Глава 17
Человек на 70 % состоит из воды, а огурец – на 80 %. Внимание, вопрос: на сколько процентов огурец – человек?

Люди говорят, что у всех есть свои скелеты в шкафах, у всех имеется какое-никакое темное прошлое, но еще никогда чье-то темное прошлое не пыталось поставить крест на моем вполне счастливом настоящем. Конечно, я могла всего этого избежать. У меня же было предчувствие нехорошего. Я могла просто не заходить в квартиру, дождаться специально обученных людей, которые сделали бы все правильно, и мне бы не пришлось рисковать здоровьем. Ведь я поняла, что что-то не так, в тот самый момент, когда увидела мусор на полу в тамбуре, там, где лежал скошенный придверный коврик. Неизвестно, сколько времени прошло с того момента, как я ступила на порог квартиры, по которой ходил этот весьма неприятный, смертельно опасный призрак прошлого – Вера, – но знаю, что не могла не войти туда.

Нет, конечно, у меня был план. У Фаи Ромашиной всегда есть план, и он, как правило, фигня полнейшая. После того как Вера захлопнула за мной дверь, единственное, на что я рассчитывала, так это на Юрку Молчанова. Нашла, на кого надеяться! Конечно, в целом Молчанов предпочтет брать интервью у живой меня, нежели фотографировать мой труп. Может быть, мертвая я для его новостей даже лучше.

Сознание возвращалось ко мне медленно, в час по чайной ложке, я словно плавала в молоке, где также были размешаны звуки, движения, какие-то ударно-волновые явления, которые заставляли меня то подниматься на поверхность, то снова опускаться на дно. Я понимала: Юрка Молчанов опоздал. Может быть, рассказов про очистки от фисташек не хватило для полиции, чтобы выписать ордер на взлом двери. Может быть, СМС, которую я отправила Юрке, разговаривая с Игорем через дверь по громкой связи, вообще просто не дошла. Или, возможно, я написала что-то не то, и Молчанов просто не смог разобрать мой суматошный бред и не понял, что мы оба – и я, и мой похожий на красивого, грациозного кота любовник Игорь Вячеславович Апрель – подвергаемся реальной опасности. В любом случае Юрка Молчанов опоздал.

– Ромашка, ты как? – услышала я, когда вместо молочно-кисельного мира мой взгляд снова смог уцепить краешком часть нашего подлунного мира. Надо мной нависало лицо Игоря. Я попыталась убедить себя, что мы с ним оба в раю, что материалисты все же оказались не правы и посрамлены, но Апрель был таким лохматым, бледным и с кровоподтеком в районе губы – в общем, не мужчина, а мечта. Нет-нет, вряд ли мы в раю.

– Все очень плохо, – прохрипела я, и Игорь с облегчением улыбнулся.

– Это очень хорошо, – кивнул он, растирая мне потерявшие чувствительность запястья. У Апреля по шее шел ярко-бордовый след – неровная, неприятная линия. Я подозревала, что и на моей «красуется» такое же «колье».

– А она? Где Вера? – Я дернулась и инстинктивно пригнулась, ожидая по привычке, что веревка вцепится мне в горло. Как быстро возникают привычки, когда хочешь жить.

– Ш-ш-ш, – покачал головой Игорь, обнимая меня. – Не волнуйся ни о чем. Ее уже увезли. Ты в полной безопасности. Все хорошо.

– Игорь! – всхлипнула я и, уткнувшись носом ему в грудь, принялась судорожно рыдать. Он мне не мешал, его психологического образования хватило, чтобы понять – мне это сейчас нужно. Я успокоюсь… как-нибудь потом, позже, через минуточку, через полчасика.

– Ну, ты даешь, подруга! – услышала я еще один голос. Я шмыгнула носом и осторожно посмотрела наружу из-под крепкой руки Игоря. Я не хотела ничего, кроме этого чуда – рыдать в его объятиях. Но рядом с нами стоял Юра Молчанов собственной персоной. – Ну что ты полезла? А если бы я не понял?

– Я и не надеялась, что ты поймешь, – пробормотала я, глядя на Юркино улыбающееся лицо. А следом за ним, откуда-то сбоку появился еще и доктор с прибором для измерения давления в руках.

– Но я же тут?! – обиделся Молчанов. – Все я понял. И вопли твои слышал. «Чего это вы сидите на кухне?» – Он попытался передразнить меня, но получилось так кривенько, что я засмеялась. – Ты чего смеешься?

– Как здорово… – выдохнула я, – что все мы здесь… сегодня собрались.

– Тоже, что ли, с ума сошла? Доктор, сделайте ей еще укол какой-нибудь, – ерничал Молчанов. – Знаешь, Игорь Вячеславович, ты, кажется, сводишь женщин с ума. Она же чокнутая была, эта, которую мы скрутили?

– Извините, Юрий… не знаю вашего отчества, но я не собираюсь обсуждать жизнь Веры Турчиновой в таком ключе. Она больной человек. Убежала из больницы. И не виновата, просто запуталась…

– Да ладно, не напрягайся! Не напрягайтесь, то есть. Проехали, – махнул рукой Молчанов. – Я что ж, не видел? Больной человек, пена изо рта. Но сильная!

– Рукав заверните, пожалуйста, – попросил доктор.

– Я в порядке. В порядке, – попыталась увернуться я.

– Вам надо в больницу, – тут же нахмурился он.

– Я в порядке, не поеду, – заявил Игорь. – Только если поеду с ней.

– Я тоже не поеду, – как эхо повторила я.

– Вы оба ненормальные, – процедил доктор, натягивая на меня прибор.

– Не поеду, – уперлась я, не желая даже думать о больничных койках.

Доктор нахмурился, измерил давление, потом ощупал мое горло, осмотрел синяк под глазом, затем сделал мне какой-то укол и временно отступил. Сел что-то писать. Я обратила внимание, что стол уже снова стоит на своем месте.

– Файка, ты уж лежи, лежи, – потребовал Юра, увидев, что я пытаюсь подняться.

– Зачем это я буду придерживаться горизонтального положения относительно земного притяжения, если для мозгового кровообращения это даже хуже? – возмутилась я.

– В принципе, лучше чуть сидя, – вмешался доктор. – Голова не кружится больше? После укола?

– Ничего у меня не кружится, – проворчала я, а Юрка рассмеялся в голос.

– Точно, вижу. Ромашка пришла в себя. По крайней мере, относительно земного притяжения, – сказал он, и только тогда недовольный (читай, ревнующий, ура!) Игорь принялся ощупывать мои руки-ноги на предмет их целости. Подозреваю, что он просто хотел показать Юрке, кто тут вправе ощупывать меня, а кто нет. Тогда Молчанов склонился ко мне, разглядывая синяк, а затем даже ощупал голову, словно выискивал черепно-мозговую травму.

– Вы оба спятили? – возмутилась я.

– Не, ну как же эта пациентка тебе по лицу-то так съездила? Ничего себе синячище! – Юра показал руками размер синяка, словно это был пойманный им огромный сом.

– Такой большой? – огорчилась я, и тогда Игорь склонился и поцеловал меня прямо туда, где, как я подозреваю, был самый эпицентр удара.

– Ну зачем ты в квартиру полезла? – спросил он с укоризной. – А?

– Я просто не могла поверить, что ты решил меня вот так бросить.

– В такое, конечно, поверить невозможно, – рассмеялся Игорь. – А если серьезно? Как додумалась? Как поняла, что она тут?

– Ну… были у меня свои приметы. – Я попыталась сесть, но Игорь тут же принялся причитать и требовать, чтобы я лежала. – Фисташки на коврике.

– Фисташки? – опешил Юрка, но – журналюга проклятый – потянулся за блокнотом. Я хотела было возразить, а затем плюнула. Пусть пишет.

– Да, фисташки. Раньше я не видела связи, но помнишь, я тебе говорила, что видела, как кто-то работает за компьютером Ваньки Шарикова. Я видела, но больше никто не видел. Оно и понятно, ведь я видела только затылок, а все остальные видели меня. Но вот потом заметила, как Ваня вычищает со своего стола фисташковые очистки. Несколько штук всего, но я удивилась. Понимаешь, это же не Жорик-свин. Ванька – парень щепетильный, за работой не ест. Я тогда просто решила, что очистки Жоры. Мало ли где ОН ел, верно? У него на столе тоже они были.

– Очистки?

– Да, – кивнула я. – Только вот проблема, фисташка – довольно дорогой орех. Жорка предпочитает арахис. Он дешевый. Или вообще чипсы и домашние пироги с мясом. Дальше – больше, когда дома я реанимировала ноутбук Черной Королевы, я счистила очистку, налипшую на днище ноутбука, который предположительно залила кофе. Твоя Вера, вероятно, фисташкозависимая, она даже тут их ела. Прибавь сюда очистки, на которые я наступила в конференц-зале на совещании. Блин, если вдуматься сейчас – я все последнее время ходила по фисташковым следам, как Гензель и Гретель.

– Гензель разбрасывал хлебные крошки, – поправил меня Игорь.

– Не важно. Я подошла к квартире и увидела на коврике у двери фисташку. Видимо, она ела орехи, когда звонила в дверь. Тут-то до меня и дошло. Я быстрее стала писать тебе, Юра, эсэмэс.

– Эсэмэс? Но на что ты рассчитывала? – вдруг взорвался Игорь. – Что твой Юра моментально материализуется тут, в квартире? Ты хоть понимаешь, как сильно рисковала? Он же мог не успеть. Да он и не успел!

– Я почти успел, – возразил Юра обиженно. – Мне нужно было еще полицию организовать и врачей.

– Вы выломали дверь, когда я уже распутывал ее веревку, – напомнил Молчанову Игорь.

– Ага, связанными руками ты бы разматывал ей веревку до второго пришествия!

– Шею я уже освободил. Не забывайте, я же врач, знаю, что делаю. Дышать она могла.

– Вот именно, врач, а не Рэмбо. Как только ты стол поднял? – возмутился Юра.

– Да уж поднял как-то!

– Прибил женщину столешницей.

– Цельное дерево! – бросил зачем-то Игорь, и тут я не удержалась, рассмеялась в голос. И Юра, и мой Малдер повернулись ко мне.

– Надо же, сразу два Дон Кихота прибежали спасать прекрасную даму! – подколола их я. Полицейский эксперт, до этого невозмутимо снимавший отпечатки пальцев, не удержался и хмыкнул. Все как-то вдруг расслабились и заулыбались.

– Но чего Вера хотела? Зачем она проникла в ваш холдинг? – спросил Юра. Мы с Игорем переглянулись, следователь полиции подсел и включил диктофон. Тогда Игорь вздохнул и начал рассказывать:

– Вера Турчинова была моей пациенткой, как вы уже поняли. Она действительно всегда любила фисташки. Мы ей их приносили, многие из медперсонала ей сочувствовали. Я лечил ее два года, до меня она лежала в разных больницах несколько лет. У нее было сложное, достаточно редкое сочетание депрессии, невроза и фобии. Вера боялась, что ей не хватит воздуха.

– Задыхалась, даже когда дышала, – пробормотала я, и Игорь кивнул.

– Я думаю, она решила, что, если мы с ней будем вместе, ее болезнь пройдет. Иногда такое самовнушение может помочь на определенных этапах. Видимо, тогда Вера и решила найти меня.

– Но ведь ты бы узнал ее – рано или поздно, – сказала я. Игорь покачал головой и отвернулся, и долго смотрел куда-то в стену, прежде чем ответить.

– Вера Турчинова до того, как заболела, была актрисой.

– Да она и после того, как заболела… – бросил Юра.

– Нет, ты не понимаешь. Она училась в Щукинском училище, была талантливой, красивой, подавала надежды. Такая тонкая эмоциональная чувствительность очень хороша для актрисы, но в ее случае все же было бы лучше, если бы она выбрала другую профессию. Хотя заболевание все равно бы ее настигло, скорее всего. Даже в детстве она боялась ездить в метро – ей казалось, что ее там засыплет.

– Это уже была фобия? – спросил следователь.

– Начальная стадия, – кивнул Игорь. – Много было таких вот звоночков но однажды, уже после учебы, Веру пригласили играть в одном сериале: согласно сценарию, персонаж Веры должен был тонуть. Но ее, почти задохнувшуюся, должен был спасать герой-любовник. Ну и поцелуи, счастье, следующая серия. Однако на площадке с Верой случился тяжелейший приступ: она кричала, что не может дышать. Ее не смогли успокоить, увезли в больницу. С тех пор она и мотается по больницам уже почти десять лет.

– Какой ужас, – пробормотала я.

– У психов часто бывает большой талант, – влез Юра.

– Тогда это не про тебя. Ты обладаешь какой-то цементной психикой. Значит, никакого таланта, – поддела его я.

– Между прочим, твой бывший не так уж и не прав, – заметил Игорь, поставив акцент на слове «бывший». – Мы все видели, до какой степени она способна к перевоплощению. Но Вера никогда не была агрессивной, не была опасной. Она просто ужасно страдала.

– Ну… значит, что-то поменялось! – предположил Юра.

– Может быть, может быть. Она всегда была образцовой пациенткой, за исключением периодов обострения. Знаете, она ко всем умело подбирала ключик. Вера ведь частично рассказала правду. Я часто приходил к ней, сидел у нее, мы разговаривали. Я рассказал ей об Анне.

– Да кто такая Анна? Еще одна пациентка? – переспросил Юра, но я шикнула на него.

– Анна – это просто старая, забытая история из моей молодости. Теперь я понимаю, что Вера копила все, что я ей говорил, создавала своего рода параллельную реальность. Но я видел положительную динамику.

– И в чем же она выражалась? – спросил следователь.

– У Веры были периоды ремиссии и периоды обострения, были множественные попытки суицида. Но за те два года, что я ее лечил, у нее была только одна попытка самоубийства. Я рассказывал тебе, – Игорь повернулся ко мне, и я кивнула.

– Помню. Она пыталась повеситься на спинке кровати, – прошептала я.

– Ничего себе, какой кошмар. Ее спасли? – спросил следователь, а Юрка склонил голову к плечу и фыркнул.

– Нет, не спасли. Нас тут призрак навестил, Фаине синяк поставил.

– Ну да, – кивнул следователь и, кажется, покраснел.

– Юра! – возмутилась я.

– Ладно, ладно! – поднял руки он, а потом снова принялся делать пометки в блокноте. Игорь продолжил:

– Я пробовал тогда новый метод, он, кажется, начал ей помогать. Во всяком случае, рецидивов не было. А потом Вера решила, что у нас с ней взаимная любовь. И что это только вопрос времени, чтобы я тоже это понял. Я отметил это в ее карте, предложил заменить лечащего врача, а Вере сказал об этом так мягко и корректно, как было возможно, а она…

– Попыталась покончить с собой, – закончила за него я.

– Да, – тихо кивнул Игорь. – Пришлось уволиться. Мне предлагали перейти в другую клинику, но я решил – хватит. Буду помогать тем, кто хочет сделать свою жизнь лучше. Тем, кому помочь невозможно – этого мне хватило.

– Да уж, – кивнул следователь. – Но как вы могли не узнать ее? Как вообще она выглядит на самом деле? У вас нет фотографий?

Игорь задумался, а затем поднялся и пошел в комнату. Вернулся он с фотоальбомом в руках – с тем самым, где у него лежали последние фотографии, где имелась и фотография Анны, о которой он не знал.

– Вот как Вера выглядела тогда, – сказал он, протягивая фотографию следователю. – А сейчас не знаю. Она приходила ко мне под видом сотрудницы из отдела продаж и выглядела неузнаваемо. Ну а сегодня в дверном глазке я увидел Фаину. Поэтому и открыл дверь, собственно. Еще удивился, чего это она звонит в дверь, когда у нее есть ключи, но решил, что она их потеряла.

– Это так на меня похоже! – обиженно пробормотала я. Игорь только виновато пожал плечами.

Следователь посмотрел на фотографию и отдал ее обратно Игорю. Я пыталась вспомнить, что это могла быть за фотография, я ведь просмотрела этот альбом совсем недавно, но сейчас я не смогла вспомнить никого, хоть отдаленно напоминающего эту Веру, ее темные, больные глаза. Но вот Игорь протягивает мне снимок, и я вижу ее, но не узнаю. Вера Турчинова стоит там, в больнице, в коридоре, неподалеку от группы врачей в белых халатах. Я не обратила тогда на нее внимания. Невысокая, худая, тоже в белом, но не в халате, а в платье, темные волосы собраны в неаккуратный хвост, черные несчастные глаза, осунувшееся, изможденное лицо. На вид ей на снимке было лет сорок пять, не меньше. Что-то потустороннее читалось в ее взгляде, словно каждый день она видит то, чего не видит никто другой. Мир, полный чудовищ.

– Не узнать! – ахнула я. – Что же с ней будет?!

– А тебя это волнует? – хмыкнул Юрка, но Игорь посмотрел на него, словно молча просил заткнуться. Черствость – фирменный знак качества у журналистов.

– Думаю, теперь ее положат в другую больницу, – грустно сказал Игорь. – Конечно, теперь Вера стала опасной, и ее не смогут оставить в обычной палате. Я знаю, как это происходит в таких случаях. Я работал с пациентами на принудительном лечении. Основная цель этого так называемого лечения – обеспечить безопасность общества. Это совсем другая история.

– Так ее не будут судить?

– Тут Вера была права, – заметил Игорь. – Судить ее не будут, она недееспособна.

– А по виду и не скажешь, – возмутился Юра.

– Вот почему люди сходят с ума?! – спросила я, с ужасом представляя себе ту больницу, в которую отправляют людей, представляющих угрозу для общества.

– А ты считаешь, эта женщина должна и дальше гулять на свободе, что ли? – спросил Юра.

– Я считаю, что мир ужасно несправедливое и грустное место.

– Это точно, – согласился Игорь. Следователь дописал протокол, мы расписались в нем, ответили на несколько дополнительных вопросов от Юры – он, кажется, был просто счастлив, что идея с интервью трансформировалась в репортаж с места событий.

– Но знаешь, Фая, – прошептал Игорь, наклоняясь ко мне, когда мы все уже стояли в коридоре. – Когда в моем мире вдруг появляются женщины с синяками под глазами, все становится совсем не так уж плохо.

– Он что, уже тебя бил? – возмутился Юра, натягивая ветровку. Молчанов встал в свою любимую позу – руки в боки – и посмотрел мне в глаза. – Ты только скажи, и мы это тоже дадим в эфир!

– Хватит с тебя, – бросила я. Мы с Игорем переглянулись и рассмеялись. Потом все ушли, а мы заварили чай и принялись пить его с тортиком, который так кстати нашелся в холодильнике, Игорь купил его, чтобы кормить им Вовку на выходных, но племянник не приезжал. Я вспомнила про Вовку и тут же про маму, Лизу и про Сережу тоже. Я встрепенулась и побежала звонить. Я рассказала урезанную, облегченную версию того, что случилось, ибо вовсе не хотела, чтобы мама снова узнавала о моей судьбе из телевизионных новостей. А, зная моего бывшего, понимала: новость выйдет «жареной».