После убийства Родриго Лары Бонии происходят сотни задержаний и рейдов, самолеты, вертолеты, яхты и роскошные автомобили конфискуют. Впервые в истории Колумбии каждого в городе, кто водит «Мерседес» или «Феррари», задержат как подозреваемого; оскорбляя и грубо обыскивая, полиция в приказном тоне заставит водителя выйти из машины, на этот раз не поможет даже всем известная крупная взятка, повсюду армия. Колумбийцы, которые платят налоги, гордо утверждают, что страна наконец-то меняется, исчезнет коррупция. Больше терпеть уже было невозможно, имидж Колумбии опустился ниже некуда, страна уже стала похожа на Мексику. Крупные боссы в панике убегают, по слухам, куда-то в Панаму, вывозя свои деньги, чтобы гринго их не конфисковали. Всем уже известно: США вторгнутся к нам, чтобы построить морскую базу на побережье Тихого океана. Так как Панамский канал высыхает, нужно искать другие альтернативы, открыть Дарьенский пробел, построив Панамериканское шоссе от Аляски до Патагонии и еще одну военную базу на Атлантическом побережье, такую же, как Гуантанамо. Партизаны уже настолько сильны, что все соседние страны (какой позор!) говорят, что становятся похожими на Колумбию. Нация в огне, обстановка накаляется. Всем известно, что законопослушные граждане – за постройку обеих баз, а 60 % тех, кто против, – наркоторговцы или коммунисты.

За несколько недель моя жизнь превратилась в настоящий ад. Каждые полчаса звонит какой-нибудь незнакомец, не отваживавшийся высказать свои претензии Пабло. Слова на том конце трубки похожи на те, что Пабло шептал мне на ухо перед зеркалом в ночь с «береттой». Со временем я привыкаю к оскорблениям и угрозам, дни проходят в неведении, от Эскобара ничего не слышно. Я уже перестала плакать, становлюсь сильнее и думаю: так лучше, этот убийца не подходил мне. Пусть он остается в Австралии и растит овец, оставив в покое колумбийцев, самый хороший и трудолюбивый народ на свете.

Так как жизнь коротка, а в памяти остаются только прекрасные воспоминания, в подтверждение тому, что Пабло меня уже не волнует, я уезжаю в Рио-де-Жанейро и Сан-Сальвадор-де-Баия с Дэвидом Меткалфом, чтобы попробовать мокека баиана и послушать Гал Косту, Каэтану Велозу, Марию Бетанию, Жильберту Жиля и остальных гениев субконтинента, созданного на небе каким-то милосердным богом для тех, кому по душе земное наслаждение. Мы пробегаем по бразильскому городу артистов и мудрецов, который недавно заиграл разными красками благодаря успеху фильма «Дона Флор и два ее мужа», с участием Сони Брага, у которой я не так давно брала интервью для одной из моих телепрограмм.

Дэвид выглядит потрясающе в своем курортном костюме, блейзерах с Сэвил Роу, в розовых, коралловых, желтых и песочных штанах, как на Палм-Бич. В прекрасном городе, наводненном разными чудесами, я дефилирую во всевозможных парео и бикини, которые купила в Италии, ощущая себя девушкой из района Ипанема, созерцая сияющий под небесами Лагоа, усеянный звездами ночного Рио-де-Жанейро. Я не танцую самбу, так как член клуба «White’s», высотой под два метра, на двадцать два года старше меня, возможно, и пил кайпиринью за кайпириньей, но наотрез отказывается танцевать самбу, сальсу, регги и вальенато «под все эти испанские мотивы», сочиненные латиноамериканцами моего поколения. На несколько дней я чувствую себя словно в раю. Наконец-то, пролив море слез из-за Пабло, оплакав нашу страну, я вижу, как жизнь снова улыбается мне.

Пару месяцев спустя все возвращается на круги своя. Говорят, что Организация американских государств поддержала Колумбию в противостоянии экспансии США, потому что нам хватает и Гуантанамо, а две американских базы не способствуют стабильности полушария. Да и кто поддержит европейских экологов, если тропическая сельва Дарьена разрушается, в то время как империалистические интересы прикрываются риторикой свободной торговли! Вся страна без исключения: партизаны, студенты, рабочие, средний класс, буржуазия и обслуживающий персонал – радуется, что американцы остались с носом, и им не удалось воплотить задуманное в жизнь. Крупные предприниматели вновь возвращаются в страну, снова вставая во главе банков, сетей аптек и футбольных команд.

Кто как не Хильберто Родригес Орехуэла, почетный коллега Пабло, владелец десятка журналов, знает правду о том, что с ним происходит? Слава богу, Родригесы – не враги, а друзья бюрократической и политической элиты. Их руки не запятнаны кровью, они не пытают людей. Пусть и ходят слухи, что много лет назад они участвовали в похищении швейцарцев в Кали, но это было давно и неправда. Хильберто хранит свои деньги не в бочках под землей, в отличие от Пабло и El Mexicano, а в собственных банках, он не убивает министров, а приходится хорошим другом Белисарио Бетанкуру. Его называют «Шахматистом», потому что он обладает незаурядным умом, не как у серийного убийцы. В Боготе Хильберто одевается не в бежевые льняные вещи, а в одежду темно-синего цвета, ходит не в кедах, как Педро «Наваха», а в ботинках от «Bottega Veneta», он похож на Джона Готти. В последнее время мои сослуживцы шепчутся: когда владельцы «Транкиландии» понесли потери в миллиард долларов, Хильберто Родригес стал самым богатым человеком Колумбии.

Родригес все больше времени проводит в Боготе. Каждый раз, приезжая, он приглашает меня подняться в офис «Grupo Radial», чтобы я обо всем ему рассказала. Дескать, он простой человек из провинции и не особо в курсе происходящего в столице. Ясно, что Хильберто обо всем осведомлен, так как три его лучших друга – Родольфо Гонсалес Гарсия, Эдуардо Местре Сармьенто и Эрнан Бельтс Перальта – сливки колумбийской политической элиты.

Хильберто звонят все парламентарии долины Каука и большинство из других департаментов. Он разговаривает с каждым по десять-пятнадцать минут. Их имена проносятся мимо ушей, пока я наблюдаю за ним с дивана, стоящего напротив письменного стола. На самом деле Родригес хочет показать мне, что он элегантный, популярный и могущественный, покупает министров и сенаторов десятками, а мой любовник – простой беглец от правосудия, и сейчас уже не правит на колумбийском троне. Никому из тех, кто звонит и просит денег (которые являются единственным поводом для любого звонка), Родригес не отказывает. По его словам, своим друзьям он отдает сто процентов обещанного, а тем, кто против него, накидывает десять процентов. Тем, чью цену он уже знает, обещает, что оставшуюся часть пришлет позже. Президенту Альфонсо Лопесу Микельсену, которого Хильберто обожает, так как тот, по словам Родригеса, «самый потрясающий, совершенный и испорченный ум страны», он дарит билеты до Европы в первом классе. Президент Лопес и его жена Сесилия Кабальеро всегда путешествуют в Лондон, Париж и Бухарест, делая инъекции прокаина у знаменитого геронтолога Аниты Аслан, чьи пациенты славятся превосходным состоянием здоровья, бодростью и прекрасным внешним видом.

Хильберто истинный коммунист. Когда он был ребенком, его семья скрывалась от жестокости консерваторов родного города Толима (рисового и кофейного региона), обосновавшись в конце концов в сахарной долине Каука. В отличие от Эскобара и Очоа в Антиокье, в долине вся полиция и службы безопасности с армией принадлежат Родригесу. Мы с Хильберто обсуждаем все, но никогда не называем Пабло, даже если речь заходит о «Гернике» Пикассо или произведении Неруды «Новая песнь любви Сталинграду». Эскобар и Родригес – две противоположности. Когда Пабло видит меня, у него в голове только одно – снять с меня одежду – восьмичасовые разговоры будут потом. Когда Хильберто смотрит на меня – наоборот: ему представляется лишь девушка Эскобара. А когда я смотрю на Хильберто, то думаю только о конкуренте Пабло.

Если Эскобар – вечная драма, то Хильберто – комедия, как заклинатель змей или коробка с сюрпризами. Одной ногой в итальянском ботинке – в нелегальном мире, а другой – в политической элите. Время от времени мы оба говорим на одном языке, нам не только нравится веселиться вместе. Богатый человек и знаменитая красавица, мы оба в курсе происходящего в стране, каждый уважает стремления и проблемы другого, сочувствие наше обоюдно.

– Как кому-то могла достаться такая красавица, королева, богиня? Ты заслуживаешь предложения руки и сердца, чтобы тебя каждый день задаривали подарками и навсегда забыли про остальных женщин! Подумать только, я уже женат… на ведьме! Это, как жить с Кидом Памбеле, каждый день получая удары кулаком, или с Пеле, что пинается по ночам! Моя королева, ты даже представить себе не можешь, каково ежедневно выносить эту бестию. Она приносит одни огорчения, а общество и другие банкиры ведут себя со мной как с изгоем. Слава богу, ты понимаешь меня. Богатые тоже плачут, не думай, что все так просто. А вот с тобой – словно в тихой заводи!

Ключевое различие Пабло и Хильберто – человек, которого я все еще люблю и по которому так скучаю, всегда знал, на что я способна. Пабло не задевает мой интеллект, он рассыпается в комплиментах только, когда видит, что я, страдая из-за него, совсем скисла, никогда не осмеливаясь признаться в этом. Он категорически не принимает поражений, ни от кого, даже от любимой женщины, не говорит плохо о своих союзниках – только о сторонниках Галана, его заклятых врагах. Всегда посылает на следующий день сто процентов обещанного товара и никогда не просит расписку, не болтает впустую и всегда бдителен, прежде всего потому, что нам обоим всегда чего-то не хватает. Мы стремимся, чтобы все было по высшему разряду: всего должно быть в тысячу раз больше, в избытке, по максимуму. Все в нашем мире: отношения, фразочки, разговоры – глобально, мы оба одинаково незатейливые и земные, мечтатели и карьеристы, невыносимые и ненасытные, но единственная проблема – два моральных кодекса, которые вечно противостоят друг другу. Я утверждаю, что жестокость эволюции до сих пор меня пугает, поэтому Бог Сын спустился на Землю, чтобы научить нас сочувствию. После продолжительной дискуссии убеждаю Пабло, что настоящее должно длиться сто лет, ведь для главного персонажа в истории, подобного ему, очень опасно жить, постоянно руководствуясь традиционными определениями чего-то нереального, не пытаясь анализировать причины и предвидеть последствия. Мы с Пабло то и дело спорим, удивляем, подталкиваем и противостоим друг другу, оба возмущаемся, доходя до предела, возвращая другого к реальности, заставив его на мгновение почувствовать себя всемогущим земным богом, для которого нет ничего невозможного. Ничто в мире не льстит эго больше, чем встреча с кем-то своего уровня, при условии, что он противоположного пола, особенно когда один из двух, трепеща, заключает в объятия другого.

Однажды ночью Хильберто Родригес приглашает меня отпраздновать историческую победу «Америка де Кали», футбольной команды его брата Мигеля, любезного, серьезного и благородного человека, без намека на очаровательную хитрость, характеризующую его старшего брата. Инстинкт мне подсказывает: он также не страдает различными интеллектуальными исканиями Хильберто, в основном художественного или экзистенциального характера, скорее его ум занят историческими и политическими коллизиями, как у Пабло. Я беру интервью у Мигеля Родригеса, поговорив с ним пару минут, оцениваю его реакцию на мое присутствие. Уверена: разговорчивый Хильберто уже рассказал ему обо мне. Мы позируем для фотографов. Потом я знакомлюсь с детьми Родригеса от первого брака, все очень радушно меня принимают; при прощании он настаивает проводить меня до машины. Убеждаю: в этом нет необходимости, так как, увидев мой «Mitsubishi», семья Родригес зафиксирует победу, которой им недоставало.

– Какая прелестная у тебя машина, моя королева! – триумфально восклицает Хильберто, словно перед ним – Rolls-Royce «Silver Ghost».

– Не говори глупостей, это не карета Золушки, а машинка журналистки, колумбийской трудяги «Grupo Radial», и к тому же… думаю, пора тебе признаться… размеры моего сердца нельзя сравнить с гаражом, скорее – с ангаром. На самом деле… с тремя ангарами, а не одним.

– Ооооох! И кто же сейчас занимает этот тройной ангар, королева?

– Тот, кто на данный момент в Австралии и вскоре вернется.

– Как, неужели, ты не знала?! Он уже давно вернулся, а весь его флот теперь находится в единственном ангаре – полицейском?! И… когда ты собираешься в Кали, любовь моя? Посмотрим, может, как-нибудь вечером мы наконец поужинаем вместе?

Отвечаю, что в Боготе есть рестораны еще с эпохи колониализма, но в субботу я как раз буду покупать антиквариат в Кали у моей подруги Клары, и прощаюсь.

До семи вечера в субботу я реву не переставая, потому что Клара уже узнала от соседки Беатрисы, сестры Пабло и подруги Хоако, что тот вернулся в страну, прямиком в джакузи с какой-то принцесской или надутыми моделями-близняшками, обкуренными марихуаной. Слава богу, Хильберто, кажется, – не по части лесбиянок или «Samarian Gold», выращиваемой семьей Давила, а также не беглец от правосудия. Он, бесспорно, законный и единственный король долины Каука, а я веду себя с королями, как с пешками. С ним мы уже провели двести часов, разговаривая и смеясь над божественным и человеческим, над политикой и финансами, музыкой и литературой, философией и религией. С первым глотком виски я прошу его наконец поговорить о реальном мире, поскольку он импортер сырья и почетный химик, а не заслуженный банкир или кто-то в этом роде:

– И какая же формула у кокаина, Гильберто?

Он говорит, что это удар ниже пояса, а потом широко улыбается:

– А ты, оказывается, мафиози, любовь моя! И неужели за все это время… у тебя не было интенсивных курсов? О чем же вы тогда говорили с австралийцем, считали овец, или как?

– Нет, о теории относительности, которую я объясняла Пабло шаг за шагом, пока в голове у него не закружились звездочки, и в конце концов он ее понял! И никогда больше не спрашивай меня об этом психопате. Кстати, я зареклась говорить о мужчине, которого любила, с другим. Итак – твой кухонный рецепт… Обещаю не продать его никому меньше чем за сто миллионов долларов.

– Да, он так и не смирился, что в этом бизнесе, как и вообще в жизни, иногда выигрываешь, а иногда проигрываешь. У одного украли двести килограммов здесь, триста там, и он смирился… А что еще делать? Пабло – напротив, каждый раз, когда у него крали пять килограммов, оставлял пять трупов! С такими темпами он покончит со всем человечеством!

Тогда Хильберто дает мне интенсивный курс химии: столько-то кокаиновой пасты, столько-то серной кислоты, перманганата калия, эфира, ацетона, и т. д., и т. п. Закончив, он говорит:

– Ну, любимая, раз уж мы оба говорим на одном языке… хочу предложить тебе абсолютно легальный бизнес, благодаря которому ты станешь мультимиллионершей. Как у вас с Гонсало El Mexicano?

Отвечаю, что все крупные боссы уважают меня. Я была единственной телезвездой, присутствующей на форумах против экстрадиции. Рано или поздно такие связи будут стоить мне карьеры, поэтому я согласилась работать в колумбийской «Grupo Radial»:

– Это единственная страховка, которая останется, когда у меня заберут остальные программы… Моя главная беда – я всегда знаю, что будет потом.

– Нет-нет, Вирхиния! Даже не думай об этом! Такая королева, как ты, родилась не для того, чтобы беспокоиться о подобных глупостях! Знаешь, поскольку я все чаще бываю в Боготе, и Гонсало там живет, мне хотелось бы с твоей помощью убедить его, что после их поражения в Яри ему намного лучше работать с нами, крупнейшими импортерами химикатов в стране. Он ведь сообразительный. В Лос-Анджелесе миллион отчаявшихся мексиканцев, которые работают где придется, и это самые хорошие и честные люди на свете! Те, кто продает товар, принадлежащий El Mexicano, не крадут у него ни грамма, а твоему другу, господину из Майами, приходится работать со всяким отребьем: «мариэлитос», убийцами, нарушителями закона и грабителями, которых Фидель Кастро отослал к гринго в 1980 году. С ними можно говорить только по-плохому, они буквально свели его с ума! Я не настолько честолюбивый, мне не нужно всегда и везде быть первым. Я довольствуюсь рынком на Wall Street и богачами из Studio 54, чего вполне хватит, чтобы прожить спокойно всю оставшуюся жизнь. Я делаю это ради детей, малышка…

Знаю, Пабло Эскобар, Густаво Гавирия, Хорхе Очоа и Гонсало Родригес мыслят и действуют как единый и твердый союз. И уж тем более сейчас, когда весь мир обрушился на них. Мой бизнес не связан с продажей химического сырья, но моя страсть – сбор, переработка, классификация и хранение всех видов полезной и не очень информации. Не упускаю идеальную возможность и назначаю встречу Гонсало.

El Mexicano принимает меня в загородной резиденции «Club Millonarios» – «Клуба миллионеров», его футбольной команды. Он выходит и просит меня подождать, потому что у него в офисе генералы, и он не хочет, чтобы они меня видели. Я гуляю по невероятно красивым садам с прудами, где плавают утки, провожу время, изучая, как ведет себя с ними и своими соперниками альфа-самец, терпеливо дожидаясь, пока все уйдут, и Гонсало освободится, чтобы поговорить со мной. Союзники Пабло всегда были ко мне очень благосклонны. Мне нравится, как Пабло улыбается, когда я заявляю, что с его партнерами мы ладим намного лучше. Гонсало уже не может спокойно разговаривать, даже в своем офисе, потому что любой может подсунуть ему жучок. Он страшный человек, начавший свою карьеру с самых низов, с добычи изумрудов. Рядом с ним Пабло кажется герцогиней Альба. Он на два года старше нас, с очень темными волосами, худой, ростом около метра семидесяти, молчаливый, расчетливый и очень скрытный. У него семнадцать имений на восточных равнинах Колумбии, граничащих с Венесуэлой, стоимость их меньше, чем у «Асьенды Наполес», но некоторые намного больше по площади. Как любой колумбийский землевладелец, El Mexicano категорически против коммунистов и до смерти ненавидит партизан, которые выживают за счет похищений и кражи скота. По этой причине армии в его владениях всегда оказывают радушный прием, с сочной телятиной на углях и новыми ботинками для солдат, у которых они все пробиты из-за нехватки бюджета. Когда я передаю ему сообщение Хильберто, Гонсало надолго задумывается, а затем отвечает:

– Не знаю, что там у вас с Пабло, Вирхиния… Не могу лезть в чужие дела, он ведь мой друг, но этот человек сходит по тебе с ума с тех пор, как вы познакомились. Лично я думаю: у Пабло не хватает смелости ответить за свои поступки после всего, что произошло. Но ты должна понять: удар, нанесенный нам, был огромен, такого никто не прощает… И это не могло сойти им с рук, нужно было заставить себя уважать.

Потом он рассказывает мне все, что произошло в Панаме, и объясняет, почему, благодаря экс-президенту Альфонсо Лопесу, все скоро наладится, добавив, что почти все их самолеты уже в безопасности в странах Центральной Америки. В таких ситуациях нужно иметь при себе главу управления гражданской аэронавигации. Я перечисляю угрозы, которые получаю ежедневно после смерти министра Лары, вспоминаю весь ужас, в котором живу, и он предлагает предоставить парней в мое распоряжение, чтобы отследить вызовы и убрать людей, портящих мне жизнь. Тогда я отвечаю, что трупов, что на совести Пабло, уже и так достаточно. К моему сожалению, предпочитаю быть жертвой палача, возможно, поэтому прекрасно понимаю тех, кто в нашей стране берет правосудие в свои руки. El Mexicano уверяет: я всегда могу рассчитывать на него, тем более когда Пабло не станет. Он всю жизнь будет благодарен за программу «Медельин без трущоб» и за мое присутствие на форумах против экстрадиции. Я отмечаю: его друг никогда не благодарил меня, на что Гонсало, повысив голос, категорически отвечает:

– Пабло ничего не говорит тебе, потому что очень горд. После того как завоевал тебя, он чувствует себя королем мира! Он очень часто упоминал, насколько ты важна для него, о твоей верности. Этот человек действительно нуждается в тебе, Вирхиния. Ты единственная воспитанная и взрослая женщина в его жизни, умеющая поставить его на место. Или, думаешь, найдется кто-то еще из твоего круга, кто рискнет всем из-за такого бандита, как он, не прося ничего взамен? Сменим тему… Как ты можешь быть такой наивной? Неужели не знаешь, что Хильберто Родригес – самый хитроумный враг Пабло Эскобара? Как этот мерзавец может заставлять такую принцессу, как ты, проворачивать свои мафиозные дела? Если он хочет стать моим партнером, пусть испачкает руки в крови с «MAS», убивает похитителей и коммунистов и прекратит вести себя как великий господин, он такой же «восставший индеец», как все мы, почтальон из аптеки с велосипедом! В отличие от него, я знаю, где моя территория и кто мои союзники! Передай, сырья мне хватит до 3000 года. Такой ангел не должен влезать в подобные дела: они – для подонков, как Родригес, но с мужеством, как у Пабло Эскобара! Знай, я даже не заикнусь об этой встрече своему другу, но напомни Шахматисту: на свете нет ничего опаснее, чем втыкать бандерильи в Пабло Эскобара!

Гонсало прекрасно знает: я тоже ничего не расскажу Хильберто. Поблагодарив за уделенное мне время и доверие, я прощаюсь. Это был один из самых ценных уроков за последние годы. Самый могущественный «профсоюз» наркоторговцев разделен гораздо глубже, чем можно было представить. Но где бы ни был Пабло, самые стойкие всегда встанут на его защиту.

Никогда не понимала, почему Эскобар вызывает такую ярую преданность и почтение остальных мужчин. Я видела Гонсало три или четыре раза в жизни. Когда в 1989 году его убили, я знала: дни Пабло сочтены. Они говорят о нем как об очередном психопате, покончившем с левой партией, как об ужаснейшем монстре, произведенном когда-либо в Колумбии. Многое из вышеперечисленного – горькая правда, но ради правды я также должна признать: невероятно страшный и жестокий человек, который в восьмидесятые годы с помощью колумбийской армии и службы безопасности послал сотни душ из «Патриотического Союза» и своих кандидатов в президенты на Небеса, обладал качеством, которое редко можно встретить в Колумбии, – мужским стержнем. Гонсало Родригес умел быть другом. «Гача» («бастард»), как его называли, намекая на «нечистую кровь», был самодостаточным человеком.

Возвратившись к себе в квартиру, я звоню Луису Карлосу Сармьенто Ангуле, сообщая, что президент его «Западного банка» в Кали категорически против пополнения счетов семьи Родригес Орехуэла, на данный момент самой богатой в долине Каука (с парой тысяч миллионов долларов и десятком легальных предприятий, среди которых – «Banco de los Trabajadores» – банк трудящихся, панамский «First Interamericas» и несколько сотен аптек).

– Что, чтооооооооо? – взревел самый богатый человек колумбийской правящей элиты.

Я снова еду в Кали к Хильберто, поскольку он уверен, что мой телефон прослушивается и за мной постоянно следят. Сообщаю, что у меня для него две новости: одна – хорошая, а вторая – плохая. Вторая – Гонсало поблагодарил за предложение, но сырья ему хватит еще до 3000 года.

– Так, значит, он велел сказать, чтобы я убирался к черту… И сделал вид, что сотрудничает с «пайсас», а не со мной, верно? Уверен, он назвал меня уродом, потому что я не состою в «MAS»… Как долго вы беседовали?

Отвечаю: около четверти часа, потому что El Mexicano был очень зянят. Хильберто восклицает:

– Не лги мне, моя королева. Не поверю ни за что. С таким кладезем информации, как ты, он точно проговорил как минимум три часа, даже если очень спешил! Никто не говорит с тобой всего лишь пятнадцать минут! Что еще он сказал?

– Ну, сказал, что прекрасно понимает вашу с Мигелем либеральность при убийстве коммунистов и уважает идеологические различия… Что ты, ты удивительный человек, сам понимаешь, что это значит… Но ему очень жаль передавать это через такую принцессу, как я. Однако хорошая новость – Луис Карлос Сармьенто не против, чтобы твои аптеки стали клиентами его банков! Я рассказала ему, что ты всегда выплачивал государственной казне все до последнего сентаво, и не из патриотических соображений, правда? Это очень понравилось ему как главному налогоплательщику страны. Моя скромная теория: чем больше магнатов платят реальные налоги, тем меньше будет их налоговое бремя. Однако проблема в том, что помимо вас, богатейших мужчин Колумбии, остальные, услышав это, завопят: «Изыди, Сатана!» – Сармьенто попросил передать, что примет тебя, когда тебе будет удобно.

– Ты действительно чудо-женщина! О такой невесте, наверное, можно только мечтать! Нет-нет, не невеста, ты рождена для более важных вещей, любовь моя!

– Да, я родилась, чтобы быть ангелом-хранителем, делая одолжения и не прося ничего взамен, а не для того, чтобы заниматься сырьевым бизнесом, Хильберто. Я прекрасно осознаю, что никто не может хранить два миллиарда долларов в одном-единственном банке. Сейчас, когда ты на правильном пути, не вздумай связываться с «MAS» и моими друзьями «пайсас», никогда.

Чтобы отпраздновать сделку, мы идем танцевать на дискотеку «Мигель». Этой ночью Хильберто очень много пьет. Замечаю, алкоголь его преображает: он полностью теряет контроль над собой. Вернувшись в «Интерконтиненталь», Родригес настаивает на том, чтобы проводить меня до номера, я чувствую себя ужасно неловко, пока мы идем по вестибюлю, потому что все в Кали знают его и вся страна знает меня. Когда мы подходим к двери, он снова и снова пытается открыть ее сам, подталкивая меня внутрь. Дальнейшие события войдут в историю. Черные бандерильи, которыми пытались тыкать в Пабло Эскобара, спровоцировали Троянскую войну.

Несколько дней спустя Хильберто приезжает в Боготу, извиняясь за произошедшее, говоря, что ничего не помнит. Я, в свою очередь, подыгрываю ему, отвечая, что, слава богу, тоже абсолютно ничего не помню. Однако это неправда. Я, как савант, запоминаю даже самые незначительные события. В доказательство того, что я очень важна для него, Хильберто хочет взять меня с собой в Панаму, на встречу с экс-президентом Альфонсо Лопесом, спросив, знаю ли я его.

– Конечно. В двадцать два года Хулио Марио Санто Доминго уже усаживал меня за главный стол на предвыборной кампании с президентами Лопесом и Турбаем. А поскольку Пабло Эскобар тоже располагал меня за почетным столом на двух форумах по борьбе с экстрадицией, которые ты успешно пропустил, думаю, я идеальный вариант, чтобы сохранить эту встречу в тайне.

В Панаме я познакомилась с управляющими компаний Хильберто и его партнерами. Кажется, он созвал всех на этот конклав, нет только Альфонсо Лопеса Микельсена. Одна половина – десяток мужчин из среднего класса, а другие, кажется, эксперты по бухгалтерии и финансам. Я постоянно думаю: в окружении Пабло всегда говорят о политике, а люди, окружающие Хильберто, обсуждают только деловые вопросы. Последнее, что могло бы прийти мне в голову, – он пригласил их, чтобы выставить меня напоказ. Но точно знаю: вернувшись в Боготу четыре дня спустя, я вернусь к началу истории, которая станет преследовать меня следующие двадцать лет и будет стоить мне карьеры.

В мое отсутствие в студию «Хорхе Барон ТВ», продюсирующую «Звездное шоу», названивал кто-то и голосом точь-в-точь как мой сообщал, что я не смогу участвовать в запланированных съемках, потому что мое лицо ужасно изувечено лезвием бритвы по приказу жены Пабло Эскобара. Якобы она хотела забрать у меня огромный черный внедорожник «Nissan SUV», который ее муж мне подарил! Когда я вхожу на звукозаписывающую студию, лучась идеально бронзовым загаром, сияя в своем длинном платье, то слышу, как работницы и техперсонал шепотом обсуждают, что я только что прибыла из Рио-де-Жанейро, где на выходных сделала себе пластическую операцию. Знаменитый хирург Иво Питанги сотворил чудо, чтобы спасти мне лицо. С миллионами Пабло нет ничего невозможного. Вся страна наслаждается пересудами, меняются модели и раскраска машины, которую у меня отобрали (другие говорят о сказочной коллекции драгоценностей). Почти все мои коллеги-журналисты и дамы на публике уверяют, что мы с Иво так сдружились с тех пор, как в 1982 году мне прооперировали нос. Однако с ним я стала выглядеть «моложе и лучше, чем прежде».

Прошло много дней, пока я наконец поняла, что жестокий Шахматист убил двух зайцев одним выстрелом. Хотя меня избили, запинали и обезобразили только в фантазиях злобной и больной женщины, в рассказах журналистов «El Tiempo» и «El Espacio», сотен коллег, с которыми я никогда даже кофе не пила, миллионов женщин, убежденных, что молодость и красота покупаются на консультациях пластических хирургов, я стала главной героиней самых грязных скандалов. Невинная жена Пабло Эскобара – самой опасной и мстительной преступницей, а он – глупцом и трусом, который позволил, чтобы его подругу избили и лишили его подарков, в то время как он и пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить случившееся и наказать виновных.

Однажды ночью, вернувшись домой после запуска ролика для рекламного агентства, где все, досконально меня изучая в течение пяти часов, пришли к выводу, что в моем длинном белом костюме от «Mary Mc Fadden», с собранными наверх волосами, я выгляжу гораздо лучше, чем две недели назад, войдя в квартиру, я удивляюсь, потому что в гостиной горит свет. Заглядываю в комнату, а там – он, смотрит мои фотоальбомы. Спокойный, ведь там я выгляжу такой непорочной и совершенной. Он такой радостный, словно и не убивал министра Лару, улыбчивый, как будто не было месяцев угроз пыток и изнасилований, и пятнадцати дней, когда я опровергала истории об избиении и обезображивании. Счастливый, словно и века не прошло с последней нашей встречи, сияющий, как будто из восьми миллионов колумбийцев он был единственным претендентом на меня, ожидая, будто я стану его Пенелопой, жаждущей возвращения Одиссея. Будто я должна была лететь в его объятия, растаяв в них, как мороженое из маракуйи с кусочками черешни, только потому, что он каждый день мелькает в газетах и на обложках журналов с лицом киношного злодея, убийцы, психопата, экстрадируемого и беглеца из центральной тюрьмы Боготы!

Я сразу догадалась: он ничего не знает о мимолетной интрижке с Хильберто, в его взгляде нет ни малейшего упрека – только восхищение и абсолютное обожание. Пабло тоже сразу понял: я уже не такая, как прежде, но не удержался от искушения осыпать меня банальными комплиментами, до которых раньше со мной никогда не опускался – дескать, он не видел никого прекрасней меня, и даже представить не мог, что в длинном костюме, с собранными волосами, я могу блистать, как богиня, спустившаяся с Олимпа, и т. д., и т. п. С глубоким вздохом я отвечаю, что всю жизнь старалась так выглядеть и говорить еще лучше. Он признается, что, просматривая журналы, спрашивал себя: почему ни на одной из пятидесяти обложек я не сияю, как в жизни. Я сообщаю ему, что у колумбийских журналов нет финансов, чтобы заплатить Эрнану Диасу, гению фотографии с совершенным вкусом, поэтому журнал «Semana» ввел в моду ставить на обложки серийных убийц и превращать их в современные легенды.

Его лицо мрачнеет по мере того, как я без остановки продолжаю:

– Как там в Панаме с папой владельца журнала? Правда, что твой «профсоюз» отдаст самолеты и пути перевозки и станет вкладывать деньги в страну, если Белисарио Бетанкур отменит договор об экстрадиции? И как Альфонсо Лопес собирается контролировать инфляцию после того, как он впрыснет в экономику сумму, превышающую внешний долг страны?

– Кто рассказал тебе это? И кто в такое время названивает тебе каждые пятнадцать минут, Вирхиния?

Прошу подождать следующего звонка. Если повезет, прослушаем полную сагу о пытках. Своим самым убедительным тоном он отвечает, что мне не нужно беспокоиться: угрожать способна только кучка безобидных сторонников Галана. Я молчу, и Пабло быстро меняет тон и тему:

– Кому ты подарила вещи, которые привезла мне из Рима? Беатрис сказала, что ты ничего не передавала, и Клара тому свидетель.

Я изумлена и раздавлена.

– Этого мне только не хватало, Пабло! На этот раз мои тебе подарки стоили больше десяти тысяч долларов. Думаю, ты на самом деле знаешь, насколько я великодушна и честна, но если хочешь оспорить это, пожалуйста. Ну, что это за ужас, какое-то проклятие?! Подумать только, перед тем как поехать в Рим, я подарила каждой из этих ведьм тысячу долларов на покупки в «Сакс»! Они думали, что ты уехал навсегда… или что мы с тобой не будем разговаривать… Поскольку обе торговки, то украли твой чемодан, чтобы продать вещи и бронзу за какие-то гроши!

Пабло просит ради нашей безопасности ничего им не говорить. Никто не должен знать о его возвращении и о нашей встрече. Добавляя, что уже пора признать: у такой, как я, не может быть подруг. Такие, как Клара и Беатрис, способны на все за десять тысяч долларов. Внезапно Пабло открывает чемоданчик и рассыпает по квартире полтора десятка аудиокассет, сообщая, что это мои разговоры, записанные полицейским подразделением (F2), которое на него работает, но их нельзя послушать, потому что они исцарапаны. Видя, что я не удивлена, не обеспокоена, не верю ему и слишком устала, чтобы разозлиться как следует, он угрожающе интересуется:

– Кто муж той бандитки, что звонит в СМИ, утверждая, что моя жена тебя изувечила? Мы оба прекрасно знаем: звонили не сплетницы из «высшего общества» Боготы, а жена какого-то мафиози!

– Пабло, думаю, это «галанисты» (сторонники Галана)… Не принижай себя так. Моим любовником всегда был, есть и будет самый богатый мужчина в Колумбии, а не «какой-то мафиози»! Можешь попросить оригиналы у (F2), чтобы узнать, как его зовут. Рада, что ты хорошо доехал, – я уже пять часов выслушиваю изощренные оскорбления, замаскированные под лесть, и очень устала, доброй ночи.

Эскобар заявляет, что я больше никогда в жизни его не увижу. Молча я поднимаюсь в свою комнату, слыша, как за моей спиной спускается лифт. Чтобы не думать о событиях сегодняшней ночи, я ставлю кассету с любимыми песнями и бросаю в ванну всю соль, какую только нахожу. Закрыв глаза, думаю: удачно, что в последний раз он увидел меня в длинном платье, а не в пижаме, с поднятой прической, а не с бигудями в волосах. Интересно, зачем мне сдался какой-то бандит, такой же серийный убийца, как он? Уверяю себя: абсолютно незачем. Безусловно, только если бы я хотела, чтоб кто-то помог мне покончить жизнь самоубийством!.. Но почему тогда я так плачу, слушая песню Сары Вон «Дым у тебя в глазах» («Smoke Gets in Your Eyes») и «Что-то» («Something») Ширли Бэсси? Убеждаю себя: все из-за того, что я не могу никому доверять и приговорена к абсолютному одиночеству, к жизни в окружении гадюк – именно это из себя представляют толстые журналистки, жены, которые вечно на диете, отверженные мужчины и пара воровок, которых я считала своими лучшими подругами.

Что-то тяжелое падает в ванну – всплеск! Я в ужасе открываю глаза, там, в облаках пузырьков и пены – «Вихри Линда I», самая красивая лодочка в мире, с парусами в полоску и надписью белыми буквами.

– Это твоя первая яхта, и если не скажешь имя этого мафиози, я сейчас же заберу ее у тебя! Нет, лучше утоплю тебя в ванне, точно… Жалко, что стена не позволяет мне сесть напротив, чтобы схватить твои ноги и поднимать их одновременно… медленно… очень медленно… чтобы ты не могла ничего сделать. Нет, тогда бы намокла элегантная прическа, а мы все хотим, чтобы на посмертной фотографии в «El Espacio», рядом с другими трупами, истекающими кровью, ты выглядела божественно, под заголовком, который бы гласил… ну, допустим… «Прощание с богиней!» Такой тебе нравится? Лучше, чем «Умершая по вине мафиози!» – или нет? Что будем делать, чтобы ты призналась, кто этот подонок. Уже не терпится разрезать его на куски, послать кого-нибудь искромсать лицо его жене, чтобы запомнила, что с моей любимой и женой лучше не связываться!

– Браво, Пабло! Так ее, эту бандитку! Эту сторонницу Галана мы будем искать вместе по всей Колумбии, чтобы сделать из нее фарш, правильно! Найдем заодно и любовницу этого типа! – восклицаю я, подняв кулаки вверх, не сдерживая приступ смеха, пробуя достать свой парусник.

В ярости Пабло забирает его у меня одной рукой, а другой хватает магнитофон, становится на колени рядом с ванной и говорит, что это не шутка. Он вернулся, чтобы убить меня электрическим током, хотя будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А я думаю: этот человек напротив, с руками палача, в ужасе от того, что потерял меня, от того, что я с другим. Это прослеживается в каждой его черточке, в каждом жесте и выглядит комично и жалко. Мне кажется, в его взгляде я могу разглядеть то самое отчаяние, которое только он (из сорока людей) прочитал в моих глазах в день с водоворотом. Вдруг, сколько бы я ни говорила, что прошлое и будущее – единственное, что есть на самом деле, я понимаю: он один наполняет настоящим мое существование. Он единственный, ради которого я живу, в ком смысл жизни, кто оправдывает прошлые страдания и все, что еще придется пережить. Я дотягиваюсь до него, тяну за рубашку, обвиваю руками за шею и говорю:

– Знаешь, Пабло, а почему бы нам не умереть от электрического разряда вместе… и мы с тобой отправимся на небо, раз и навсегда… навечно?

Эскобар начинает покачиваться, на минуту кажется, что он поскользнется и упадет в ванну с радио, лодочкой и всем остальным. За секунды он роняет их на пол, достает меня из воды, уверяет, что его примут только в аду, заворачивает в полотенце и начинает яростно вытирать, будто все это – сон. Я начинаю подпевать в такт звучащей песне «Лихорадка» («Fever»), одновременно переводя ее. Я восхищаюсь маленькими деталями игрушки моей мечты, говоря Пабло, что «Вихри Линда II» точно должна быть достойна девушки мафиози, размером, по крайней мере, сто футов в длину… Тогда мы попытаемся наверстать каждое мгновение потерянного настоящего. Фантазии его демона и ночные кошмары моего бедного ангела-хранителя сливаются с «Кокаиновым Блюзом» («Cocaine Blues») и другими песнями Джонни Кэша с концерта для заключенных в тюрьме Фолсом, которые я даже не собираюсь переводить. Кто бы рискнул сейчас спеть Пабло Эскобару на родном языке:

«Я застрелил парня в Рино, просто чтобы посмотреть, как он умрет».