Это был двенадцатый день рождения Петры. На столе стояли три открытки: одна от папы, одна от Зофии, его подружки, и одна от Тины. В рюкзаке лежала открытка от Мэнди, новенькой из школы, но Петра еще не доставала ее из конверта. Перевалило за пять часов. Она гладила рубашку для папы. Из спальни слышалось, как тот подпевал радио. Тем вечером он забирал в аэропорту пассажира и хотел хорошо выглядеть. Петра проверила, чтобы утюг не был слишком горячим. Отец был привередливым в плане одежды. На двери висел самый лучший пиджак, все еще укрытый пакетом из химчистки. Петра забрала его по дороге из школы.

Она уже оторвала из внутреннего кармана ярлычок химчистки, но пакет оставила, потому что папе так нравилось.

Телефон пиликнул. Она достала его из кармана. Пришло сообщение от Зофии.

Она улыбнулась. Зофия всегда использовала польские слова. «Kochanie» означало «дорогая» или «детка». Зофия была очень ласковой.

Петра выключила утюг. В заднем кармане ее брюк лежало сорок фунтов – подарок от папы. Еще она с нетерпением ждала подарков от Тины и Зофии. Тина сказала, что ее мама, миссис Пойнтер, тоже подготовила для нее небольшой сюрприз. Петра пойдет к ним на ужин и останется с ночевкой, как только переоденется.

В гостиную вошел отец в черных брюках и белой майке. Он подпевал песне, которая все еще играла из его спальни. Поднял кулаки к груди и задвигал ими в такт. Затем закрыл глаза и стал пританцовывать, будто находился на дискотеке. Петра покачала головой. Он обладал хорошим чувством ритма – тут не поспоришь, но его движения были ужасно старомодными.

Песня закончилась, и он открыл глаза. Продел новый кожаный ремень в шлевки брюк, и Петра протянула ему отутюженную, еще теплую рубашку. Отец засунул руки в рукава и начал застегиваться. Все это время он что-то напевал. Девочка сняла со спинки дивана галстук и передала ему.

– Умница, Петра, – похвалил он, забрал его и накинул на шею. – Хочешь, подвезу к подруге? Могу поехать той дорогой.

Девочка покачала головой, пока он сосредоточенно завязывал галстук, узел оставил ослабленным, как делали многие ребята в школе. Затем надел пиджак и отряхнулся.

– Как выгляжу? – спросил он.

– Хорошо. Кого забираешь?

– Нового клиента, мистера Константина. Неофициально, так что без налогов. Знакомый порекомендовал меня ему. Я встречаю клиента в Хитроу, а потом он хочет, чтобы я повозил его по некоторым местам Уэст-Энда.

– Как шофер?

– Типа того. Это может стать постоянным заработком. На банковском счету появится немного наличных. Все лучше, чем день ото дня просто возить людей в больницу! У тебя все будет нормально? У подруги? Я до утра.

– Конечно.

Он взял со стола телефон.

– Послушай.

Зазвучал рингтон – заставка к телевизионной программе. Петра улыбнулась. Папа всегда устанавливал новые рингтоны и давал ей послушать.

– Крутой, правда?

– Ничего так, – ответила она, закатывая глаза. Никто больше не говорил «крутой».

Он убрал телефон в карман пиджака и уже был готов уйти. Но вдруг замешкался и повернулся к Петре:

– У нас же все хорошо? У тебя и меня? После того вечера. Никаких обид?

Петра нахмурилась. Посмотрела на гладильную доску. Чехол растянулся, и в некоторых местах проглядывал тонкий поролон. Им давно пора было купить новую, но руки все как-то не доходили.

– Я выпил лишнего. Ты же это знаешь, правда? Был не в себе.

Петра посмотрела на предплечье. Кожу прикрывал рукав блузки. Когда она подняла глаза, отец поймал ее взгляд. Он как будто ждал от нее каких-то слов.

– Я знаю, – ответила она. – Понимаю.

Он подошел к ней, приобнял за плечи и поцеловал в макушку. Она уловила запах лосьона после бритья и ощутила тепло его тела.

– Ты меня понимаешь, Петра. Знаешь, что я не хотел навредить.

– Да.

– Ты моя самая лучшая девочка.

Из радио в его спальне заиграл музыкальный трек, и он отпустил ее. Закрыл глаза и начал отступать назад, пританцовывая и двигая кулаками в такт.

– Тебе пора, – сказала Петра. – Можешь опоздать.

– Бегу-бегу! Ты права. Увидимся, дорогая!

Когда входная дверь закрылась, девочка расслабилась. Музыка все еще играла в папиной спальне, поэтому она пошла туда и выключила радио. По его комнате словно пронесся ураган, одежда валялась на кровати, ботинки под углом на полу возле кроссовок. Она поцокала. Ему нравился порядок. Девочка подняла одежду и убрала в корзину для белья. Затем поставила обувь вдоль края шкафа. Разгладила одеяло и подошла к окну. Подняла руку, чтобы задернуть занавеску. Манжета блузки сползла вниз, и она увидела синяк – темно-синее пятно, которое медленно становилось желто-коричневым. По крайней мере, запястье уже не болело.

Он не хотел причинить ей боль. Просто вспылил.

Она закрыла дверь в его спальню и почувствовала, как поднимается настроение. Ее ждала ночевка у подруги.

По дороге к дому Тины Петра думала о «Красных розах». Их выступление прошло не так гладко, как хотелось. Новенькая в их школе, Мэнди, действовала ей на нервы, постоянно околачивалась рядом. Она вежливо сказала, что не примет ее в группу, и Мэнди ответила, что все понимает, но Петра видела, с какой завистью та смотрела на них во время репетиций. «Красные розы» – идея Петры. Она решила, что они с подругой создадут группу. Они пели на вечеринке в честь дня рождения мамы Тины. Надели черные легинсы и красные футболки, повязали на головы ленты с шелковыми розами.

Накрасили губы ярко-красной помадой и пели хиты под караоке.

Однажды они смогут поехать на одно из шоу талантов.

В школе они не использовали караоке, просто тренировались в пении, танцевальных движениях и придумывали костюмы для выступлений. Они хотели попроситься у мисс Пирс выступить на ежегодном собрании, но только если будут знать тексты назубок и поставят танец. Поскольку Мэнди теперь зависала с ними, то играла роль зрителей. Как-нибудь они точно снимут короткий видеоролик для Ютюба.

Петра свернула на Принсесс-стрит. Было еще светло, и возле газетного киоска болтались ребята в школьной форме. Она отвернулась, проходя мимо них, и перешла дорогу к повороту на улицу Тины. Снова вспомнила Мэнди и вздохнула. Она не испытывала к ней неприязни, но было странно, что в их компании появился кто-то еще. Мамы Мэнди и Тины сдружились, поэтому девочки не могли ее игнорировать. Но Петра с Тиной были лучшими подругами, сколько она себя помнила. Они всегда играли только вдвоем. А теперь появилась Мэнди, и Петра заволновалась.

Но сегодня они буду с Тиной.

Девочка приближалась к пятьдесят третьему дому на Принсесс-стрит. Когда Петра была одна, она частенько притормаживала у забора и смотрела на дом. Это место притягивало ее последние месяцы, с того самого дня, как папа подъехал сюда, чтобы доставить пакет. Она осталась ждать в машине, он вошел в калитку и вышел через несколько минут. Петра остановилась и внимательно посмотрела на дом. Он был больше и старше других домов на этой улице и буквально разваливался. Стены потрескались и пооткололись, деревянные рамы обветшали, краска слезала, как кожа. Угол входной двери из твердой древесины как будто кто-то обгрыз. Желоб крыши свисал под наклоном, и когда шел дождь, с него лился поток воды.

Дом вышел из строя. Будь он машиной, его бы свезли на свалку.

Владельца никто никогда не видел. Но папа рассказывал ей о нем. Его звали мистер Мерчант. Папа знал это, потому что иногда выполнял для него поручения. Мистер Мерчант жил затворником, никогда не выходил из дома. Он был худым, ноги как палки. И едва мог подняться с кресла, чтобы открыть дверь. Папа сказал, что он жил в комнате в передней части дома. Остальное пространство не использовалось. Паутина заняла каждую комнату, и при внимательном рассмотрении можно было заметить бегающих за плинтусом мышей.

Но это еще не самое худшее, как уверял папа. Иногда сверху слышался стук, хотя мистер Мерчант явно жил один. По словам отца, он разок-другой улавливал какие-то движения в коридоре. Однажды вечером, отдав мистеру Мерчанту покупки, он поднялся, чтобы проверить, не вломился ли кто в дом, и почувствовал, как что-то коснулось его шеи. Он сказал, что тогда его тело прошиб озноб.

Петра вздрогнула от этого воспоминания.

Она показала Мэнди этот дом пару дней назад, когда они возвращались домой из школы. Новенькая сказала: «Вот это помойка!» Петру это оскорбило. Вот в чем проблема с друзьями. Их мнение не всегда совпадает с твоим. Тина знала, что Петра интересуется этим домом, поэтому поддерживала разговор. Тина понимала Петру. Однажды Петра сказала, что они проберутся вдвоем (без Мэнди) в этот дом, чтобы осмотреться. Тина скривила лицо после этих слов, но Петра и бровью не повела. Она всегда умела убедить подругу делать то, чего хочет.

Позже тем вечером, после просмотра записей «X-Фактора», после пиццы, чипсов и мороженого, она предложила Тине стать сестрами по крови. Та сразу же согласилась. Петра торжественно объяснила, что Мэнди не должна об этом знать. Тина поклялась и скрестила пальцы на обеих руках. Когда настало время ложиться спать, Петра пронесла в спальню кухонный нож. И как только в доме все стихло и не осталось сомнений, что мама Тины заснула, она достала его из-под подушки и порезала большой палец.

– Ого! – громко заявила Тина, на ее лице отразился шок.

Из пореза выступила кровь, и Петра тихонько застонала, но все же подняла большой палец, игнорируя жгучую боль.

– Твоя очередь, – прошептала она Тине и передала нож.

Та с нездоровым цветом лица быстро замотала головой.

– Всего лишь крошечный надрез.

– Не знаю… мама будет…

Петра схватила Тину за большой палец и поднесла кончик ножа к коже. Девочка крепко закрыла глаза и сжала зубы. Петра на мгновение замешкалась. Себе сделать легко, кому-то другому – в разы сложнее. Особенно когда Тина тянула руку к себе. Она посмотрела на свой палец, с которого кровь капала на футболку. И быстро надавила кончиком ножа на мягкую подушечку большого пальца подруги.

– Ауч!

Тина открыла глаза и увидела кровь.

– Быстро!

Петра соединила их пальцы и другой рукой крепко сжала вместе.

– Чтобы кровь смешалась, – объяснила она Тине, которой явно было дурно.

– Теперь мы сестры по крови? – спросила напуганная подруга.

– Навсегда, – ответила Петра.

Тина посмотрела на предплечье Петры. На синяк – темное облако на ее коже.

– Обо что-то стукнулась, – сказала она, все еще сжимая большие пальцы.

Тина отвела взгляд. Она и прежде видела синяки.

На следующий день Петра вернулась домой после двух. Открыв дверь, она увидела на столике папины ключи. Но вокруг было тихо, не слышно ни радио, ни телевизора. Он лег спать. Его пиджак висел на спинке дивана в гостиной, на кофейном столике стояли чашка и тарелка. Дверь в его спальню была закрыта, и оттуда доносился храп.

Петра скинула рюкзак и пошла на кухню. На стойке лежала записка от папы.

Папа называл свою подружку Софией. И Зофия считала это забавным. Англичанам легче говорить «София». Но Петре нравилось польское имя: Зофия Банах. Из Варшавы. Завибрировал телефон, и она достала его из кармана. Пришла эсэмэска. Похоже, Зофия каким-то образом почувствовала, что Петра думала о ней. Она открыла сообщение.

«Moja mała róża» на польском означало «моя маленькая роза». Зофия стала называть ее так после того, как Петра рассказала об их дуэте «Красные розы».

Она улыбнулась.

Ее папа тоже часто улыбался, когда только начал встречаться с Зофией. Но сейчас он то и дело куксился, а иногда и злился на нее. Зофия словно этого не замечала. Петра видела, как она, что-то напевая, заваривает папе чай, а потом как тот закатывает глаза в ответ на ее слова. Это не могло не огорчать.

Петра нахмурилась и потерла запястье, которое снова заныло. А затем попыталась выкинуть мрачные мысли из головы. У нее день рождения. Ее ждет китайская еда и подарок от Зофии.

Зофия мыла тарелки, а Петра вытирала. Папа смотрел в гостиной футбол. На кухонной стойке стояла куча серебристых коробок из-под китайской еды. На спинке стула висела красная сорочка, которую Зофия подарила Петре. Она была того же цвета, как и вся одежда для «Красных роз». В центре стола лежала открытка от Зофии. Розовая, с блестками.

Из гостиной доносились громкие возгласы. Все как в обычный семейный вечер. Петра представила себе Тину на кухне, как она вытирает тарелки для мамы. Папы конечно же не было рядом, он жил в Южном Лондоне с визажисткой, с которой съехался несколько месяцев назад. Жизнь Тины всегда казалась более нормальной, чем жизнь Петры. Она на секунду задумалась о Мэнди. Та жила с мамой и папой, так что из них троих она была самой нормальной.

Петра пожевала губу. Ей не нравилось сравнивать свою жизнь с другими. И она не сравнивала, пока к ним не привязалась Мэнди. Она всегда одевалась с иголочки, волосы аккуратно причесаны и перевязаны лентами. Петра могла поспорить, что ей даже чистили туфли. Она всегда выполняла домашнее задание, в ее рюкзаке лежали упаковки с маркерами, а на книгах были шикарные обложки.

– Что случилось, anioł? – спросила Зофия, касаясь пластыря на большом пальце Петры.

«Anioł» – на польском «ангел».

– Порезалась бумагой.

Зофия нахмурилась, не веря ей. Они смотрели друг другу в глаза – Зофия была невысокой, чуть выше Петры. Она все время носила каблуки, расправляла плечи и вытягивала шею. Рыжие волосы зачастую убирала в хвостик или пучок, чтобы добавить несколько сантиметров роста. В том, что Петра могла смотреть прямо в глаза Зофии, было и хорошее: она словно стала ее подругой, а не случайной девушкой папы.

– Как дела в школе?

– Нормально.

– И у Тины все хорошо?

– Да. Но к нам привязалась одна девочка, которая меня немного напрягает.

– Вдвоем хорошо. А втроем плохо? Слишком много ссор. У моей сестры, Клары, была одна лучшая подруга. И много просто хороших знакомых. Но с двумя лучшими подругами могут возникнуть проблемы.

Петра не понимала, как на это ответить. Она знала, что сестра Зофии умерла от лейкемии в двенадцатилетнем возрасте. Это случилось пару лет назад, и Зофия часто о ней говорила. Когда ее имя всплывало в разговоре, всегда возникала неловкость. Петра не чувствовала, отвечать ей или отмалчиваться на случай, если Зофия расстроилась. Сегодня она чуть не задала вопрос. «Какой была лучшая подруга Клары?» – хотелось спросить ей, а потом, возможно, сравнить со своей лучшей подругой, Тиной. Но задумалась о том, что Тина жила ближе к Мэнди, чем к ней. В груди поднялась тревога, и она моментально забыла о Кларе.

Зофия вытерла руки о полотенце, и взгляд девочки упал на ее ногти. Сегодня они были желтыми с крохотными розовыми звездочками. Зофия работала в маникюрном салоне вместе со своей подругой Марией. Они всегда тренировались друг на друге. Зофия заметила ее взгляд.

– Я тебе говорила, что Мария возвращается в Польшу? Ее парень сделал ей предложение.

– Ух ты.

– Он уже три раза делал предложение. Я сказала ей бросить его, но она влюблена! Нельзя переубедить влюбленного человека.

– Ты будешь по ней скучать.

– К счастью, у меня есть ты. Ты будешь моей подругой. Не хочешь пройтись по магазинам? Я куплю тебе новые джинсы. Эти уже маловаты. Наверняка старые.

Петра посмотрела на джинсы. Они и правда были старыми, коленки почти стерлись, а молния заедала. Девочка из них выросла, штанины были коротковаты, но ее громоздкие кроссовки отлично это скрывали.

– И может быть, джемпер.

– Здорово. Когда? – спросила Петра.

– У меня в пятницу зарплата. Встретимся в половине шестого у станции Энджел и пойдем по магазинам.

Зофия сложила полотенце в аккуратный прямоугольник. Затем пошла в гостиную, и Петра услышала папин голос. Они разговаривали тихо, папа немного резко, а Зофия мягко. Девочка не могла понять, все ли у них в порядке. Они ужинали в тишине, а папа постоянно смотрел на свой телефон. Отношения сложно понять.

Зофия впервые появилась у них после Пасхи. Она пару раз приходила в гости, а однажды утром с сонным видом вышла из папиной спальни в его рубашке. Следуя ее инструкциям, Петра приготовила ей чай по вкусу: черный, две ложки сахара, пакетик оставить в чашке. Папа вышел из спальни в одних только джинсах и с обнаженным торсом. Он улыбался, и Петра смутилась. Сквозь его белую кожу четко прослеживались очертания ребер. Зофия сказала что-то непонятное на польском. Папа засмеялся, но посмотрел на Петру и развел руками.

Сначала Петра успевала только поздороваться и попрощаться с Зофией. Затем несколько раз выходила с ними погулять: в Торп-парк, Саутенд и Лондонский зоопарк. В завершение они всегда шли в «Макдоналдс», и это было весело, но Петра ощущала себя не в своей тарелке, будто подыгрывала, пыталась быть хорошей дочкой. Когда Зофия спросила папу, можно ли им с Петрой пройтись по магазинам, тот пожал плечами и ответил: «Я не против». И тогда они начали сближаться.

Они побывали во множестве торговых центров: «Нагс Хед», «Энджел», «Камден», «Спиталфилдс» и «Уолтемстоу маркет». Зофии нравилось копаться в комиссионных магазинах, но Петре она всегда покупала что-то новенькое: топ, легинсы или юбку. Петра брала ее под ручку, пока они прогуливались по магазинам. На самом деле они не искали ничего конкретного, просто так появлялось больше времени на разговоры. Зофия рассказывала о своей жизни в Польше и о семье, с которой она не ладила. О друзьях, работах, двух котах, которых оставила у подруги перед отъездом в Англию. И о сестре Кларе, по которой скучала каждый день. Проводя пальцами по какому-нибудь фарфору или рассматривая стеклянную посуду, Зофия делилась с девочкой историей своей жизни.

Когда после Петра возвращалась домой, то кое-что рассказывала папе. «Ты знал, что Зофия училась в монастыре?» Тот бормотал что-то в ответ, но она знала, что он не слушал. Зофия интересовалась жизнью Петры. Девочка рассказывала ей обо всем, что связано с Тиной, а еще о тех годах, когда была жива бабушка. Потом настали летние каникулы перед переходом в среднюю школу. Тина часто уезжала с мамой, поэтому у Петры было полно свободного времени. Она приходила в маникюрный салон, приводила в порядок оборудование и подметала пол. За это ей бесплатно красили ногти. Во время работы Мария расспрашивала ее о папе, а потом говорила что-то Зофии по-польски.

Девочка пару раз оставалась у Зофии, спала в ее кровати, в то время как та устраивалась рядом на раскладушке. Она знакомилась с разными людьми, в основном с приезжими из Польши, которые останавливались в доме Зофии, пока не подыщут местечко получше. Петра бывала в квартире Марии и видела ее парня, который тоже был из Польши и работал на стройке. Иногда, сидя дома и наблюдая за тем, как папа собирается на свидание, она совсем забывала, что это один и тот же человек, будто Зофия была кем-то другим. Петра воспринимала женщину как свою подругу и никак не связывала ее с отцом.

В гостиной выключился телевизор, и через минуту на кухню вошел папа. Хлопнула дверь в ванную, и Петра догадалась, что Зофия пошла в туалет.

– Отвезу Соф домой. С тобой все будет в порядке? – спросил он.

– Конечно, – ответила Петра.

Папа снова принарядился. Надел брюки, чистую рубашку и галстук.

– Я сегодня работаю на мистера Константина. Того мужчину, что забирал в аэропорту. Всего одна поездка – и домой. Я не мог отказаться, деньги хорошие. Меня не будет всю ночь. Я возьму с собой телефон, но ты же справишься одна, да? Никому не открывай дверь.

– Со мной все будет в порядке.

– Я не скажу Соф, что ты останешься одна, она слишком беспокоится. А ты теперь большая девочка. Она этого не понимает. Не звони ей. Она делает из мухи слона. Появятся проблемы, звони мне.

Открылась дверь в ванную, и Петра услышала, как Зофия напевает мелодию. Она вошла на кухню и проплыла мимо папы.

– Хорошо провела день рождения? – спросила Зофия, обнимая на прощание.

– Пойдем, у меня нет на это времени, – сказал папа, открывая входную дверь.

Зофия пробормотала что-то по-польски. Затем взяла со спинки стула пальто и помахала. Когда она дошла до двери, Петра услышала папин голос, резкий, как иголка, протыкающая пузырь:

– Отстань от нее, Соф, ты не отпускаешь ее ни на шаг, черт возьми.

И входная дверь захлопнулась. Петра вздохнула. Они вели себя так уже какое-то время. Папа, как собака, лаял на Зофию. Но та не лезла в бутылку, просто мило улыбалась и, казалось, мирилась с его настроением. Сколько еще это продлится? Петра видела, как ему надоедали его предыдущие подружки.

Она прибралась на кухне, вынесла мусор. Заперла входную дверь и увидела, что на часах всего без двадцати восемь. Перед ней простирался целый вечер. Она могла позвонить Тине и узнать, чем та занимается, но ей еще нужно было выполнить домашнее задание. После этого она зарисовала наряды для «Красных роз» и выписала несколько песен, которые они могли заучить.

После десяти она начала готовиться ко сну. Сложила книги и погладила юбку для школы. В блокноте красовались наряды, которые они с Тиной могли надеть на выступление группы. Она нарисовала девочек с худыми фигурами и ощутила вину, глядя на них. Но так Мэнди, по крайней мере, поймет, что никогда не сможет носить подобную одежду, а это вполне неплохая причина, почему она не присоединится к группе. Просто на случай, если она спросит.

Петра легла на нерасправленную кровать.

Интересно, какие у Мэнди родители. Она представляла себе ее маму домохозяйкой с небольшим избыточным весом. Вероятно, женщина о ней заботилась, потому что Мэнди постоянно говорила: «Мама говорит так, мама хочет, чтобы я пришла домой пораньше, мама волнуется…» Петра знала, что ее папа работает в строительной компании. И однажды, когда они втроем возвращались из школы, видела, как он выходит от доктора и машет Мэнди. Возможно, тогда за стойкой стояла мама Тины и вежливым голосом администратора сказала: «Здравствуйте, мистер Кристал. У вас назначено?»

Петра подумала о своей маме. Она умерла, когда ей было два года. Девочка взбила подушку, затем снова легла и пожевала уголок губы. Она не помнила ее как человека, видела только на фотографиях, что дала ей бабушка. Ее звали Меган. Она поехала на Оксфорд-стрит, чтобы купить наряд на свадьбу друзей, и ее сбила машина. Когда Петре исполнилось десять, бабушка отвезла ее на метро и показала место, где это произошло. Посреди дороги, возле магазина «Маркс-энд-Спенсер» и Мраморной арки, расположился обелиск. На этом крошечном островке останавливались пешеходы, чтобы перейти дорогу. В тот день, когда мама отправилась за покупками, машин было много. Она стояла самой первой в толпе людей, ожидающих, когда можно перейти дорогу, как вдруг машина проскочила на красный и, потеряв управление, сбила ее по касательной. Петра сначала не понимала, что это значит. Оказалось, мама перелетела через дорогу и упала прямо возле тротуара. Голова ударилась о бордюр. Приземлись она в другом месте, могла бы выжить, как сказала бабушка.

Петра стояла перед обелиском, а бабушка громко рыдала. Держа ее за руку, Петра чувствовала, как сотрясалось тело старушки. Она крепко держалась за нее и не смотрела в глаза прохожим, которые растерянно проходили мимо. В тот день Петра не плакала, но год спустя, когда умерла бабушка, рыдала, пока не заплыли глаза, а лицо стало алым.

Девочка вдруг услышала шум и села. Он доносился снаружи. Папа вернулся? Так рано? Она вышла в коридор и посмотрела в окно на освещенную террасу. На улице виднелась фигура – и похоже, уже некоторое время была там. Затем раздался возглас, мужской голос выругался, и раздался звонок.

Она прошла по коридору и нырнула на кухню. Свет был выключен, поэтому она отодвинула занавеску. На террасе стоял мужчина. Петра никогда его прежде не видела. Высокий, волосы длинные. Одет в клетчатую рубашку, но без куртки, будто ненадолго выскочил из машины. Он наклонился к двери и закричал:

– Джейсон! Джейс! Ты там? Мне нужно с тобой поговорить. Джейсон!

А потом замолчал, отошел на пару шагов и прислонился к стене террасы, спрятав руки за спину. Петра задалась вопросом, как долго он тут будет стоять? Может, до возвращения папы? Похоже на то. Но внезапно он оттолкнулся от стены, последний раз стукнул кулаком по двери и ушел.

Петра еще долго стояла у кухонного окна на случай, если он вернется. Она подумывала позвонить папе, но решила этого не делать. И просто написала записку.

А затем пошла спать.

Была пятница. На улице лил дождь, и девочки прятались в столовой, как и многие другие ученики. Стол, за которым они сидели, был липким, в воздухе витал запах еды. Из кухни доносился грохот кастрюль и болтовня поваров.

– Я бы пришла, но сегодня собираюсь за покупками с папиной девушкой, – сказала Петра.

– А-а, – выдохнула Тина.

Ее лицо раскраснелось от слез. Мэнди достала из рюкзака салфетки. Петра посмотрела на небольшой пакетик. Он был новеньким, ни разу не использовался. Мэнди отклеила клапан и достала белоснежную салфетку. Затем передала ее Тине, и та высморкалась.

– Папа хочет, чтобы я сегодня осталась у него, но мама не отпускает. Говорит, мне нельзя к нему поехать. Она не хочет, чтобы я встречалась с Дженис.

Так звали визажистку.

– Но в качестве компенсации разрешила пригласить кого-то с ночевкой.

– Я бы пришла, но обещала… – сказала Петра.

Ее не волновала новая одежда. Она хотела провести время с Зофией.

– Я приду, – предложила Мэнди.

– Тебе разрешат? – спросила Тина, промокнув нос салфеткой. – Моя мама может позвонить твоей, а потом я зайду.

Мэнди посмотрела на Петру. Выражение ее лица было спокойным, но глаза прямо сверкали.

– Если ты не возражаешь…

– С чего мне возражать? Тина может делать все, что хочет.

– Я знаю. Просто подумала, ты можешь почувствовать себя брошенной.

Прозвенел звонок. Петра как ошпаренная встала.

– Пойдемте. Нельзя опаздывать.

Она шла впереди Тины и Мэнди вплоть до самого класса.

Зофия ждала ее у входа на станцию, когда Петра добралась туда. Они перешли оживленную дорогу и вошли в торговый центр. Покупка двух пар джинсов, джемпера и кофты не заняла много временя. Петра была в восторге и перестала думать о том, что Мэнди останется у Тины, что мама подруги, скорее всего, приготовит им вкусненькое и разрешит смотреть на огромном телевизоре что угодно.

После шопинга они взяли пиццу и пошли к Зофии. По дороге пицца немного остыла, поэтому женщина поставила ее в духовку на пять минут и заставила Петру вымыть руки и сесть за стол. Она достала капустный салат, и Петра скривила лицо. Он ей не нравился. Было в нем что-то отталкивающее, еще и упаковка на польском. Зофия положила несколько ложек на свою тарелку.

Она вообще любила поесть. Частенько говорила о любимой еде и скучала по польской кухне. «В этой стране мало мяса, – говорила она. – Не готовят свекольник». Ее холодильник был забит польскими продуктами: странными сосисками и неполными банками с квашеной капустой. Петру передергивало от одного ее вида. Помыв посуду после ужина, они пошли в розовую спальню Зофии. Петре больше всего нравилась эта часть визита. Стены комнаты были светло-розовыми, занавески – более глубокого оттенка. Покрывало украшено алыми цветами, сверху лежали расшитые блестками подушки. Комната напоминала детскую, но Зофию это не волновало. «Мне нравятся такие цвета, – говорила она. – Почему мне нельзя иметь красивую спальню?»

– Можно я примерю одежду? – спросила Петра.

– Давай, – ответила Зофия. – Хочешь, я накрашу тебе ногти? Завтра нет уроков?

Зазвенел ее телефон. Она достала его из кармана джинсов.

И одними губами проговорила: «Мария».

Петра надела новые джинсы и кофту и села на кровать в ожидании, когда Зофия закончит разговаривать. Женщина говорила на польском, поэтому Петра ничего не понимала, но, судя по непринужденному тону и парочке восклицаний, они с Марией сплетничали. Она посмотрела на стену у кровати Зофии. На ней висело шесть рамок с фотографиями. На каждой была ее сестра Клара. Две фотографии детские, но остальные сделаны, когда она стала старше. У Клары были короткие темные волосы и очень серьезное выражение лица. Петра остановила взгляд на фотографии маленькой девочки в свадебном платье. Как объяснила Зофия, это было ее первое платье для причастия. Они родились в семье католиков, и эта церемония была важна для каждой девочки. Над кроватью Зофии висело распятие.

У нее остались и другие вещи сестры. Зофия как-то достала небольшую деревянную коробку с различными вещицами, которые принадлежали Кларе или просто напоминали о ней. Зофия настояла на том, чтобы Петра их просмотрела. Прядь волос в малюсеньком пакетике. Золотая цепочка с крестиком и два колечка. Паспорт Клары. Когда Петра его открыла, выпало несколько фотографий. На них Зофия и ее сестра были в Париже, возле Эйфелевой башни. Еще там лежали поздравительные открытки, и Петра прочла их, рассматривая нарисованные поцелуйчики, которые вверху были большими и уменьшались по мере ухода вниз. Петра аккуратно сложила все вещи, потому что понимала их важность.

– Теперь мы готовы! – воскликнула Зофия, бросив телефон на кровать.

Петра положила руку на блестящую подушку. Хозяйка дома достала пузырек с ярко-красным лаком.

– Думаю, вот этот. Для вашей группы. Можешь взять пузырек и накрасить ногти Тине. Может, и новой девочке тоже. Чтобы она не чувствовала себя брошенной.

Петра нахмурилась, и Зофия приподняла брови.

– Ладно.

– Неприятно чувствовать себя брошенной.

Зофия брала каждый палец и поднимала его, пока красила ноготь. Она напевала какую-то мелодию и проговаривала губами слова, но лицо было сосредоточенным. Закончив, она осмотрела ногти.

– Отлично!

Петра замахала руками, чтобы лак подсох. Зофия слегка призадумалась. Точно хотела что-то сказать о ее папе.

– Джейсон сейчас немного подавлен? Да?

– Он немного напряжен, – ответила Петра. – Беспокоится о деньгах. Таксистом много не заработаешь.

Зофия кивнула, будто тоже так думала. И в этот момент Петра увидела темную отметину возле рукава футболки Зофии. Похожую на след от грязного пальца. Женщина это заметила и потянула рукав, словно пытаясь сделать его длиннее. Петра отвела взгляд, в голове возник знак вопроса.

– И, – торопливо продолжила Петра, – в ближайшие две недели нас ожидает визит социальной службы, а он всегда волнуется, когда они приходят. Они такие пронырливые. Хотят знать абсолютно все. Он боится, что они сочтут его неспособным присматривать за мной. После смерти бабушки они приходят регулярно.

– Так принято? Надзор социальной службы?

– Ну, нет, но после смерти бабушки папа был как бы болен и не мог за мной присматривать, поэтому…

Петра сделала вид, что рассматривает ногти. Она не знала, что папа рассказывал Зофии, и не хотела его подставлять.

– Твоему папе нравится за тобой присматривать.

Воцарилась тишина, пока Петра придумывала, что хорошего сказать о папе. Он не умел справляться со стрессом, так говорила бабушка. Иногда он срывался. Петра не озвучила это Зофии, но ее взгляд упал на край рукава, и она осмотрела подругу в поисках отметок, которых быть не должно. Зофия нахмурилась, будто точно знала, что делает Петра. А затем вдруг воодушевленно подскочила.

– Он скоро за тобой приедет! Почему бы нам пока не посмотреть «Друзей»?

Петра кивнула. Зофии нравился этот сериал. Петре тоже, но она уже столько раз его смотрела, что практически знала наизусть. Зофия видела сериал на польском, но ей нравилось пересматривать его на английском. Она постоянно говорила: «Вот это смешной момент», а потом смеялась. Чендлер Бинг был ее любимым персонажем. Любимый персонаж Петры менялся с годами. Ей нравился каждый из ребят в тот или иной момент ее жизни.

Папа приехал около восьми. Раздался протяжный звонок, как будто бы с него не убирали палец. Зофия вздрогнула, а потом побежала открыть дверь. Петра слышала шаги, сопровождающие Зофию наверх. Она собрала свои вещи, сложила школьную одежду в рюкзак вместе с новыми покупками.

– Привет, пап, – произнесла она.

Его лицо ничего не выражало. Петра не могла понять, в каком он настроении.

– Все в порядке, Джейсон? – с улыбкой спросила Зофия.

По ушам ударил громкий смех из телевизора, Женщина взяла пульт и выключила звук. Комната казалась обнаженной без шума.

– Возникли проблемы с пассажиром. Он не мог оплатить всю стоимость. Мне оставалось либо обратиться в полицию, либо взять то, что дают.

– Не переживай, – сказала Зофия, встала на цыпочки и потянула его голову вниз, чтобы поцеловать в щеку.

– Ладно, мы пошли. Пора домой. Вперед– вперед!

– Пока, kochanie. Увидимся.

– Спасибо за одежду и ногти.

– Спасибо, Соф, – сказал папа. – Я тебе позвоню.

– Сегодня? Завтра?

– Скорее всего, в воскресенье. Не знаю.

Когда они дошли до машины, Петра оглянулась и увидела у калитки Зофию. Она им помахала. Машина отъехала, а она все махала. Петра помахала в ответ, папа – нет.

В машине громко играло радио, поэтому можно было не разговаривать. Петра посмотрела на папины руки, постукивающие по рулю в такт музыке. Сейчас он выглядел совершенно расслабленным. Пропало то напряжение, что она заметила в нем у Зофии. Местами он подпевал песне, а когда они остановились на светофоре, протянул ей свой сотовый.

– Послушай рингтон, – сказал он.

Она открыла приложение, нажала пару кнопок и услышала самый последний рингтон – футбольный гимн, сыгранный на синтезаторе.

– Нормальный или как? – спросил он.

По крайней мере, он не использовал слово «крутой».

В машине пахло людьми. Это неизбежная проблема, если твой папа работает таксистом. Незнакомцы оставляли свой запах в машине. Иногда и вещи: кошельки, сотовые, однажды даже трость. Папа говорил, что всегда передавал вещи полиции, но как-то раз Петра нашла в его шкафу трость.

Они свернули на Принсесс-стрит и сбавили скорость. Включился поворотник, и машина остановилась у пятьдесят третьего дома. Папа повернулся и достал с заднего сиденья пакет.

– Я обещал купить мистеру Мерчанту сигарет, – объяснил он. – Посидишь здесь? Вернусь через пять минут.

Она кивнула.

Папа закрыл за собой дверцу, обошел машину спереди и направился к дому. Во всем здании свет горел только в одном месте – в гостиной, хотя он описывал ее больше как спальню. Уличный фонарь отбрасывал свет на сад перед домом. Тени от живой изгороди и других кустарников придавали ему вид наполненности. Папа открыл калитку и пересек сад, стремясь к задней двери.

Повозился с ней какое-то время, но все же вошел и закрылся.

Интересно, слышал ли мистер Мерчант, как открылась калитка, знал ли, что кто-то к нему идет. Петра понимала, что приносить сигареты больному человеку – нехорошо, но папа сказал, что мистер Мерчант был старым и одиноким и что от нескольких сигарет хуже не станет. К мистеру Мерчанту раз в день приходила сиделка, но ей не разрешалось приносить ему такое. Папа знал мистера Мерчанта уже довольно давно. Когда еще он не так сильно болел, частенько пользовался такси, но в последний год он сильно сдал. Ему даже приходилось вызывать «Скорую», чтобы добираться на амбулаторное лечение.

Папа сказал, что таким образом он совершает доброе дело.

На миг она им возгордилась. Мистер Мерчант был старым и одиноким. Большинство живущих на этой улице, наверное, и не знало о его существовании, но ее папа ему помогал, пусть даже это были всего лишь сигареты. Она увидела, как он вышел из задней калитки. Пальто развевалось за его спиной. Он улыбался. Жаль только, что он не улыбался, когда заехал за ней к Зофии.

– Готово.

– А ему хватает сил, чтобы впускать людей? – спросила Петра.

– Нет. Бедный старик сидит в кресле или остается в кровати. У задней двери на крючке висит ключ. Он скрыт плющом, поэтому о нем знают лишь те, кому он доверяет.

Петра улыбнулась папе. Мистер Мерчант доверял ему.

– Поехали, – добавил он.

Когда они добрались до дома, у их двери стоял какой-то мужчина. Он прислонился к стене террасы, как будто знал, что внутри никого нет. Петра сразу его узнала. Этот же мужчина приходил к ним пару вечеров назад. Сегодня он выглядел помятым. Волосы растрепаны, губа опухла, будто кто-то его ударил.

– Все в порядке, Джейсон? – спросил мужчина, когда они подошли к террасе.

– В порядке, Натан, – ответил папа грубовато, как будто был не рад незваному гостю.

Петра вежливо улыбнулась и открыла входную дверь.

– Заходи. Закрой дверь. Я сейчас, – сказал папа.

Петра закрыла за собой дверь. В доме было холодно, поэтому она включила отопление. Затем пошла в свою комнату и разобрала рюкзак. Все вещи разделила на три кучки: новая одежда, форма и учебники. Закончив, пошла в гостиную, взяла пульт и включила телевизор. Попереключала каналы, чтобы посмотреть, что идет. Оставила его работать и вышла в коридор. Папа все еще разговаривал с мужчиной. Разговор был громким, и они перебивали друг друга. Интересно, они спорили или просто вели оживленную беседу? Петра повернулась к кухне, но застыла, услышав знакомое имя.

– Мерчант.

Она тихонько стояла на месте и слушала.

– Не жалей его, Джейсон. Если он не может заплатить, то должен за это ответить. Ничего личного. Только бизнес. Вот и все.

– Не вмешивайся. Я все улажу. Не лезь. Оставь это мне.

– Если ты справишься.

Услышав, как в замке поворачивается ключ, Петра метнулась на кухню и подбежала к холодильнику. Открыла его и заглянула внутрь, когда в комнату зашел папа.

– Петра? Ты в порядке?

– Да, – ответила она, достала лимонад и закрыла дверцу.

– Это был мой старый знакомый.

– Он приходил сюда тем вечером, – сказала она, сделав глоток.

– Это Натан Болл. Он помог мне устроиться на работу.

Она хотела что-то сказать. Почему вы говорили о мистере Мерчанте? Но вместо этого просто крутила в руке холодный лимонад. Папин взгляд упал на ее руки. Его лицо перекосилось.

– Что это за фигня у тебя на ногтях? Соф сделала?

Петра озадаченно кивнула. Зофия часто красила ей ногти. Но раньше он никогда не говорил об этом. Мужчина тихонько ругнулся, сжал губы.

– Мне это не нравится, Петра. Ты… из-за этого цвета ты похожа на… ну, на проститутку…

– Это для группы, – оправдалась она.

– Тебе всего двенадцать. Не хочу, чтобы ты так выглядела. Она не имеет права…

– Это была не ее идея.

– Я просил ее прекратить. А она все за свое. Делает что хочет… Ей плевать на мои слова!

– Нет, это я ее попросила. Я выбрала этот цвет.

Папино лицо разгладилось. Петра знала, что в его голове бродят мысли, но понятия не имела, какие именно. Он сделал несколько шагов, развернулся и навис над стойкой. Она видела лишь его спину, плечи расправлены, он будто закрылся от нее. Повисла тяжелая пауза. Петра напряглась, сощурила глаза, готовясь к взрыву.

– Я сотру его, пап. У меня есть жидкость для снятия лака. Но, как я уже сказала, не вини Зофию. Это я ее попросила.

Он сдался. Развернулся и громко выдохнул. Она неправильно его поняла. Он просто на мгновение разозлился. Сегодня обойдется без проблем.

– Я сотру его сейчас же, – заверила она, проходя мимо него.

Но он поймал ее за руку и придержал. Она словно ощутила наручники на локте. И приготовилась на случай, если он сожмет посильнее.

– Не слишком сближайся с Соф. Она может собрать вещи и в любой момент уехать в Польшу. Она хорошая девушка, но…

Он отпустил ее руку. Петра прошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Он не причинил ей боль, но она все равно оказалась на грани истерики. Она услышала, как увеличилась громкость на телевизоре, и, подойдя к тумбочке, отыскала жидкость для снятия лака и ватные диски. Затем села на кровать и начала стирать лак. Диск быстро окрасился в красный, словно впитывал кровь от раны. Петра меняла один диск за другим и складывала их в линию на прикроватной тумбе. От жидкости исходил сильный запах ацетона.

Папа ошибался.

Зофия не вернется в Польшу. Ей здесь нравилось.

По дороге из школы Петра купила продукты в супермаркете. Когда она зашла домой, там было очень жарко. Судя по всему, отопление не выключали целый день. Она заглянула в гостиную и увидела лежащего на диване папу. Его глаза были закрыты, он находился в отключке. Петра поняла, что он напился. Возле него на ковре в линию стояло семь пустых пивных банок. Она вошла на кухню и с тревогой отметила полупустую бутылку водки.

Видимо, папа пил весь день.

Она разочарованно прислонилась к холодильнику. Последние полторы недели все шло относительно хорошо. После того вечера, когда он увидел ее накрашенные ногти, папа будто взял себя в руки. Вставал рано утром, собирался на работу и выглядел отлично, даже улыбался. Он выполнил несколько поручений для мистера Константина и купил новую одежду. Несколько раз встречался с Зофией и казался счастливым, когда Петра о ней говорила.

Теперь он снова напился. А завтра придет социальный работник.

Она устало поплелась в гостиную, собрала банки и начала прибираться, обходя диван. Открыла окно, выровняла пуфик для ног и кофейный столик. На кухне закрутила крышку на бутылке водки и убрала ее в шкаф. Затем закинула рюкзак в свою комнату и пошла в ванную. Там на стеклянной полочке над раковиной лежала косметичка. Неоново-розовая с черными загогулинами. Она принадлежала Зофии, внутри хранились тушь и помада – единственная косметика, которой пользовалась девушка. Очевидно, она приходила к ним и забыла свою косметичку. И скорее всего, она ушла до того, как папа напился.

Петра приготовила себе горячий бутерброд с сыром и съела его в своей комнате. Затем переоделась и подготовила одежду на завтра. Около шести вечера она отправилась к Тине, чтобы порепетировать. Они заранее договорились в школе, пока Мэнди занималась своими делами. Петра была рада возможности уйти из дома. Может, когда она вернется, папа доковыляет до своей кровати.

У Тины они устроили репетицию. Нарядились в черные легинсы, широкие красные футболки и забрали волосы лентами с красными розами. Возник спор насчет обуви: высокие каблуки или балетки? Петра остановила свой выбор на черных балетках, потому что в них было легче двигаться.

Они стояли перед длинным зеркалом в комнате Тины.

– Та-да! – воскликнула подруга.

– Встанем спиной к спине, – предложила Петра.

Тина повернулась, и они прислонились спинами. Петра посмотрела на их отражение. Они были одного роста. Она улыбнулась. Девочки хорошо смотрелись вместе, словно две стороны зеркального отражения.

– Встанем бок о бок, – сказала Петра.

У Тины были вьющиеся волосы. Им придется воспользоваться утюжком. Но в остальном все было в порядке. Одинаковый рост, одинаковый вес. У обеих бледная кожа и темные волосы. Они выглядели как сестры. Двойняшки. Петре понравилась эта мысль. Она была бы на седьмом небе от счастья, будь Тина ее сестрой. Петра начала отсчет:

– Раз… два… три…

И они запели.

С самой начальной школы Тина стала неотъемлемой частью жизни Петры. Они сели вместе в четвертом классе и обнаружили, что читали одинаковые книги и комиксы, любили одинаковые игры. Сдружившись, они играли в одну игру на воображение, которая длилась неделями. «Представь, что упал самолет, – говорила Петра, – и все утонули. Нам с тобой удалось доплыть до острова». В этой игре было много задач: нарисовать остров, дать ему название, построить шалаш, найти еду, столкнуться с враждебными животными и другими выжившими. Они лечили друг друга, используя воображаемые бинты и костыли. Писали письма, складывали их в бутылки и забрасывали в море. В местном парке находился пруд с небольшим островком в центре. На него запрещалось высаживаться, но его вид разжигал их игру, и они играли изо дня в день. Была надежда на спасение, но она не увенчалась успехом, потому что тогда игра бы закончилась. Петра представляла себе удивительный мир: они с подругой круглосуточно вместе, никаких родителей Тины и ее папы. Никакой школы, никто не говорит им, что делать, лишь только они вдвоем – выживают, помогают друг другу. Петра чувствовала себя сильной, полагаясь только на себя и отвечая за свою жизнь. Она тоже с радостью играла. Тина была счастлива с Петрой. Петра любила Тину.

С возрастом появились и другие игры, но они все больше отходили на второй план, уступая дорогу беседам о компьютерных играх, журналах, группах и одежде. Тина ни на шаг не отходила от Петры, когда у той умерла бабушка, и помогла переехать в новый дом. Когда они перешли в среднюю школу, им пришлось быстро повзрослеть. Игры закончились, важным стало успевать добираться из одного места в другое, находить нужные классы и не выглядеть глупо. Петра решила, что лучше всего равняться на старшеклассников. Посмотреть, как они ходят по школе, куда садятся, как себя ведут. А потом с Тиной их копировать, взрослеть, отделяя себя от семиклашек, которые все еще сломя голову носились по игровой площадке и скучали по учителям и начальной школе.

Именно так на свет появилась группа «Красные розы».

Петра с Тиной снова и снова репетировали их самую лучшую песню. Спустя примерно час они рухнули на кровать, задыхаясь и смеясь.

– Завтра я припозднюсь, – сказала Петра.

– Почему?

– Придет социальный работник.

– Занять тебе место на истории?

– Нет. Не знаю, сколько времени это займет. Я напишу, как выйду из дома.

– Как твой большой палец? – спросила Тина.

Взглянув на него, Петра нахмурилась.

На нем все еще отчетливо виднелся красный порез.

– Думаю, останется шрам, – драматично произнесла Тина. Поднесла большой палец к Петре, и та приложила к нему свой.

– Ты не рассказала Мэнди?

Тина покачала головой. И Петра ей поверила.

От подруги Петра ушла уже после восьми. Прошмыгнула за дверь, не попрощавшись с ее мамой, потому что та начала бы волноваться, что девочка пойдет домой одна по темноте. Предложит проводить или подвезти. Петра ответит: «Здесь пройти-то всего несколько кварталов», и миссис Пойнтер цокнет и засуетится.

Петра пошла по Принсесс-стрит и чуть притормозила у пятьдесят третьего дома. Давненько она на него не смотрела. По дороге из школы ее отвлекало присутствие Мэнди. Девочка остановилась и прислонилась к забору. В комнате на первом этаже горел свет, но остальную часть дома окутывала тьма. Ее взгляд задержался на верхнем этаже. Папа говорил, что мистер Мерчант жил тут уже много лет. У него была жена, но они давно развелись. Еще два сына, но оба жили за границей. Мама Тины кое-что о нем знала, потому что работала у его доктора. Когда-то во всем этом доме горел свет, семья мистера Мерчанта занимала каждую комнату. Даже задний двор озарялся светом из спальни мальчишек.

А теперь дом был похож на темный корабль с единственным огоньком на капитанском мостике. Мимо нее пронеслась машина с громкой музыкой. Петра повернулась и увидела, как та свернула за угол. Через дорогу, возле газетного киоска, стояли школьники. Один из них окликнул ее, но она не ответила. Она снова посмотрела на старый дом. Из-за стены выглядывали розы, которых она прежде не видела. На окне освещенной комнаты дернулась занавеска. На сад пролился свет. Петра заглянула через кусты. Встала на цыпочки, чтобы было лучше видно. Занавеска отодвинулась в сторону, и девочка заметила в окне человека.

Это мистер Мерчант?

Она увидела лицо старика. Возможно, в очках, точно сказать нельзя. Он высоко придерживал рукой занавеску. Петра поползла вдоль забора до света фонаря. Теперь она имела неограниченный обзор. Мистер Мерчант был в рубашке и галстуке. Она нахмурилась. Инвалид в парадной одежде? Мысленно она представляла его очень хрупким, в толстом кардигане. Представляла его в кресле или в инвалидной коляске, возможно, с пластиковой трубочкой в носу и кислородным баллоном в пределах досягаемости. Полагаясь на рассказы отца, она не думала, что у старика хватит сил подняться и подойти к окну или что он может носить обычную одежду.

Петра уставилась на него. И вдруг поймала себя на том, что делает кое-что странное. Она подняла руку и помахала ему. Дважды, может, трижды, так как не была уверена, видит ли он вообще. Но он смотрел в ее сторону; и через какое-то мгновение поднял свободную руку и помахал в ответ.

Занавеска резко опустилась, и он ушел.

Ого! подумала она. Она видела мистера Мерчанта, затворника.

Она вспомнила про сигареты, которые купил ему папа. В некотором роде это был акт милосердия, но ей стало не по себе. Что-то тут не сходилось, но она не понимала, что именно. Девочка направилась домой. Шла медленно, двигалась маленькими шажками и останавливалась у витрин магазинов, хотя там не было ничего интересного. В голове всплыл Натан Болл, стоящий на террасе у входной двери. Он ей не понравился. Не понравились его слова: «Если он не может заплатить, то должен за это ответить…» и то, как он произнес «Мерчант». Не мистер Мерчант, как было бы вежливо говорить в отношении больного пенсионера.

Подойдя к дому, она порылась в рюкзаке в поисках ключа. Пальцы наткнулись на что-то мягкое, необычное. Она достала вещицу и улыбнулась. Это была косметичка Зофии.

Завтра она пойдет в маникюрный салон и вернет ее.

Пэм Фэллоус, социальный работник, должна была подойти к десяти.

Пока Петра завтракала, папа прибирался. Она ела тост на кухне и слушала, как он напевает песню, работая пылесосом в гостиной. Похоже, он совсем не страдал от похмелья. Был веселым. Утром принес ей чашку чая в постель и положил на тумбу пять фунтов.

– Прости за вчерашнее. Я был немного на взводе и выпил лишнего, – сказал он, щелкая языком. Он совершенно не был похож на того мужчину, которого она вчера нашла в отключке на диване в гостиной.

Пэм Фэллоус приехала в десять минут одиннадцатого. Папа впустил ее. Петра услышала, как она извинилась за опоздание, а папа беспечно отмахнулся, и тогда они вошли в гостиную. Он пригласил ее присесть на диван и сказал, что поставит чайник.

Пэм была одета в бежевый брючный костюм. На шее бейджик и ручка. В руках большая полосатая сумка с широкими ремешками, в такую легко могла поместиться сменная одежда. Петра уже не раз видела ее и знала, что в ней лежал ноутбук, документы и различные блокнотики. «Не могу устоять перед покупкой канцелярских товаров», – как-то призналась она.

– Здравствуй, Петра. Как дела? Отлично выглядишь.

Петра кивнула. Она была в школьной форме. Интересно, полагалось ли вернуть комплимент? У Пэм было круглое лицо. Да и тело тоже – над поясом брюк нависал живот. Она носила много украшений: бусы, серьги, браслеты, кольца. «Не могу пройти мимо блестящего, – говорила Пэм. – Всегда покупаю серьги».

– Мне нравится ваше ожерелье, – сказала Петра.

Гостья приподняла его и улыбнулась.

– Это подарок от сестры.

Открылась дверь.

– Не могу вспомнить, Пэм. Сахар? Молоко? – спросил папа.

– Одна ложка сахара, чуточку молока. Спасибо, Джейсон.

Женщина залезла в сумку и достала документы.

– Итак, – заговорила она, перебирая какие-то бумажки, – давненько я у вас не была. По-моему, месяца три, если не больше. Точно до того, как ты перешла в Кромерти Хай. Как новая школа?

– Отлично! Мне там нравится. У меня хорошие оценки.

– Чудесно.

Вошел папа с подносом, на котором стояли три чашки и тарелка с печеньем.

– Ну вот, – произнес он.

Пока они пили чай, Пэм расспросила папу о работе и жилище. Затем поговорила с ним о его здоровье и консультациях. Петра потягивала чай. Она вся сжалась, но то и дело улыбалась, чтобы не выглядеть напряженной. Она посмотрела на туфли Пэм, выступающие из-под брюк. С острыми носами и на высоких каблуках. Нет сомнений, что, когда она их снимала, брюки волочились по полу.

– Ты согласна, Петра?

Она кивнула, не зная, о чем говорил папа.

Он выглядел прилично. Побрился этим утром и надел рубашку, джемпер с треугольным вырезом и слаксы. Даже ботинки почистил.

– …что нам бы хотелось иметь дом и сад. Чтобы выращивать овощи. Но мы находимся почти в конце списка на жилье.

«Выращивать овощи». Папа действительно это сказал? Такое могла бы выдать Зофия. Этим могла бы заниматься только она. Петра представила, как та в джинсах и резиновых сапогах (на каблуках) идет по саду и несет в руках морковку, которую только что выкопала из земли. Папа рассказывал о хорошей учебе Петры и о том, что учителя называют ее очень перспективной.

Пэм засунула руку в полосатую сумку и достала блокнотик на спирали. На обложке сверкала бабочка из страз.

– Мне бы хотелось пообщаться с Петрой наедине, – сказала Пэм.

– Конечно, – ответил папа, встал и хлопнул по карманам. – У меня сегодня куча дел. Так что, дорогая, увидимся без четверти шесть? Поставишь в духовку картофельную запеканку с мясом?

Петра кивнула. Папа собрал бумаги с кофейного столика.

– Увидимся, Пэм. Звоните в любое время.

– Конечно. Спасибо, Джейсон.

Он вышел, и женщина с улыбкой дождалась, когда закроется входная дверь.

– Что ж. Я хотела задать тебе пару вопросов. Во-первых, про посещаемость. Как с этим в школе?

– Я пропустила только два дня. И все.

– Ты учишься всего месяц.

– У меня сильно болела голова.

– Два дня? – прищурившись, спросила Пэм.

– Мне было плохо, – ответила Петра.

– Ты обращалась к доктору?

– Приняла таблетки.

– Значит, нет?

Петра покачала головой.

– Мы уже это обсуждали, Петра. Один прогул может привести к другому, тот к третьему и так далее. В этом году ты должна постараться ходить на все уроки.

– Я знаю. Больше не буду пропускать.

Пэм сделала пометки в блокноте. Посмотрела на часы. Затем открыла чистую страницу.

– Были проблемы с папой?

Петра покачала головой.

– У него по-прежнему проблемы с алкоголем?

– Нет, – солгала она. – Выпивает немного, но не как в прошлом году…

Она старалась смотреть Пэм в глаза. Ей хотелось, чтобы ее слова звучали искренне. Папин образ жизни беспокоил социальную службу, а она больше не хотела слышать от них про приемные семьи.

– Потому что, – продолжила Петра, уверенно глядя на Пэм, – он водит такси, ему запрещается пить накануне выезда. Он выпивает только немного пива на выходных.

– И держит под контролем свой гнев?

– Да, определенно, – заверила она, хотя ей показалось, что ее голос дрогнул.

– И ты не чувствуешь угрозы?

– Нет, – ответила Петра.

– Нельзя допустить, чтобы все повторилось.

– Не повторится.

– У тебя есть мой номер? Ты знаешь, что можешь звонить мне днем или связаться с круглосуточной службой доверия. Если беспокоишься…

– Не беспокоюсь. У нас все в порядке. Мы счастливы. Больше не нужно к нам приходить. У папы очень хорошая девушка, и если он снова женится, у меня появится мачеха. Может, мы даже купим дом с садом, как и хотели…

Пэм несколько секунд смотрела на нее. Петра гадала, велась ли в голове социального работника какая-либо борьба. Поверила ли она Петре? Убедилась ли, что папа девочки снова не надерется и не навредит ей?

Пэм выдохнула и как будто пришла к заключению. Отвела взгляд и убрала блокнот с ручкой в сумку. Она не воспользовалась ручкой, что висела на шее. Интересно, пользовалась ли она ей вообще или просто купила по наитию. «Не могу не купить необычную ручку», – может сказать она, если Петра спросит.

– Я буду на связи, и увидимся перед Рождеством.

– Хорошо.

– Ты сейчас пойдешь в школу?

– Да.

– Береги себя, дорогая. Если что-то случится, сразу дай знать. Обещаешь?

– Конечно.

– А я тем временем пообщаюсь с твоим куратором и проверю, все ли у тебя хорошо.

И тут Петре в голову пришла одна мысль.

– Учителя в школе знают, что случилось в прошлом году?

– Куратор да. Он должен знать, Петра. Должен подмечать любые знаки…

Петра прижала локти к груди. Они обменялись тяжелыми взглядами.

– Нельзя допустить, чтобы ты пострадала, моя милая.

Она видела куратора только на собраниях. И была уверена, что он не знал, кто она такая. Оставалось надеяться, что он никому об этом не рассказал. Ей не нравилась даже сама мысль, что учителя могут обсуждать ее папу в учительской.

– Это случилось всего раз. И больше не повторялось. Папа был очень подавлен. Бабушка умерла. Он…

– Я все понимаю, но, чтобы позволить ему опеку, мы должны быть уверены, что он решает свои проблемы.

– Решает. Он ходит на консультации.

– Хорошо! Давай на этом закончим.

Петра проводила Пэм до входной двери. Та еще немного поболтала, девочка только кивала и улыбалась. Наконец женщина ушла, и Петра с облегчением припала к стене. После чего вернулась в гостиную и поставила чашки на поднос рядом с недоеденным печеньем. Отнесла все это на кухню, положила печенье обратно в банку, а чашки замочила в раковине.

Затем взяла рюкзак и ушла.

Петра не отправилась прямиком в школу. Пошла в маникюрный салон, в котором работала Зофия. Она понимала, что нельзя так поступать. Если Пэм узнает, то ее могут забрать у папы. Но после визитов этой женщины девочка всегда чувствовала себя выжатой как лимон. Ей нужно было разложить все по полочкам: что-то выкинуть из головы, что-то оставить. Как, например, случай из прошлого лета. Его она хотела стереть.

Петра свернула на Холлоуэй-роуд и уверенно пошла по ней. Она засунула руку в рюкзак, прикасаясь к мягкой косметичке Зофии. Интересно, предложит ли женщина опять пройтись по магазинам, чтобы потом они отправились в ее розовую спальню, свернулись рядышком на кровати и снова и снова смотрели «Друзей».

Девочка остановилась у салона и заглянула в окно. Зофию не увидела, только ее начальника, которого та называла Биг-боссом. Он разговаривал с девушкой у стойки. У той через плечо висела сумка с бахромой. Чуть дальше за небольшими столиками для клиентов сидели две женщины.

Петра вошла в салон.

И в этот момент дверь за спиной Биг-босса открылась, и оттуда спиной вперед вышла Зофия. Она несла какие-то коробки и повернулась, чтобы поставить их на стойку. Петра собралась было поздороваться, но тут увидела лицо Зофии. Один глаз сверкал синяком темно-фиолетового цвета. Белок покраснел. Ее ударили.

Петра впала в ступор, но в то же время не удивилась. Нисколько. Зофии было стыдно, будто это она сделала что-то не так. Она прикрыла глаз рукой.

– Что случилось?

Но Петра знала ответ на этот вопрос. В голове тут же всплыл образ пьяного отца, лежащего вчера на диване в окружении пустых пивных банок. У него бывали и другие девушки, когда они еще жили с бабушкой. Однажды одна из них пришла к ним с разбитой губой и распухшей челюстью. На улице в небольшой красной машине ее ждала сестра. Бабушка сказала, что папы нет, но девушка кричала на весь коридор, что обратится в полицию. Когда папа появился, то покрутил пальцем у виска, намекая, что та немного не в себе.

Зофия отвела руку от глаза и выдавила смешок.

– Споткнулась и ударилась о шкаф. Была немного выпившей. Поделом мне.

Биг-босс смотрел на них. Девушка с сумкой, украшенной бахромой, пялилась на глаз Зофии.

– Я споткнулась, – повторила та.

Биг-босс громко фыркнул.

– Я принесла твою косметичку, – сказала Петра, протягивая неоново-розовую вещицу.

Зофия взяла ее и улыбнулась. Подбитый глаз сморщился.

– Мне нравится эта косметичка, – призналась Петра, отводя взгляд от лица Зофии.

– Я куплю тебе такую же, – ответила та.

– Мне пора в школу.

Петра вышла из салона, но остановилась у окна и помахала. Зофия послала ей воздушный поцелуй, все еще крепко держа в руках косметичку.

В этот день у учителей проходил тренинг, поэтому уроки отменили. Петра, Мэнди и Тина только что пообедали у последней. Утром они ходили за покупками в торговый центр «Энджел», и Тина купила джинсы, а Мэнди джемпер. Петра разорилась на колготки с рисунком. Все трое похватали мелочёвку с распродажи: брелки, резинки для волос, солнечные очки, косметички и серьги. Девочки потратили все деньги. Папа Петры дал ей немного наличных, и теперь они все закончились. После визита социального работника он стал щедрым. А еще веселым и болтливым. Но их отношения все равно были натянутыми. Папа думал, это из-за того, что он тогда напился. Он понятия не имел, что она видела подбитый глаз Зофии.

О ней речь вообще не заходила.

Девочки подошли к газетному киоску. Осенний денек выдался теплым, Петре стало жарко, и она повязала толстовку вокруг талии. Солнце светило ярко, и Тина с Мэнди надели новенькие очки. Свои Петра положила в рюкзак подруги. Но ей и без них было нормально, сейчас ее интересовал только сотовый. С прошлой недели она отправила Зофии несколько сообщений. А за час до обеда отправила еще одно. Но пока не получила ни одного ответа.

– Давайте посмотрим журналы, чтобы найти новые идеи для коллажей на постеры, – предложила Мэнди.

– Что за постеры? – спросила Петра, не до конца засунув телефон в карман, чтобы сразу услышать, если придет сообщение.

– Для «Красных роз». Мы можем сделать постеры, как на станциях метро. Ну, знаешь, такие флай-постеры разных групп.

– Да, – вступила Тина, – на днях мы с Мэнди ходили посмотреть на них. Прикольные.

– Но зачем? Куда мы их денем?

– Ну, просто сделаем их для себя. Мне бы хотелось повесить один в своей комнате.

– Ты даже не состоишь в группе, – огрызнулась Петра.

– Состоит, в качестве советника, – неуверенно произнесла Тина. – Мне кажется, она может быть нашим менеджером или консультантом.

Петра разозлилась. Мэнди примазалась к ним и теперь близка к тому, чтобы стать кем-то в «Красных розах». Она как вирус. С самого начала Мэнди знала, что в группе только Петра и Тина, и не возражала. А затем начала задавать вопросы о группе, обсуждать песни и танцы, комментировать их выступления. Теперь она говорила о продвижении, постерах. Делала себя незаменимой.

– У нее правда есть хорошие идеи, – добавила Тина, с надеждой глядя на подругу.

Петра пожала плечами. Какая ей разница? У нее имелись более серьезные причины для волнения. Например, папа и Зофия. Встречались ли они еще? Она коснулась телефона, но опомнилась – не стала доставать и проверять, не пришло ли случайно сообщение без звука.

– Знаете, что можно сделать? – спросила Мэнди, глядя на Петру и словно прося разрешения. – Просмотреть эти журналы, затем собрать старые экземпляры – мама говорит, что в приемной у доктора их много остается – и сделать коллаж во время ночевки у меня дома в субботу!

– Твоя мама дала добро? – спросила Тина.

– Конечно. Мы все можем заснуть в гостиной в спальных мешках.

– У меня нет спального мешка, – сказала Петра.

– У нас есть лишний. Будет весело. Можем посмотреть фильм.

Тина улыбалась, едва ли не прыгала на месте. Почему нет? подумала Петра. И тут ее напугал резкий гудок из кармана. Она развернулась и отошла на несколько шагов от девочек, чтобы просмотреть сообщение. От Зофии. Она открыла его.

Петра сразу отправила ответ.

Она спрятала телефон и улыбнулась. Тина с Мэнди стояли близко друг к другу и обсуждали ночевку. Их плечи соприкасались, и девочка смеялась над чем-то, сказанным Мэнди. Они хорошо смотрелись вместе, обе в солнечных очках. В горле образовался ком. Может, это им двоим нужно состоять в «Красных розах», а ей быть в стороне? Она медленно подошла к девочкам. Разве важно, что Мэнди постоянно крутилась рядом? Петра взяла себя в руки. Ночь в ее доме никак не навредит. А после ночевки она может прямиком отправиться на обед к Зофии. Папы все равно не будет.

– Думаю, постеры – хорошая идея, – нехотя сказала она.

– Отлично! Давайте зайдем и посмотрим журналы, – предложила Мэнди.

– Вы идите. А я вас подожду, – ответила она.

Они вошли в магазин. Петра осмотрела улицу. Ее взгляд остановился на ветхом доме мистера Мерчанта. Издалека здание выглядело вполне неплохо; кирпичная кладка и растительность придавали ему вид загородного дома. Ей стало любопытно, зарос ли задний двор так же, как сад перед домом.

Только она собралась отвернуться, как по улице проехала машина и остановилась у пятьдесят третьего дома. Это было папино такси. Она удивленно смотрела, как распахнулась водительская дверь и оттуда вылез отец. Он достал с заднего сиденья два пакета с покупками, захлопнул дверцу ногой и направился к старому дому. А спустя мгновение вошел в калитку.

В ее папе словно уживались два человека. Сегодня он делает доброе дело для старика, завтра бьет Зофию, точно так же, как поступал с предыдущими девушками. Так же как поступал с Петрой. Она бросила взгляд на газетный киоск. Девочки все еще рассматривали журналы, поэтому она перешла улицу к папиной машине. Встала возле нее, и несколько минут спустя отец вышел из задней калитки и пересек сад перед домом.

– Привет, – сказала она.

Он удивился.

– Я думал, ты у Тины?

– Так и есть. Мы просто пришли в магазин. Ты заходил к мистеру Мерчанту?

– Занес кое-какие покупки. Оставаться не стал, тот крепко спит. Ему дают много обезболивающего.

Петра представила ключ, который, по словам папы, висел на крючке возле задней двери. Скрывался за плющом.

– Скажу вот что, – произнес он, погладив ее по руке, – этот сад похож на джунгли. Здесь нужно все хорошенько вычистить. Ты в порядке?

– Конечно, – глухо ответила она.

– Я сегодня немного задержусь. Ужин около семи? Как насчет цыпленка и фри? Рифленой?

– Если хочешь…

Он уехал, и она услышала, как ее окликнули. Обернулась и увидела подруг у входа в магазин. Они сняли очки. Обе над чем-то смеялись, и это разозлило Петру.

– Над чем смеетесь? – спросила она.

– Мистеру Джонсону нравится Тина!

Мистер Джонсон работал в киоске.

– Нет, не нравлюсь, – возразила та.

– Он предложил ей бесплатный журнал, да и вообще всегда к ней подходит. Думаю, он в тебя влюблен! – ликовала Мэнди.

– Не порите чушь, – брякнула Петра, пренебрежительно глядя на обеих.

Мэнди нахмурилась. Тина потянула за рукава рубашки. Они полностью скрывали ее руки. Внезапно Петра приняла решение.

– Давайте проберемся в сад того старого дома. Его можно незаметно обойти, – прошептала она.

Обе девочки выглядели напуганными.

– Давайте проберемся туда. Только в сад! Войдем и выйдем.

– Зачем? – спросила Мэнди.

Петра проигнорировала вопрос и всю себя обратила на Тину. Смотрела прямо на нее, вытеснив Мэнди из поля зрения.

– Помнишь? Однажды мы говорили о том, что войдем туда, но так этого и не сделали. Можно быстро прошмыгнуть в сад и вернуться, никто даже не узнает. Если не хочешь, можешь не идти.

– Я не говорила, что не пойду!

– Тогда идем. Просто следуйте за мной до задней двери. Побудем там минут пять. Осмотримся и уйдем. Это будет пробный заход.

Она уже давно хотела это сделать. Даже рассказала Мэнди об этом доме, когда та втиснулась в их дружбу. Она хотела увидеть комнаты с паутиной, услышать привидений наверху. В последние недели эти планы подзабылись.

– Никаких «давайте подумаем». Примем это как испытание. Я призываю нас войти в сад…

– Ты не можешь призывать себя! – запротестовала Мэнди.

– Я призываю вас двоих войти. А теперь, Тина, призови меня.

– Я призываю тебя войти в сад.

– Теперь нужно идти.

Петра устремилась через улицу, нисколько не уверенная, что Тина последует за ней, на Мэнди ей было плевать. Добравшись до калитки, она заметила обеих девочек чуть позади себя. Мэнди пошла, но, судя по языку ее тела, она этого не хотела.

– Позже можем заняться журналами, – громко прошептала Петра, надеясь, что эти слова сгладят ситуацию.

Мэнди шагнула вперед.

– Когда войдем в калитку, сразу свернем направо и пересечем передний сад, затем пройдем вдоль дома. Там будет еще одна калитка.

– Откуда ты знаешь? – спросила Тина.

– Мой папа дружит с мистером Мерчантом. Он рассказал мне.

– Тогда лучше не попадаться! – воскликнула Мэнди.

– Нас не поймают. Папа уверяет, он много спит. Идите за мной.

Петра окинула взглядом улицу. Никого не было. И тогда она повела их через передний сад к калитке. Потянула ее на себя, как делал папа, и придержала, чтобы девочки вошли. Затем прошмыгнула сама. Папа был прав, это место напоминало джунгли. Отовсюду тянулись зеленые побеги. Тропинка заросла, а прилегающая к ней стена дома покрылась плющом. Тина с новенькой шли перед ней бок о бок, а потом Мэнди устремилась вперед, как будто это была ее экскурсия, а не Петры. В этом вся Мэнди. Она всегда перетягивала одеяло на себя.

– Подождите! – громко прошептала Петра.

Но Мэнди пробиралась через сад, как какой-то исследователь. Тина словно разрывалась. Она смотрела то на Петру, то на Мэнди. Петра пожала плечами, и Тина пошла за Мэнди. Сад был огромным. В самом конце стояли сараи, затененные парочкой гигантских деревьев. Ветви раскинулись по всему саду, на одной из них висели старые качели. Края сиденья будто кто-то погрыз, но веревки выглядели прочно. Легкий ветерок взъерошил листву, и ветки слегка закачались, но качели не сдвинулись с места – висели совершенно неподвижно, будто застыли уже много лет назад.

Петра повернулась и посмотрела на заднюю часть дома. Верхние окна задрапированы занавесками, нижние – нет. Их покрывал толстый слой грязи, но она все равно с опаской посмотрела на них, словно ожидала опять увидеть лицо старика и как он ей машет. Она слышала, как за ее спиной громко разговаривала Тина, и хотела было шикнуть на подругу, но ее взгляд привлекла дверь, в которую папа входил и выходил. Ее обвивал плотный плющ, тянущийся от самого сада. Он плелся по стенам, будто намереваясь прорваться в дом. Она всмотрелась между густых ветвей и увидела блеск ключа на крючке. Сняла его. Ключ был от замка с предохранителем и висел в связке с кожаным брелоком. Она увидела курсивные инициалы – Д.М. Инициалы мистера Мерчанта?

Неожиданно раздался чей-то голос. Она подскочила.

И повернулась на громкие крики. Тина с Мэнди бежали по саду к задней калитке. Она посмотрела на соседний дом и увидела мужчину, который стоял у сломанного забора. В очках с черной оправой, с красным лицом, его слова грозно рокотали сквозь кусты и заросшую траву. «Какого черта вы тут делаете?» Он был большим, живот свисал над поясом брюк, а внизу пуговицы не сходились. Петра развернулась, опустила голову и быстро прошла к углу дома, после чего вылетела из сада, закрыв за собой калитку. Девочки уже смылись. Наконец ступив на тротуар, она увидела их исчезающие за поворотом спины.

И как можно быстрее побежала за ними. Свернув с Принсесс-стрит, она увидела их шагах в двадцати. Тина тяжело дышала, опираясь рукой на стену. Мэнди с испуганным лицом стояла рядом. Петра подошла к ним.

Они обменялись взглядами.

Их только что выгнал из сада сосед.

– Как думаете, он расскажет маме? – спросила Мэнди.

Чуть ранее она была бесстрашным исследователем, а сейчас разваливалась на части. Петра покачала головой. Тина вдруг засмеялась, и лучшая подруга улыбнулась.

– Вы видели его лицо? Как клубника!

– А его живот? – подхватила Петра, надувая живот, как если бы была беременна. И продолжила глубоким голосом: – Какого черта вы тут делаете?

– Не волнуйся, Мэнди. Он не знает, кто мы, – сказала Тина. Девочка, похоже, расслабилась. Опустила руки и слабо улыбнулась. Минутой позже они пошли обратно к Тине. Но выбрали длинный обходной путь, чтобы не возвращаться на Принсесс-стрит. Петра задумалась о саде и ключе и задалась вопросом, почему папа купил продукты мистеру Мерчанту, когда для этого есть сиделки?

Зофия надела красное платье, а сверху накинула фартук с цветами. Синяк под глазом исчез, и она снова накрасилась и выглядела как прежняя.

– Заходи! Обед почти готов.

В доме было тепло и пахло едой. Петра быстренько скинула куртку и повесила ее на вешалку. В коридоре стояло два чемодана. Наверное, в доме появились новые жильцы. Она прошла на кухню. Зофия была одна. Из кастрюльки на плите поднимался пар. Женщина стояла спиной к ней и что-то напевала. Петра собралась было спросить про новых жильцов, но передумала. На столе было накрыто на двоих. У каждой тарелки по бокалу. Зофия выискивала их в комиссионных магазинах. Больше всего ей нравились те, что с цветочным рисунком. Она выделила им целую полку. Комната выглядела уютно, но что-то было не так – Петра чувствовала это, как и еле уловимый запах, который она не могла распознать. Наверху послышались шаги. В доме кто-то был. Петра не знала, кто именно, люди здесь постоянно менялись.

Зофия повернулась к ней и улыбнулась.

– Воскресное жаркое. Цыпленок, йоркширские пудинги и подлива. Объеденье, но будет готово через полчаса. Иди пока посмотри телевизор в моей комнате, там лежит диск «Друзей». Я скоро подойду.

– Хорошо.

Петра поднялась в комнату Зофии и заметила в ней изменения. Одежда сложена в стопку, гладильная доска убрана. Сушилка передвинута к батарее, на ней пара блузок и брюк. Диск с сериалом лежал на кровати.

Комната выглядела иначе. Петра осмотрелась. Что-то отсутствовало, или же просто сегодня комната казалась больше, хоть в ней и сушилась куча одежды. Она села на кровать и, взяв диск, легла на спину. Ей не хотелось смотреть «Друзей». Она устала, ведь прошлой ночью едва сомкнула глаза. Ночевкой это точно не назовешь. Она, Тина и Мэнди разместились в гостиной. Расстелили поверх старых одеял спальные мешки. Они мастерили постеры, смотрели фильмы, болтали и разрабатывали стратегии продвижения для «Красных роз». Мама Мэнди разрешила им когда угодно заходить на кухню, чтобы готовить закуски и брать напитки.

На самом деле, ночь прошла неплохо. Они много смеялись и долго не ложились спать. Петра улыбнулась, вспомнив об этом. После двух спустилась мама Мэнди и чуть-чуть приоткрыла дверь. «Выключаем свет, пора спать», – прошептала она. Они погасили свет и остались в темноте, из-под занавески просачивался огонек с улицы. Девочки долго лежали в тишине, а потом Мэнди прошептала: «Выключаем свет, пора спать». Все трое захихикали. И тогда каждый раз, как воцарялось молчание, одна из них говорила: «Выключаем свет», и так до тех пор, пока они не сморились от хохота и усталости. Вскоре каждая погрузилась в сон. Петра проснулась почти в одиннадцать. В гостиной было сумрачно, девочки все еще кутались в спальники.

Петра села. В комнате Зофии точно что-то изменилось. Пропали фотографии. Она посмотрела на стену и увидела, что там нет большей части фотографий Клары. Остались только две маленькие.

Открылась дверь, и вошла Зофия. Она уже сняла фартук и улыбалась.

– Обед через десять минут, – известила она.

И присела на кровать рядом с Петрой. Взяла диск и подняла его. Девочка решила, что они посмотрят десять минут эпизода, а потом пойдут есть. Но Зофия просто крутила чехол в руках – и так и сяк, в итоге перевернула его обратной стороной, будто хотела прочесть о сериале. И тут она заговорила:

– Ты знаешь, что мы с твоим папой расстались?

Петра не ответила. Ничего не хотела говорить. Она убеждала себя в обратном с той поры, как увидела фингал. Но сердцем она точно знала, просто не хотела это принимать.

– Такое случается, – продолжила та. – Люди сходятся и расходятся. Такова жизнь.

Петра сидела молча, прижимая локти к ребрам. Она вспомнила глаз Зофии – синяк, такой темный, будто нарисован углем.

– Это папа тебя ударил? – еле слышно спросила она.

– Нет-нет. Он меня не бил. Тот синяк на глазу? Нет, я врезалась в дверь. Была немного выпившей. Правда.

Но Зофия нервно крутила диск в руках. Петра чувствовала, что она лжет. Интересно, он уже бил ее до этого? Они долго встречались. Были ли синяки, которые Петра не замечала, как те, что сама скрывала от Тины?

– Ну что, идем есть? Мы с тобой все равно останемся подругами. Ты можешь приезжать ко мне, и мы можем вместе ходить в торговый центр.

Петра встала.

– Какое-то время, – добавила Зофия.

Она не двигалась. Разговор еще не окончен. Девочка снова опустилась на кровать. Забрала у Зофии диск с третьим сезоном. В нем Росс и Рэйчел расстались. Он переспал с другой, потому что они сделали перерыв в отношениях, но Рэйчел спорит, что окончательного разрыва не было. Это был один из любимых моментов Зофии.

– Почему на какое-то время?

– Мария возвращается в Польшу. Я тебе говорила?

Петра кивнула.

– Ее подруга открывает в Лодзе салон красоты. Она унаследовала деньги от папы, продает дом и…

Казалось, у Зофии не осталось больше слов. Она призадумалась.

– Короче говоря, эта подруга предложила Марии присоединиться к ней и наладить бизнес.

Петра внимательно слушала, силясь понять, к чему идет эта история, а потом вдруг вспомнила отсутствующие на стене фотографии.

– Так что подруга сказала мне…

– Ты возвращаешься с Марией в Польшу.

– Да.

– Почему?

– Потому что там мой дом. Я думала, что здесь, с твоим папой, но…

– Все еще может наладиться. Вы можете сойтись.

Зофия покачала головой. И так уверенно, что хвостик волос завихлял из стороны в сторону. Она прикрыла глаза и вздернула подбородок.

– Нет, все кончено.

– Но ты живешь здесь.

– Ты можешь писать мне е-мейлы. Я могу звонить тебе, а когда снова приеду в Лондон через некоторое время, можем встретиться и поесть пиццы.

У Петры пересохло в горле. Она не знала, что сказать. У нее возникло ноющее чувство потери, хотя Зофия сидела рядом. Она представила, как та стоит с чемоданом и большой сумкой. В старых джинсах для путешествия и, может, без маникюра. Она сядет на поезд или на самолет или, возможно, предпочтет тоннель под Ла-Маншем, и Петра больше никогда ее не увидит.

– Ты уедешь с Марией?

– Не так скоро. Мария уезжает через четыре дня. У нас есть друг с фургоном, он перевезет ее вещи. Нет, в ближайшие две недели я не уеду. Наш друг в итоге вернется за мной. Я уеду тридцать первого октября. В Хеллоуин. Так что времени полно. О, смотри. Я купила это тебе.

Зофия открыла ящик прикроватной тумбочки и достала косметичку – в точности как та, что она забыла у них на прошлой неделе, розовую с черными загогулинами.

– Теперь у нас одинаковые косметички.

Петра взяла ее. В другой день она бы обрадовалась до небес, но сегодня этот подарок казался ей открыткой из далекого места. Зофия будет жить в тысячах километров от нее, а у Петры останется лишь отрада в виде этой яркой маленькой косметички.

– Пойдем есть. А потом можем посмотреть «Друзей»? Да? – закончила разговор Зофия.

Они сели за кухонный стол напротив друг друга. Петра налила колу в бокал, а женщина немного красного вина. По радио играла музыка, медленная и успокаивающая. Зофия рассказывала, как Биг-босс приводил в маникюрный салон четырех разных девушек, и всему персоналу приходилось притворяться, что каждая из них – его единственная. Петра слушала вполуха. Она гоняла еду по тарелке и пыталась убедить себя, что все еще может наладиться, папа одумается. Но потом она кое-что поняла. Вдруг это не папа расстался с Зофией? Что, если наоборот? Зофия решила, что ее папа – плохая партия.

Так говорила ее бабушка. «Проблема в том, что твой папа – плохая партия». Будто он был лошадью в забеге, в котором никогда не одержит победу. Она говорила и кое-что еще. «Твой папа тебя любит, но у него проблемы с самоконтролем. Есть линия, которую он старается не пересекать…» Петра представляла себе нарисованную по линейке черным фломастером линию. «Но иногда он опускается за нее и становится другим человеком». Она представляла, как маленькая фигурка папы висит в воздухе, одной рукой еле-еле держась за эту самую линию.

Петру бросило в дрожь, к глазам подступили слезы. Зофия все еще рассказывала о Биг-боссе, который отправлял ее покупать сотовый для каждой пассии. «Он хотел для каждой разные чехлы. Знал любимые цвета своих подружек!» А потом она замолчала, только музыка играла по радио. Зофия подняла взгляд и посмотрела на Петру. Ее лицо перекосилось. Она отложила нож и вилку.

– Не плачь, moja mała róża…

Но Петра не могла сдержаться. Опустила нож с вилкой на тарелку и прикрыла глаза. Слезы потекли по щекам. Она не могла их остановить. Зофия скоро уедет, и ее жизнь станет пресной, лишенной ярких цветов. Она рыдала, стирая пальцами влагу с лица. Зофия взяла ее за руку. Крепко сжала и переплела их пальцы, будто Петра стояла на краю здания и вот-вот могла сорваться вниз.

Раздался звонок в дверь. Они обе оглянулись. Петра сглотнула слезы.

Зофия поднялась.

– Кто-то забыл ключ. Сейчас вернусь.

Петра отодвинула почти нетронутую тарелку. Услышала, как Зофия открыла дверь. Последовал короткий разговор, а потом шаги по коридору. Зофия вскрикнула. Что-то вроде «Нет-нет». Приоткрылась дверь на кухню. И Петра услышала мужской голос.

– Соф, я же клялся. Это был единичный случай.

– Ты должен уйти.

– Я не хотел на тебя набрасываться. Сколько я должен просить прощения?

Это был папа. Он вошел на кухню и замолчал, как только увидел Петру. Удивился.

– Что ты здесь делаешь?

– Я…

Зофия стояла рядом и придерживала дверь.

– Я пригласила Петру на обед. Ты же говорила папе?

– Я…

Папа работал все выходные. Она предупредила, что переночует у Мэнди, но не сказала, что пойдет куда-то еще. Петра вообще редко озвучивала ему свои планы. У нее неприятности? Папа взволнованно смотрел на них. На нем была вчерашняя одежда. В руке – ключи от машины. Его глаза немного опухли, словно он давно был на ногах. Снова спал на заднем сиденье машины?

– Ты должен уйти, Джейсон. Я говорила тебе не приходить. Не хочу, чтобы Петра видела, как мы ругаемся, – спокойно произнесла Зофия.

– Соф… – пробормотал он и протянул руку, словно в мольбе.

– Джейсон, здесь Петра.

– Петра, иди в машину.

– Она еще не доела.

– Выйди. Мы заедем в «Макдоналдс». Мне нужно поговорить с Соф.

– Нам не о чем разговаривать.

– Пап, я хочу остаться и доесть.

– Иди, Джейсон. Я прослежу, чтобы Петра благополучно добралась до дома.

– Соф…

Его голос смягчился. Он подошел к Зофии и погладил ее по руке.

– Ну же, Соф… Ты же меня знаешь… Понимаешь… Я не хотел тебя обидеть…

Он наклонился, будто хотел ее поцеловать, но она его оттолкнула.

– Не прикасайся ко мне.

Он выругался и схватил ее за предплечья. Петра вскочила, прижала локти к ребрам. Папа потащил Зофию к раковине, по пути отпихнув ногой стул. По радио тихо играла звенящая музыка. Но на лице Зофии отражалась непреклонность, злость. Она говорила на польском, забрасывая его словами. Петра не знала, что делать. Папа сжимал руки женщины и успокаивал ее, словно непослушного ребенка. Зофия подняла колено, целясь ему в пах, но рост не позволил дотянуться, и он громко засмеялся. Петра буквально надулась от негодования. И сделала шаг вперед. Подошла к папе и забарабанила кулаками по его спине. Она использовала всю свою силу, но чувствовала, что удары просто отскакивают от его пиджака. Он оглянулся.

– Петра!

– Пожалуйста, перестань.

– Иди в машину!

– Отстань от нее!

– ПЕТРА, ИДИ В МАШИНУ!

Он отпустил Зофию, и она осела.

– Бери свою куртку и иди, – повернувшись, произнес он тихим, спокойным голосом, словно с трудом сдерживал гнев.

– Иди, Петра, – сказала Зофия, обходя его. – Я напишу тебе. Прогуляемся по магазинам. А сейчас иди.

Петра вышла из кухни в коридор. Сняла с вешалки куртку и шагнула за дверь. В груди образовалась зияющая дыра, настолько большая, что она вполне могла в нее провалиться. Папа последовал за ней. За ним шла Зофия. Петра остановилась и обернулась, выискивая на женщине какие-либо повреждения. Но ничего не нашла. Зофия уперла руки в бока, на лице не отражалось ни единой эмоции. Встретившись взглядом с Петрой, она легонько кивнула, как бы говоря: «Все нормально. Я в порядке». Папа первым подошел к машине и открыл ее.

– Садись, – устало сказал он.

– Можно я ненадолго останусь?

Папа вздохнул, обошел машину и схватил Петру за руку.

– Я больше ни слова не скажу, просто садись в машину.

Он открыл дверцу и затолкал ее на заднее сиденье. Она потерла руку. Та болела от его хватки. Машина с визгом отъехала от тротуара, и Петра спряталась за водительской спинкой. Там отец не мог ее видеть. Как бы ей хотелось тоже не видеть его.

А потом она вспомнила про косметичку. Та осталась у Зофии.

К звонку с последнего урока перед каникулами Петра совершенно вымоталась. Нужно было узнать оценки, результаты по тестам и заполнить все необходимые формы. Она радовалась, что закончились первые недели учебы в Кромерти Хай. Чувство новизны ушло, и ей казалось, что она учится здесь уже много лет. У нее, Тины и даже Мэнди имелись свои места. Утром они собирались у библиотеки и прятались под навесом, если шел дождь. На перемене выходили к столикам у спортивного поля. После ланча тусовались в небольшом дворике возле корпуса старшеклассников, сидели на ступеньках у заброшенного сада. Тут она была счастлива; была частью всего этого.

Папа настоял, чтобы после школы она сходила с ним в супермаркет за покупками. Она сидела на пассажирском сиденье такси и смотрела в окно. С воскресенья она почти с ним не разговаривала. Ела в комнате, уходила в школу и проводила много времени с Тиной. Когда сталкивалась с ним дома, была краткой и вежливой, будто общалась с учителем. Он работал каждый день допоздна и по возвращении сразу заваливался спать. Он не упоминал Зофию, она тоже.

Но ей все равно было больно. На руке остались синяки. Они пропадут, но воспоминания – никогда. Теперь Зофия точно вернется в Польшу.

На этой неделе Петра отправила ей открытку с красными розами. Она весь день прятала ее в дневнике и наконец подобрала нужные слова.

Она купила марку и отправила послание. Ей впервые довелось отправлять открытку, и она несколько дней гадала, получила ли ее Зофия.

В супермаркете было людно. На всех кассах очереди. Петра стояла в стороне от папы и пялилась в телефон, будто у нее вдруг оказалась куча непрочитанных сообщений. На самом же деле просто размышляла о предстоящих каникулах длиной в неделю. Она с нетерпением ждала их. Мэнди обмолвилась о вечеринке в честь Хеллоуина, которую на следующих выходных устраивали ее родители, и сказала, что подруги могут остаться на ночь. Петра обрадовалась этой возможности, ей нравилось ночевать у Мэнди. Возможно, в обозримом будущем она к ней привыкнет.

Они упаковали покупки и сложили их в багажник. По дороге домой Петра решила написать Тине. Поискала телефон в кармане, но не нашла. Провела рукой по сиденью, пошарила ногой по коврику – ничего. Начала вспоминать, куда его положила.

– По-моему, я потеряла телефон, – сказала она, слова прозвучали громко.

Папа съехал на обочину. Они вышли и порылись в пакетах с едой. Безуспешно. Отец рассердился, но развернул машину, и они вернулись в супермаркет. Осмотрелись около машин, рядом с которыми парковались. Петра повторила свой путь оттуда до кассы. Затем они вошли в супермаркет, и после длительного ожидания в отделе обслуживания клиентов им сообщили, что телефон никто не возвращал. Петра заполнила какие-то формы, и работница сказала, что сообщит, если телефон найдут.

По дороге домой девочка осознала всю серьезность ситуации. Она потеряла сотовый. А у них нет стационарного телефона. В этом не было необходимости, ведь у них с папой имелись сотовые. Она сразу же ощутила себя вне пределов досягаемости. Тина вдруг оказалась в нескольких километрах от нее, недоступна. Она сложила в голове все улицы от нее к дому Тины и прикинула, что это минимум минут на пятнадцать ходьбы. Затем подумала о Зофии. С воскресенья та писала ей несколько раз. Все сообщения были короткими и непринужденными, словно той ссоры с папой никогда не случалось. Вот почему Петра отправила открытку. Чтобы сделать что-то значимое. Теперь она не сможет ей написать. Когда они подъехали к дому, папа сказал:

– Скорее всего, в выходные мне немного заплатят. Я куплю тебе новый телефон.

Она пробормотала благодарность и помогла занести покупки домой.

Приготовила себе горячий бутерброд с сыром, на десерт полакомилась мороженым прямо из ведерка. Немного посмотрела телевизор и пошла спать. Но проснулась в 02.09. В гостиной горел свет. Она решила, что папа не ложился. Перевернулась и накрылась одеялом с головой. Постаралась заснуть, но вдруг услышала шепот. Шептались два человека. Она села.

Подошла к двери и, как можно тише приоткрыв ее, прислушалась. Голос был мужским. Похожим на Натана Болла. Она вздохнула. Ей не нравился этот мужчина. Она собралась было вернуться в кровать, но тут шепот стал громче, слова – более разборчивыми. Она навострила уши. Папа почти не говорил, только Натан Болл не унимался.

– Тебе это не по силам! Сказал, что сделаешь, но ничего не происходит.

– Мне нужно больше времени! – Голос папы звучал устало, изможденно.

– Я представил тебя мистеру Константину из-за твоей связи с Мерчантом. Ты получил работу шофера, потому что я хотел, чтобы он с тобой познакомился, доверился тебе. Прошли недели, и мистер Константин ждет от тебя результата. Он терпелив, но двадцать тысяч фунтов – большие деньги. Они принадлежат ему.

– Я знаю.

– Ты заверил, что сможешь выбить их у Мерчанта.

– Я говорил, что могу попытаться выяснить, где он хранит деньги.

– Мистер Константин уже сказал тебе. В стене за старым красным бархатным креслом есть съемная панель. Мерчант – обычный простак. Никакого воображения. Он всегда прятал там деньги от властей.

– Я не могу ломать стены. В комнате все изменилось. Он калека. Я каждый раз там осматриваюсь. Скоро все найду, но нельзя торопиться, не то будет выглядеть подозрительно.

– Мистер Константин возвращается в Грецию в следующую пятницу. Деньги нужны ему к этому времени. Если не сможешь найти их, не вызвав подозрений, тебе придется убедить старика сказать нам, где они. Не забывай, что там и твои деньги. Много денег!

– Я найду их.

– Если к четвергу их не будет, я отправлюсь туда и все разрешу. И вряд ли старику это понравится.

– Я их достану!

– Мне пора. Оставайся на связи.

Свет из гостиной пролился в коридор, Петра отступила в комнату и закрыла дверь. Она услышала шаги Натана Болла, а потом захлопнулась входная дверь. Включился телевизор. Она вернулась в кровать и долгое время лежала без сна. Тупо пялилась в темноту, обдумывая все, что только что услышала. В доме мистера Мерчанта хранились деньги. Деньги мистера Константина, мужчины, которого возил ее папа. И папа как-то должен их достать. Она скрестила руки на груди, ощущая разочарование. Ее отец притворялся добрым самаритянином, приносящим мистеру Мерчанту угощения. Он часто его навещал и рассказывал Петре истории о старом доме и привидениях. Он описывал мистера Мерчанта как «одинокого хрыча» и «грустного старикана без семьи». Но все это ложь. Он просто ходил туда, потому что кто-то попросил его найти деньги. Он следовал приказам Натана Болла и мистера Константина, кем бы тот ни был.

Она вспомнила его слова. «Скорее всего, в выходные мне немного заплатят. Я куплю тебе новый телефон».

Он купит его на деньги из дома мистера Мерчанта, на деньги, которые достанет из-за съемной панели за красным бархатным креслом. Теперь в ее голове потерянный телефон как-то связался со стариком из дома, которым она была очарована. Дома с привидениями, которые обитали на нежилом верхнем этаже. В реальности это место было грустным, мистер Мерчант день за днем сидел в одной комнате, и к нему приходили только сиделки. Конечно же еще папа заезжал, привозил сигареты и искал спрятанные деньги.

После случившегося в воскресенье она думала, что отец больше ее не подведет.

Но тот пал еще ниже. Почему он такой?

Когда была жива бабушка, это не имело значения. В те дни они мало пересекались. Он жил с ней в бабушкином доме, но всегда либо работал, либо зависал с друзьями, либо спал. Часто уходил в пятницу и возвращался только в понедельник утром, на что бабушка закатывала глаза и говорила: «Твой папа в запое!»

Бывали и такие времена, когда он отсутствовал неделями, даже месяцами, бабушка утверждала, что он уезжал работать на нефтяные вышки. Но это была ложь, на самом деле папа сидел в тюрьме. По возвращении домой он, казалось, был рад ее видеть, водил в «Макдоналдс», но вскоре все возвращалось на круги своя. Ругался с бабушкой, ей подшофе дарил поцелуи и объятия. Папа был папой, но они мало времени проводили вместе. Да это было и не важно, потому что у нее была бабушка. Бабушка окружила ее заботой. Шила на швейной машинке одежду, которую просила внучка. А Петра просила персонажей Диснея, не только для себя, но и для Тины. Бабушка усаживалась с кучей булавок во рту и принималась за дело.

Она готовила папе и стирала его одежду. Спорила с ним, и иногда он выходил из себя, кричал на нее и бил в стену. Тогда бабушка забирала у него деньги под предлогом, что они нужны на оплату аренды и еды. «Я останусь без гроша», – говорил папа. «Будешь меньше времени проводить в пабах», – прямо ему в глаза решительно отвечала бабушка.

Она умерла всего в пятьдесят два года.

Из-за аневризмы – неправильной работы сосудов в мозгу. Это случилось в один из вечеров. Она пошла в гостиную, чтобы посмотреть «Эммердейл», а Петра готовила себе бутерброд. Некоторое время спустя, убрав крошки и ополоснув тарелку и нож для масла, Петра пошла в гостиную и обнаружила ее лежащей на диване.

Этот момент стал самым худшим в ее жизни. Петра сразу поняла, что она умерла. По телевизору тихо играла заставка к сериалу, в комнате царила полнейшая умиротворенность. Петра почувствовала, что бабушкина жизнь оборвалась. Ее голос, улыбка, смех – все это пропало, все закончилось. Она шагнула вперед и коснулась ее плеча, удушающий всхлип застрял в горле.

Остались только они с папой.

Они переехали из бабушкиного дома, папа получил постоянную работу в таксопарке. Жизнь Петры продолжалась, хотя иногда казалось, что она лишилась какой-то части себя. В груди образовалась крошечная дыра, которую никто не видел. К папе приходили социальные работники. Говорили о том, чтобы передать Петру на государственное попечение, но он и слышать об этом не хотел. Тогда она смотрела на него с трепетом. И впервые за все это время ощутила любовь к нему. Он пообещал заботиться о ней, следить, чтобы она ходила в школу и выполняла домашнее задание. Социальных работников беспокоил его «бессистемный образ жизни», но он отмахивался и говорил, что изменится. Он ходил к ним на встречи, они появлялись в неудобное время, но Петра продолжала жить с отцом. Все шло хорошо. До тех выходных, когда ее папа ушел и пропал на два дня.

Петра села в кровати, согнула колени, образовав под одеялом подобие палатки, и уставилась в темноту комнаты. Она слышала тихо работающий телевизор. Скорее всего, папа заснет на диване и утром проснется с затекшей шеей.

Это произошло через три месяца после смерти бабушки. Петра еще ходила в начальную школу. Она вернулась домой в пятницу и нашла записку, в которой говорилось, что он получил работу в аэропорту и, возможно, будет поздно. Он часто оставлял ей коротенькие записки, и она обычно смотрела телевизор и ждала его. По пятницам они брали еду навынос: пиццу или жареного цыпленка. Но той ночью папа не вернулся. Она спала на диване.

На следующее утро она пошла к Тине, но ничего не рассказала про отца. Суббота протекала как обычно, и она думала, что он скоро появится и скажет, что выпил и остался у друга. Она вернулась домой и, не обнаружив его, начала волноваться. Не знала, что делать. Она не могла позвонить в социальную службу, потому что тогда у папы будут неприятности, ведь он оставил ее одну. Она может оказаться в приюте. Петра переживала, вдруг он заболел или попал в аварию. Однажды она видела, как он пришел домой к бабушке на костылях и с перевязанной ногой, потому что упал с лестницы.

В итоге она решила подождать. Купила чипсов, включила телевизор и вторую ночь подряд спала на диване.

На следующий день он вернулся. Ввалился в коридор и прислонился к стене. Петра чувствовала от него запах алкоголя. Казалось, при каждом движении от него доносились алкогольные пары. Он что-то пробормотал, доковылял до спальни и прямо в одежде рухнул лицом на кровать. И тут же вырубился. Позже, уже вечером, он вышел из спальни и смущенно взглянул на нее. Она ничего ему не сказала, просто продолжала смотреть телевизор. Он сел в кресло и поставил локти в колени. Нервничал, его ноги подергивались.

– Извини, Петра, – сказал он.

Она не могла говорить. Ее душили эмоции. Волнение последних двух дней сжало горло. Она даже смотреть на него не могла. Среди всего прочего возникла злость. Он оставил ее одну! А что, если бы что-то случилось? Что бы тогда он сказал?

– Все нормально?

Она продолжала его игнорировать. Только моргала. Смотрела на экран телевизора, и изображение расплывалось.

– Мне нужно выпить, – буркнул он и встал.

Ну вот. Вот она – степень его извинений. Петра повернулась и увидела, как он уходит. Услышала, как на кухне хлопают дверцы кухонных шкафчиков. Он искал бутылку водки, которую она заметила этим утром на полке. Но он ничего не найдет, она ее вылила и выкинула бутылку в мусорку. Она вошла на кухню и посмотрела на него.

– Думаю, тебе больше не стоит пить, – произнесла она дрожащим голосом.

Он все еще был в той одежде, в которой ушел в пятницу. Пиджак и брюки помялись. Он развернулся к ней.

– Я избавилась от водки, – пролепетала она.

Он посмотрел на нее в неверии.

– Что?

– Я не хотела, чтобы ты пил.

– Кем ты себя возомнила? Ты всего лишь ребенок! Не указывай, что мне делать.

– Бабушка говорила, что ты слишком много пьешь…

Он шагнул к ней. Она плотно сжала губы, чтобы не сболтнуть лишнего. Он буквально нависал над ней. Она чувствовала его запах. Пары алкоголя, который он поглощал эти двое суток, ударили в нос. Ее затошнило.

– Где водка, мисс? – спросил он, его голос дрогнул.

– Ее нет. Утекла в раковину.

– Бестолковщина… бестолковщина…

– Ты оставил меня одну, – заспорила она, ее голос стал громче, ворчливее. Он хлопнул себя по лбу и покачал головой, будто пытался избавиться от какой-то мысли.

– Если бы бабушка узнала, что ты оставил меня… – опасливо произнесла она.

– Заткнись!

– Бабушка бы никогда…

– ЗАТКНИСЬ!

Он схватил ее за предплечья и вышвырнул из кухни.

– Не прикасайся к моей выпивке! – рявкнул он. – Никогда больше не прикасайся к моей выпивке!

Его пальцы впивались в кожу, пока он волочил девочку по коридору. Он распахнул дверь ногой и толкнул ее в комнату. Петра потеряла равновесие и с глухим стуком ударилась о шкаф, а лбом об угол. Она увидела звездочки и пошатнулась. Затем все потемнело, будто выключили свет. Снова открыв глаза, она нашла себя на полу, папа с гримасой страха смотрел на нее. Петра попыталась поднять голову, но та казалась неподъемной.

Он отвез ее в травмопункт.

Она на несколько минут потеряла сознание, поэтому ей надо показаться врачу, сказал он. Она скажет им, что споткнулась и упала, потому что в каком-то смысле так оно и было. Он всего лишь отвел ее в комнату, на самом деле не хотел, чтобы она покалечилась. Папа позвонил своему другу и попросил забрать их, и вскоре они сидели в травмопункте. Голова гудела, но хуже этого было ощущение его пальцев на предплечье. Она посмотрела вниз и увидела отпечаток. Было больно. Все еще больно.

Врачи позвонили в социальную службу и оставили ее в больнице на две ночи. После выписки дом встретил ее чистотой и двумя социальными работниками. Они сказали, что папа болен, но он согласился посещать психотерапевта. Он больше не будет пить и уж точно никогда ее и пальцем не тронет. Они будут звонить дважды в неделю, и она можем связаться с ними в любое время. Они ушли, оставив визитки, тогда ее папа встал и спросил, не хочет ли она сосисок на ужин. И рифленой картошки фри.

Она думала, что после травмопункта все изменится.

Но у отца всегда отлично получалось ее разочаровывать.

Петра всю неделю наблюдала за домом на Принсесс-стрит.

Каждый день каникул считала своим долгом пройти мимо него полдюжины раз. По пути к Тине она останавливалась и смотрела на сад. По пути к магазинам находила любое оправдание, чтобы подвести Тину и Мэнди к нему, все время следя, чтобы не появился злой сосед. По пути от Тины проверяла, нет ли перед домом папиной машины. Газетный киоск оказался хорошим местом для наблюдения. В другие разы она просто ходила туда-сюда по улице, как караульный. Петра позабыла обо всем в своей жизни. Отъезд Зофии отложился в дальний угол ее разума, она думала только о папе и гадала, что он собирался сделать и могла ли она как-то это предотвратить.

Она хотела рассказать правду Тине, но Мэнди все время находилась рядом. И в то же время она никому не хотела рассказывать, ведь это как открыть коробку, из которой все может вывалиться, не только папин план ограбить старика, но и то, какой он, как ловко пользовался руками, чтобы заставлять людей делать желаемое. Какую-то часть этого Тина уже знала, но как Петра могла поведать ей обо всем остальном?

А от мысли о том, что об этом узнает Мэнди, ее накрывал стыд. Мэнди, у которой имелись мама и папа, красивый рюкзак и маркеры. «Мама с папой устраивают вечеринку в честь Хеллоуина. Вы можете прийти и остаться с ночевкой, если хотите!» Мэнди хотелось бы знать о недостатках жизни Петры. Она не могла быть частью «Красных роз», но могла упиваться убогостью соперницы.

Девочка подумывала сделать анонимный звонок в полицию.

Но чем он поможет? Если они приедут и не обнаружат признаков грабежа, то спишут это на шалость. А если приедут и обнаружат, что ее папа и Натан Болл угрожают старику, то арестуют обоих, и Петра отправится на попечение государства.

Она не знала, что делать. Поэтому наблюдала за домом. Шли дни, и она проводила все больше времени на Принсесс-стрит. Нарезала круги от одного конца улицы до другого. Смотрела на него, стоя у газетного киоска. Она притворялась, что смотрит на машины, и все ходила туда-сюда по улице, иногда останавливаясь у ветхого дома.

Папу она почти не видела. Он работал. Каждый день он оставлял ей деньги на ланч и на прогулки с подругами. «Чем бы ни занималась, не приближайся к этой польской сучке», – говорил он. Эта резкость ее тревожила. Она думала сходить рассказать обо всем Зофии, но потом решила, что в этом нет смысла. Что она могла сделать? Она никак не могла на него повлиять.

Поэтому Петра продолжала наблюдать за домом на Принсесс-стрит. Она понятия не имела, что происходит в те часы, когда ее нет рядом. Не знала, заходили ли туда папа и Натан Болл и нашли ли уже деньги мистера Мерчанта. Но все равно наблюдала, околачивалась рядом и тянула Тину и Мэнди пройти мимо дома.

В четверг около часа дня она увидела, как по другой стороне улицы идет Натан Болл. Она продолжила шагать и остановилась лицом к витрине газетного киоска, за которой стояла стойка с открытками. Она смотрела на карточки с объявлениями о продаже подержанных стиральных машин и детских колясок и боялась того, зачем Натан Болл ошивался на этой улице.

Затем она вошла в магазин и купила лимонад. Встала у стеклянной двери и выглянула на улицу. Натан Болл спрятал руки в карманы джинсовой куртки, словно день был холодным, и неспешно прогуливался, будто ему некуда идти. По крайней мере, так казалось, но Петра нашла в этом притворство. Он остановился посреди тротуара и достал из кармана пачку сигарет. Затем осмотрелся. Повернулся и бросил взгляд на газетный киоск. Он проверял, чтобы никого не было рядом. Достал сигарету и зажал ее губами. Порывшись в карманах джинсов, вытащил зажигалку, поджег сигарету и продолжил свой путь.

Он вошел в калитку дома мистера Мерчанта и скрылся из виду. Поэтому Петра выпорхнула из магазина и прошла несколько метров до почтового ящика. Она увидела, что он подошел к входной двери, обогнув несколько заросших кустов. Постучался, затем отступил на шаг и посмотрел на нижнее окно. Петра прищурилась, но никого не заметила е. На мгновение она вспомнила, как мистер Мерчант махал ей. Натан Болл подошел к окну и заглянул внутрь. После чего вышел из сада. На его лице отразилось раздражение. Он стряхнул листья со своей одежды. Сигарета исчезла, и Петра задумалась, не выкинул ли он ее случайно в высокую траву. Он какое-то время постоял на улице и достал телефон. Нажал несколько кнопок и заговорил. Она не слышала его голос, но он размахивал рукой и дергал плечами, точно с кем-то спорил. Может, с мистером Константином или ее папой. Закончив разговор, он ушел туда, откуда пришел.

Банка с лимонадом была почти полной, но Петра выкинула ее в мусорку.

Что он делал?

Когда она пришла к Тине, Мэнди уже была там. И похоже, уже давно, потому что повсюду лежали зарисовки «Красных роз». Она услышала слова новенькой:

– Вот что мы сделали, Петра. Посмотри и скажи, как тебе.

Она взглянула на рисунки, но они ее не заботили. На языке так и вертелись слова: «Я выхожу из группы. Занимайтесь этим вдвоем!» Но она промолчала. Вошла мама Тины, принесла бутерброды и пакеты с чипсами и оставила все это на столе.

Они весь день смотрели фильмы и слушали музыку. Петра ускользнула один раз – после трех, – чтобы якобы сходить домой и взять определенный диск. Она прошлась перед старым домом. В гостиной было спокойно. Дом выглядел мирно, но в воздухе ощущалось что-то нехорошее. Кусты в саду, казалось, ощетинились и сгущались на ее глазах, а увядающие розы покачивались, позволяя ветру срывать лепестки. Был четверг, день, когда мистер Константин хотел получить свои деньги. По дороге к Тине у Петры возникло дурное предчувствие. Грядет что-то плохое.

– Тебя долго не было. Где диск? – спросила Мэнди.

– Не смогла найти.

Лица Тины и Мэнди раскраснелись, так как дома было тепло. Новенькая все болтала о вечеринке в честь Хеллоуина. Она принесла каталог «Аргос» и показала страницы с телефонами. Просмотрев их, они начали листать дальше и делиться, что еще бы прикупили. Перевалило за пять, и Петра больше не могла ждать. Она сказала, что ей нужно на воздух. Предложила сходить к газетному киоску. Тина подскочила и взяла с перил мамину толстовку. Мэнди, казалось, не хотелось никуда идти, но она все равно пошла. По пути к Принсесс-стрит Петра как будто издалека слышала разговор подруг, словно они находились в другой комнате. Когда они подошли к киоску, уже смеркалось. Остановившись, она внимательно окинула взглядом тротуар, точно ожидала увидеть Натана Болла, затаившегося перед садом дома мистера Мерчанта.

Но вместо этого увидела кое-что другое.

По другую сторону от дома стоял белый фургон, на водительском сиденье сидел Натан Болл, прижимая телефон к уху. Окно было открыто, и он положил на него локоть. Мужчина внимательно смотрел на пятьдесят третий дом, его губы шевелились.

– Что думаешь, Петра?

Она услышала пискливый голос Мэнди, похожий на свист раздражающего насекомого.

Зачем Натан Болл приехал сюда в фургоне? Чтобы забрать у мистера Мерчанта деньги?

– Что? – резко спросила Петра.

– Я сказала, что, может, ты и Тина – «Красные розы» – споете на вечеринке в честь Хеллоуина?

Девочка окинула взглядом улицу. Она должна что-то сделать.

– После барбекю, когда все будут есть, вы можете спеть пару песен. Я могу представить вас…

– Думаю, нам стоит зайти в этот дом, – услышала Петра свой голос. – Мы неделями обсуждали это.

В смысле, она обсуждала это.

– В дом? Какой дом? – смутившись, спросила Мэнди.

– В старый дом, – ответила она и указала на него, одним глазом наблюдая за фургоном.

– Сейчас? Зачем?

– Да, сейчас. Прямо сейчас. Мы можем тихонько войти и выйти. У задней двери на крючке есть ключ. Мы сами войдем, быстренько осмотримся и вернемся. Помните, старик много спит?

– Это жутко. Зачем нам это делать?

Но сказала она другое:

– Проверить, есть ли там привидения. Идем. Пока не струсили.

Она могла сказать правду. Почему нет? Но посмотрела на Мэнди и заметила отразившееся на ее лице презрение, словно она считала Петру идиоткой. Еще она видела, что новенькая отчаянно пытается поймать взгляд Тины. Чтобы навязать свое мнение. Но Тина никогда не выберет Мэнди вместо нее.

В этот момент завелся двигатель. Белый фургон включил поворотник. Натан Болл закрыл окно и откатил от тротуара. Он уезжал. Петра не знала, что и думать. Это хороший знак?

– Скоро совсем стемнеет… – осматриваясь, сказала Мэнди.

– Вот почему мы должны пойти сейчас. Быстро войдем и выйдем, – настаивала Петра.

Нужно действовать быстро, пока Натан Болл уехал с улицы. Она подхватила Тину под руку. Сначала Тина немного сопротивлялась, но потом сдалась. Они обе посмотрели на Мэнди. Если действовать быстро, то они зайдут и она предупредит мистера Мерчанта, что кто-то хочет его ограбить. И уже ему решать, что с этим делать. Только если он не спит. Она понятия не имела, что тогда делать. Ее грызло изнутри чувство паники, все происходило слишком ненормально. Натан Болл мог вернуться в любую минуту.

– Идемте, – сказала Петра, приняв решение.

Она направилась в сторону дома. Тина шла вместе с ней, легкая, как перышко. Мэнди тоже потащилась, но медленно. На каждые два шага Петры и Тины приходился один Мэнди. Казалось, она уплывала от них, словно они находились в двух лодках, и ее сносило в другую сторону.

– Ты идешь? – спросила Петра.

Мэнди покачала головой, а подруга потянула Тину к саду перед домом.

– Тогда лучше возвращайся домой! – бросила Петра.

Мэнди остановилась с таким видом, будто что-то потеряла. Тина помахала ей, и она развернулась и ушла. Петра посмотрела ей вслед и почувствовала удовлетворение. Но Тина выглядела несчастной. Мамина толстовка висела на ее плечах.

Они прокрались через сад, обходя свет из окна. Тина держалась сзади.

– Не уверена, что это хорошая идея, – прошептала она.

– Все нормально, – ответила Петра.

Она подхватила подругу под руку, и они пошли к калитке. Интересно, думала ли Тина о злом соседе, что тогда накричал на них. Она хотела сказать ей: «Сейчас темно, никто нас не увидит!» – но девочка и так была на взводе, натянута как пружина. Петра могла отпустить ее, предложить догнать Мэнди. Необязательно, чтобы Тина шла с ней, она могла пойти сама. Она уже почти открыла рот, чтобы произнести: «Все в порядке, можешь догнать Мэнди, иначе она расстроится». У Тины появится оправдание, и она не будет считать, что бросила Петру.

Но Петра представила лицо Мэнди, когда появится Тина. Она обрадуется и решит, что та выбрала ее, а не Петру. Заведет разговор о «Красных розах» или о чем-то еще. И пока Петра будет пробираться в темный дом с паутиной и мышами, Мэнди с Тиной будут стоять в теплом свету газетного киоска.

Они дошли до калитки.

– Мне правда здесь не нравится! – прошипела Тина.

– Идем. Это будет нашим приключением. Можем потом придумать для Мэнди историю про привидение.

Петра занервничала. Только сейчас, у калитки, до нее дошла глупость того, что она собиралась сделать. Она собиралась вломиться к больному старику и сказать, что тот в опасности. Петра завозилась с ручкой калитки, тугой и несговорчивой. Она билась над ней, подумывая вернуться. Она могла сделать анонимный звонок в полицию. Воспользоваться таксофоном в торговом центре. Петра уже хотела развернуться и уйти, как вдруг почувствовала, что Тина застыла рядом. Подруга взялась за ручку и сладила с ней.

– Та-да! – воскликнула она.

Петра открыла калитку, и они обе вошли.