Глава 13
А почему цвета такие мрачные? А я так вижу… из своего танка!
Я пошла на субботнюю тренировку. Сама не думала, что пойду – кому придет в голову переться черт знает куда, чтобы там столкнуться взглядом с человеком, которому тебе, по сути, нечего и сказать. Что мне было там делать? Вжиматься в стену и отводить взгляд в сторону? Делать вид, что ничего не случилось, что никого не уволили, не выставили из здания Муравейника, что все мы тут просто пришли постучать по воланчику? Но я пошла – по двум причинам. Первая – я хотела показать Сашке Гусеву, что даже не собираюсь вычеркивать его из списка «живых», причем мое решение не зависит от того, каковы результаты резки бритвой Оккама. Виновен он, невиновен он – мне было все равно. Оказалось, что и сам Саша предпочитает делать вид, что все это ему якобы совершенно не важно. Я понимала – так ему было удобно, так выглядит мужчина, задетый за живое. Или… так выглядит человек, которого поймали за руку, но дали выскользнуть из капкана.
Почему, кстати, наши начальники оказались такими добренькими? Получается, что такого рода «грабеж среди бела дня» – штука выгодная и связанная с минимальным риском?
Я пришла на тренировку не одна, я приперлась с моим благородным идальго, который увязался за мной, а я не нашла ни одного аргумента, чтобы его остановить. Хотя изначально я хотела уехать из безликой Игоревой съемной квартиры, чтобы доказать себе, что могу это сделать. Уехать от его теплых объятий – по своим делам. Что и я могу быть разумной и не сошла еще окончательно с ума, особенно в свете того, сказанного как бы вскользь накануне – про любовь мою к нему. Теперь я чувствовала необходимость противопоставить что-то своим вчерашним словам, противопоставить – как уравновешивают чаши весов маленькими гирьками. Мне нужно было доказать себе, что я не стану все выходные глупо улыбаться и бродить голышом по квартире Игоря Апреля. Он же явно надеялся на это.
– Ты что, серьезно? – спросил он меня, когда я принялась решать вопрос со спортивной формой, звонить маме, спрашивать, где мои кроссовки и прочее. – Ты не шутишь?
– Не ты ли спрашивал меня, буду ли я дружить с Сашей в любом случае? Что-то о безусловной любви, – напомнила я.
– Да, но я-то надеялся, что ты дашь отрицательный ответ, – ответил он со смехом. Я выглянула из окна – Игорь жил на пятом этаже новенького кирпичного дома недалеко от метро. За окном светило совсем уже весеннее солнце, и разлетающиеся по торговым центрам машины высекали блестящие вод-ные брызги из-под колес. Пешеходы отпрыгивали и матерились, наплевав на то, что материться теперь было под запретом. Кое-кого машины окатывали неожиданно и с ног до головы.
Весна.
– Как ты заметил, я вступила в полосу положительных ответов, – сказала я, не оборачиваясь. Рассматривать, как людей поливают грязной холодной водой, было нехорошо, неприлично и увлекательно. Каждый раз, когда это происходило, я вздрагивала и глубоко вздыхала.
– А я-то был уверен, что ты – настоящая пессимистка, аутентичная и на положительные ответы не ведешься.
– Пессимизм, он тоже как зебра. То черная полоса, то белая, – глумилась я. Обернувшись, я увидела, что Игорь сидит в кресле и с интересом естествоиспытателя рассматривает меня – его длинные клетчатые домашние брюки только подчеркивают стройность его ног, а босые ступни и обнаженная грудь заставляют мое сердце, как в глупых романах, биться чаще. Его вид ошеломляет, словно меня окатили водой – только не холодной, а обжигающе-горячей, словно я в парилке и кто-то брызнул водой на камни. Клянусь, я почувствовала тонкий запах мяты, расходящейся по комнате от горячего дерева. Я что, всерьез собираюсь уйти от такого дня?
– Зебра ты моя полосатая. – Игорь улыбался и лениво листал газетку. Всю прошедшую ночь он растратил, пытаясь поцелуями или пытками заставить меня повторить то, что я сказала ему в Маке. Я держалась, как могла, и даже в самые… м-м-м… сложные моменты обходилась междометиями или ответами типа «ты мне нравишься», «ты ничего так» или – коронное – «кажется, я сказала, что очень тепло к тебе отношусь».
– За «тепло отношусь» ты ответишь. Я тебе что, бабушка, чтобы ко мне относиться тепло. Я тебе… тебе задам жару, – шептал он, и я хохотала и просила меня помиловать.
Теперь, наутро, мы были прекрасно, восхитительно усталыми и пресыщенными, какими бывают люди после праздника, после новогодней ночи. У меня болело все тело, и я удивлялась, сколько физических усилий требует невесомая, эфемерная, похожая на флер любовь. Эта усталость мышц, синяк на бедре, сухие, раскрасневшиеся губы – все это было восхитительно и ново, как будто в первый раз. Все новое – хорошо забытое старое. А кто старое помянет – тому глаз вон.
– Можно мне с тобой пойти? – спросил Игорь игриво. Я пожала плечами. На самом деле я ужасно не хотела расставаться с ним и на минуту, но ни за что не хотела давать ему это понять.
– Если хочешь, конечно, пойдем, – ответила я, скрывая радость. – Тем более я тебя уже звала с собой. Хотя я и не понимаю зачем. Ты будешь играть?
– Ни за что. Но также я ни за что не собираюсь оставлять тебя наедине с человеком, которого еще недавно ты мечтала совратить при помощи пачки воланов, – заявил он невозмутимо, а я вздрогнула и улыбнулась.
– Совратить пачкой воланов – ты хоть слышишь, как странно это звучит? Словно я – какой-то маньяк и извращенец. Но то, что ты ревнуешь, меня радует.
– Я, ревную? – возмутился Игорь. – Ни в коем разе.
– Уверен? – Я улыбнулась и нарочно прошла мимо – «случайно» распахнув полы надетой на меня его рубашки. Да, это был совершеннейший штамп, стащить рубашку у мужчины, с которым ты провела ночь, и расхаживать в ней по его дому. Так делают во всех телефильмах, в глупых романтических сериалах. Но я сама была глупой и романтичной, и мне так нравился этот острый, яркий лимонный запах, мужской запах, наполненный феромонами, что я бы ни за что ее не сняла. Я ходила в чьей-то рубашке по чьему-то дому только во второй раз в жизни. И к тому же сиреневый мне к лицу.
– Разве только чуть-чуть, – нехотя согласился он.
– Ну и зря. Я же тебе сказала, как тепло к тебе отношусь. Никакого повода для беспокойства.
– Если ты еще раз скажешь мне хоть слово про наши теплые отношения, придется мне показать тебе разницу между теплыми отношениями и обжигающе-горячими. Кроме того, моя дорогая «иноплатянка», ты сейчас ведь сочувствуешь этому своему Гусеву, верно? Значит, я должен быть осторожен.
– Куда ты клонишь?
– Я клоню к тому, что нет более опасного момента, чем когда женщина преисполнена жалости к пострадавшему, да еще и несправедливо пострадавшему мужчине. Половозрелому мужчине, который физически ей не противен.
– Ты ревнуешь! – Я хлопнула в ладоши.
– Ладно, да. Я и не скрываю этого. А чего ты так радуешься?
– Несмотря на все твои дипломы, тренинги, весь твой интеллект, твой ум, которого у тебя – палата, в душе ты – жадный собственник и мужлан.
– Мужлан? – вытаращился на меня мой благородный идальго. – Я мужлан?
– Да! – радостно подтвердила я. – Именно так. И собственник.
– И ты говоришь об этом так, словно радугу увидела. Словно даже и не надеялась на такую нечаянную радость.
– Я и не надеялась. Я боялась, что каждый раз, когда я буду ложиться к тебе в постель или, к примеру, скажу тебе, что я люблю тебя, ты будешь спрашивать меня в ответ: «Вы хотите поговорить об этом?» То, что ты мужлан, это очень хорошо. Я люблю мужланов.
– Значит, я мужлан. Тогда, может быть, когда-нибудь я тебя побью, – пообещал Игорь, тон – угрожающий.
– Надеюсь, – улыбнулась я в ответ, и Малдер мой не выдержал, расхохотался.
– Мне кажется, ты, Фая, все-таки не послушалась меня, открыла коробку с котом и решила, что он жив. Значит, ты любишь меня?
– Ты опять? Снова про мои теплые чувства? Может, просто найдешь кроссовки и мы просто поедем на тренировку.
– Сразу после того, как… – Игорь помедлил пару мгновений, а затем вдруг неожиданно поднялся с кресла – быстрый прыжок тигра – и подскочил ко мне. Он схватил меня и прижал к себе, все это было так неожиданно, что я вскрикнула. Хотя – чего еще я могла ожидать? Ведь мы, как назвать это правильно, встречались? Мы встречались в его квартире, на его кровати, на его диване и даже на его кухонном столе. Я была его любовницей. Я чувствовала, как мое дыхание сбивается, когда я произношу одно только само это слово – любовница.
– Опять ты о чем-то думаешь, – возмутился мой любовник. – О чем?
– О тебе, – призналась я. – О том, что мы – любовники.
– На третий день до Штирлица дошло, – рассмеялся он и подхватил меня на руки, повалил на кровать. Это была игра, это была демонстрация силы, он удерживал мои руки, хотя было ясно, что я никуда не собиралась бежать. Но я сопротивлялась, я хохотала, визжала и трепыхалась под его телом, совсем как его аквариумная рыба-картошка, если ее выбросить из воды на воздух. Игорь целовал меня, а я изворачивалась и уклонялась, я была жертвой, а благородный идальго на время утратил свое благородство и превратился в разбойника. Он держал меня за руки, придавливая мое тело своим, и наслаждался тем, как беспомощна я перед ним. Первобытная мужская власть. Наконец он ослабил хватку, позволив мне высвободить руки, но вместо того чтобы сбежать, я обняла его за шею и потянулась вверх, к его губам. Мы целовались долго и неторопливо, словно рассказывали историю нашего будущего – через один поцелуй. Его глаза горели, он любовался мной, радовался любой моей реакции, как ребенок – взрослый, половозрелый ребенок, конечно, и он целовал меня в шею. В какой-то момент я вдруг подумала: «На черта мне сдался этот бадминтон»?
Мы приехали, когда тренировка уже началась. Очень трудно собираться куда-то, когда твои сборы постоянно прерываются поцелуями и попытками снять с тебя то, что тебе уже удалось надеть. Но я не могла бы сказать, что была недовольна таким ходом вещей. Когда мы зашли в просторный зал, там уже вовсю «рубились». Субботняя тренировка была игровой, тут не подразумевалось пыток разминкой, никто не заставлял так называемых спортсменов бегать, прыгать и растягиваться. Я видела, как это бывает – все приходили и принимались активно имитировать «разогрев», крутить руками, ногами, наклоняться вниз или тянуть руки к потолку. Кто-то даже садился на полушпагат, чтобы растянуть мышцы, но вся эта псевдоразминка занимала не больше пяти минут. Без тренера, подгоняющего нас, как голос совести, мы не желали делать все правильно, мы желали играть.
– Ничего себе! – воскликнул Апрельчик, когда мы вошли в зал.
– Чего – ничего?
– Я не думал, что тут будет так много народу, – пояснил он, изумленно рассматривая скачущих с ракетками людей. Зал был огромным, на семь сеток, и на каждой сетке «повисло» по четыре человека, но и это было не все. Неподалеку, на лавочках или просто на сумках куковало еще человек двадцать, они ждали своей очереди, они шли «на победителя». Взрослые люди, пришедшие сюда, чтобы скинуть всю эту взрослость и «подубасить».
– Ромашка, привет! – крикнула мне Вероника, когда на ее корте выдалась минутка. Она играла в паре с дочерью Дашей, и, кажется, они выиграли первый сет – по крайней мере, если судить по их довольным лицам. – С кем это ты пришла, познакомь?
– Это мой персональный психотерапевт Игорь Вячеславович Апрель, – ответила я, вкладывая в свои слова как можно больше «официоза».
– Ого! – рассмеялась Вероника. – Все так плохо, что одну без психотерапевта тебя уже на улицу не отпускают?
– В нашем дурдоме демократия, конечно, но и присмотр, – кивнула я, а Игорь задумчиво молчал, словно раздумывал, как мне за это получше отомстить. Конечно, он бы предпочел, чтобы я представила его как… своего парня? Но язык не поднимается назвать «парнем» взрослого мужчину, высокого и ладного, с умным взглядом – чистый агент ФБР под прикрытием, «Лиса» Малдер. Слово «бойфренд» подходило ему еще меньше. Кто он? Как представлять его людям? «Мой любовник» мне нравилось больше всего, но это было не все, не все. Как бы еще мне самой понять происходящее? Мужчина, с которым я встречаюсь, с которым у нас конфетно-букетный период? Букет – да, у меня был, он до сих пор стоит в кувшине на подоконнике в моей комнате, давно «приказавший долго жить». Я сентиментальна, неизвестно, когда еще мне подарят цветы. Я всерьез раздумываю над тем, чтобы засушить цветки роз между страницами томика Сета Ллойда «Программируя вселенную», что я иногда почитывала на ночь. Я – романтик, да.
Конфетно-букетный период – это то, чего никогда не было между мною и Юрой Молчановым. Тогда все было чистое сумасшествие, начиная с самого знакомства на вечеринке, куда я попала случайно. Незнакомый и очень серьезный мужчина, без тени улыбки, просто подошел ко мне, когда я пила кофе, взял меня за руку со словами, что ему нужно кое-что мне показать – узнать мое мнение. Он подвел меня к окошку и ткнул в небо.
– Похоже на сиськи? – спросил он меня.
– Что? – Это было единственное, что я смогла выдавить из себя.
– Облако, вон то – да не туда ты смотришь, бери левее. Ведь похоже на сиськи? – уточнил он. Я посмотрела на облако.
– Ну… да, – пробормотала я, краснея.
– Вот именно, – кивнул он. – А то некоторые другие присутствующие сомневаются. Идем со мной.
Так мы и познакомились. Никаких конфет, никаких букетов. Я сходила по нему с ума. Он был самым непредсказуемым, смелым, сумасшедшим и умным. Он сказал, что «захотел» меня, когда я только вошла в комнату. С самой первой минуты захотел, но терпел, как воспитанный человек, как интеллигент, как журналист, в конце концов. А то я бы приняла его за эксгибициониста из какого-нибудь парка.
К тому моменту, как его терпение кончилось, я и сама уже была не против взглянуть… на многое по-другому. Не прошло и пяти минут, а мы были уже настолько вместе, что наши отношения перепрыгнули стадию знакомства и заодно и конфетно-букетный период – разом, как Эдди-орел перелетал трамплины на своих лыжах. И вот я уже стою на кухне в трусах и майке, босиком, пол с подогревом, и я мою тарелку из-под яичницы, завариваю нам на двоих кофе в большом позолоченном гейзерном кофейнике, оборачиваюсь к мужчине, к которому уже привязана, как собака к хозяину, и спрашиваю: «А зовут-то тебя как»? Все случилось тогда так быстро, буквально за сутки. Я думала тогда, что это хорошо, что это признак настоящей любви, которая «нечаянно нагрянула», прямо как в песне. Возможно, так оно и было. Потому что больно было так, словно меня тупым лезвием резали «по живому». Тупой бритвой Оккама.
– Ромашка, ты играть-то будешь? – спросила меня Вероника. – Тебе твой… терапевт разрешает?
– Я бы и рада, но Сашка-то где? – Я скользила взглядом по шумному, прыгающему, кричащему залу, но Саши Гусева не видела. Неужели он решил не ехать на тренировку? Он, который, кажется, жил ради них.
– Он на седьмом корте, только я не думаю, что ему сегодня будет до тебя дело, – ухмыльнулась подбежавшая к нам Дашка. Я нахмурилась и посмотрела в сторону самого дальнего, седьмого корта. Сашка стоял там, на самом краю – в одной руке ракетка, в другой бутылка с водой. Бутылка была специальная, не бутылка, а шейкер для витаминно-протеиновых напитков. Саша смотрел в нашу сторону, но нас, кажется, не видел. Как и тогда в кафе, он был погружен в свои мысли.
– Переживает? – вздохнула я, а Дашка удивленно переглянулась со своей мамой.
– Думаешь, переживает? Да нет, мне кажется, порвет он всех. Он столько тренировался! – Через некоторое время до меня, как до жирафа, дошло, что говорили они вовсе не о душевных переживаниях Саши из-за утраты работы, а о вполне конкретном волнении из-за предстоящей игры. После некоторых расспросов и уточнений выяснилось, что Саша пьет витаминно-протеиновый напиток не просто так. Сегодня к нам в зал на игровую тренировку приехала парочка игроков, как сказала Вероника, «из прошлой жизни», и Саша будет биться с ними до последнего волана.
– Они когда-то вместе играли. – Мне указали на высокого надменного мужчину лет сорока, в очках. Выглядел он внушительно, а когда-то, наверное, был красавцем. В нем и сейчас осталась эта ленивая вальяжность движений, объединяющая людей, уверенных в себе, таких, как и мой благородный идальго. Не таких, как я. – А потом поругались, никто не знает, из-за чего. Мне кажется, Саша и сам не знает, из-за чего они поругались.
– С очкастым? Как его зовут?
– Сергей Брагин. Твой Сашка костьми ляжет, чтобы его обыграть.
– Но ведь сегодня же не турнир, – сказала я, стараясь проигнорировать полный ярости взгляд Игоря, которому дефиниция «твой Сашка» явно не понравилась.
– Поверь мне, Ромашечка, когда речь идет о Сереге Брагине и Сашке Гусеве – это всегда турнир. Этакий рыцарский.
– Не люблю я Сереж, – процедила я и пошла вперед, чтобы встать поближе к седьмому корту. Пропустить рыцарский бадминтонный турнир я не хотела, идальго поплелся за мной.
Увидев меня, Саша улыбнулся и призывно кивнул. Это было хорошо. Но затем он увидел Малдера, секретного агента, за моей спиной и удивленно склонил голову к плечу. Я подошла ближе.
– Хорошей охоты, брат! – пожелала я, улыбаясь. – Слышала, ты тут лучше всех?
– От кого слышала? От футболистов? – рассмеялся он, слегка косясь на Игоря.
– От биатлонистов, – хохотнула я.
– Ладно, Ромашка, скажи, ты будешь за меня болеть? Или ты хочешь пойти поиграть? Я могу ребят попросить… они вас поставят.
– Нет-нет, мы посмотрим лучше на вас! – Игорь тоже кивнул, подтверждая. Он-то приехал не для того, чтобы играть, он приехал, чтобы приглядывать за мной.
– Ну что, Гусь, ты там долго будешь с барышней кадриться? Цыгель-цыгель, ай-лю-лю! – крикнул нам этот высокомерный Серега Брагин. Я оглянулась, удивившись тому, что Саша стоит на корте один.
– А с кем ты играешь? – спросила я.
– У нас одиночка, – процедил Гусев, подкинул в воздух ракетку и пошел навстречу судьбе. Я видела, что и помимо нас результатом матча интересуется немало народу. Вероника оставила Дашку играть с другим мальчиком из группы, а сама подошла к нам. Пара ребят остановились с другой стороны корта и тихонько перешептывались. Очкастый надменный Сережа подтянул наколенники – он был из тех, кто уже перемотан всевозможными поддержками и ортопедическими приспособлениями до такой степени, что хочется вызвать медсестру и вытащить его с поля боя. Саша отдал мне витаминно-протеиновой стакан и пошел на корт.
– И что тут нужно делать? – спросил меня Игорь, но я уже потерялась в начавшейся игре. Волан был подан, и бой объявлен. Саша отбежал на середину корта, подпрыгнул и загасил первый же волан. Ноль – один в его пользу.
– Хорошее начало, – пробормотала я, а Игорь посмотрел на меня, как на умственно неполноценную. Подача перешла к Саше.
Правила в бадминтоне не сложные, но и не простые, к ним нужно приноровиться. Первое время я так и плавала по корту, не понимая, кто куда должен идти, кто откуда подает и почему в какие-то моменты можно закидывать волан до самого конца корта, а в какие-то нельзя попадать в заднюю линию, это будет «аут». Со временем все эти правила устаканились в моей голове, и я уже знала, что подают, начиная с «нуля», что подача переходит к сопернику, когда ты лажаешь – не отбиваешь волан или отбиваешь его в сетку или аут. Бой – настоящий турнирный бой – состоит максимально из трех игр, до двух побед из трех.
Первую игру выиграл Саша Гусев. Первый счет между ним и Сережей Брагиным был 19–21, то, что у бадминтонистов устно называли победой «на бровях». Я понятия не имела, откуда пошло такое выражение, но знала, почему именно на бровях выигрывать считалось особенно почетным – ввиду особенной сложности. Но первый бой закончился, начался второй – куда более тяжелый.
– Фаина, ты подпрыгиваешь так, словно бьют не по волану, а по тебе, – рассмеялся мой идальго, когда я в очередной раз вскочила на месте. Еще одно проигранное очко. Я повернулась к Игорю и посмотрела на него так зло, словно он повинен был в содействии другой, брагинской стороне.
– Ты видишь, мы проигрываем.
– Я лично болею за… «Динамо», если это тебе интересно. И точно не состою в фан-клубе Саши Гусева.
– А я состою.
– Я вижу! – усмехнулся он. – Поверь, я все вижу.
– Вот! Еще одно очко проиграли, – разозлилась я. – Не можешь ты, что ли, помолчать?
– Да ты азартная штучка, мне это нравится. Я-то думал, что ты только квантовой механикой и котами интересуешься, а ты, оказывается, горяча. – Апрель глумился надо мной, вероятно, от скуки. Он-то не понимал ни грамма из того, что происходило у него на глазах. – А что будет, если он проиграет? Все?
– Нет, не все! – шикнула на него Вероника, и Игорь стал вести себя чуть серьезнее. – Они будут играть третью. Эй, Брагин, ты подал в аут!
– Не было никакого аута, в линию попал! – ответил Веронике очкастый Брагин, и между ними произошел короткий, но емкий диалог, суть которого сводилась к тому, что Брагин, по мнению Вероники, не обладал высокими моральными качествами и не давал поводов для особенного доверия, а Брагин парировал тем, что Вероникин номер, чисто теоретически, шесть и что она может проследовать куда подальше. Хотя бы и в раздевалку.
– Эй, Гусев, да у тебя тут целая команда чирлидеров, а? – хмыкнул он, вполне довольный тем, что отстоял явный аут в свою пользу. Сволочь какая, а? Обычно Саша на такие вещи плевал, но тут дело обстояло серьезно. Вторую партию Саша проиграл.
– Ты не расслабляйся, – шептала Вероника, пока шел короткий перерыв. Саша тяжело дышал и смотрел на меня так, словно в этот раз мы и правда разыгрывали слона.
И началась третья партия.
– А долго еще? – спросил меня Игорь Апрель в самом начале ее, и я его чуть не убила. Он вздохнул, покачал головой, но благоразумно решил понять нас и скрыться вдаль, пойти купить водички в автомате на первом этаже. Я не возражала, Вероника не возражала, и никто не возражал. Кажется, никто даже не заметил, как он ушел. Отряд не заметил потери бойца, все взгляды были прикованы к битве титанов. Наш титан держался, как стальной. Брагин тоже вспотел и дышал тяжело и неровно и то и дело протирал очки краем футболки. Игра в одиночку не вдвое, а вчетверо тяжелее парной игры – и в моральном, и особенно в физическом смысле. Бегать приходится намного дальше и быстрее, я бы вообще померла так бегать. Но Саша бежал. К сожалению, и Сережа тоже не уступал ему в желании выиграть.
– Вот собака, – процедила сквозь губы Вероника. Я никогда не думала, что можно так переживать за какую-то там игру. Но сердце сжималось, а счет был ровный, поднимался вверх, как столбик термометра. 15–15, 15–16, 16–16, 19–20, 20–20.
– А что же теперь? – спросила я Веронику, невольно вцепившись в ее руку. Розыгрыш был яростный, но волан никак не опускался ни на чьей стороне. Оба игрока проявляли особенную изворотливость и быстроту, поднимая волан чуть ли не с полу. В какой-то момент волан пролетел почти пулей мимо меня и опустился на пол.
– Аут! – крикнул Саша, пока я стояла и пялилась на корт и взмыленных мужчин на нем.
– Ни черта, – ответил ему Брагин.
– Этот Брагин что, выиграл? – испугалась я, косясь на Сережу. Права, ой, права я была, что все Сережи – зло.
– У них баланс. Это значит, что теперь кто первый выиграет два очка, тот и выиграл.
– Там был чистый аут, Брагин. Кончай, а? – ответил Саша, показывая, где упал волан.
– Задел линию, – ответил Брагин, поднимая ракетку. Я вдруг подумала – да ведь невозможно с той стороны поля увидеть, задел волан поле или нет. Как этот Брагин может говорить с такой убежденностью? Я смотрела на его уверенное лицо, на сильные, агрессивные жесты – он смотрелся так убедительно, словно и в самом деле точно знал, куда упал волан. Но он не знал. Он ничего не видел с той стороны корта, а я знала. Не просто предполагала, а точно знала, видела, как волан упал. Я следила за ним взглядом и в этот момент смотрела как раз на то место, куда волан ткнулся своим лакированым носом. В аут. Даже не близко к линии – сантиметрах в трех от нее. Брагин врал, и Саша Гусев понимал это.
– Переигрывайте! – крикнула Вероника.
– С чего бы? – возмутился Брагин. – Не собираюсь. С чего я должен переигрывать, если я четко видел, что там не было аута?! Там было касание линии.
– Ладно, все! – крикнул Саша и перебросил воланчик на другую сторону поля. Вопрос с аутом или неаутом был решен, и последнее очко разыграли за несколько секунд. Саша отбил подачу Брагина, но следующий смеш отбить не сумел, волан задел сетку и упал на Сашиной стороне корта.
– Ну вот, – воскликнула Вероника с досадой. – Сашка, ну нечестно же. Ведь врет он…
– Да брось ты, – покачал головой тот, подавая руку Брагину. Тот смотрел на Сашу, довольный, улыбаясь из-под очков. Выигрывать любят все. Какой бы ни была цена.
– Ну что, до новых встреч? – Покровительственный тон Брагина взбесил всех. Саша хлопнул его по ладони и отвернулся, отошел к нам.
– Но почему? – возмутилась я.
– Чего уж там, – усмехнулся Саша Гусев легко. – Ты как, Ромашка? Хочешь, пошли поиграем. Покажу тебе, как высоко-далекие бить.
– Нет, Саша. Нет. Лучше скажи мне, почему ты дал себя оболгать?
– Ты об этом волане? – усмехнулся он. – Да ерунда. Если б я лучше играл, одно очко меня бы не убило, понимаешь? На балансах и на бровях – это все лотерея.
– Нет, я о работе. Ты ведь не имеешь никакого отношения к этим восьми миллионам, верно?
– Это ты почему так решила? – остановился он и посмотрел на меня с подозрением. – Все считают, что я имею отношение ко всему. Что я вор.
– Ага, а этот твой Брагин считает, что там не было аута. Только аут был, я сама видела его, я только растерялась и не успела ничего сказать. И ты тоже видел. Верно? – Сашино лицо стало серьезным, будто он стоял не здесь, в спортзале, а перед судом присяжных.
– Я не стал ввязываться в свару из-за какого-то жалкого аута, и ты на этом основании делаешь вывод…
– О чем спорим, братцы-разбойники? – спросил невесть откуда возникший мой благородный идальго. Я не отвела взгляда, я так и смотрела Саше в глаза, и вдруг поняла, как отчаянно мерзко и больно ему было все эти дни – совершенно одному.
– О том, как очистить Сашино имя и найти того, кто спер деньги, вот о чем мы тут спорим, – отчеканила я, доставая из сумки ракетку.
– Ну, все, Ромашка, теперь тебя не остановить, – вздохнул Гусев. Они с Игорем обменялись загадочными, я бы даже сказала, таинственными взглядами и оба дружно, не сговариваясь, кивнули.
