В детстве Ринго не интересовался музыкой и не научился играть ни на одном инструменте. «В больнице у нас был ансамбль — четверо на тарелках, двое на треугольниках. Я не играл, пока не появился барабан».

Когда Ринго поступил в подмастерья слесаря, все свихнулись на скиффле. Вместе с ребятами он создал группу Eddie Clayton Skiffle, которая в обед выступала перед другими подмастерьями.

Первые подержанные барабаны отчим купил ему, съездив домой в Ромфорд. Стоили они десять фунтов. «Я привез их из Лондона в служебном фургоне, — рассказывает Гарри. — Стою на Лайм-стрит, жду такси, а тут идет Джо Лосс. Ну, думаю, если спросит, умею ли я играть, придется сознаться, что не умею. Но он прошел мимо».

За свою первую новую ударную установку Ринго заплатил сотню фунтов. За первым взносом в пятьдесят фунтов он отправился к дедушке.

«Риччи закатывал дикие сцены, если дед отказывал ему хоть в шиллинге, — рассказывает мать Ринго. — А тут дед пришел ко мне: „Слыхала, что хочет этот распроклятый лоботряс?“ Он всегда называл Риччи лоботрясом. Но деньги дал, и Риччи честно ему возвращал — по фунту в неделю из зарплаты».

Мать Ринго побаивалась, что ансамбль будет отнимать слишком много времени. Сыну ведь надо ходить в технический колледж Ривердейл, наверстывать упущенное в школе.

Но Гарри нравилось, что пасынок играет в скиффл-группе. Он считал, парню надо чем-то интересоваться. Однажды Гарри разговорился в баре с одним типом — тот утверждал, что играет в группе. Он согласился на пробу взять Риччи, назначил время. Риччи пошел один и вернулся в ярости. Группа оказалась уличным оркестром. Ему повесили на грудь громадный барабан и хотели заставить маршировать по улице, стуча палочками под военный марш — бум-бум.

Впрочем, в группе Эдди Клейтона было немногим лучше. Да и никакого Эдди Клейтона, вообще-то, не существовало. Лидер группы Эдди Майлз взял себе для звучности сценический псевдоним. Точно так же Пол, Джордж и Джон изменили имена, поехав в Шотландию.

В конце концов, играя на тех же конкурсах, вечеринках и небольших танцплощадках, что и «Битлз», Риччи примкнул к группе Рори Сторма. Когда они получили сезонный ангажемент в летнем лагере «Батлинз», Риччи пришлось решать, бросать ли работу. Ему исполнилось двадцать, ходить в подмастерьях предстояло всего год. «Все говорили, что с работы уходить нельзя, и они, вероятно, были правы. Но мне очень хотелось смыться. Я получал шесть фунтов в неделю у „Ханта и сына“ и еще восемь, играя по вечерам. „Батлинз“ предлагал мне двадцать фунтов в неделю, за вычетом платы за жилье — шестнадцать».

В то время группа Рори была ведущей в Ливерпуле, но тринадцатинедельный ангажемент в «Батлинз» стал их величайшим прорывом. «Мы все хотели, чтоб наши имена прославились, — значит, думаем, имена должны быть позвучнее. Рори Сторм брал псевдонимы уже дважды. Вообще-то, он Алан Колдуэлл, потом стал Джетом Стормом, а потом Рори Стормом».

В «Батлинз» Ричард Старки наконец и стал Ринго. Прежде его иногда называли Rings. Первое кольцо ему подарила мать на шестнадцатый день рождения. Когда умер дедушка Старки, Риччи получил второе кольцо, широкое и золотое, которое носит по сей день. К двадцати годам он носил до четырех колец. В «Батлинз» ему сократили фамилию до Старра, чтобы можно было объявлять соло на ударных как «Star Time». «Rings» само собой превратилось в «Ringo» — в сочетании с односложной фамилией выходило звучнее.

Вернувшись в Ливерпуль, Ринго дома на Адмирал-Гроув отпраздновал двадцать первый день рождения. Пришли все самые известные группы, в том числе Gerry and the Pacemakers, The Big Three, и Силла Блэк. «Битлз» не было. Ринго их не знал. Они жили в другом районе и были просто еще одной группой на неверном пути к успеху.

Гостиная в доме на Адмирал-Гроув была очень маленькой, десять на двенадцать футов, но в нее каким-то чудом набилось шестьдесят человек. За цифру можно ручаться — в конце вечеринки Ринго сфотографировал гостей на куче битого кирпича напротив дома.

Мать Ринго давно знала Силлу Блэк — соседскую девушку, которую, вообще-то, звали Силла Уайт. Почти год та с подружкой по средам заходила к миссис Старки после работы. Элси поила их чаем, а потом Силла делала ей прическу.

Успешные выступления в «Батлинз» открыли группе Рори Сторма дорогу к другим ангажементам. Они прокатились по американским военно-воздушным базам во Франции, однако Ринго говорит, что это был кошмар. «Французы не любят англичан. Ну и я от них был не в восторге».

Дела шли так хорошо, что от первого предложения съездить на гастроли в Гамбург группа Рори отказалась. Потом, правда, все равно поехала, и в «Кайзеркеллере» впервые встретилась с «Битлз». Ринго смутно припоминает, что уже видел их в Ливерпуле: как-то заглянул в клуб «Джакаранда», а они там учили Стю играть на бас-гитаре.

В Гамбурге Ринго болтал с «Битлз» между сетами и заказывал им номера, когда они играли. Потом он уехал в Ливерпуль с Рори, а позже снова появился в Гамбурге, но уже один — аккомпанировал Тони Шеридану. В тот период Ринго всерьез подумывал остаться в Германии. Ему предложили годичный ангажемент — квартиру, машину и тридцать фунтов в неделю. Однако он решил вернуться в Ливерпуль и отыграть с Рори Стормом еще один сезон в «Батлинз». И тут его позвали присоединиться к «Битлз». По телефону Джон сказал, что прическу надо сменить, но бакенбарды разрешил оставить.

На Ринго обрушилось негодование поклонников Пита Беста — его засыпали угрожающими письмами. «Девчонки по Питу с ума сходили. А я был тощим усатым заморышем. Брайану я тоже не понравился. Он считал, у меня нет индивидуальности. И вообще, зачем брать драного кота, когда есть ухоженный?»

Все решили деньги. «Тогда же меня позвали в Kingsize Taylor and the Dominoes. Предложили двадцать фунтов в неделю. „Битлз“ давали двадцать пять, поэтому я выбрал их».

Их пути могли не пересечься — это касается и битлов, и вообще всех в этой жизни. Задолго до того Ринго чуть было не эмигрировал в Соединенные Штаты. Как-то, с одним другом перебирая пластинки, он прочитал на конверте: «Лайтнин Хопкинс из Хьюстона, штат Техас». Они тут же направились к консулу США в Ливерпуле и заявили, что хотят в Хьюстон, штат Техас. Тот сказал, что для этого сначала нужно найти работу. Ринго выбрал работу на заводе. «Мне прислали огромные анкеты, а там сплошь про то, был ли „красным“ датский дог вашего дедушки. Я вообще не врубался. Если бы врубился, точно бы уехал».

Ринго вписался в группу и как личность, и как ударник, и с ним «Битлз» стали безусловными лидерами среди ливерпульских групп. У них был менеджер-джентльмен, с ними наконец вышел на связь Лондон. Но их успех, пусть и местного масштаба, постепенно разрушал старые связи, которыми Ринго очень дорожил.

«В Ливерпуле одно время было столько групп, что мы часто играли только друг для друга. Такой особый свой круг, бит-группы. Ходили в одни и те же места, друг для друга играли. Было здорово. А когда пришли компании звукозаписи и начали подписывать контракты, дружба пошла на убыль. Кто-то пробился, а кто-то нет… Бывало, встретишь знакомого, и он такой: „Всё классно, парень, полный дурдом. Только что записался, но пластинки не будет. Сказали, что я слишком похож на Рэя Чарльза…“ И это разбило наш круг. Люди друг на друга взъелись. Я перестал ходить в старые места. Но те дни в Ливерпуле навсегда мне дороги, на всю жизнь. На мой двадцать первый день рождения пришли все».

«Битлз» всё ждали, когда Джордж Мартин объявит дату их первой записи. Тем временем в Ливерпуле все устаканивалось. Брайан наконец пришел к выводу, что управлять двумя магазинами и бит-группой — это чересчур, о чем отец твердил ему давным-давно. Решив отойти от каждодневного управления магазином на Уайтчепел, Брайан перевел туда Питера Брауна с Грейт-Шарлотт-стрит. Сам он сосредоточился на NEMS Enterprises, но временами заскакивал вниз к Питеру — посмотреть, как идут дела. Это приводило к ссорам — Брайан не терпел ни малейших изменений в его идеально налаженном деле. После одного крупного скандала он даже уволил Питера, потом, правда, взял обратно.

А вот с битлами Брайан никогда не ссорился. Единственный инцидент произошел с Полом. Как-то вечером вся компания заехала за ним, но Пол был в ванной и отказался выходить. «Я крикнул им, что через пару минут выйду, пусть подождут. Выхожу — а они с Брайаном уехали. Ну и пошли вы тогда в жопу, сказал я как последний идиот. Им неохота меня подождать — а мне неохота за ними бегать. И остался дома смотреть телик».

Настоящая причина конфликта была в другом — Пол вбил себе в голову, что пора взбунтоваться. «Я всегда был весь такой рьяный, вечно куда-то рвался, подкатывался к менеджерам, сочинял анонсы. Может, много о себе возомнил, а может, и правда лучше других умел. Короче, я всегда был вот такой».

В результате Пол и Брайан повздорили, но не слишком серьезно. Скоро Пол опять стал весь такой рьяный. «Я сообразил, что только больше лукавлю, если не стараюсь».

Пол с Джоном по-прежнему увлеченно сочиняли песни, одно за другим создавая «оригинальные произведения Леннона — Маккартни». Но Мими оставалась при своем: все это несерьезно. «Ждала, что со дня на день Джон придет домой и скажет, что никакой больше группы нет. Мол, „мне все это до смерти надоело…“ Я последней заметила, как хорошо пошли у них дела. К нам под дверь стали приходить молоденькие девочки — спрашивали Джона. На мой вопрос „зачем?“ отвечали, что просто хотели бы его увидеть. Я этого не понимала. Девочки, совсем молоденькие. Я знала, что у него только одна постоянная подруга, Син».

Летом 1962 года Синтия обнаружила, что беременна. «Я не знала, захочет ли Джон жениться. Не хотела его связывать».

«У меня был легкий шок, — рассказывает Джон. — Но я сказал да. Придется жениться. Я не сопротивлялся».

Они поженились 23 августа 1962 года в ливерпульском бюро записи актов гражданского состояния на Маунт-Плезант. «Я зашел накануне предупредить Мими. Син ждет ребенка, мы завтра женимся, хочешь прийти? А Мими только застонала».

Родителей на свадьбе не было. Судя по описаниям, церемония получилась примерно такая же, как у родителей Джона двадцатью четырьмя годами раньше. Джон, Пол и Джордж явились в черном. «На улице грохотал отбойный молоток, — говорит Джон. — Я вообще не слышал, что говорили. Потом мы пошли через дорогу, съели курицу. Подарков не помню. Это было не в наших правилах. Знатно повеселились».

«Битлз» хотели сохранить свадьбу в тайне от поклонниц, но официантка из «Кэверн» видела, как они выходили из бюро регистрации, и новость просочилась наружу, хотя битлы отнекивались. «Мне казалось, жениться — значит распрощаться с группой: все так говорили. Мы не водили девушек в „Кэверн“ — боялись растерять поклонниц. Чистая комедия, как выяснилось. Но я смущался быть женатым. Хожу такой весь из себя муж. Как будто в разных носках или с незастегнутой ширинкой».

Синтия тоже предпочитала свадьбу не афишировать. «Хватало того, что Джона везде узнавали, вечно за ним бегали. Я не хотела, чтобы то же случилось со мной».

К тому времени число поклонниц стало устрашающим; они упрямо ходили за битлами по пятам и по малейшему поводу поднимали визг. И однако, за пределами Ливерпуля о «Битлз» еще никто не слышал. Группа все ждала, когда же Джордж Мартин, великий лондонский звукорежиссер, вызовет их записываться.

В Ливерпуле все произошло без всякой рекламы. Поклонники открыли «Битлз» самостоятельно.

Среди этих поклонников была и Морин Кокс. Однажды они с подружкой побежали за Ринго по улице — это было вскоре после того, как он присоединился к «Битлз». Ринго как раз выходил из машины. Выдала его седая прядка в волосах. Морин выпросила автограф и записала в тетрадке номер машины Ринго. Морин только что окончила школу и шла на вечерние курсы парикмахеров. «До сих пор помню номер — NWM 466».

Сегодня Морин Кокс — жена Ринго. Но первым она поцеловала Пола, хотя сейчас слегка смущается, вспоминая об этом.

Как-то вечером в «Кэверн» подруга побилась с ней об заклад, что Морин не сможет подойти и поцеловать Пола. «Я сказала: это ты струсишь. А она сказала, что струшу я. И я на слабо́ пробилась к гримерной и, когда Пол вышел, его поцеловала. Подруга от зависти даже разревелась. Но мне больше всех нравился Риччи. Пола я поцеловала просто на спор. Я подождала Риччи и его тоже поцеловала».

Ринго не помнит ни поцелуя Морин, ни подаренного ей автографа. «Тогда это происходило сплошь и рядом — вечно тебя кто-нибудь целует. Сначала брали автографы, потом норовили потрогать, а потом и целовали. Бывало, пробиваешься в гримерную, а тут раз — и тебе на шею вешается девчонка. Я, наверное, подумал, что это не Морин никакая, а просто муха».

Но тремя неделями позже в «Кэверн» он пригласил Морин на танец. Потом повез ее к себе, но пришлось прихватить и подружку. Так продолжалось несколько недель. Морин не говорила подруге, что та мешает: «Я побаивалась».

С тех пор она ходила в «Кэверн» почти каждый вечер, но вскоре поняла, что ей, с ее фанатичным преклонением, до многих фанаток очень далеко. «Они обычно толклись у „Кэверн“ с утра до вечера — вдруг появятся „Битлз“? Выходили с дневного концерта и еще полдня простаивали в очереди на вечерний. Риччи с мальчиками как-то раз проходили мимо в полночь — а поклонники уже занимали очередь на завтра. Ребята купили им пирожков. Просто ошалели от такого.

Целью было протиснуться как можно ближе к первому ряду, чтобы самим увидеть „Битлз“ и себя показать. Я никогда не вставала в очередь раньше чем за два-три часа до открытия „Кэверн“. Боялась. Девчонки ссорились и дрались между собой… Когда открывались двери, стоявшие первыми врывались внутрь, сметая всех на своем пути.

Пока играли группы на разогреве, девчонки сидели в бигуди и джинсах. Но ближе к выходу „Битлз“, если, скажем, девчонки приходили вчетвером, они по очереди ходили в туалет с косметичками — переодевались и красились. И когда появлялись „Битлз“, в зале все как с картинки, словно только что зашли.

Отчасти, видимо, дело в сексе, отчасти в музыке. Вот что их заводило. Девчонки просто умирали, так им хотелось обратить на себя внимание, познакомиться с кем-нибудь из битлов. Или нет — дело во всем, что там творилось. Когда группа выходила, начинался ужас, дикие вопли. Все просто с катушек слетали».

Когда Морин встречалась с Ринго, ей приходилось держаться в сторонке.

«Иначе меня могли просто убить. Остальные девушки были отнюдь не дружелюбные. Запросто воткнули бы мне нож в спину. То, что „Битлз“ не женаты, составляло часть их имиджа, и каждой девчонке чудилось, будто у нее есть шанс. Постоянные подруги битлам не полагались.

Кое-кто, конечно, в итоге прознал. Приходили в парикмахерскую, где я работала. Ну а куда мне было деваться? Надо их стричь. А потом они угрожали: „Еще раз увидишься с Ринго Старром — пеняй на себя!“ Толкали меня на улице, звонили и грозились — дескать, мой брат тебя убьет.

Однажды ребята играли в „Локарно“. Ближе к концу Риччи сказал: иди на улицу, подожди меня в машине, чтоб никто не видел. Я сижу в машине, и тут подходит эта девчонка. Наверное, проследила за мной.

Она спрашивает: „Ты встречаешься с Ринго?“ Я отвечаю: „Нет, что ты. Он просто друг моего брата“. — „Врешь. Я же видела, как ты с ним говорила“. А я забыла стекло в дверце поднять. Оглянуться не успела, а эта девчонка сует руку в окно и расцарапывает мне лицо. Кричит, визжит, поливает меня отборными словами. Ну, думаю, все. Сейчас меня прирежут. Но все-таки успела поднять стекло. А иначе она открыла бы дверцу и убила меня».