Книга: Трезвый дневник. Что стало с той, которая выпивала по 1000 бутылок в год
Назад: Часть II Стеклянные лабиринты
Дальше: В компании очень комфортно

Разве нет другого пути?

Мне никогда не нравилась та часть книги, где главная героиня трезвеет. Больше никакого дешевого секса с незнакомцами, цоканья каблуками по извилистым переулкам и сигаретного пепла в декольте. Трезвая жизнь. Даже само это словосочетание звучит как-то сдуто. Словно из вашего красивого красного шара вышел весь воздух.
Однако в течение первых нескольких недель я даже не понимала, протрезвела ли я. Вам случалось расставаться с одним парнем раз 15? Каждый раз, когда вы с грохотом захлопываете дверь и выбрасываете все его дерьмо на газон, говорите себе строгим голосом: «Больше никогда». Однако проходит несколько дней, и вы вспоминаете, как его пальцы прикасались к вашей шее, а ваши ноги обвивали его. И «вечность» – это ведь большой промежуток времени, не правда ли? Вы надеетесь, что он никогда не позвонит, и одновременно ждете, что он появится у вас на пороге в тот час, когда вы просто не сможете ему отказать. Сложно сказать точно, что бы вы предпочли. Может, вам нужно расстаться в 16-й раз. Или, возможно, – только возможно – это конец.
Таким был мой настрой в первые 14 дней. Я раздумывала над тем, простят ли меня друзья, если я снова начну пить.
Я звонила матери каждый вечер, после того как возвращалась с работы. Это был мой способ держаться с шести вечера до полуночи.
– Как у тебя дела? – спросила она чересчур бодро.
– Нормально, – ответила я, хотя по моему голосу было понятно, что это не так. Наши разговоры не были интересными. Я чувствовала, как она напряженно придумывает, что сказать.
– Ты пишешь? – спросила она.
– Нет, – ответила я.
– Ты не думала о том, чтобы снова начать ходить на терапию или собрания? – спросила она.
– Нет, – сказала я. Мама меня не понимала. В этом моменте не было положительной подоплеки.
Меня тошнило от глупых собраний анонимных алкоголиков (далее – АА). На протяжении последних двух лет я периодически их посещала: сначала несколько месяцев ходила в одну группу, затем исчезала, чтобы уйти в запой, а после находила другое место, где я снова была новичком. (Возвращение к трезвой жизни может напоминать ад, но благодаря ему я побывала в лучшем туре по нью-йоркским церквям.)
Я приходила на пять минут позже и уходила на пять минут раньше, чтобы избежать той части собрания, где все держатся за руки. Мне казалось, что лазеры смерти прострелят мои пальцы, если я услышу еще хоть одного человека, говорящего о великолепии трезвой жизни. Трезвость – это полный отстой. Однажды один парень потерял терпение: «Я ненавижу эту группу, я ненавижу ловушку, в которую вы меня загнали. Это секта, и я ненавижу каждую минуту, которую здесь провожу».
Мне он понравился.
В моем отвращении к встречам АА странно то, что они мне уже однажды помогли. Когда мне было 25 лет, я случайно встретилась с товарищем по бутылке, которому удалось прийти к трезвой жизни. Я не могла поверить, что он бросил пить. Раньше мы с ним сидели до закрытия баров. «Еще одну!» – кричали мы, осушив очередную бутылку, и продолжали пить до победного.
Однако теперь его щеки, когда-то впалые, были румяными. «Пойдем со мной на собрание», – сказал он, и я пошла.
Больше всего первое собрание запомнилось мне страхом перед необходимостью поставить на себе клеймо. Я смотрела фильмы на эту тему и знала об этом великом и неизбежном моменте: «Я Сара, и я алкоголик».
В течение нескольких недель я пыталась разобраться с этой проблемой. Что значит быть алкоголиком? Если я скажу, что я алкоголик, но на самом деле им не являюсь, как я смогу изменить свой ответ?
Диагноз «алкоголизм» вы ставите себе сами. Наука не использует для этой цели биопсию, и вы не можете купить набор для диагностики алкоголизма в супермаркете.
Врачи и друзья могут высказывать свое мнение, и вы можете пройти сотни онлайн-тестов, но вы лишь нутром почуете, алкоголик вы или нет.
Я почувствовала это, хотя признанию было тяжело сорваться с моих губ. Я прочла «Большую книгу Анонимных Алкоголиков», книгу мудрости, и испытала от осознания правды такой шок, что мне казалось, будто меня бросили на забор под напряжением. Другие люди тоже отказываются от крепкого алкоголя? Они перестают пить все спиртное, кроме пива? Я пришла в клуб АА благодаря книге, и многие в нашей группе оказались там так же. Билл Уилсон провел вечер с бывшим собутыльником, который оставался трезв, и их встреча стала для него первым шагом к прозрению. Если этот парень может не пить, то и я смогу. Собрания АА окутаны для меня тайной, но их можно описать следующим образом: два или более пьяницы разговаривают друг с другом в одной комнате.
После той первой встречи с моим другом я решила попробовать. У меня был не самый решительный настрой. Я сидела сзади со скрещенными на груди руками и фыркала над глупыми слоганами: «Один день – одна победа», «Отпусти алкоголь и впусти Господа». Я мысленно спорила практически со всеми, кто выступал (обычно я одерживала победу).
Собрания мне помогли. Я не пила полтора года, что невероятно долго для 25-летней девушки. В тех комнатах я услышала незабываемые истории. Они тронули меня, хотя я сама этого не ожидала. Тем не менее я так и не смогла вписаться в коллектив. Несколько членов группы с церковными улыбками на лицах однажды пригласили меня на обед. Мы уселись в той же закусочной, куда мы с университетскими друзьями приходили после веселой ночи: тогда наша одежда пахла сигаретным дымом, а волосы свидетельствовали о сексе без обязательств. Теперь я молилась, чтобы никто не увидел меня здесь с этими товарищами среднего возраста. Я запихивала имбирные блинчики в рот и заставляла себя смеяться над их шутками, переживая, что трезвость будет именно такой: длинной чередой блинов на обед в компании людей, рядом с которыми я чувствовала себя старой и обычной. Я предпочитала ощущать себя молодой и неординарной.
Когда в 27 лет я решила снова начать пить, ничто не могло убедить меня остаться в группе. Ничто не могло удержать меня от бурлящего океана, в который я вновь решила окунуться.
Для женщины, в которой живет надежда, логика – очень слабый противник.
Да, я признавала, что я алкоголик и в глубине души понимала, что пью не так, как другие люди. Но я также думала, что если я все буду делать правильно, то у меня впереди будет еще 10 лет. Еще десять лет пьянства – это большой срок!
Со временем я начала задумываться, не слишком ли остро я реагировала на все, что было связано с собраниями АА. В этом заключается одна из наиболее типичных черт двоемыслия алкоголиков, которая особенно разрушительна, поскольку нет точного способа выяснить, действительно ли человек слишком остро на все реагирует или же он просто глубоко застрял в отрицании. Ко мне относился второй вариант, но мне было всего 27 лет. Я нашла окошко, в котором мелькала возможность, и – бульк! – снова устремилась в бездну.
«Возможно, я когда-нибудь туда вернусь», – сказала я другу, но не была уверена, что и правда имею это в виду, потому что прошло уже почти 10 лет, а я все еще думала: «Да пошло оно все!»
Да пошло оно. На протяжении многих лет мое отношение к клубу АА было именно таким, хотя это место протянуло мне руку помощи, когда я была на коленях. Однако профессиональное пьянство заставляет вас отдалиться от образа девушки на складном стуле, которая испытывала душевную боль и дрожала. Я никогда не отзывалась плохо об АА после своего ухода и могла посоветовать ходить на собрания другим людям, но думала, что мне это не подходит. Это как рекомендовать другу отказаться от кисломолочных продуктов, а самой при этом жевать большой кусок сыра чеддер.
В течение следующих 10 лет пьянства меня тянуло ко всем книгам и журналам, в которых рассказывалось о человеке, пившем слишком много. Ничто не доставляло мне такого удовольствия, как истории о моральном разложении. Я трижды читала книгу Кэролайн Напп «Пьянство: история любви», и каждый раз на моих глазах были слезы, а в руках – бокал белого вина. Белое вино было любимым напитком Напп, и она настолько красноречиво его описывала, что я думала: «Да, да, она все понимает». Затем она бросила пить и стала ходить на собрания АА, думая: «Да ладно! Разве нет другого пути?»
Другого пути. Теперь я знаю, что он есть, потому что я слышала так много историй. Историй тех, которые бросили пить самостоятельно. Тех, кто нашел другой выход. Мне тоже нужно было попытаться. Мне было необходимо попробовать все способы: наладить распорядок дня, научиться пить умеренно, применить метод самопомощи Дэвида Фостера Уоллеса – чтобы наверняка убедиться в том, что я не справлюсь самостоятельно.
Кстати, тот парень, который привел меня в клуб анонимных алкоголиков, тоже снова начал пить вскоре после меня. Он женился и стал отцом. Тем не менее в среднем возрасте он пил уже не так, как в 20 с хвостиком, хотя иногда бывает наоборот. Если изучить статистику, вы увидите, что люди начинают меньше пить после рождения детей. Они уже не могут продолжать.
«Хочешь перестать пить, роди ребенка!» – сказала мне подруга.
Я держала в голове эти слова до 30 с чем-то лет. Я знала, что определенные обстоятельства наступят и заставят меня измениться. Я выйду замуж и затем брошу пить. Я рожу ребенка и затем брошу пить. Однако каждая возможность изменить мои привычки – ответственная работа, финансовые трудности – становилась для меня поводом пить больше, а не меньше. И я знала, что рождение детей останавливает не всех. Алкоголь становится частью новой жизни. Он мигрирует из баров в гостиные, ванные и пустые гаражи. Люди пьют после того, как ребенок ляжет спать. Я начала подозревать, что дети меня не остановят. Ничто не могло этого сделать.
И меня это ужасно раздражало. Нечестно, что мой друг, который когда-то был алкоголиком, изменил свою жизнь так, что теперь время от времени пил легкое пиво, когда готовил на гриле, а у меня вокруг глаз были лопнувшие капилляры из-за утренней рвоты. Нечестно, что мои друзья могли оставаться на вечеринке на пиратском корабле Капитана Моргана, в то время как меня пихали в подвал к бездомным. (Интересно, что я никогда не проклинала несправедливость мира, когда у меня все было хорошо. Игроки победившей команды редко замечают, что игра была нечестной.)
Однако через три недели, после того как я перестала пить, я вернулась в клуб АА. Я нашла его рядом со своей квартирой в Вест-Виллидж. Встречи проходили при приглушенном свете, и я, как и раньше, сидела со скрещенными руками и ухмылкой на лице. Я пошла туда, чтобы мать больше на меня не давила. Я пошла туда, чтобы поставить галочку в невидимом списке Вещей, которые необходимо сделать. Я пошла туда, чтобы доказать всем то, что я и так подозревала: АА мне не помогут.
Прошу меня понять. Я знала, что клуб АА способен творить чудеса. Однако никто никогда не скажет вам о том, что чудеса могут быть очень и очень некомфортными.

 

Работа была для меня своего рода передышкой в течение первого месяца трезвой жизни, хотя это то же самое, что назвать пощечину передышкой перед ударом. Я имею в виду то, что на работе алкоголь не занимал все мои мысли. Я никому не говорила, что бросила, возможно, по той же причине, по которой беременные ждут три месяца, прежде чем объявить всем о своем положении. Никому не хочется отказываться от своих слов, если что-то случится.
Наш офис в Мидтауне стал для меня своего рода военной зоной. А что мне было делать? Пить за рабочим столом? В этом месте не было ничего радостного. В разгар кризиса мы переехали из просторного лофта с арматурой из матированной стали в безликое помещение с серыми коврами и грязными окнами. На конце алюминиевой рейки от венецианских жалюзи висел носок, странный артефакт, оставшийся после предыдущих арендаторов. Мы были настолько деморализованы и заняты, что прошло несколько месяцев, прежде чем кто-то просто подошел и снял его.
Тем не менее работа какое-то время держала мой гиперактивный мозг в узде. Моя подруга сравнила свою работу редактором с тем, как быть до смерти забитым камнями. Когда я вспоминаю то лето, все, что я вижу, это камни, летящие мне в лицо: сотрудники, зарплату которым задерживали, писатели, которые требовали редактуры своих работ. Половину своего рабочего дня я тратила на то, чтобы подобрать дурацкие фотографии для иллюстрации рассказов: женщина, обхватившая голову руками; женщина, сидящая у окна в дождливый день; женщина, вырывающая себе волосы. Коллаж из личных историй, которые я редактировала, и моей собственной жизни.
Около полудня я написала своему заместителю Томасу.
«Обед?» – напечатала я. Он ответил: «Дай мне секунду». «Вот дерьмо, – написала я с напускным нетерпением. – Я тебя, блин, прямо сейчас уволю. УВОЛЮ, СЛЫШИШЬ МЕНЯ?» «Я готов», – напечатал он в ответ.
Мы пошли в ресторан на первом этаже Эмпайр-стейт-билдинг, где я ела буррито размером с футбольный мяч, а Томас спокойно объяснял мне, почему не стоит его сегодня увольнять.
У трезвенников есть выражение, которым они характеризуют людей, которые только что бросили пить и не могут перестать радоваться: в розовом облаке. У меня все было наоборот. Я была в черном облаке. Грозовом облаке. Каждый день на первый план выходили все новые печали. Нью-Йорк, когда ты стал таким невыносимым? Люди, когда вы стали такими мерзкими? Во время поездок в метро я иногда думала о том, чтобы метнуть топорик в голову незнакомцу. Ничего личного, но мне было интересно, как это будет: свесится ли его голова, как тыква, и придется ли мне хорошенько размахнуться, чтобы все получилось с первого раза?
В то время я была плохой компанией, поэтому я сидела в квартире. Я отклоняла приглашения на ужины и придумывала причины не ходить на корпоративы. Я слушала интервью по радио, которые создавали видимость разговора, но не имели эмоциональных рисков. Голоса Терри Гросс и Марка Марона так часто звучали в моей квартире, что соседи, должно быть, считали их моими лучшими друзьями. Думаю, в течение тех одиноких месяцев они действительно ими были.
Я пошла к своему роскошному неулыбчивому парикмахеру в Гринпойнте, чтобы привести в порядок волосы. Нет ничего лучше старого доброго преображения, которое рассеяло бы черные дождевые облака и сделало небо снова ясным. Я села во вращающееся виниловое кресло напротив большого зеркала и была поражена собственным отражением: унылая, потная, пухлые ляжки расплющились на кресле. Вот так плохо я выглядела. Пока парикмахер подрезала мне волосы в районе плеч, мои мысли были об одном: «Я хочу содрать собственное лицо».
Когда она закончила, то подала зеркало, чтобы я могла рассмотреть себя с разных сторон. «Выглядит потрясающе», – сказала я ей. Мне хотелось умереть.
Нет, я не хотела умереть. Я мечтала как можно скорее пройти через этот унылый период и оказаться в том времени, когда я уже не буду такой разбитой. Приближается ли тот день? Можно ли прямо сейчас там оказаться? Раньше я тратила годы своей жизни, ночи пролетали по щелчку пальцев, а теперь мне казалось, что у меня слишком много свободного времени. Мне нужно было катапультироваться в светлое будущее или оказаться в знакомом прошлом, но медленнотекущее и болезненное настоящее я не могла больше выносить.
Значительная часть моей жизни прошла именно так: в полной неспособности жить настоящим моментом.
Однако эти моменты копились: день 32-й, день 35-й, день 41-й.
К счастью, мне не хотелось курить. Я терпеть не могла запаха дыма, и даже одна мысль о курении вызывала у меня тошноту. В этом не было никакого смысла.
Я курила более 20 лет, иногда по две пачки за ночь, но без алкоголя в организме мне не было никакого дела до сигарет. Однако мне хотелось на стену лезть при мысли о шести бутылках пива Sierra Nevada.
Зависимость сложна и непостоянна, если кто-то об этом не знал. Наши желания настолько же индивидуальны, насколько отпечатки пальцев.
Мне напомнили об этом в клубе АА. Однажды один парень сказал: «Поверить не могу, что я больше никогда не буду нюхать кокаин с задницы проститутки». Он не шутил. На его лице отразилось безграничное отчаяние. Я всей душой жалела этого парня, потому что сама испытывала то же самое, когда проходила мимо коктейль-бара или читала о возрождении местного пива. Потерянный рай, мать вашу.
Каждым воскресным вечером я выходила на берег Гудзона и садилась на любую скамейку, не занятую семьями или обнимавшимися парочками, и смотрела на искрящуюся воду.
Было удивительно, что я со своей скамейки вижу другой штат (Нью-Джерси), и пыталась представить себе, что будет дальше. Мои фантазии о будущем не были особенными: парень с карими глазами и взъерошенными волосами, литературная премия, атмосфера любви и восхищения. Пока я сидела на скамье, я поняла, что все мои фантазии объединяет одно: я там совершенно другой человек.
Какой колкий комментарий о моем самовосприятии: я представляю себя другой даже в собственных мечтах. Мне было интересно, что нужно, чтобы это изменить. Смогу ли я когда-нибудь сократить расстояние между собой в моих фантазиях и женщиной, сидящей на скамейке? Возможно ли это вообще? Вы можете быть разным, но никогда не станете другим человеком. В этом и проблема. Вы застряли в себе.

 

Я начала ходить на встречи клуба АА, расположенного по соседству, каждое утро в 07.30. Это было нелегко для женщины, которой сложно приехать на работу к десяти, но это была хорошая альтернатива попыткам спрятаться в шкафу. Мне нравилось место, где проходили собрания: просторная комната внутри симпатичной церкви, где была люстра и задняя дверь, выходившая в зеленый церковный двор. Я приходила туда ровно в 07.30, чтобы избежать надоедливой болтовни. В противном случае люди подходили ко мне в кафетерии и говорили что-то вроде: «Как у вас сегодня дела?», на что мне хотелось ответить: «Господи, хватит ко мне лезть».
Собрания были неплохими. Мне нравилось слушать истории о последних рывках: передозировка, алкогольное отравление, езда в нетрезвом виде. Эти рассказы были захватывающими, но меня также поражало, насколько много человеческое тело способно вынести. И как эти люди настолько складно выражают свои мысли. Когда я слушала, как они в какой-нибудь философский момент рассказывают о своей трагедии, я думала: «Откуда эта речь? Они что, бегущую строку читают?»
Мне было сложно связывать слова. Раньше мне всегда казалось, что люди, которые бросили пить, должны обретать форму. Однако часто они разваливаются на части, как в моем случае.
Я испытывала классические признаки ломки: учащенное сердцебиение, замедленная реакция, ощущение того, что двигаешься под водой.
В то время я этого не осознавала, а просто считала себя вялой и глупой. Мне хотелось снова стать сильной и влиятельной.
Каждое утро, во время 15-минутного пути до церкви, я стала думать, что буду говорить на собрании. Мне хотелось показать людям, что я такая же умная и так же хорошо говорю, как и они. У меня не было желания оставаться тихой и безмолвной. Я шлифовала и полировала свои откровения, мысленно повторяя: «Раньше я думала, что алкоголь делает меня интереснее, а затем поняла, что он делает интереснее других». Мне нравилось добавлять в свой рассказ какой-нибудь интересный поворот, неожиданную концовку. Личные эссе хорошо строятся на принципе «перевернутых ожиданий». Моя подруга-писательница описала повествовательную дугу следующим образом: «Позвольте рассказать вам, почему это все их вина. А теперь я расскажу, почему она на самом деле моя».
Я села в той симпатичной комнате и провела первые полчаса, репетируя свою речь, а вторые – выбирая себе нового парня среди присутствующих. Это не рекомендуется делать, но мне было все равно. Черт возьми, было 07.30 утра, и я могла делать, что захочу. Я была одинока три года, а это большая часть президентского срока. Я никогда не была в окружении такого числа одиноких обеспокоенных мужчин при свете дня. Я слушала, как эти парни делятся своими внутренними переживаниями, и узнавала о них все больше, уже готовясь смириться с их недостатками. Я могла бы встречаться с лысым мужчиной. Сорок пять – это не так уж и много. Затем они делали жест рукой, и я замечала у них обручальное кольцо, или упоминали о возвращении своей девушки. Я же при этом разваливалась на своем стуле, потерпев поражение.
Однажды утром свою историю рассказал мужчина, которого я раньше не видела. Он был худым и высоким, с щетиной, одетый в кожаную куртку и ботинки. На его лице были шрамы от акне, как у плохого парня из фильма «Бриолин», но он был красноречив, как прирожденный оратор. Я была поражена не столько подробностями его истории, сколько его манерой говорить. Он населял свое собственное тело. Он никогда не повышал голос, но притягивал меня с каждым произнесенным словом. Я перестала смотреть на часы. Хаос в моей голове сменился узким лучом прожектора, который освещал его одного.
Я не могла выбросить из головы этого парня. Мне было интересно, как бы он отнесся к жизни на ферме в северной части Нью-Йорка. Мы бы ездили в город по будням, а в выходные читали бы друг другу книги, лежа в постели, и нас не отвлекало бы ничего, кроме пения птиц за окном. Возможно, нам сперва следует сходить на свидание. Недавно как раз открылся изысканный ресторан, в который мне хотелось сходить.
Я понимала, что иду вперед слишком быстро, но я также знала, что мне суждено встретить спутника жизни в этих комнатах, и я не утверждала, что это именно тот парень, просто у него было сразу несколько качеств, которые выдвигали вперед его кандидатуру. Во-первых, он не пил. Во-вторых, у него не было обручального кольца. Я могла бы полюбить мужчину со шрамами на лице. Я бы не стеснялась его кожаной куртки и ботинок. И он, возможно, даже не осознает, насколько он одарен как оратор. Я могу так многому его научить.
Я пообещала себе, что заговорю с ним, как только он вернется. Мне очень понравилась ваша история. Я хотела бы обсудить ее с вами. Неделю спустя он действительно вернулся. Он вернулся, будто бы мы были героями романтической комедии! Мое сердце сделало тройной лутц, когда я увидела, что он сидит наискосок от меня. В то утро собрание представляло собой круговое обсуждение, и, если вообразить циферблат, он сидел на четырех часах, а я – на семи. Когда пришла его очередь говорить, я, как и в прошлый раз, услышала непринужденную поэтическую речь. НО на этот раз он говорил о своем парне.
Подождите, парне? Он гей? Я навела фокус и теперь видела его отчетливо. Конечно же, он гей. Все это понимали, кроме пухленького одинокого сердечка, сидящего на семи часах и рисующего на бумажке сияющую радугу карандашом с блестками. Я все еще корила себя, когда настал мой черед говорить, и я, путаясь, попыталась рассказать какую-то липовую историю сильными словами. Слезы, однако, струились у меня по лицу.
Люди, притихнув, ждали, когда я им все объясню. Но что же я могла сказать? Что я сейчас поняла, что мой будущий муж – гей? Что мне суждено прожить остаток жизни в окружении лишь пустых противней из-под лазаньи и чересчур любимым котом, который умрет раньше меня?
«Простите меня, – сказала я. – Просто я вспомнила о чем-то очень болезненном». Тут я не солгала.
В августе, спустя почти 60 дней с того момента, как я перестала пить, у Анны в Техасе начались роды. Это была лучшая новость за долгое время. Я все время носила с собой телефон, даже в туалет.
Когда нам было чуть за 20, мы с Анной заключили пакт. Если одна из нас забеременеет (а у нас на тот момент уже случались поводы для паники), мы съедемся и будем вместе растить ребенка. Мы обе одновременно станем матерями. Я понимала, что сейчас у Анны другой спутник жизни и что меня никто не просит сплести свою судьбу с ее. Тем не менее мне хотелось быть полезной, потому что бесполезной я была слишком долго.
В середине дня я услышала двойной сигнал, и на экране моего телефона высветилась новость: «Элис. 3, 200. Здорова». В ответ я написала: «Видишь? Я знала, что будет мальчик!»
Пока Анна была беременна, мы шутили по поводу пола ребенка. Анна не желала узнавать его заранее, а мне хотелось ее рассмешить. У меня не было желания писать ей очередное «Поздравляю!», как другие люди.
Однако она не ответила. Я все время проверяла телефон, ожидая смс с выражением ее смеха. Когда прошло несколько часов, я начала подвергать свою стратегию сомнениям. Возможно, шутка была не такой уж смешной. Возможно, шутки неуместны в те важные моменты, которые подразумевают капельницы, больничные койки и младенцев, покрытых слизью. В тот вечер мой телефон так и не пикнул.
На работе на следующий день меня до такой степени терзали угрызения совести, что я не могла сосредоточиться. Я потащила Томаса на обед и объяснила ему всю ситуацию.
«Она, возможно, просто очень занята с ребенком», – сказал он. Томас не настолько проникся моей проблемой, насколько мне бы того хотелось. «Я уверен, что все в порядке», – сказал он. Произнося эти слова, он слегка поморщился, и это означало, что шутка, должно быть, еще более неуместна, чем я опасалась. Я рассказала об этом еще трем людям. Все они сказали, что все нормально, но я была уверена, что они лгут.
Я запаниковала. Можно ли разрушить 15 лет дружбы одним неудачным смс? Я подозревала, что реагирую чересчур эмоционально, но я так много раз извинялась за поступки, которые не помнила, что потеряла веру в собственную доброту. Каждый период молчания воспринимался мной как палец, указывающий на меня.
Некоторые люди, которые только что бросили пить, вынуждены проглотить вину всего мира. Все, что когда-либо было сделано не так, лежит грузом на их плечах.
Эту ситуацию можно добавить в копилку.
Я отправила Анне посылку с детскими книжками-раскладушками для Элис. Однако несколько дней спустя я решила, что этого недостаточно. Я собрала еще одну посылку с подарками, на этот раз более китчевую.
Я, видимо, хотела быть первым человеком в истории, которому удалось вновь завоевать дружбу с помощью диска с колыбельными версиями хитов Бон Джови.
Я была одержима своим крошечным промахом. Почему я просто не написала: «Рада за тебя. Я к твоим услугам. Поздравляю!» Разве это было так сложно? Что со мной не так?
На протяжении многих лет я ненавидела себя за алкоголизм, но я не ожидала, что буду так себя ненавидеть после того, как брошу. Моя ненависть к самой себе напоминала кость, которую я никак не могу перестать обгладывать. Довольно скоро она переросла в злость на Анну. Неужели она не понимала, через что мне приходится проходить? Как она могла так просто от меня отвернуться? Настоящая опера об отчаянии. Неудивительно, что я пила, думала я. Это рассеяло созданную мной самой драму.
Через неделю после родов Анна наконец-то позвонила. Ленивым субботним утром я лежала в постели и читала, а Бубба лежал, свернувшись, у меня под боком.
Вдруг я увидела ее имя на экране телефона. Мне стало тяжело дышать, словно звонок был от давно потерянного бойфренда.
«Извини, что я не позвонила тебе раньше», – сказала она. Ее голос был мягким. Она казалась усталой и, возможно, слегка напуганной. Однако я различила в нем нежность и поняла, что огромная раскаленная пустыня, по которой я ползла, была наказанием, существующим лишь у меня в голове. «У тебя есть минутка?» – спросила она.
«Да, – ответила я. – Примерно тысяча минут».
Это был один из тех хрупких моментов, когда мне не хотелось двигаться из-за страха, что любая внезапная суета может спугнуть одну из нас. Однако мне одновременно хотелось выбраться из клетки своей квартиры и прогуляться на свежем воздухе. Пока мы говорили, я на цыпочках спустилась по скрипучей лестнице и пошла по одной из самых тихих авеню к скамейкам вдоль реки Гудзон, где я могла сидеть, смотреть на Нью-Джерси и чувствовать лучи солнца на своих плечах, прежде чем оно зайдет за горизонт.
Мы долго говорили. Она рассказала, насколько болезненными и страшными были роды и какими чудесными и неоднозначными были первые дни материнства. Она так много не знала. Она смотрела, как люди, с которыми она была едва знакома, баюкали младенца, которого она выносила, но еще не научилась держать. Я не рассказала ей о тех мучениях, которые принесло мне то глупое смс. Я вообще не стала говорить о том сообщении. Я старалась быть хорошей подругой и просто слушать.
Однако я боялась, что, вернувшись к нормальной жизни, я увижу, как люди ускользают из моего окружения.
Слово «исцеление» подразумевает, что вам нужно отдать что-нибудь взамен. Почему единственное, что я испытывала, было чувство потери?
Я хотела извиниться перед Анной. Когда я открыла глаза на саму себя, то впервые начала понимать, через что ей пришлось пройти все годы нашей дружбы. Она часами выслушивала мои жалобы и собирала меня воедино, а затем видела, как я вновь распадаюсь на куски. Но сколько раз можно извиниться перед одним человеком? Мне не хотелось начинать еще один разговор обо мне. Она была на пороге нового этапа жизни, наполненного тревогой, страхом и усталостью, а я стояла здесь, молчаливая и скованная ошибками прошлого.
Я мечтала забыть обо всем. В любовных песнях и балладах о разбитом сердце часто говорилось о мучительных воспоминаниях. «Если меня не убьет алкоголь, это сделают ее воспоминания», – пел Джордж Джонс, и я понимала, о чем идет речь. Провалы в памяти были ужасными. Было жутко, когда ночи просто проваливались в трещины Земли. Но еще страшнее мне было брать на себя ответственность за все то, что я натворила.

 

У алкоголиков и бывших алкоголиков есть одна общая черта: они разыскивают друг друга в ночи. В самые одинокие часы я обращалась к писателям, которые когда-то бросили пить. Я старалась сделать свои электронные письма непринужденными, как будто совсем не прошу помощи, а просто хочу узнать, как они это сделали и как я могу сделать то же самое.
Потоки, текущие в противоположных направлениях, приближают нас друг к другу. Когда мне было под 30, один парень написал в поисковой строке: «Я, блин, слишком много пью», и наткнулся на мой пост, в котором я написала такие же слова. Я была так горда. Благодаря волшебству Интернета, поисковой системе Google и моему блогу, его бутылка с маленькой запиской внутри прибилась к моему берегу.
Когда бы я ни писала письма другим людям, меня поражало внимание, оказанное ими в ответах. Они едва знали меня. Мы живем во время, когда большинство из нас не утруждает себя использованием заглавных букв, но тем не менее эти электронные письма часто были длинными и наполненными откровенностью и заботой. Возможно, с незнакомцами легче всего быть лучшей версией себя. С этими людьми мы не будем общаться настолько долго, чтобы успеть их подвести.
Часто они писали: «Раньше я был таким же, как ты. Я думал, что встречи АА – дерьмо». Слова о том, что они ошибались, наталкивали меня на мысль о том, что я тоже ошибаюсь.
АА были скромной программой. Программой, состоящей из рекомендаций, но не правил. Это было место, где все рассказывали свои истории и где действовал тот же принцип, что в великой литературе: через твою историю я слышу свою собственную.
Я также начала осознавать, что трезвая жизнь – это не гигантский прыжок на освещенное солнцем место, а последовательность маленьких шагов в одном направлении. Вы говорите: «Я сделаю это сегодня», на следующий день вы повторяете то же самое и продолжаете это делать, ставя одну ногу перед другой, пока вы, наконец, не выберетесь из чащи.
Я поверить не могла, что когда-то считала интересной лишь ту часть истории, где героиня пила. Такие истории могут быть невероятно отупляющими. Можно ли представить себе более омерзительную героиню, чем в стельку пьяную женщину, которая постоянно повторяется? Я на годы застряла в череде повторений: одни и те же разговоры, унижения, угрызения совести. И здесь вовсе не кроется нарративное напряжение, поверьте мне. Это один большой цикл Старого Дерьма.
Трезвость – это не скучная часть. Трезвость – это сюжетный поворот.
Назад: Часть II Стеклянные лабиринты
Дальше: В компании очень комфортно