Однажды я научила Пабло тому, что, принимая важные решения, желательно ставить перед собой хотя бы три цели. Таким образом, если одна или две из них не будут достигнуты, останется утешение, что план хоть в чем-то сработал, а значит, овчинка стоила выделки, и усилия были потрачены не напрасно. В противном случае к горечи разочарования примешивается сожаление об ошибке, часто дорогостоящей.

Подарив мне прощальное путешествие, он поставил перед собой целую дюжину целей. Во-первых, ему удалось украсить наше расставание чем-то вроде золотой броши, которая гарантирует мое хорошее к нему отношение, но не позволит мне уехать слишком далеко от Колумбии. Во-вторых, так удобнее всего изолировать бывшую возлюбленную от ненавистного соперника, который на другой же день после выхода из тюрьмы, всем напоказ, ходил под ручку с ЕГО президентом и ЕГО кандидатом. Скоро мне предстояло узнать и другие причины моего путешествия, чтобы убедиться в невероятной способности этого дьявольского мозга к самым чудовищным комбинациям.

Через несколько недель после своего визита в сопровождении Сантофимио, Хильберто Родригес позвонил мне из Кали, чтобы узнать ответ «этого сеньора, твоего друга», на мое предложение помочь урегулировать существующие между ними разногласия. Двумя неделями ранее Пабло задал мне точно такой же вопрос. Я ответила ему, что еще не разговаривала с «тем сеньором из долины». Однако, если он вдруг снова позвонит, мне бы не хотелось упоминать, что Пабло намеревается стереть его в порошок или сделать из нас обоих инсталляцию в морге наподобие Бонни и Клайда. Мои слова напомнили Пабло, как Глория Гайтан однажды сравнила нас с этими персонажами. Он попросил меня передать ей привет, и мы договорились, что пообщаемся после моего возвращения.

Я уверена в том, что Эскобар продолжает прослушивать мой телефон, и поэтому стараюсь говорить осторожнее. Я говорю Хильберто, что он, всегда славившийся своим благородством, должен первым протянуть руку «сеньору с гор», который сейчас совсем не против урегулировать с ним проблемы. Я также сообщаю, что мы с Пабло расстались навсегда, что он предложил мне отправиться в Майами на долгий срок, и я собираюсь уехать через несколько дней, чтобы окончательно завершить этот этап моей жизни.

На другом конце провода воцаряется молчание. Затем, с некоторым недоверием, Родригес восклицает:

– Если бы он хотел диалога, мы бы встретились у тебя дома. Вместо этого он отсылает тебя из страны. Не знаю, что ты ему сказала, моя королева, но он совсем с катушек съехал. Настолько, что мне пришлось отсиживаться в Кали. И вряд ли мне удастся вернуться через Боготу. Когда снова будешь дома, приезжай, поговорим о наших делах. Пригласи свою подругу, Глорию Гайтан, потому что я очень хочу познакомиться с ней. Скажи ей, что я преклоняюсь перед ее отцом. Хорхе Эльесер Гайтан! Этот человек в моей душе на третьем месте после Бога и мамы!

Я отвечаю, что она наверняка примет приглашение и что сразу же после возвращения я отправлюсь в Кали. Я надеюсь выяснить, почему у нашего друга такое плохое настроение, ведь когда мы прощались, он сказал, что очень ценит Хильберто и желает всяческих успехов в нашем предприятии. Хильберто ответил, что в таком случае, чтобы мое путешествие удалось, когда я прибуду в отель, один из его служащих во Флориде принесет мне двадцать «кусков» (20 000 долларов США), и я могу потратить их так, как сочту необходимым.

Я была очень удивлена и обрадована и подумала, что это хорошее предзнаменование. Я оставила деньги, полученные от Пабло, в сейфе вместе с «береттой». Половину подарка Хильберто я положила на свой банковский счет, а оставшееся решила потратить. Счастливая, я отправилась в Майами, чтобы постараться забыть о Пабло Эскобаре и накупить побольше хороших деловых костюмов.

Никогда раньше мне не доводилось встречаться за границей с людьми, связанными с наркобизнесом. В Колумбии, если я и пересекалась с приятелями Пабло, то лишь для того, чтобы обменяться парой вежливых фраз. Карлос Агилар – статный молодой человек приятной наружности. Он абсолютно не похож на преступника, но при этом носит кличку Эль Мугре. Я не в силах обращаться так ни к одному живому существу, поэтому, по созвучию с фамилией, я зову его «Áгила», что значит «Орел». Другой – высокий, худой, нескладный юноша, с несколько угрюмым выражением лица. Он никогда не улыбается, а взгляд прозрачных глаз из-под сросшихся бровей будто предостерегает: «Осторожно! Наемный убийца!» Я так и не смогла вспомнить его имени. Но по прошествии нескольких лет я увидела его фото в газете среди сотен других, погибших в войне за жизнь Пабло.

Я спросила, почему их не задерживают при въезде и выезде из США? Снисходительно улыбаясь, они ответили, что для этого существуют паспорта (именно так, во множественном числе). Далее последовало объяснение, что на этот раз патрон приказал им перевезти 800 килограммов из одного тайника в другой. Нужно быть начеку. Тучи сгущаются. В любой момент на след товара могут выйти люди из Управления по борьбе с наркотиками или федералы.

– Восемьсот килограммов! Ничего себе! – воскликнула я, восхищенная хорошо оплачиваемой храбростью этих ребят. Я представила себе цену, за которую товар можно продать, и ту цену, которую они сами заплатят, если будут пойманы. И как вы их перемещаете? По сотне за раз?

– Не будь такой наивной, Вирхиния! В каком мире ты жила все это время? – Агилар смотрит на меня с нескрываемой жалостью. – Для Пабло Эскобара восемьсот кило – всего лишь дневной заработок! Мы перемещаем тонны каждую неделю, а я отвечаю за отправку денег в Колумбию: десятки миллионов долларов наличными! Миллион-другой пропадает по пути, но бо́льшая часть доходит по назначению.

Я прекрасно понимаю, что без разрешения патрона его люди вряд ли бы посмели обсуждать объемы поставок с журналистом, да и просто с непосвященным, а тем более с женщиной. Мой бывший любовник очень хорошо меня знает. Он предвидел, что я почувствую, слушая откровения его подчиненных. Думаю, что именно в тот день я перестала любить Пабло и начала ненавидеть Эскобара. За то, что, будучи седьмым в списке самых богатых людей планеты, он поручил своему казначею указать мне мое место, место наказанной нищенки. За то, что заставил меня просить милостыню у своего врага. За то, что выставил меня из страны, прежде чем эту милостыню смогли мне дать. За то, что он использовал меня в качестве груши для битья, чтобы обрушить свой гнев на картель Кали. И за то, что хотел заставить меня почувствовать себя виноватой за развязанную им войну, в которой погибнут многие сотни его врагов и сторонников.

Однажды я рассказала Пабло о Кирки Дэйзи Гэмбл, героине бродвейского мюзикла «В ясный день увидишь вечность». Дэйзи знала то, чего не знал никто в мире, и могла делать то, что для других было недоступно. Я рассказала ему сюжет, и, отсмеявшись, мы пришли к выводу, что в те дни, когда на небе не слишком много облаков, только я смогу разглядеть, что именно замышляет Пабло.

Через несколько дней после моего приезда в Майами Карлос Агилар объявил мне: «Шеф приказал нам покатать тебя на самолете, чтобы ты могла полюбоваться Флоридой с высоты птичьего полета. Он велел тебе передать, что в ясный день оттуда хорошо различимы берега Кубы. Мы выберем солнечный денек на следующей неделе и заедем за тобой».

«Эль Мугре» и его товарищ, который, как он мне сам продемонстрировал, носит по пистолету на каждой щиколотке, забирают меня из отеля и везут в авиашколу. Она находится в часе езды от того места, где живу я. Там меня знакомят с тремя юношами, которые проходят обучение для работы на Эскобара. Они очень молоды: от двадцати трех до двадцати пяти лет. Все небольшого роста, худые и смуглые. Я замечаю, что взгляд у них слишком жесткий для их возраста. Они даже не стараются скрыть удивления от моего прихода. И чувствуют себя в моем присутствии крайне неуютно. Я знавала около дюжины пилотов картеля. И поэтому сразу же поняла, что эти молодые ребята не похожи на наемников, обыкновенно людей гражданских, высококлассных профессионалов, происходящих из обеспеченного среднего или высшего классов. Обычно такие люди абсолютно уверены в себе и на их лицах всегда присутствует вежливая улыбка. Эти же, напротив, выглядят как оловянные солдатики, выходцы из простого сословия. Мне кажется маловероятным, что они готовятся поставлять кокаин на Кубу. Но, возможно, они будут вывозить его с Кубы?

Правда, для того чтобы завозить тонны наркотиков с Кубы во Флориду, Пабло располагает целым штатом опытных пилотов из США или Колумбии, новички ему не слишком нужны. Далее товар развозится по назначению по земле. В любом случае, дистрибуцией на территории США, насколько мне это было известно, занимались клиенты Медельинского картеля, а не Эскобар и его приближенные.

Внезапно меня озаряет догадка. От осознания истинной цели моего путешествия мне вдруг становится тошно: Пабло хочет показать, что и в грош не ставит все мои советы и предупреждения. Что любой магнат (такой, например, как мой бывший жених) всего лишь король чего-либо. Что какой-нибудь Хильберто может даже со временем превратиться в короля «коки». Сам же Пабло, прежде чем умереть, планирует стать легендой. Да, он готовится к тому, чтобы войти в историю как король не чего иного, как Террора. Он хочет, чтобы я знала об этом. Прежде чем наши пути навсегда разойдутся, он продемонстрирует мне, на что способно его изуверское мышление. Он покажет своему будущему биографу все, что было скрыто от его любовницы. Той, которая старалась держать его в узде, которая могла даже отчитать его, но мыслями которой он научился прекрасно манипулировать.

Эль Мугре сообщил мне, что эти молодые люди только что прибыли в Соединенные Штаты из Никарагуа. Они попали в страну через «дыру», то есть незаконно пересекли границу с Мексикой. Становится ясно, что передо мной сандинисты, вполне вероятно, солдаты и почти наверняка фанатики-коммунисты, готовые на все ради Революции. Пабло хочет показать мне, что при больших деньгах и грамотном планировании все задуманные им злодейства могут стать явью. Он хочет, чтобы я своими собственными глазами увидела, как эти молодые летчики с серьезными лицами и скромными манерами готовятся совершить то, на что американский или колумбийский пилот не пошел бы за все золото мира.

Пабло также хочет показать мне, что он более не нуждается в одобрении Фиделя Кастро для ведения дел с Кубой. Когда диктатор ни в грош не ставит свои собственные обещания, потому что боится американцев или контрас, он забывает, что его генералы имеют цену, которую человек, не стесненный в средствах, может легко заплатить.

Мой инстинкт подсказывает мне ни в коем случае не подниматься на борт этих самолетов, чтобы посмотреть с воздуха на реализацию замыслов, которые только мы с Пабло способны разглядеть в ясный день. Позже, сидя за чашкой кофе в большом торговом центре, куда мы заехали за покупками, я тихо радуюсь, что так поступила. Неожиданно нас ослепляют вспышки фотоаппаратов. Мы стараемся определить их происхождение, но безрезультатно. В первый раз, с тех пор как я знаю Эскобара, я вижу, что его люди по-настоящему напуганы. Оба просят меня уйти из торгового центра немедленно. Я также решаю, что две недели – вполне достаточный срок для Майами и что мне лучше вернуться в Колумбию на следующий же день.

11 октября 1987 года. В отеле меня уже встречают два агента ФБР. Они просят ответить на несколько вопросов. Я подумала, что на этот раз вопросы будут касаться дружков Пабло или пилотов, с которыми мы общались накануне. Но меня спрашивают лишь о том, везу ли я наличные деньги. Я вздыхаю с облегчением и отвечаю, что деньги путешествуют в Колумбию в тех же контейнерах, в которых поставляются наркотики. А не в сумочке телеведущей, пусть и с «докторской степенью» по вопросам наркоторговли. Ледяным тоном я сообщаю, что, по-видимому, Управление по борьбе с наркотиками информирует пограничные службы каждый раз, как я выезжаю за пределы страны. Я также уверена, что именно специальные агенты УБН сфотографировали меня накануне, чтобы расспросить у своих колумбийских коллег, кто меня сопровождает.

Подойдя к стойке регистрации, я узнаю, что международный аэропорт Боготы закрыт: адвокат Хайме Пардо Леаль, кандидат на пост президента Колумбии от партии Патриотического единения, был задержан военным патрулем и убит, когда ехал по дороге на своем скромном автомобиле.

Для страны, которая обеспечивает бронированными автомобилям и охраной любого третьеразрядного чиновника, скромный автомобильчик и небрежение со стороны спецслужб по отношению к кандидату в президенты от левых сил является предупреждением для всех, кто не разделяет взгляды экс-президентов двух традиционных партий и их протеже, призванных прийти им на смену.

Президентские семьи Колумбии – те, кто распределяют места в посольствах и серьезные административные должности – поручают всю грязную работу генералу Мигелю Масе Маркесу, директору Административного департамента безопасности, отвечающему также за охрану кандидатов. Он, в свою очередь, перепоручает ее Военной разведке. А В2 передает ее El Mexicano Гонсало Родригесу Гаче, тому самому, который уничтожил сотни активистов Патриотического единения. Для небольшой кучки представителей пожизненной, наследуемой «монархии», которая контролирует как общественное мнение, так и ресурсы государства, главы картелей представляют собой прекрасный инструмент для устранения оппозиции и позволяют не запачкаться в крови. И все это для того, чтобы сохранить за собой власть, которая будет переходить к их потомкам из поколения в поколение.

Я знаю, что Эскобар не причастен к смерти Пардо Леаля, потому что он свободомыслящий либерал, который никого не убивает из идеологических соображений. Он расправляется только с теми, кто у него крадет или преследует его в течение многих лет. Когда мы прощались, он сказал мне, что я ничего, совсем ничего не смогу поделать, чтобы изменить ход истории. Я знаю, что Пабло никогда никому не признается в своем бессилии, слабости или поражении, и понимаю, ЧТО на самом деле он хочет мне этим сказать: что он абсолютно ничего не сможет сделать при всей своей жестокости и миллиардах с объединенными усилиями государства, сил безопасности и навязчивой манией его друга и партнера уничтожить все, что хотя бы отдаленно напоминает коммунизм.

Я написала Пабло на следующий же день после возвращения. Письмо было зашифровано, и в качестве подписи я использовала одно из ласковых прозвищ, которые он для меня придумал. Я посоветовала ему не забывать об огромном влиянии, которое имеет Фидель Кастро в странах движения неприсоединения и во всем мире. Я предупредила Пабло, что в тот день, когда Кастро обнаружит, ЧТО собираются делать или уже делают его подчиненные, он расстреляет их без всяких сантиментов и, как всегда, использует ситуацию для укрепления своего имиджа. Я напоминаю, что рано или поздно ему придется бежать из Колумбии со всей семьей. Ни одна крупная держава не захочет их принять, а Кастро заблокирует ему доступ во все диктатуры третьего мира, которые выдали ему свои паспорта. Если же ему и позволят въехать, то только с одной целью: чтобы передать его в руки гринго за соответствующее вознаграждение. Если он хочет в одиночку бросить вызов картелю Кали, государственному аппарату Колумбии, Фиделю Кастро и американцам, это значит, что он потерял всякое чувство реальности и лишился здравого смысла – а его терять ни в коем случае нельзя, даже если расстался со всем прочим, – и прямой дорогой идет к самоубийству. Заканчивая письмо, я упомянула, что устала от преследований его врагов и спецслужб одновременно. Что я не хочу рисковать тем, что мне аннулируют американскую визу. Что мы перестали быть друзьями. Что я не хочу исполнять в его жизни роль наблюдателя-соучастника. Я постараюсь забыть обо всех тех причинах, по которым я когда-то давным-давно влюбилась в этого человека с сердцем льва, и с этого момента планирую стать наблюдателем-судьей.

– Если откроешь рот, можешь считать себя мертвой, любовь моя, – в три часа утра слышу я шепот в телефонной трубке и понимаю, что он курил марихуану.

– Если я заговорю, мне никто не поверит. А еще, чего доброго, посадят заодно с тобой. Так что, убив меня, ты совершишь большое благодеяние и избавишь меня от последующих унижений. Если же решишь изуродовать меня, я обращусь в СМИ, и ни одна женщина не приблизится к тебе до конца твоей жизни. По этим причинам, а также потому, что уже ничего от тебя не жду, я могу позволить себе быть единственным беззащитным существом, которое тем не менее не испытывает перед тобой страха. Считай, что мы никогда не были знакомы. Забудь меня и никогда мне больше не звони. Прощай.

В ноябре я встретилась в Кали с Хильберто Родригесом Орехуэлой. Каждый раз, когда мы видимся, он поразительным образом меняется. В тюрьме он был печален и подавлен. В тот день, когда ехал в сопровождении Сантофимио к Альфонсо Лопесу, он имел вид счастливого триумфатора и самого успешного мультимиллионера на планете. Сейчас же он очень взволнован. Если и есть кто-либо в мире, кто так же как и я, не боится Эскобара, так это Хильберто. Он не менее, а может даже и более богат, чем Пабло. Но Медельин уже объявил ему войну. И это всего лишь вопрос времени, дней или недель, когда одна из банд выпустит первую пулю. В моем присутствии Хильберто звонит своему человеку, заведующему лабораториями:

– Хочу, чтобы вы знали, что я очень люблю Вирхинию Вальехо, которая находится здесь рядом со мной и слышит каждое мое слово. Она вам скоро позвонит. Я прошу, чтобы вы помогали ей во всем, когда она к вам обратится.

Он не говорит больше ничего. Только добавляет, что, как только решит парочку проблем, мы снова вернемся к этому разговору. Он знает, что у меня за душой ни гроша. Я понимаю, что это значит: все будет зависеть от того, случится или нет война с Эскобаром. А на данный момент я являюсь еще одним поводом для конфликта между ними. Причем довольно чувствительным поводом. И не потому, что Эскобар все еще любит меня: он просто не может позволить, чтобы все его секреты и слабые места, вся эта драгоценная информация, которая хранится в моей памяти и сердце, попала в распоряжение его злейшего врага. Я понимаю, что Пабло продолжает прослушивать мой телефон. Тем или иным способом он уже дал понять Родригесу, что в этом конкретном случае он может оказаться гораздо бо́льшим собственником, чем все его гиппопотамы, вместе взятые.

В декабре Хильберто пригласил нас с Глорией Гайтан в Кали. Мне показалось, что обе стороны были рады знакомству. На следующий день я встретилась с ним наедине. Он подтвердил, что мои предчувствия верны и что рано или поздно должно произойти то, о чем Пабло предупреждал меня еще очень давно.

– Каждый раз, когда La Fiera видит тебя на экране телевизора, она зовет нашего одиннадцатилетнего сынишку со словами: «Иди сюда, посмотри на свою мачеху!» О тебе мечтает каждый богатый человек. Ты – золотая жила хозяев косметических лабораторий, но ты слишком поздно появилась в моей жизни.

Я замечаю, что если он имеет в виду мой возраст, а это, очевидно, так, то я нахожусь в своей лучшей форме.

– Нет, нет, речь вовсе не об этом. Я хочу сказать, что я был дважды женат на женщинах еще более безродных, чем я, а ты ведь принцесса, Вирхиния. Видишь ли, вчера вечером La Fiera попыталась убить себя. А очнувшись, сказала, что если я снова увижусь с тобой хотя бы однажды, даже для того, чтобы просто выпить чашечку кофе, она отберет у меня навсегда моего дорого мальчишку, моего маленького чемпиона в гонках на картах. А я люблю его больше всего на свете. Мой сын – единственная причина, по которой я все еще с этой женщиной. И единственная истинная причина моей не вполне законной деятельности. Я вынужден выбирать между своим сыном и бизнесом с тобой.

Я отвечаю, что, если он профинансирует мой косметический бизнес достойным вкладом, я построю свою империю таким образом, что никто никогда не узнает, что мы партнеры. До конца своих дней он сможет получать доход от этого легального бизнеса. А такая необходимость может возникнуть, потому что новые законопроекты, направленные на борьбу с незаконным обогащением – в том числе конфискация имущества, – в скором времени резко ужесточены. Снисходительным тоном он отвечает, что у него уже сотни легальных компаний, которые платят уйму налогов.

Попрощавшись с ним навсегда, я думаю о том, что этот двуличный тип гораздо опаснее, чем Пабло Эскобар и Гонсало Родригес, вместе взятые. Только бог знает, что у него на уме! Вернувшись в Боготу, я разглядываю себя в зеркало и решаю подбодрить себя знаменитой фразой, которую произносит Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром»: «Лучше я подумаю об этом завтра. Ведь завтра будет новый день!» Посмотрим, что произойдет в 1988-м. Пусть они поубивают друг друга, если им так нравится. Я ничего не могу с этим поделать. Хильберто – обычный человек, а когда Пабло встает у кого-либо на пути, даже самые храбрые и самые богатые отступают. На моем счету в банке лежат двенадцать тысяч долларов и еще тридцать в сейфе. У меня хорошая фигура, мне идут дизайнерские платья, и я решаю, что могу себе позволить съездить в Карейес: на фотографиях рекламных проспектов тамошние пляжи выглядят весьма заманчиво.

Карейес, курорт на Тихоокеанском побережье Мексики, стал одним из райских местечек для самых изысканных богачей планеты. Меня пригласила туда красавица-модель Анхелита, чтобы не скучать одной среди французов и итальянцев, пока ее жених, парижанин и игрок в поло, руководит строительством новой спортивной площадки. Мы даже не упоминаем Пабло, который пять или шесть лет назад был ее воздыхателем. Мы не обсуждаем мою жизнь последних лет. В первый же вечер меня знакомят с Джимми Голдсмитом. Он восседает во главе километрового стола, за которым собрались его дети, друзья и подружки его детей. Все загорелые, красивые и счастливые. Когда легендарный франко-английский магнат пожимает мне руку и радушно улыбается, я думаю, что это, пожалуй, самый привлекательный мужчина из всех, кого я встречала в своей жизни. Такие, должно быть, друзья у Дэвида Меткалфа. Именно Голдсмиту принадлежит знаменитый афоризм: «Мужчина, который женится на любовнице, берет в приданое рога».

Сэр Джеймс успел продать все акции своей компании незадолго до падения биржи. Он заработал на этом шесть миллиардов долларов. Кроме того, он был женат на дочери Антенора Патиньо. Глядя на бунгало, где веселилась семья Голдсмита и слушая превосходное выступление марьячис на дне рождения его дочери Аликс, я спрашивала себя, почему жадные нувориши не могут привнести в свою жизнь немного стиля, как сказал бы Меткалф. Пабло и Хильберто на треть младше этого человека и, к слову, в два или в три раза его беднее. Так почему бы им не наслаждаться жизнью, нежась на солнце возле теплого моря, и не обживать уютные бунгало с панорамными бассейнами? Почему они только и думают о том, как бы поубивать друг друга?

Почему El Mexicano не слушает песни марьячис, вместо того чтобы расстреливать кандидатов в президенты? Почему Пабло предпочитает общаться с королевой красоты от департамента Путумайо, а не с этими прекрасными девушками? Почему Хильберто не видит потенциала в этих землях, которые сейчас продаются за гроши, а через несколько лет будут стоить целое состояние? Богатые, знатные и хорошо осведомленные европейцы уже все разведали и приехали разобрать куски этого лакомого пирога, пока он не закончился.

Я прихожу к выводу, что для того чтобы воспитать хороший вкус и приобрести некоторый шарм, избавляющий от клейма парвеню, необходимы усилия нескольких поколений. А судя по тому, как обстоят сейчас дела с продолжительностью жизни, потомкам наших нуворишей придется подождать лет эдак пятьсот, чтобы стать похожими на сидящих передо мной людей.

Однажды вечером, уже в Боготе, я вернулась домой часов в одиннадцать, после ужина с моими подругами. Через пять минут позвонил консьерж и сказал, что некто Вильям Аранго пришел ко мне со срочным поручением от своего шефа. Этот человек был секретарем Хильберто Родригеса Орехуэлы. Хотя меня удивил столь поздний визит, я попросила впустить его. Я предположила, что его патрон находится в Боготе и что он, быть может, изменил свое решение по поводу нашего совместного бизнеса. Возможно, это касается войны картелей, и поэтому Хильберто не хочет говорить по телефону. Двери лифта открывались непосредственно в фойе моей квартиры. Я нажала на кнопку, и, услышав, что лифт начал движение вверх, как всегда, уже машинально, положила «беретту» в карман пиджака.

Вильям Аранго сильно пьян. Войдя в гостиную, он валится на софу. Я сижу напротив него на банкетке. Уставившись осоловевшим взглядом на мои ноги, он просит у меня стакан виски. Я отвечаю, что в моем доме виски пьют только мои друзья, а не их шоферы. Он говорит, что его шеф смеется надо мной в присутствии своих друзей и подчиненных. А психованный дегенерат Пабло Эскобар поступает так же в разговорах со своими подельниками. Хильберто Родригес прислал его поживиться тем, что осталось от пиршества двух «капо»: и у бедных случается праздник. Спокойным тоном я объясняю ему, в чем его проблема: на том месте, где он сидит, за последние семнадцать лет сиживали шесть самых богатых мужчин Колумбии, четверо из них были еще и писаными красавцами. Так что нищий карлик с лицом, похожим на свиное рыло, ну никак не вписывается в этот ряд. Он восклицает, что донья Мириам права и я настоящая шлюха. Кстати, его визит – это подарочек и от нее. Бесстрастно я сообщаю ему, что если эту простолюдинку он называет доньей, то уж меня, шофер, коим он является, должен называть не Вирхинией, а доньей Вирхинией. Потому что я принадлежу к аристократии в двадцатом колене. Но я не испанская инфанта и не состою замужем за доном мафии.

Прорычав, что сейчас я получу по заслугам и узнаю, что почем, он пытается подняться с низко расположенной софы, судорожно шаря по карманам. Его шатает, и чтобы не потерять равновесие, он опирается на кофейный столик. Два серебряных канделябра с полудюжиной свечей каждый опрокидываются с чудовищным грохотом. Он опускает глаза в поисках источника шума. Когда он снова фокусируется на мне, девятимиллиметровая «беретта» уже смотрит ему прямо в лоб с расстояния в полтора метра. Очень спокойным тоном я говорю ему:

– Подними руки, грязный шоферишко, не заставляй меня стрелять и пачкать твоими мозгами мебель.

– Такая высокородная дама, как вы, Вирхиния, не в состоянии никого убить! Разве не так, бедняжка? А этот пистолетик наверняка выдан с разрешения правительства? – говорит он, посмеиваясь, хладнокровно, как человек, понимающий, что находится под защитой своего «капо». – Готов поспорить, что это всего лишь игрушка. А если и нет, то он не заряжен. Сейчас мы это и проверим. А потом я заявлю в АДБ, чтобы вас отправили в тюрьму за незаконное ношение оружия и за связь с Пабло Эскобаром.

Когда он встает на ноги, я снимаю «беретту» с предохранителя и говорю ему, что он никуда не пойдет. Я приказываю ему сесть рядом с телефоном. Он подчиняется. Да, он абсолютно прав: у меня нет лицензии на ношение оружия. Пистолет не мой, он остался здесь, так как его хозяин сегодня был у меня с визитом. Двое его ребят уже едут сюда, чтобы забрать эту милую игрушку.

– Здесь на рукоятке написано PEEG. Произносится Pig! («свинья» – англ.) Словечко, которое произносит его владелец каждый раз, когда нажимает на курок. Так как вы, по всей вероятности, английского не знаете, я вам переведу: имена Чопо, Томате, Арете, Кика, Гарра и Мугре вам что-нибудь говорят?

Лицо Аранго заливает мертвенная бледность.

– Видите, как легко угадать имя владельца? А вы не так глупы, оказывается! Раз уж вы так хорошо соображаете, а руки у меня заняты, я прошу, побудьте моим секретарем. Наберите вот этот номер и скажите нашим ангелочкам, чтобы они поторапливались. Я уже дома, а мы договорились, что они заедут между одиннадцатью и двенадцатью за этим предметом, который забыл психованный дегенерат Пабло Эмилио Эскобар Гавирия, пока занимался любовью со своей шлюхой, а не бывшей шлюхой, на этом самом диване, где ты сейчас расселся. Надо будет диван завтра в чистку отправить. Ну и чего мы ждем?

И я диктую ему телефон в Боготе, который мне выдал El Mexicano несколько лет назад на случай непредвиденных обстоятельств. Я знаю, что телефон отключен.

– Нет, донья Вирхиния! Вы не позволите, чтобы сообщники дона Пабло прикончили меня! Вы всегда были доброй синьорой!

– Что-то я не пойму: неужели такой разумный человек может ожидать, что шлюха, из-за которой вот-вот начнется война между автомобильным воришкой и курьером из аптеки, будет хорошей девочкой? Продолжай набирать. Если занято, значит, психопат-дегенерат разговаривает с Пиньей Норьегой. К счастью, они никогда не болтают слишком долго. И разве я могу допустить, чтобы вас растерзали прямо здесь? Нет, боже упаси! И не дай мне бог увидеть, что эти милые мальчики сделают с вашими детьми, женой и сестрами. Полагаю, то же самое, что вы собирались сделать со мной. Надеюсь, они уже скоро будут. Потому что завтра мне рано вставать, чтобы отвезти в аэропорт одного безумного злого гения, который, видимо, собирается показать мне свой новый самолет.

– Нет, синьора Вирхиния! Вы не позволите этим бандитам, пардон, этим синьорам, дотронуться до моей семьи.

– Я бы, может, и хотела вам помочь, но у хозяина этого пистолета есть ключи от моей квартиры. Когда его помощники увидят, что я держу на мушке человека Хильберто Родригеса, вряд ли они поверят, что глава картеля Кали прислал пьяного придурка раскурить трубку мира с главой Медельинского картеля. Или, может, так и есть? Для вас у меня тоже прекрасные перспективы. Вы можете выбирать: парочка бензопил, которые плотник-садист только что получил из Германии, – у него руки чешутся их опробовать – или же с полдюжины львиц, несколько дней сидящих на голодной диете, потому что они разжирели от переизбытка пищи, поступающей в зоосад асьенды «Неаполь». Хватит звонить. Ребята уже давно выехали и с минуты на минуту будут здесь.

Наконец, я устала описывать ему все то, что сделают с его женой, этой бедной женщиной, вынужденной спать с такой отвратительной свиньей, как он, и рожать ему поросят. Я сказала ему молиться обо мне как об ангеле-хранителе его семьи, потому что я выпровожу его из моего дома до того, как мясники Эскобара прибудут и четвертуют его у меня на глазах. Наставив на него «беретту», я приказываю, чтобы он шел к лифту. В последний момент мне очень хочется наподдать ему под зад ногой, но я сдерживаюсь: я боюсь выйти из себя, а Пабло научил меня, что когда у тебя в руках оружие, голова должна быть не просто холодной, а ледяной.

Неисповедимы пути господни! Когда этот урод, подосланный Хильберто Родригесом, чтобы отомстить Пабло Эскобару – или его женой, чтобы отомстить мне, – убрался, я закрыла на ключ все двери в своей квартире. Затем поцеловала «беретту» и благословила тот день, когда мужчина, который украл мое золотое сердце, взамен отдал мне пистолет, на случай, если его враги придут за мной. Я обещаю Господу Богу, что ни один наркоторговец больше никогда не переступит порог моего дома и не узнает номера моего телефона. Я проклинаю их всех. Да не будет у них ни одного счастливого дня в жизни! Пусть их порочные жены плачут кровавыми слезами! Пусть потеряют они все свои богатства! Пусть их потомки вечно зовутся Проклятыми! Я обещаю Матери Божией, что в благодарность за ее защиту, начиная с сегодняшнего дня, я буду сотрудничать с иностранными властями, которые борются с наркотрафиком, если смогу быть им полезной. Я сяду на пороге своего дома, чтобы посмотреть, как понесут мимо тела наркобаронов и их детей, а оставшихся в живых поведут в наручниках к самолету Управления по борьбе с наркотиками США. Даже если мне придется ждать этого целую вечность.

На другой день я звоню единственной подруге, которая наверняка никому ничего не расскажет. Сольвейг – шведка. Она элегантна, как снежная королева. Сдержанна и тактична, в отличие от большинства женщин-журналисток, которых Пабло обычно именовал змеями. Мы с ней никогда не откровенничали, потому что за последние годы я научилась не доверять никому и старалась держать все переживания при себе. И сегодня я хочу поговорить о случившемся не потому, что мне нужно выговориться. Просто я уверена, более, чем когда-либо, что Эскобар прослушивает мой телефон и записывает все разговоры, чтобы знать, встречаюсь ли я с его врагом. Я также знаю, что, хотя я ненавижу его, а он меня больше не любит, Пабло всегда будет меня хотеть и будет прослушивать мой телефон. Моя изумленная подруга недоверчиво спрашивает меня, как такая женщина, как я, могла связаться с людьми подобного сорта и почему я позволила этому типу войти в мой дом. Я отвечаю, что все еще надеялась, что смогу остановить войну, которая приведет к гибели сотен людей. Подручные никогда не действуют без одобрения патрона. Я не называю Сольвейг имя Вильяма Аранго, потому что знаю, что Пабло на следующий же день распилит его на кусочки, а я не хочу быть в ответе за еще одно убийство. Мной движет лишь желание, чтобы Эскобар еще больше возненавидел того, кого он всегда звал не иначе как боровом-выскочкой, и его больную от ревности жену. La Fiera периодически названивала в средства массовой информации, обвиняя Марию Викторию, жену Эскобара, в том, что та резала лица соперницам, чтобы завладеть подарками. Вот кто на самом деле был причиной войны между картелями!

Через какое-то время я получаю по почте конверт с вырезкой из газеты: убит некий парикмахер из Кали. На его теле насчитали сорок шесть ножевых ранений. Не десять, не двадцать, не тридцать, а ровно сорок шесть. Он был убит во время гомосексуальной оргии. В тысячу раз более виновны отдающие приказы, чем головорезы, их исполняющие. Я обращаюсь с молитвой за упокой его души и открываю Богу мое исполненное болью сердце, многократно униженное этой дьявольской преступной «элитой». Ни по происхождению, ни по своей морали они ни в чем не отличаются от своих наемников и обслуги. Я прошу Бога, чтобы он использовал меня в качестве катализатора процессов, которые покончат с ними и с их состояниями, нажитыми на позоре моей страны, крови жертв и слезах наших женщин.

13 января 1988 года начинается война. Пока Пабло находится в асьенде «Неаполь», мощная бомба разрушает до основания здание «Монако» – резиденцию жены Эскобара и двоих его детей, расположенную в одном из самых элегантных районов Медельина, – и все окрестные здания. Виктория, Хуан Пабло и маленькая Мануэла, которые занимали несколько комнат в пентхаусе, остаются целыми и невредимыми, но два телохранителя убиты. Глубокая Глотка сообщил мне, что это дело рук Пачо Эрреры, четвертого человека в иерархии картеля Кали, с которым Пабло хотел поступить так же, как он поступил с El Niño по просьбе Чепе Сантакруса, третьего в иерархии после Хильберто и его брата Мигеля. От здания, которое почти целиком занимали семья и телохранители Эскобара, остался только бетонный остов; коллекция старинных автомобилей, принадлежавшая Пабло, и произведения искусства, собранные его женой, утеряны безвозвратно.

Война уносит по тридцать жизней в день. И нет ничего удивительного, что и в Кали, и в Медельине начинают находить тела молоденьких моделей со следами пыток: война идет и в салонах красоты, где картели нанимают информаторов. Враги Пабло знают, что мы расстались, но полагают, что я все еще дорога ему. Это ставит меня в еще более уязвимое положение, потому что я уже не могу рассчитывать на его защиту. Угрозы неотступно преследуют меня. Смена телефонов не помогает. С каждым разом все меньшему количеству людей известен мой номер. Я начинаю избегать любого общения. Деньги в банке быстро заканчиваются, потому что необходимо платить за квартиру. Я надеюсь продать какую-нибудь картину из моей коллекции. Стоимость ни одной из них не превышает нескольких тысяч долларов. Но в Колумбии продажа произведения искусства, которое не принадлежит кисти шести самых известных национальных художников, может занять месяцы, если не годы.

Когда я приношу свои немногочисленные драгоценности в ювелирные магазины, чьей клиенткой я была с двадцати лет, они дают мне лишь десять процентов стоимости изделий, фактически то же самое, что и в ломбарде. Я решаю, что не буду продавать мою квартиру, которая стоила мне двадцати лет работы и множества жертв. Ведь тогда мне пришлось бы впустить в свою жизнь десятки любопытных и отвечать на сотни бестактных вопросов.

Чтобы хоть чем-то заняться, я начинаю делать записи для романа, который опубликую когда-нибудь, если чудом останусь жива. Так я стараюсь зафиксировать в памяти воспоминания обо всем, что было мною утеряно с тех пор, как проклятие в лице Пабло Эскобара вошло в мою жизнь, запятнав ее позором. Менее чем через неделю после взрыва бомбы в его доме Пабло уже похитил Андреса Пастрану, кандидата в мэры Боготы и сына экс-президента Пастрана Борреры. Затем он безжалостно расправился с прокурором Карлосом Мауро Ойосой. Государство возобновило действие закона об экстрадиции, и Пабло вознамерился поставить его на колени. Сейчас он платит пять тысяч долларов за каждого убитого полицейского. Война становится все более жестокой: количество жертв перевалило уже за восемь сотен. Чтобы продемонстрировать, что у него хватит средств и для разборок с картелем Кали, и для войны с государством, в некоторых из жертв выпускают до сотни пуль. Очевидно, что времена дефицита наличных средств – впрочем, неизвестные широкой публике – для Пабло давно в прошлом, и что торговля с Кубой оказалась очень прибыльной.

Демонстративный террор, угрозы и сообщения о сотнях убитых погружают меня в глубокую депрессию. Меня уже почти ничего не интересует. Я редко выхожу из дома и решаю, что, как только закончатся деньги в сейфе, я покончу с собой, приставив пистолет к уху, как когда-то научил меня Пабло. Нет больше сил терпеть страх нищеты, которая уже маячит на пороге моего дома. Моя семья меня презирает. Их голоса слышны в общем хоре оскорблений, которые я вынуждена сносить даже когда иду в супермаркет. Я знаю, что ни один из трех моих вполне обеспеченных братьев не поможет мне. Они ненавидят меня за то, что по моей вине вынуждены подвергаться насмешкам в Жокейском клубе, в ресторанах и на семейных праздниках.

Я отправляюсь проститься с Деннисом, астрологом из США. Он возвращается домой в Техас, потому что ему угрожают похищением. Я спрашиваю его, когда закончится мучительное состояние, которое я переживаю. Он смотрит мои астральные карты и специальные таблицы, которые позволяют узнать, где будут находиться планеты в будущем и говорит мне, слегка встревоженный:

– Это только начало… И это продлится еще долго, дорогая моя.

– Да, но сколько месяцев?

– Лет… лет… И тебе нужно быть очень сильной, чтобы вынести все то, что тебе предстоит; но если ты проживешь достаточно долго, то унаследуешь большое состояние.

– Ты хочешь сказать, что я буду очень несчастна и потом стану вдовой богатея?

– Я только знаю, что ты будешь любить человека из далекой страны и навсегда будешь с ним разлучена… Не вздумай совершать преступлений, потому что у тебя будут проблемы с законом в другой стране, которые продлятся годы, но в конце концов решение будет вынесено в твою пользу. Ты обречена на одиночество, а в конце жизни можешь лишиться зрения. Ты будешь страдать до тех пор, пока Юпитер не выйдет из дома тайных врагов и ограничений. Но, если ты будешь достаточно сильной, через тридцать лет ты сможешь сказать, что все это было не напрасно! Судьба человека записана в небесных сферах, и мы ничего не можем с этим поделать, my dear.

– Разве то, что ты мне описал, это судьба? Это же Крестный путь! – говорю я, глотая слезы. И ты полагаешь, что это только начало? Ты уверен, что в таблицах нет путаницы? Может, самое худшее уже позади?

– Нет, нет и еще раз нет. Тебе придется расплачиваться за свою карму, потому что ты родилась с Хироном в Стрельце. Как и мифологический кентавр, ты захочешь умереть, чтобы избежать боли, но не сможешь.

Тем же вечером я рассказываю Глории Гайтан по телефону, что хочу покончить жизнь самоубийством, чтобы избежать мучительной голодной смерти. Я говорю ей, что думаю застрелиться. Так как она подруга и почитательница Фиделя Кастро, я не говорю ей о том, что таким образом хочу избежать тридцатилетнего заключения в американской тюрьме в ожидании, пока подтвердится моя (и Фиделя Кастро) непричастность к наркотрафику. Или же мне придется провести эти годы в специализированном санатории, рядом с Пабло – кентавром-Стрельцом – до того момента, пока он не уверится в моем благоразумии и на смертном одре не оставит мне свое состояние за то, что я тридцать лет буду подавать ему судно.

Спустя две недели я принимаю приглашение одной моей знакомой провести выходные за городом. Так как я уверена, что мне недолго осталось в этом мире, я хочу попрощаться с природой и последний раз взглянуть на животных. По возвращении домой, где обычно царит идеальный порядок, я понимаю, что в мое отсутствие у меня побывали воры. Бумаги на письменном столе перевернуты. Исчезли первые семьдесят восемь страниц романа, переписанных набело от руки: печатной машинки у меня нет, а компьютеры еще не изобретены. Украдены кассеты, где были мои самые первые интервью с Пабло, карточки, которые приносили от него вместе с цветами, и два его письма. Предчувствуя беду, я бросаюсь в комнату, где стоит сейф и вижу, что он открыт. Тридцать тысяч долларов, все, что оставалось мне на жизнь, исчезли. Сейф пуст. Если не считать пары запасных ключей от квартиры. Мои драгоценности не тронуты. Но бархатные футляры открыты и лежат на письменном столе. Вор забрал мой золотой брелок для ключей и унес мой игрушечный кораблик, мою яхту «Вирхи Линда I». Но хуже всего то, что этот расхититель гробниц забрал мою «беретту». Я никогда ему этого не прощу. Да, это была его собственность. Но он понимал, что она уже стала частью меня и что это была последняя надежда, которая мне оставалась.

Меня лишили всех моих денег, результатов месяцев писательской работы. Украли пистолет, который в последнее время стал мне лучшим другом. Все это погрузило меня в глубочайшую депрессию. Жестокий человек, которого я так любила, потерял выдержку и приговорил меня к многомесячной агонии. Моя мать уехала в Кали, где у нее заболела сестра, и не оставила мне телефона, ведь для моей семьи я не существую. Кроме нее я не отважусь ни у кого просить денег. Я не могу поговорить о своей нищете с друзьями, которые с каждым днем все дальше от меня, или с дальними родственниками, с которыми мы никогда особенно не общались. У меня даже нет сил, чтобы выйти из дома и продать что-нибудь. Я принимаю решение, что не буду ждать тридцать лет, чтобы отработать свою карму, и лучше умру с голоду, как сделал это великий греческий математик Эратосфен Киренский, когда понял, что скоро ослепнет.

Я знаю, что где-то далеко в космосе находятся бессмертные души всех великих людей и они могут слышать мольбы несчастных смертных. Я прошу этого великого мудреца античной Греции, чтобы он дал мне силы выдержать три месяца, которые меня ожидают, если не случится чудо. Я читала, что труднее всего пережить первые дни, а затем наступает период необычайного просветления, когда мучения отступают. Сначала вообще ничего не чувствуешь, но на пятый или шестой день начинаются боли. Они усиливаются с каждым часом. Гнетет ощущение покинутости и отчаяния. Начинается такая агония в сердце, что человек, уже совершенно истерзанный и обессиленный, – как если бы все, что от него осталось, это бесформенные лоскуты плоти, объятые огнем, – начинает думать, что это не жизнь навсегда покидает бренное тело, а оставшийся разум в ужасе бежит в преисподнюю. И чтобы не растерять остатки благоразумия и утешиться, я обращаюсь к той части моего существа, которая еще не потеряла способности сопереживать.

В этот самый момент почти миллиард человек испытывают ту же агонию, что и я. Я видела, как живут самые богатые люди планеты, и видела тех, кто влачат жалкое существование подобно крысам, на кучах мусора. Теперь я знаю, как умирает каждый пятый родившийся в этом мире ребенок. Если в моей жизни произойдет чудо, через тридцать лет я смогу вложить всю боль моего сердца в маленькую книжечку, которую назову «Эволюция против сострадания». Или же когда-нибудь появятся настоящие филантропы, и я сделаю телевизионную программу о таких людях и назову ее «On Giving».

Со своего Олимпа сострадательный Эратосфен услышал меня: через одиннадцать дней позвонила вернувшаяся из Боготы мать. Когда я рассказала, что у меня нет денег даже для того, чтобы сходить на рынок, она отдала мне то немногое, что у нее было. Еще через несколько недель происходит чудо, и продается одна из картин. Тогда я решаю, что для восстановления миллионов дендритных клеток, пострадавших во время голодовки, мне необходимо занять чем-нибудь свой мозг.

Да, я начну изучать немецкий язык, чтобы перевести на шесть языков «Комментарии» Николаса Гомеса Давилы, потому что это чудо мудрости и стихотворного ритма: «Настоящий аристократ любит свой народ всегда, а не только во время выборов». Если верить этому колумбийскому мудрецу из стана правых, Пабло Эскобар, тот, с которым я познакомилась несколько лет назад, был бо́льшим аристократом, чем любой из Альфонсо Лопесов.

Три месяца спустя моя подруга Ирис, невеста советника немецкого посольства в Боготе, сообщает мне:

– В берлинском Институте журналистики появился грант для специалиста со знанием английского и базовым владением немецким. Похоже, это как раз то, что тебе нужно. Тебе же нравится писать на экономические темы. Соглашайся, Вирхи.

И в августе 1988-го, повинуясь замыслам Божественного провидения, знаки которого, согласно астрологу Деннису, начертаны в звездном небе и хитросплетениям судьбы, лишь наполовину, если верить Пабло, данной человеку от рождения, я, счастливая, уезжаю в Берлин. Счастлива я не по одной причине, а по миллиону причин. Я бы даже сказала, что причин у меня столько, сколько звезд на небосводе.