень рад меня видеть, как и я его, он, как всегда, поразил меня своей осведомленностью в моих делах, но… Напоследок он сказал мне: «Коля, ты совершаешь ошибку, и она безнадежна, потому что ты еще слишком слаб, для того чтобы ее заметить, но уже слишком силен, для того чтобы не кинуться ее исправлять». Думаю, Костя, его решение связано с этим, – Николай Андреевич, бывший до сих пор озадаченным, вдруг легко вздохнул и добродушно улыбнулся. – А может, Пантелей просто знает, что я не хочу преподавать, потому и предложил тебе, зная, что ты захочешь.

– М-м-м… – протянул Костя. – Так ты не против?

– Я – за! – оживился Николай Андреевич.

– Хорошо. Но еще кое-что не дает мне покоя: что происходит с Пантелеем? Ты что-нибудь знаешь?

– Нет.

– Давай кого-нибудь на разведку отправим.

– Зачем? – Николай Андреевич взял в руку телефон и стал копаться в записной книжке. – Ты считаешь, что мы можем изменить то, что обусловлено решением Пантелея? Ты помнишь вообще, о ком мы говорим?

– Я просто думаю, вдруг ему помощь какая нужна – сам он не попросит…

– Хорошо, пошлю Олю и Лешу, пусть последят, хотя я в этом смысла не вижу. Вряд ли они смогут что-то узнать.

– А может, и смогут, – с надеждой сказал Константин.

– А может, и смогут, – повторил Николай Андреевич и, нажав кнопку вызова, приложил телефон к уху.

Николай Андреевич был харизматичен от природы. И это качество частенько приходило ему на выручку. Ведь есть такие люди, которым с помощью доводов рассудка ничего объяснить нельзя. Например, жене Кости было наплевать на то, что объективно она была не права, ей было важно только то, что она обижена. Николай Андреевич знал об этом, а потому не стал ей ничего доказывать, а просто поговорил на отвлеченную тему, высказал пару приятных ей суждений, рассказал о том, что Костя места себе найти не может – корит себя за то, что обидел ее. И женщина растаяла. Константин проснулся утром дома. По спальне бегали сыновья, обрадованные своим и папиным возвращением. А на кухне жена и дочь готовили завтрак.