Глава шестнадцатая. Перекресток семи дорог

План у меня был. Я повторяла это про себя как молитву: «У тебя есть план, Лиза, ты не сошла с ума, у тебя есть план». Какой ни есть, а все же план. Лучше, чем просто орать от страха, когда над тобой нависает широкоплечий мужчина, которого ты видишь впервые и который представляет для тебя смертельную опасность.

У тебя есть план. И полный автобус свидетелей – если что. Вот только – если что? Если меня убьют? Тогда мне будет все равно. Если меня выволокут насильно из автобуса? В этом случае все эти «безмолвные свидетели» тоже мало что изменят. Разве что смогут опознать меня… потом.

Садко смотрел на меня сверху вниз и молчал. Желтые пакеты валялись на полу. Думает, гад, о чем-то. Наркодилер. Черт, он же настоящий бандит, он продает людям героин. Может быть, не сам продает, а только управляет процессом, как эффективный менеджер, но все равно – так даже хуже. Он – часть цепи, в которой я запуталась. Он – ее автор, кузнец своего счастья, золотая антилопа в дубленке.

– Откуда у вас этот номер? – спросил он зло. Это был первый вопрос после долгой паузы. Пассивная агрессия – вот что значило это молчание. Мой «добрый гость» словно ждал, сломаюсь ли я, начну ли плакать и о чем-нибудь умолять его прямо посредине автобуса. Он привык, что его боялись, и не привык делать что-то, не запланированное им самим.

– Это не имеет никакого значения, – ответила я. Голос дрожал. Слова не получились, как задумывалось, ровно идущими одно за другим. «Это» еще вышло кое-как, «не имеет» я прокукарекала высоким тоном, а «значение» прохрипела, словно у меня вдруг началась ангина.

– Я не могу согласиться с вами. Для меня это имеет большое значение. Я вас не знаю, и мне это не нравится. Совсем не нравится. А когда что-то мне не нравится, я это обычно исправляю. Любыми доступными способами. – Голос Садко звучал, напротив, спокойно и уверенно. Низкий тон, большой опыт как в высказывании угроз, так и в их реализации.

– Вы пугаете меня и так, нет смысла стараться усугубить эффект. Я могу упасть в обморок, и что вы тогда станете со мной делать? – спросила я, вцепившись пальцами в поручень автобуса, как в спасательный круг. Если он потащит меня, я буду держаться до последнего и кричать. Впрочем, крика может и не получиться. В экстремально опасных ситуациях люди часто впадают в ступор, сравнимый с параличом. Я не знаю, как поведу себя, я никогда еще не попадала в экстремальные ситуации, только в идиотские. – Кроме того, в салонах автобусов ведется видеонаблюдение, и если я упаду в обморок, все тут же переполошатся и все это заснимут, и вообще, чего вы выиграете, если запугаете меня до смерти.

– Вы тараторите! – поморщился «гость».

– Это от страха. Я же предупредила. Я не могу это контролировать. Пока я говорю, я вроде как не так боюсь, а если вдруг замолчу, то…

– Кто вас послал? – перебил меня он. Я опешила.

– Никто меня не посылал, я сама пришла. По доброй воле.

– Зачем? – тут мой Садко искренне удивился. От удивления лицо его даже как-то расслабилось и подобрело. По крайней мере, он перестал морщиться и хмуриться. Да уж, к таким людям по доброй воле не ходят.

– Поговорить.

– Поговорить, – повторил он за мной, словно пытаясь – безуспешно – вникнуть в смысл сказанного мною слова. – Вы хотите поговорить со мной. А вы знаете, кто я?

– Давайте сядем. Ничего я не знаю. Но стоя я вообще ничего не соображаю.

– Отчего бы нам не поговорить у меня в машине? – спросил он без малейшей улыбки. – Там будет удобнее и спокойнее.

– Тут уж я с вами никак не могу согласиться. Мне там будет очень неспокойно и вряд ли удобно.

– У меня удобная машина, – делано улыбнулся он.

– В ней слишком много людей, – ответила я, бросив взгляд в окно автобуса. Я видела его автомобиль с «шариками», он следовал за нашим автобусом неотступно. Садко проследил за моим взглядом, затем повернулся ко мне.

– Даже так? Вы за мной наблюдали? Откуда?

– Из подъезда.

– Какого подъезда? Того дома за шоссе? Он же далеко.

– У меня есть бинокль.

– Бинокль, – снова повторил за мной он. – Хорошо, давайте присядем. Садиться не будем, если не возражаете.

– Я думаю, что понимаю разницу между этими понятиями, хотя для меня они звучат вообще-то одинаково. Как скажете, главное, чтобы в автобусе.

– Тут есть кто-то еще? Кто пришел с вами? – спросил он и внимательно посмотрел на меня. Вот черт.

– Да, как же, скажу я вам об этом. Вы же понимаете, если даже я не одна…

– Вы одна, – уверенно кивнул он и прошел в глубь салона. Я побежала за ним.

– Женщина! – крикнули мне. – Пакеты свои заберите?

– Что? – я обернулась и посмотрела на желтые пакеты.

– Ишь, развели терроризм, – пробурчала старушка, запахнув полу своего пальто поплотнее, словно в случае террористической угрозы это бы ей помогло. Я подобрала пакеты и пошла за своим «злым гением». Мы сели на заднее сиденье – в воскресенье там пустовал целый ряд. Автомобиль с «шариками» пристроился прямо за нами и тихонько «тошнил» в правом ряду.

– Как мне вас звать? – спросила я. – Вряд ли вас зовут Иваном.

– Ничего, можете звать меня Иваном, страшного ничего не случится. А я вас буду звать Марьей, если хотите.

– Меня зовут Елизаветой, и я – жена того человека, который должен был вам позвонить по этому номеру примерно с месяц назад. Я думаю, вы понимаете, о каком звонке я говорю.

– Я не знаю, может быть, понимаю, может быть, нет, – пожал плечами «Иван».

– Если бы не понимали, не приехали бы ко мне на встречу – вот так, по одному звонку. Это было бы странно и нелогично – особенно для такого человека, как вы.

– Какого – такого? – заинтересовался он.

– Мне кажется – я, конечно, не уверена, но мне кажется, что ваше время стоит приличных денег. Не говоря уже о стоимости ваших… м-м-м… помощников. Вы бы не поехали на встречу, если бы вам не было интересно, что же стало с партией героина, которую вы ждали тридцать первого декабря прошлого года.

– Вы свихнулись? – прошипел он. – Ничего я не ждал, ни о чем я не знаю. Вы кто? Вы из полиции? Вы хотите проблем? Я вам их создам. Вы у меня в них купаться будете. Думаете, автобус может вас защитить от меня? Жалкая видеокамера и пара старушек вас защитят?

– Знаете, у меня была заготовлена фраза, что если я не выйду из этого автобуса сама и подобру-поздорову, то ваша фотография автоматически будет переслана в те самые органы, о которых вы только что сказали. Я не из полиции. И я вам не мешаю, я здесь – чтобы передать вам информацию, которой, как я вижу, у вас нет. И это, кстати, довольно странно, что у вас ее нет. Что именно вам сказали? Что машина просто исчезла? Что пропала в пути? Что все отменилось? Так?

– Марья, давайте договоримся, что вы не станете называть вещи словами, которые ранят мой слух, – чуть успокоился мой Иван. Я тоже выдохнула.

– Я – Лиза.

– Мне плевать. Выбирайте слова, пожалуйста, – сказал он, поставив особенно ядовитый акцент на слове «пожалуйста».

– Извольте, расставим акценты. Тридцать первого декабря мой муж был в этой машине, он управлял ею. Он ехал из Краснодара в Москву в полной уверенности, что он просто купил машину. Он понятия не имел, что является невольным…

– Осторожнее…

– Невольным участником уголовно наказуемых действий, так пойдет? – скривилась я.

– И что? Почему вы считаете, что это должно меня интересовать? Вы говорите, ваш муж ничего не знал и вообще ангел, а я ни вас не знаю, ни его и плевать хотел на вас обоих. – Садко говорил тихо, спокойно и зло. Со стороны, наверное, казалось, что мы просто болтаем о погоде. Автобус катился размеренно, не спеша, и подолгу стоял на каждой остановке, запуская в салон морозный воздух. Люди заходили и выходили, радовались выходному, тащили санки, ругались на детей.

– Мне тоже на вас плевать. Вот только кому-то не было плевать на нас обоих. Дело в том, что кто-то из ваших… скажем так, контрагентов сообщил полиции точное место, данные машины и приметы моего мужа – и цель его путешествия из Краснодара в Москву тоже. Так что, когда он приехал в столицу нашей великой страны, его уже ждали.

– Не могли. Наши не могли, исключено, – выпалил Садко.

– Иван… как там вас по вашему фиктивному отчеству… Кириллович, кажется. Поверьте, могли, и, поверьте, сделали.

– Но зачем им это? Они остались без значительных сумм денег, вы же понимаете. Нет поставки, нет оплаты. Это вам не «Райффайзен банк», у нас тут никаких аккредитивов нет.

– Смешно.

– Что смешно? Не вижу я тут ничего смешного.

– Вечером деньги – утром стулья, утром деньги – днем стулья. Ну, Остап Бендер? – в глазах собеседника было только ледяное непонимание. – Что, не смотрели? Не может быть!

– И читал, и смотрел, – отбрил меня он. – Вы хотите, чтобы я поверил, что кто-то сделал такое специально? Не поверю, потому что нет никаких разумных причин.

– Значит, есть.

– Какие?

– Откуда я знаю?! – Я не сдержалась и повысила голос. – Проблема в том, что вместо того, чтобы приехать прямиком к вам, мой муж решил завернуть ко мне – по дороге. И вместо вас арестовали меня.

– Что?

– То! – выкрикнула я. – Кому-то очень хотелось, чтобы вас уложили на холодный асфальт лицом вниз. Прямо в этой вашей красивой дубленке. Может быть, чтобы вас застрелили при оказании сопротивления. Что-то подсказывает мне, что вы бы его оказали. А от меня-то какое сопротивление? Я ж просто ехала за консервированным горошком, понимаете? А теперь должна отдуваться?

– Тише, тише, Марья. Смотри, у тебя щеки красные, у тебя не инфаркт, часом?

– Я Лиза! И да, вполне может быть и он, – согласилась я. – Жарко-то как, словно я пешком через Альпы перешла. – И я принялась стаскивать куртку и свитер, совсем забыв, что под свитером у меня только простая черная майка. Я была неадекватна, совершенно не контролировала себя.

– Господи боже мой, женщина, успокойся! – рявкнул он. – Успокойся, оденься и расскажи все, что знаешь.

Я застыла, затем кивнула и всунула руки обратно в рукава свитера. Это заняло полный автобусный круг – рассказать ему все, что знала. Я вещала, как могла, – сумбурно и несвязно, без логики и со всяческими бессмысленными вставками и отступлениями. Садко больше не давил, не перебивал и не пытался грубить. Он внимательно слушал, как я путано описывала молодчика, поджидавшего меня у подъезда, он пересмотрел все ссылки на копии документов Сережиного дела, которые я получила у Юрки Молчанова, вчитывался в экран моего планшета, слушал мой путаный пересказ истории самоудаляющегося чата. Я переслала все ему.

– И ты не знаешь, где твой муж сейчас? – на всякий случай уточнил он. Я помотала головой.

– Он сказал, что так будет лучше, потому что если меня кто-то захватит – вы или полиция, все равно, – то я не смогу его выдать. И это прямо хорошо, только, если честно, я очень надеюсь, что вы не станете меня захватывать. Если можно, не похищайте меня. Я не уверена, что смогу пережить это. А у меня дети. Никому это не интересно, ни следователю, ни вам, но это очень важно для меня – чтобы у моих детей осталась хотя бы мать.

– Ты опять тараторишь.

– Извините, – прошептала я. И мы оба замолчали. Садко нервно покусывал губы, глядя прямо перед собой, он словно перестал меня замечать. Так прошло несколько минут. Потом он повернулся и спросил меня:

– Чего ты хочешь?

– Чего я хочу? Ничего я не хочу.

– Ты же зачем-то мне позвонила? Ты правильно рассудила, что, раз уж я пришел на эту встречу, значит, это мне зачем-то да нужно. Ну, так ведь ты сама меня нашла. Зачем? Что ты ждешь в обмен на эту информацию?

– Безопасность, – ответила я без раздумий. – Безопасность мне и моим детям. Это ваше дело, ваш мир, я не хочу иметь к нему никакого отношения. Я хочу, чтобы, когда я пойду за консервированным горошком, я до него добралась.

– Безопасность. Ты думаешь, я могу тебе ее дать? После всего того, что ты мне рассказала?

– Я думала, что именно потому, что я все вам рассказала, вы… не станете… и зачем вам…

– Ну, допустим. Может, и не стану. Но безопасность – это ведь понятие комплексное, – загадочно добавил он. – Не все и не всегда зависит от моего желания. Вот, к примеру, мне просто интересно, ты придумала такой ход конем – заманить меня в автобус. А как ты вообще планировала со мной расстаться?

– В атмосфере дружеского расположения и взаимопонимания. Как Путин и Лукашенко.

– Ты смешная.

– Это не самая важная жизненная характеристика, – пожала плечами я.

– Смотри, мы скоро подъедем к конечной станции этого маршрута. Как веревочке ни виться, а скоро дяденька водитель остановит этот кошмар на колесах и попросит всех пассажиров выйти из автобуса. И что ты планировала сделать? Выскочить на ходу? Испариться? Мои парни будут встречать нас на выходе, потому что они – что?

– Потому что они бандиты? – предположила я.

– Ну, опять ты выбираешь неправильные слова. Потому что мои парни волнуются за меня. Они же понимают, что я вообще-то на автобусах не езжу. Поэтому, стоит мне только щелкнуть пальцами, и ты все же поедешь с нами в моей неудобной машине, в которой тебе так неспокойно.

– И я никак не могу этого избежать? – спросила я. Садко долго молча сверлил меня глазами, а затем отвернулся и еще дольше смотрел на солнечное утро за окном. Я не продумала этого, я не знала, что мне делать. Автобус в самом деле – это не поезд на Кольцевой ветке метро. И что мне делать? Впрочем, чего гадать. Просто возьму и не выйду. Примусь орать благим матом, вцеплюсь в поручень. Буду создавать шум до последнего.

Потом все равно окажусь там, куда меня потащат «шарики». Вот черт.

– Давай так. Пока ты не придумала какую-нибудь еще идиотическую дурь, я тебе скажу, что мы сделаем. Ты сейчас пообещаешь мне, что не станешь делать глупостей, пытаться меня там сфотографировать или запомнить номер машины, на которой я приехал, и вообще забудешь обо мне и вспомнишь только в одном случае. В каком?

– В каком?

– Ну, как ты сама думаешь? Порази меня?

– В случае ядерной войны?

– В случае, если у тебя появится новая неожиданная и интересная информация, которой ты захочешь со мной поделиться.

– Ах, это! Да-да, конечно.

– Вот и отлично. Тогда сейчас на конечной остановке мы выйдем из автобуса вместе, а затем ты зайдешь в него снова и уедешь. И какое-то время будешь в нем ехать. Идет?

– А потом?

– А что потом? – удивился моему вопросу он. – Потом ты свободна, как птица, Марья. Я не воюю с матерями, у которых дети.

– Нет? – спросила я. И еле сдержалась, чтобы не добавить: «Только продаете им героин». Но сдержалась. Это было бы опрометчиво.

– Нет, – покачал головой он и встал. Вместе с ним, словно повинуясь невесть кем отданной команде, встали и все остальные пассажиры. Я не чуяла под собой ног, а когда оказалась снаружи, на холодном зимнем ветру, чувство паралича стало почти непереносимым. Я хотела двинуться с места, но не могла.

– Что же ты, Марья, давай, иди? – сказал Садко, но я только хлопала глазами. Тогда он подвел меня к остановке на посадку, всунул мне в руки мои дурацкие желтые пакеты от «Биллы» и посадил в автобус – тот же самый. Я шла по салону как в невесомости. Я приложила проездной к турникету и добралась до заднего ряда сидений. В окне отъезжающего от остановки автобуса я увидела, как Садко подходит к своей машине, как из нее выпрыгивают его дрессированные «шарики» в пуховиках, как они что-то тараторят, глядя на меня, как Садко качает головой, и все они садятся в машину. И уезжают. И оставляют меня в живых. Эта мысль вдруг заставила меня расплакаться – прямо тут, в автобусе. Кто-то подбежал ко мне и спросил, все ли у меня в порядке, а я мотала головой и все повторяла, что я не знаю, не знаю.

Потом я долго ехала на этом автобусе, ни о чем не думая, только глядя в окно – я все высматривала машину Садко. Через какое-то время я поняла, что просто физически не в состоянии выйти из автобуса. Я столько раз в своей практике имела дело с паническими атаками, я отлично знала, что это такое. У меня была клиентка, которая боялась заходить в метро – ей все казалось, что стены там обрушатся и она останется навечно погребенной где-нибудь в районе «Бауманской». Ко мне ходил мужчина, безумно боявшийся умереть во сне. Была женщина, которую бил муж, но боялась она при этом, что случится ядерная война. Я сидела в автобусе и боялась, что Садко передумает и меня все-таки на выходе из автобуса убьют. А поскольку, как профессиональный психолог, я не была уверена, что это – паническая атака, то я приняла единственное решение, которое пришло в мою блондинистую голову. Я достала из кармана телефон.