Неудивительно, что в Гамбурге у «Битлз» было мало немецких друзей. Большинство добропорядочных горожан обходит стороной квартал Святого Павла, не говоря уж о Рипербане.

Но Клаус Форман и Астрид Кирхгерр там бывали. На «Битлз» они наткнулись по чистой случайности. И стали поклонниками — первыми поклонниками-интеллектуалами. Они увидели в «Битлз» то, что до них никому не удавалось разглядеть.

Клаус родился в Берлине, в семье известного врача. В 1956 году он приехал в Гамбург и поступил в Художественную школу. Учился он на художника по рекламе, но еще занимался фотографией и так познакомился с Астрид, которая стала его подругой.

Астрид происходила из добропорядочной гамбургской семьи среднего класса. Изучала фотографию. К 1960 году они с Клаусом ушли из Художественной школы. Клаус делал рекламные плакаты для местных журналов (Гамбург — крупный издательский центр), Астрид работала ассистентом фотографа.

Они с Клаусом встречались около двух лет, и Клаус переехал в квартиру на верхнем этаже дома, где жила Астрид. Однажды вечером они слегка повздорили. Клаус один пошел в кино.

«Я вышел из дому и решил пройтись. На Гроссе-Фрайхайт услышал дикий рев из какого-то подвала. Я спустился посмотреть. Я в таких клубах раньше не бывал… А там все жестко. Крутые рокеры, с головы до ног одетые в кожу. Но группа на сцене и их грохот меня потрясли. Я тихонько где-то пристроился и стал слушать».

Клаус зашел в клуб «Кайзеркеллер», но на сцене были не «Битлз». Играла группа Рори Сторма с Ринго на ударных. А Клаус нечаянно сел рядом с музыкантами из другой группы клуба. «Я на них пялился — выглядели они ужасно странно. Пиджаки в черно-белую клетку. У самого нелепого — Стю, как потом выяснилось, — волосы зачесаны наверх, ботинки с длинными острыми носами и темные очки. Не настоящие солнечные, а такие темные стекла, которые прикрепляются поверх обычных очков… Они пошли на сцену, и я сообразил, что это вторая группа. Исполнили „Sweet Little Sixteen“, пел Джон. У меня совсем снесло крышу, даже больше, чем от Рори. Я глаз от них не мог отвести… Хотел подойти, заговорить с ними, но не знал как. Меня эти рокеры пугали. Я смущался, был не в своей тарелке. Но просидел там до утра. Все поражался, как они здорово играют, слаженно, мощно и весело. И скачут по сцене все время. Я прикинул — они в таком темпе играли восемь часов подряд».

Вернувшись домой под утро, он рассказал Астрид. Та возмутилась, что Клаус провел ночь в клубе в квартале Святого Павла. Он лепетал, какая там была великолепная группа. Астрид было неинтересно. Идти с Клаусом в клуб она отказалась. На следующий вечер он снова отправился один.

На сей раз он придумал, как познакомиться с музыкантами или хотя бы поздороваться. Клаус прихватил с собой конверт, который оформил для популярного сингла «Walk Don’t Run». Он уже сделал пару таких конвертов, хотя в основном работал с журналами. Решил, что «Битлз» будет любопытно посмотреть.

Он все сидел, постепенно подбирался к ним поближе. Наконец, когда «Битлз» спустились со сцены, чтобы перевести дух, Клаус подошел к Джону, которого счел лидером, и, заговорив с запинками на школьном английском, протянул пластинку.

Это не произвело на Джона ни малейшего впечатления. «Я помню, какой-то парень совал мне конверт от пластинки. Так и не понял, что ему было нужно», — говорит Джон. Он что-то буркнул: мол, художник у них Стю и обложку надо показывать ему. Клаус стал проталкиваться к Стю, но как-то не получилось. Тогда он снова сел, смущенный и напуганный, и опять всю ночь слушал музыку.

На третий вечер ему все-таки удалось вытащить Астрид, как она ни сопротивлялась, и еще с ними пошел Юрген Фолмер, друг Клауса.

«Когда пришли, я сначала испугалась, — говорит Астрид. — Но как увидела этих пятерых, забыла обо всем на свете. Не могу объяснить. Меня зацепило. Самой не верилось… Меня отчасти всегда привлекали „тедди“. Они хорошо смотрелись в кино и на фотографиях. А тут передо мной пятеро „тедди“ — волосы наверх, длинные бакенбарды. Я сидела разинув рот, шевельнуться не могла… Атмосфера там была устрашающая. Типичная публика с Рипербана. Сломанные носы, „тедди“ — в общем, полный набор. Мы их называем Schlägers. Забияки, взаправду крутые».

Астрид и Клаус превозносили «Битлз», и в клуб повалили другие студенты. Они завели себе отдельные столики, заняли часть подвала. Такая публика, более изысканная и модная, постепенно подействовала на атмосферу «Кайзеркеллера», а затем стала ее диктовать.

Рокеры по-прежнему приходили, но уже были не в большинстве. «Теперь хозяевами были мы, — говорит Клаус. — С рокерами мы не враждовали. Я даже кое с кем из них подружился, хотя раньше с такими людьми не сталкивался… Там были забавные девчонки-рокерши, никогда таких не видел. Носили короткие широкие юбки поверх нижних, которые были так накрахмалены, что стояли колом. Когда девчонки танцевали, походили на грибы».

Почти все свободное время «Битлз» проводили теперь с Клаусом, Астрид и их друзьями. Битлы не говорили по-немецки, но некоторые студенты немного понимали по-английски.

«Неожиданно мы оказались среди художников, — говорит Джордж. — Все сплошь экзистенциалисты». «Они были потрясающие, — говорит Пол. — Разительно отличались от обычных немцев. И обожали Стю — как он изображал этакого Джеймса Дина». «Я их называл „экзисты“, — говорит Джон. — Первые немцы, с которыми мне захотелось поговорить».

«Джон говорил с акцентом — я его не понимал, — говорит Клаус. — Зато Джордж разговаривал медленно, и мы всё разбирали. Он очень был смешной. Уши торчат, затылок стриженый, а сверху шевелюра».

За неделю Астрид не пропустила ни одного выступления и наконец, набравшись храбрости, попросила разрешения их фотографировать. «Мы хорошо ладили, и я перестала их бояться. Увидела, что рокеры с Рипербана их просто обожают. В огонь и воду за них готовы». Астрид наскребла несколько английских слов и выпалила свою просьбу. «Я поняла, что они не против, хотя Джон отпустил несколько насмешливых замечаний. Он всегда говорил гадости про „фрицев“, прямо людям в лицо. Мне, правда, ничего такого не высказывал. И к тому же я все равно чувствовала, что на самом деле он совсем другой».

Вообще-то, ее не очень интересовало, что скажет Джон. Она хотела поближе узнать Стю. «Я в него влюбилась с первого взгляда. Честное слово. Не слащавые слюни и сопли, ничего такого. По правде его полюбила».

Они договорились встретиться назавтра на Рипербане. Астрид отвела их на ярмарку по соседству и поснимала там, а потом пригласила к себе на чай. Пит Бест не пошел. «Не то чтобы я был против тусовок — мне просто надо было новую кожу для барабанов купить, у меня накануне лопнула». Остальные четверо приняли приглашение. Астрид напоила их чаем — они были очень довольны. Они впервые оказались в немецком доме.

Комната была темна и таинственна. Освоившись с темнотой, начинаешь замечать, что в интерьере только два цвета — черный и белый. Буквально всё — стены, ковры, мебель — либо черное, либо белое. Вдоль стен, по потолку, повсюду росли деревья. Окно занавешено, горят свечи. Одна стена задрапирована черной тканью. Кто-то из них заглянул под нее — и увидел свое отражение в зеркале. «В тот период я увлекалась Жаном Кокто», — поясняет Астрид.

Еда была гораздо прозаичнее — бутерброды с ветчиной. «Ты смотри-ка, — сказал Джордж. — Бутики с ветчиной! Я и не знал, что немцы тоже их едят». Сразу ясно, как много Джордж узнал о жизни в Германии, по двенадцать часов не вылезая из «Кайзеркеллера». Позже Астрид отвезла их на своей машине в клуб к вечернему выступлению.

Астрид не расставалась с камерой и все время их фотографировала. Это были первые профессиональные снимки группы, и долгие годы они остаются непревзойденными. Умело используя освещение, она фотографировала их наполовину в тени. Этот прием — наполовину затененное лицо, — хоть и не новый, еще многие годы использовался и копировался другими фотографами. Астрид первой открыла фотогеничность битлов — качество, которое впоследствии оказалось бесценным.

Астрид возила их по окрестностям Гамбурга, в поисках необычных ракурсов снимала то у доков, то на фоне заброшенной железнодорожной колеи. Эти фотографии сильно выигрывают, если качественно напечатаны на хорошей бумаге, но даже в газете видны их неординарность и драматизм. «Отличные снимки, — говорит Пол. — Никто нас не фотографировал лучше Астрид».

На первых съемках Астрид все пыталась поговорить со Стю, объяснить ему, что она хочет поснимать его отдельно. Но никак не удавалось донести до него эту мысль. Он не говорил по-немецки. Астрид не говорила по-английски. Поэтому она заставила Клауса заняться с ней английским. «Он чуть не рехнулся, пытаясь мне объяснить. Я очень плохо училась».

После первого визита битлы стали бывать у нее почти каждый вечер, и отношения Астрид и Стю постепенно налаживались. Затем Стю стал приходить один; они сидели на черной кровати и разговаривали, подглядывая в немецко-английский словарь.

«После Стю мне больше других нравились Джон и Джордж. А потом Пит Бест. Он мне очень нравился, но он сильно стеснялся. Иногда он бывал ужасно смешной, но мы мало общались. Уже тогда все о нем как-то забывали. Он, вообще-то, держался особняком.

А вот с Полом мне было трудно. Он всегда был такой дружелюбный. Поклонники его любили больше всех. Он разговаривал со сцены, объявлял номера, раздавал автографы. Многие фанаты считали его лидером группы. Но лидером был, конечно, Джон. Он был самый сильный. Не физически, а как личность.

А Стю был самый умный. По-моему, они все это понимали. Джон точно понимал.

А Джордж — ну, мы никогда не обсуждали, насколько он умен. Знали, что он не глуп, но он был просто милый такой ребенок. Очень славный, открытый. Вот, к примеру, бутики с ветчиной его восхищали. У него была масса поклонников. Юрген сделал плакат: „Я люблю Джорджа“. Один из первых, кто такие вещи делал.

С Джорджем мы подружились мигом. Он никогда не встречал таких, как я, и этого не скрывал, и это было так открыто и мило. Ему же было всего семнадцать. А тут я — он первый раз встретил интеллектуалку, которая водит машину, носит кожаные пиджаки и работает фотографом. Естественно, он мной заинтересовался. Не то чтобы он мне романтически нравился. Не тот случай. Я была старше на пять лет, с ним можно было говорить прямо. Мы прекрасно ладили».

В ноябре 1960-го, всего через два месяца после знакомства, Стю и Астрид обручились. Помолвочные кольца купили в складчину, каждому по кольцу, как принято у немцев. А потом поехали вдоль Эльбы на машине Астрид. «Мы решили пожениться, как только научились объясняться друг с другом».

Стю было девятнадцать, он был немногим старше Джорджа, однако гораздо взрослее и развитее. В отличие от Джона, который живопись забросил, Стю по-прежнему страстно ею интересовался — и так же страстно относился к группе. Как-то раз он прямо на сцене подрался с Полом. Стю был ниже ростом и слабее, но гнев придал ему силы. «В гневе он впадал в натуральную истерику», — вспоминает Астрид. Ссора вышла из-за Астрид — Пол что-то про нее сказал, но деталей никто не помнит.

Натянутые отношения между Полом и Стю, вся эта мелочная грызня и ревность легко объяснимы. В некотором роде оба они боролись за внимание Джона. Пока не появился Стю, оно два года безраздельно принадлежало Полу. Безусловно, Стю был очень одаренным, взрослее, просвещеннее. Даже Майкл Маккартни вспоминает, что еще в Ливерпуле Пол относился к Стю ревниво.

А вот дружбу пятерых ливерпульских «тедди» с гамбургскими студентами объяснить сложнее. Эти последние были очень модными в рассуждении как одежды, так и склада ума. Клаус и Юрген начесывали волосы на лоб — на французский манер, как это тогда называлось. Однако битлы излучали жесткую, естественную, необузданную витальность, и это привлекало интеллектуалов.

Всем битлам «экзисты» придумали прозвища: Джона звали Баки, Джорджа — Красавчиком, Пола — Малышом. Название «Битлз» забавляло немцев с первого дня. Они произносили его как «пидлс». По-немецки это детская непристойность — означает «пиписька».

«Битлз» обзавелись двумя когортами приверженцев — рокерами и «экзистами». По просьбам поклонников первоначальный полуторамесячный контракт неоднократно продлевался. Приближалось Рождество — битлы пробыли в Гамбурге почти пять месяцев. Они плели интриги, пытаясь попасть в клуб «Топ Тен», который был больше и лучше. Сообразив, какой успех снизошел на них в «Кайзеркеллере», они захотели пробиться в клуб рангом повыше.

Они попросились на прослушивание к Петеру Экхорну, управляющему клубом «Топ Тен». «Мне они понравились, я предложил им контракт». И тут Джорджу велели покинуть Германию.

«Во всех клубах, — говорит Джордж, — каждый вечер зачитывали предупреждение: мол, все, кому нет восемнадцати, немедленно вон. В конце концов до кого-то дошло, что мне семнадцать лет и у меня нет ни вида на жительство, ни разрешения на работу. Пришлось уехать. Возвращался домой один. Ужас как было тоскливо».

Астрид и Стю отвезли его на вокзал, купили билет и помогли сесть в поезд. «Он стоял совсем растерянный, — говорит Астрид. — Бедный маленький Джордж. Я ему дала большой пакет с конфетами и яблоками. А он обхватил нас, хотя они все обычно не выставляли чувства напоказ».

Остальные четверо перебрались в «Топ Тен», но успели выступить всего раз, как на них свалилось новое несчастье.

«Мы с Полом уходили из „Бэмби“, — говорит Пит. — Джон и Стю уже перенесли вещи в „Топ Тен“. Мы зажгли свет, чтоб все видно было, и, кажется, что-то подожгли. Ничего страшного не произошло, но нас три часа продержали в полиции, а потом решили депортировать». В Гамбурге задержались только Джон и Стю.

«Где-то день спустя ко мне пришел Джон, — рассказывает Астрид. — Сказал, что тоже возвращается в Ливерпуль: его лишили разрешения на работу. Мол, он продал кое-какую одежду, чтобы купить обратный билет».

«Ужас был, — вспоминает Джон, — одному уезжать домой. Я тащил на спине усилок и до смерти боялся, что его у меня сопрут. Я за него не заплатил. Я был уверен, что Англию даже не найду».

В конце концов Стю тоже велели покинуть страну. Причины их депортации — помимо несовершеннолетия Джорджа — по сей день неясны. Может, свою роль сыграла вражда клубов.

С комфортом домой вернулся только Стю. В Ливерпуль он прилетел на самолете. У него случился тонзиллит; Астрид боялась, что в долгой дороге по суше и по морю станет хуже, и купила ему билет.

Остальные притащились в Ливерпуль своим ходом. Самый удачный период их карьеры завершился убожеством и крахом.

Они возвращались домой парами и поодиночке, без денег и в лохмотьях, подавленные и деморализованные. Некоторое время друг с другом не общались и не виделись. Они даже не были уверены, соберутся ли «Битлз» вновь.