31. Костров. 1 марта 2018 г

Я тогда не знал, чем все это может закончиться. Да и никто не знал. Все, кроме нас с Леной, после всей этой истории вернулись к своей жизни, занялись привычными делами. Клара укатила на гастроли в Америку, Игорь с молодой женой готовились к майскому конкурсу молодых пианистов Натана Перельмана в Питере и, конечно, к свадьбе, назначенной на середину марта. Фермер Никитин женился на Людмиле и перевез ее на свою ферму. Ракитин занимался новым делом — убили молодую актрису, ее тело нашли в гримерке, в шкафу.

Мой приятель Герман отправил свою Нину лечиться в Швейцарию.

Сторожев и Носова продолжали вести свои телешоу, выставляя напоказ личную жизнь знаменитостей, копаясь в грязном белье, соревнуясь в рейтингах.

И только мы с Леной продолжали поиски настоящего убийцы Вадима Соболева. Гонорар Светловых, который я в силу определенных обстоятельств был вынужден оставить себе, был частично потрачен на реализацию следственно-разыскных действий, инициированных моей женой. Попросту говоря, мы заплатили одному доверенному лицу. Этот человек практически проживал в собственном автомобиле, следя за квартирой номер девять в том самом доме на Садовой-Каретной, где и разворачивались события, связанные с этой группой лиц.

Не скажу, что согласен с утверждением, будто бы убийца всегда возвращается на место преступления. Все это бред, какой-то глупый миф. Можно, конечно, вернуться, чтобы забрать что-то важное или дорогое. Но что дорогого или важного могло оставаться в квартире Вадима Соболева, я вообще не понимал. Однако моя Лена считала, что убийца непременно себя проявит, что совершит какую-то ошибку, как-то выдаст себя. И когда я спрашивал ее, зачем ему приходить в квартиру Вадима, она как-то странно на меня смотрела, словно хотела спросить, мол, ты что, действительно не понимаешь, что все дело в любви? Хорошо, пусть любовь, и я даже склонен верить, что женщины по-настоящему любили Вадима, но после его смерти что им там делать?

«Ты все равно не поймешь, — продолжала напускать туману Лена. — Для некоторых его квартира стала настоящим раем. А для кого-то — адом».

Я же был уверен, что она не сможет успокоиться, пока не узнает, для каких таких свиданий Рита Васильева снимала квартиру этажом выше и что общего могло быть между ней и Вадимом.

Мы выяснили, что мать Вадима после похорон заболела и в Москву, в квартиру сына, в ближайшее время приехать просто не могла физически. Значит, наш человек (назовем его Ваня), следящий за квартирой, мог видеть только тех людей, входящих и выходящих из подъезда, которые там проживали, плюс их друзей или родственников. В течение недели можно было спокойно всех запомнить и понять, кто и куда направляется. Вооружившись биноклем, Ваня следил из машины за окном подъезда, расположенного на третьем этаже, сквозь которое отлично просматривалась дверь квартиры номер девять. То есть если бы кто-то решил туда войти, то Ваня сразу бы увидел, понял.

Итак, Ваня следил за квартирой, Лена собирала сведения, касающиеся Маргариты Васильевой, а я отсыпался, пользуясь отсутствием новых дел.

И вот, наконец, спустя почти две недели, первого марта, Ваня позвонил и сообщил, что в квартиру номер девять вошла женщина, которую он прежде не видел. Лена, сильно нервничая и даже заикаясь, попросила его проследить за ней, и когда вдруг выяснилось, что она — родная сестра Маргариты Васильевой, все сразу встало на свои места.

— Фима… — Никогда я еще не видел ее такой возбужденной. — Фима, я все поняла! Рита отправила ее туда, чтобы та забрала оттуда что-то очень для нее важное, быть может, какую-то дорогую для нее вещь. Фима, это она, Рита, была любовницей Вадима, как я и предполагала. И она его так любила! Но он ее бросил, как бросал всех своих женщин, и тогда она захотела, вероятно, его вернуть, но прежде заставить его ревновать. Вот откуда эти искусственные любовники, с которыми она не могла переспать и которых держала просто для бутафории. Она сняла эту комнату этажом выше, чтобы он мог видеть ее и чтобы она могла чаще видеть его. Она приросла к этому подъезду, понимаешь, и каждая ступенька там была ей родной и напоминала ей о нем. И когда его убили, ну, эта Роза Стернина, и когда Рита узнала об этом, то перепугалась страшно. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что она видела эту Розу там…

— Подожди… — Меня вдруг осенило. — Ты хочешь сказать, что она спрятала Розу у себя в комнате сразу после убийства? То есть что она была сообщницей?

— Нет-нет, что ты! Ты меня совсем не понимаешь! Говорю же, эти ее картонные любовники, в присутствии которых она не могла даже раздеться, свидетельствуют о том, что она любила только Вадима и приводила она в ту комнату мужчин, чтобы вызвать его ревность. И если это так, то она не могла желать его смерти. Все могло произойти совершенно по-другому. Роза и Рита могли быть знакомы. И убив Вадима, Роза, следуя своему плану, могла просто подняться к ней в комнату, чтобы там отсидеться.

— Но в камеру она не попала, — напомнил я ей. — К тому же убийство произошло днем, когда Маргарита была на работе. Если они не договаривались, то Роза не могла быть уверенной в том, что ей хотя бы откроют квартиру. Хотя она могла провести несколько часов в подъезде, дожидаясь Вадима. И опять же, Лена, я могу предоставить тебе запись с видеокамеры, чтобы ты убедилась, что в тот день никто из посторонних, не имеющих отношения к жильцам подъезда, туда не заходил. Разве что Роза была связана каким-то образом с жильцами…

Говоря это, я был не уверен в своих предположениях уже хотя бы потому, что не знал эту Розу в лицо, и чтобы выяснить ее принадлежность к семьям, проживающим в этом доме, я должен был плотно заняться этой версией, что мне делать совсем не хотелось. Да и Лена была не убедительна в своих рассуждениях. Однако я чувствовал, что правда, к которой я и сам начал уже остывать (ясно же было, что Вадима убила женщина, так какой смысл было ее разыскивать, если дело закрыто, пусть уже себе живет горемычная спокойно), где-то совсем близко.

— Что тебе известно о ее сестре? — спросил я уже скорее из вежливости, чтобы не обидеть жену, увлекшуюся расследованием, заразившуюся этим делом.

— Ничего.

И тогда я решил ей помочь и навел справки. Выяснил, что сестру зовут Наталия Васильева (получается, что Маргарита, взяв фамилию мужа, сохранила свою, девичью). Разведена, не имеет детей. Проживает одна. Что она еще недавно работала юристом в солидной нефтяной компании, но взяла отпуск по состоянию здоровья.

— Лена, — я позвал жену в кабинет. — Ты знаешь, где она провела половину января?

— И где же?

— В частной клинике неврозов, у моего приятеля Сомова Бориса. Причем поместили ее туда с тяжелым психическим расстройством одиннадцатого января, во второй половине дня!

— Ты хочешь сказать, что ее положили в день, когда был отравлен Соболев?

— Ну да.

— Тогда, быть может, это она была любовницей Вадима? Задумала убийство и, чтобы не вызвать подозрение и не попасть в объектив камер, сутки провела в комнате, которую сняла сестра, чтобы, отравив любовника, подняться на этаж выше и схорониться. И после того, как она это сделала, сестра отвезла ее в клинику. То есть они — сообщницы.

Я позвонил Борису Сомову, психиатру и хозяину клиники, сказал, что мне надо с ним встретиться и поговорить. Он назначил мне время, и я отправился к нему. В кабинете, стены которого украшали очень странные картины, по-видимому, отражавшие сложный внутренний мир пациентов, Сомов, высокий, крепко сложенный, с ежиком серебряных волос, холеный мужчина в белом халате, встретил меня коньяком и широкой дружеской улыбкой. В свое время я разыскал его сбежавшую дочь, а позже прятал его самого от собирающегося расправиться с ним отца погибшей в его клинике пациентки.

— Да, конечно, я хорошо ее помню. Ната — так ее все здесь звали. Наталия Васильева. Саша Логинова, наш доктор, с ней работала, тестировала. Насколько я понял, твоя Васильева рассталась с мужчиной, и у нее случился нервный срыв. У меня полклиники таких.

Мне нужны были подробности, но их не было. Нату накачивали препаратами, а потом выписали. Ничего особенного. Ни попытки суицида, ни разговоров, касающихся убийства или ядов, — ничего такого не было. Уцепиться не за что.

Тогда я решился попросить координаты ее соседок по палате, возможно, они что-то знают. Сомов сказал, что соседка была одна — Прасковья Серова. О ней он отозвался так: «Почти здорова, по матери убивается».

Я позвонил Серовой, представился адвокатом, сказал, что мне нужно поговорить с ней о ее соседке по палате — Наталии Васильевой. От ее реакции зависело, согласится ли она на встречу или нет, узнаю ли я что-нибудь о Васильевой или нет. Я был готов уже к тому, что Серова вообще бросит трубку, с какой стати ей с кем-то разговаривать о соседке по палате сомовского заведения, вряд ли ей захочется вообще вспоминать о проведенном там времени, и даже растерялся, когда услышал:

— Хорошо, подъезжайте. Прямо в моем доме внизу кондитерская есть. Там меня и найдете. Я буду в белой куртке и красном берете.

Я приехал, зашел в кафе и сразу ее увидел. Высокая худая женщина, увидев меня, помахала мне рукой, приглашая к своему столику.

— Я знала, что это случится, — сказала она с ходу, я даже не успел присесть. — Кажется, его звали Вадим? Да?

— Вам что-то известно?

— Я могу вам все рассказать, но официально никогда никаких показаний давать не стану. И если вы пришли с диктофоном, то выключайте сразу же.

Я, как мог, убедил ее, что не собираюсь ничего записывать. Но удивился тому, что ее как-то особенно-то и не интересовало, чьи интересы я, адвокат, представляю. Создавалось впечатление, будто ее просто распирало от той информации, которой она собиралась со мной поделиться. «Почти здорова…» — вспомнил я слова Сомова и как-то сильно в этом засомневался.

— Мерзавец ей попался, вот что я вам скажу. Встречался с ней ради денег. Она, конечно, молодо выглядит, как девочка, но ей сорок пять, между прочим. Влюбилась в него по уши. Деньги ему давала, много, она не бедная, в нефтяной конторе работает юристом. Подарки разные дарила. А ему все мало. Попросил ее, чтобы она взяла кредит в несколько миллионов, ну не гад? Дом собирался построить, замуж ее звал, подлюка!

Прасковья с сильно напудренным бледным лицом и подведенными черным карандашом глазами выглядела довольно гротескно в своем пушистом красном берете и с крутыми локонами, прикрывающими уши.

— И что случилось? Взял и исчез?

— Нет, не угадали! — Она рассмеялась хрипло, как смеются сильно курящие женщины. — Ее вовремя отговорили брать кредит, сестра отговорила, Рита. Я видела ее, хорошая женщина, Нату любит и жалеет. Часто к нам в больницу приходила, отбивные Нате приносила, пироги разные, кисель. Да-да, она-то и отговорила Нату брать кредит, умная женщина. И когда этот гад узнал об этом, он избил ее и выбросил из квартиры в подъезд, на холод, даже обуться не дал. Да, еще сказал, что она старая, что у нее климакс, представляете?! А она — просто куколка, все при ней. Говорю же, сволочь!

— И? — спросил я, хотя и так уже все понял.

— Она отравила его, — огорошила меня на редкость «здоровая» Серова, с чудовищной легкостью сдавшая свою соседку по палате совершенно незнакомому человеку. — И правильно, между прочим, сделала.

— Это не она, — поспешил я уверить ее, чтобы она и дальше никому не рассказывала о подружке-убийце. — Не она отравила.

— Да? А кто же? — удивилась она и поставила чашку с кофе на блюдце, промокнула розовые, в помаде, губы салфеткой.

— Вы телевизор смотрите?

— Кое-что смотрю… В основном сериалы, а что?

— Его другая женщина отравила, ее звали Роза Стернина. Она после этого покончила с собой. Посмотрите сторожевское шоу за январь. Сами все поймете.

— Постойте… Но вы же сказали, что вы адвокат. Тогда кого же вы защищаете, если она умерла, эта Роза?.. Не понимаю…

— Одного пианиста… — Я невольно окончательно сломал ей мозг.

Прасковья подняла голову и посмотрела на меня с недоумением.

— Ну, ладно… Не она так не она.

«Главное, чтобы сработало, чтобы ничего не сорвалось, чтобы мы оказались в одном купе, — твердила она, ежась от ветра в своем тоненьком плаще. — Фима, пожалуйста, не смотри на меня, как на самоубийцу. Ничего не случится. Все будет хорошо. Иди первый. Господи, холодно-то сегодня как…»

Перрон Курского вокзала после недавно прошедшего дождя жирно лоснился от света фонарей. Через четверть часа с платформы должен был отправиться поезд Москва — Адлер, на который было куплено три билета — Саше Сержантову, Ефиму и Лене. Саша Сержантов, зять Кострова, муж его дочери Геры, давно уже привык к разного рода подобным заданиям своего тестя и относился к ним с большим уважением. Он знал, что если его попросили отправиться на поезде из Москвы до Тулы, имея при себе оружие, значит, так того требовало дело. А дел у Ефима Кострова было всегда много, и все они были окутаны тайной. Одно Саша знал точно — что бы ни делал его тесть, чем бы ни занимался, все было подчинено гуманизму и закону справедливости. И если Костров кого-то защищал, значит, этот человек действительно нуждался в защите — настоящих же преступников Костров, поймав или вычислив, отдавал в руки официального правосудия.

На этот раз, правда, дело выглядело более чем странно: они с Костровым должны были сопровождать его жену Лену, едущую в соседнем купе адлерского поезда, в Тулу. Мероприятие это долго планировалось и готовилось. Специально нанятый человек отслеживал историю посещения сайтов сестрами Васильевыми, интересы которых мало чем отличались от интересов других женщин: кулинария, киношные сайты, библиотеки, путешествия. Пока, наконец, компьютер Маргариты не начал шерстить сайты с онлайн-покупками железнодорожных билетов. И вот после того, как была совершена покупка двух билетов на восьмичасовой вечерний адлерский поезд на 25 апреля, Саша подключил все свои связи в следственном комитете, чтобы забронировать нужные им места в этом же вагоне. Чтобы два Лениных места оказались в том же купе, где ехали сестры Васильевы, а Кострову с Сашей досталось все соседнее купе.

— Не рискуй, — давал последние наставления Ефим Лене. — Если почувствуешь опасность, сразу же стучи в стенку, и мы с Сашей немедленно начнем действовать.

— Фима, они же не преступницы! Мне же только поговорить.

В воздухе пахло креозотом, сырым асфальтом, горячей шаурмой, кофе, табачным дымом, женскими духами от проходящих мимо пассажирок. Скоро, совсем скоро поезд отправится на юг. Лена с небольшой дорожной сумкой поднялась в вагон.

Она понимала, что злоупотребляет добротой и терпением мужа, как понимала и то, что при любом исходе дела в тюрьму все равно никто не сядет. Но ей так хотелось узнать правду, тем более что история погубленных женских судеб могла бы коснуться кого угодно и из ее окружения, и она дала себе слово — в случае, если ей все же удастся докопаться до истины, она напишет об этом книгу. Непременно. Роман-предупреждение, роман с каким-нибудь броским названием, чтобы каждая женщина, прочтя книгу, была предупреждена и прежде, чем позволить себе влюбиться, вспомнила эту поучительную историю.

То, что сестры собрались к морю, ей стало известно от знакомого айтишника, который работал на Фиму. Что-то подобное можно было предугадать, все-таки Ната после болезни нуждалась в смене обстановки, в отдыхе, морском воздухе. Да и самой Рите после всего пережитого не помешало бы путешествие. Да, несомненно, сестры были связаны, вернее даже, повязаны этим убийством, но вот как именно были распределены роли, Лена пока не знала.

В то, что Ната угодила в клинику Сомова сразу же после того, как отравила Соболева, не верилось, хотя это было фактом. Не с улицы же она туда пришла! Скорее всего, ее оформила туда сестра. А это значит, что крышу Нате сорвало накануне убийства Вадима. Во всяком случае, это было логично.

С другой стороны, соседка по палате сама рассказала (ее никто за язык не тянул), что это Ната убила своего любовника. Стало быть, хотя бы намерение у нее такое было.

— Добрый вечер! — Лена вошла в купе и, увидев двух молодых женщин, занявших правый диванчик, улыбнулась и, закинув сумку на верхнюю полку, устроилась за столиком возле окна. За шелковыми белыми занавесками был виден темный, подсвеченный электрическим светом перрон с провожающими, которые пытались произнести что-то по-рыбьи беззвучное напоследок своим близким, посылали им воздушные поцелуи или просто в каком-то оцепенении махали рукой.

Сестры, хоть и были похожи, но все равно отличались. Маргарита была повыше и покрепче своей субтильной бледной сестрицы. Но вот одеты они были почти одинаково — джинсы, черные свитера. На ногах белоснежные кроссовки. Возможно, в сумке или чемодане одной из их лежит коробочка с флаконом, полным изумрудными капсулами цианида, так, на всякий случай, вдруг снова кто обидит.

Другая такая коробка с цианистым калием, купленная на том же сайте и за те же деньги, лежала в Лениной сумочке.

— На море? — спросила она своих соседок, те, переглянувшись, закивали. — Интересно, какая там сейчас погода?

Поезд дернулся и плавно поехал вдоль перрона, поплыли административные здания, ангары, подсвеченные мощными прожекторами, мокро поблескивавшие деревья и кусты, затем — чернота.

После визита чистенькой и свежей, как роза, проводницы, собирающей урожай билетов, в купе стало как-то нестерпимо тихо.

Лена открыла сумочку, достала яд и поставила прямо на столик, на белую салфетку, рядом с вазочкой с искусственными ландышами.

— Цианид ER — девятьсот тридцать два? Десять тысяч заплатили? — с лучезарной улыбкой обратилась к своим спутницам Лена. — Вам прямо домой доставили, курьером, или сами к метро бегали?

Ната просто окаменела. Сестра же ее, вдруг вскочив со своего места, взяла ее за плечи и у Лены на глазах выставила из купе в коридор.

— Постой здесь, никуда не уходи, — сказала она по-матерински заботливо и вместе с тем твердо, словно за ее дочкой водились легкомысленные и опасные прогулки по составу.

Вернувшись в купе, она щелкнула металлическим язычком, блокируя дверь.

Села напротив Лены. Посмотрела ей в глаза.

— Вы кто?

— Одна из вас.

— И?..

— Не знаю, кого благодарить.

— Про сайт как узнали?

— Сама туда заглядывала раз сто пятьдесят, но так и не решилась.

— Вы же здесь, в этом купе… не случайно?

— Говорю же, хочу узнать, кого благодарить за то, что отправили его на небеса. Хочу правду. Хочу вашу историю. Хочу понять, чего же не хватило мне самой, чтобы привести приговор в исполнение. И точно знаю, что это не Роза.

— Уберите это. — Рита кивнула на коробку, и Лена ее убрала.

— Вы курите?

— Нет.

— Я тоже. Но все равно — может, в тамбур? Скажите вашей сестре, чтобы вернулась в купе.

В Туле они втроем сошли с поезда, Лена, Костров и Саша Сержантов. Купили билеты до Москвы, в вокзальном буфете взяли кофе в стаканчиках и устроились в зале ожидания на серебристых металлических сиденьях. Была ночь, вокзал дремал, несколько пассажиров спали на своих местах, подложив под голову багаж.

— Она сказала, что подцепила его там же, где он познакомился в свое время с Натой, — в своей мастерской. Желание уничтожить его было так велико, что она не могла ни о чем больше думать. Стала планировать убийство. Ната, после того, что Вадим с ней сделал, когда она отказала ему в кредите, после всех оскорблений и избиения, чуть не повредилась рассудком. Ее срочно пришлось определить в клинику. В моменты просветления, когда Ната понимала, что ей худо и что надо подлечиться, говорила, что совершит «задуманное» сразу, как только поправится. Рита купила яд, как вы уже знаете, и стала думать, как бы его скормить Соболеву. Долго осматривала дом, подъезд, нашла камеры, поняла, что может попасть в объектив. Вот так ей и пришла в голову мысль снять в его подъезде комнату, чтобы иметь возможность задолго до убийства попасть в дом, ну и выйти, конечно, так, чтобы ее никто не заподозрил. Поскольку у нее никогда не было никаких любовников и она любит своего мужа, но единственной правдоподобной причиной, по которой она снимает квартиру, были свидания, она и пыталась приводить туда своих знакомых мужчин. Она сказала, что все эти две недели жила как в тумане и молила бога, чтобы все это поскорее закончилось. Она скрыла от мужа, где именно и с каким диагнозом лежит Ната, потому что могли начаться расспросы и Ната могла проговориться. А это могло бы помешать плану.

Лена отпила кофе, перевела дух и продолжила:

— Она сказала, что она с необыкновенной легкостью подцепила (это ее выражение) Вадима. Конечно, у нее дорогая машина, шуба, да и драгоценности все на себя надела… Начала разговаривать с ним, заигрывать, и он сразу повелся. Сказал, что хотел бы угостить ее кофе, на что она ответила, что, мол, любит красное вино. Слово за слово, он назначил ей свидание у себя дома. Он словно сам летел на свою смерть. И все случилось так, как она планировала. Она пришла к нему, они выпили вина, причем он — в последний раз в своей жизни, после чего она, надев резиновые перчатки, тщательно привела все в порядок, избавилась от следов. Но свой бокал с остатками вина забрала с собой, взяла чистый, куда плеснула вина, чтобы видно было, что пили двое.

Еще она сказала, что действовала с какой-то удивительной легкостью и ей не было страшно. Когда он корчился на полу, она показала ему фотографию Наты примерно с такими словами: «Теперь ты не забудешь ее никогда, тварь». Она была уверена, что, как только Вадим перестанет дышать, ее сестре сразу станет легче.

Потом она вышла из квартиры, поднялась к себе и стала поджидать Мишу, своего так называемого любовника. Она встречалась с ним еще несколько раз после того, как совершила убийство, и делала все это для того, чтобы ни у кого не вызвать подозрения, если она сразу съедет с квартиры.

О том, что она убила, она нисколько не пожалела. Однако была потрясена, когда поняла, что убийцей Соболева себя считает Ната. Поскольку яд по интернету они с сестрой искали вместе, а когда Ната вышла из клиники, выяснилось, что Вадим мертв, то она и решила, будто бы сама привела свой приговор в исполнение. Чтобы еще больше не травмировать ее психику правдой, Рита решила до поры до времени скрыть, кто на самом деле его убил. И тут, как я и предполагала, Ната, считавшая себя убийцей, решила пробраться в квартиру своего бывшего возлюбленного, чтобы попытаться вспомнить, как она с ним расправилась. Возможно, она боялась, что оставила там какие-то улики, — ведь она ничего же не помнила! Но в квартире на нее набросились все ее страхи. Она включила телевизор и совершенно случайно попала на канал, где шла сторожевская программа о Вадиме. Так она узнала о том, что его убила какая-то неизвестная ей женщина по имени Роза и что теперь можно хотя бы не бояться тюрьмы. Роза, получается, спасла всех! Правда, заплатив за это своей жизнью. Вот таким волшебным образом эта история для сестер была закрыта.

— А как ты объяснила ей, кто ты?

— Сказала, что я — одна их них. Что я — такая же жертва и что просто хотела найти ту, кто на самом деле решился на убийство, кто довел дело до конца. Ну и добавила, что хотела бы написать обо всем этом книгу.

— И как? Она поверила тебе?

— Да. Поверила. И даже предложила название. Может, и необычное, но по мне так в самый раз: «Вино для росомахи».

…Я смотрел на экран компьютера и не верил своим глазам. Как же так могло случиться, что я просмотрел собственную жену? Получается, что я ничего о ней не знал, ни о ее талантах, ни о ее характере? Воспринимая ее просто как любимую женщину, милую и спокойную, заботливую и кроткую, я понятия не имел, что получил в жены человека неординарного, умного, с большой фантазией и невероятно упрямого!

Да, именно упрямого, потому что, не желая мириться с предложенными самой жизнью обстоятельствами, которые вынудили меня бросить расследование и поиск убийцы Соболева, она решила сама завершить это дело, пусть даже и таким, литературным способом, описав возможный вариант последнего витка расследования, да еще и сделав себя главной героиней финала.

Была глубокая ночь, я захлопнул ноутбук и отправился спать. Вошел в спальню, разделся и лег. Судя по дыханию моей жены, она еще не спала. Ждала, должно быть, моего прихода, чтобы спросить, понравилось ли мне то, что она написала.

Я обнял ее, и она тотчас повернулась ко мне, по привычке положив свою голову мне на плечо.

— Не знаю, каковы твои планы относительно этого текста, но лично я воспринял его как окончание большого романа, — сказал я чистую правду. — Конечно, технически организовать приобретение билетов в том же вагоне, в котором ехали сестры Васильевы, не так-то просто, и здесь ты, конечно, переоценила наши с Сашей связи и возможности, но идея неплоха. Еще мне понравился ход, когда ты, оставшись с ними наедине в купе, достаешь из сумочки флакон с ядом и ставишь на столик. Я лично не смог бы придумать ничего лучшего, чтобы вызвать у обеих дам настоящий шок. И твое предположение, как все случилось на самом деле и кто убил Соболева, — в это я тоже готов поверить, учитывая все обстоятельства дела. Но есть одно большое «но»! Ну не верится мне, чтобы Рита вот так запросто выложила все какой-то посторонней женщине, даже учитывая тот факт, что ты представилась одной из жертв. Все-таки признание в убийстве чревато самыми тяжелыми последствиями, и зачем в чем-то признаваться, если официально уже названо имя убийцы, тем более что женщины этой, я имею в виду Розу, уже давно нет в живых.

— А что бы ты сказал, если бы я представилась ей родной сестрой Розы, которая нашла ее, Риту, чтобы отблагодарить ее за месть, чтобы выразить ей свое восхищение? Ведь эта сцена с ядом, Фима… Как бы это тебе сказать… Словом, я ее не выдумала, я реально купила яд на сайте, устроила нам встречу в кафе на окраине города, где и вытащила из нее признание.

Я даже приподнялся, чтобы посмотреть ей в глаза. Трудно было понять, придумала ли она это только что или…

— Поверь, это оказалось совсем не трудно. Иногда и убийце надо выговориться, излить душу.

С этими словами Лена вскочила с кровати, принесла свой диктофон и включила его. В темноте зазвучал незнакомый мне женский голос, такой глубокий и проникновенный, что у меня мороз пошел по коже:

«…Есть такое похожее на медведя животное, называется росомаха. У нее железные челюсти, и она демонически свирепа. Росомаха агрессивна, и у нее абсолютно отсутствует страх. Это опасное и, я бы даже сказала, циничное животное. Таким был Вадим…»

Женщина вздохнула, я услышал характерное звяканье чашки о блюдце, должно быть, она сделала глоток кофе или чая. А может, она отпила коньяк и в рассеянности поставила рюмку на блюдце?

«Я подцепила его с легкостью, мне хватило дорогой машины, шубы и брильянтов. Начала разговор, пару раз улыбнулась, и он сразу повелся…»

Я включил лампу и сел на постели. Лена устроилась в кресле, свернувшись калачиком и обняв руками колени.

Что это такое, очередная мистификация или реально записанное на диктофон признание убийцы?

«…Он назначил свидание у себя дома, в той самой квартире, которую ему подарила в свое время одна женщина, ее тоже уже нет в живых. Еще одна жертва росомахи. Он назвал мне адрес. Он словно сам шел навстречу своей смерти. Он ничего не боялся. И все случилось так, как я и планировала. Убила это животное, этого зверя. Дала росомахе напиться вина напоследок. Чтобы захлебнулся. После чего надела резиновые перчатки и тщательно стерла все свои следы…»

Лена выключила диктофон. У меня не было слов. Все было разыграно блестяще.

— Я обещала ей, что напишу роман. Имена и фамилии, конечно, изменю.

— Роман-предупреждение, говоришь? — Я взял ее за руку и притянул к себе, уложил рядом с собой, обнял. Свет лампы отражался в ее черных зрачках, щеки ее горели лихорадочным румянцем. У меня было странное чувство, будто бы я обнимаю не Лену, а ее двойника, пытающегося меня обмануть, но чудесного, прелестного двойника. Я поцеловал ее: — Уверен, что у тебя все получится. А я, если тебе понадобится моя помощь, буду рад быть твоим ручным консультантом. Бесплатным, заметь.

…Я собирался было уже выключить лампу, как раздался звонок телефона. Голос мужчины показался мне до боли знакомым:

— Ефим Борисович, это я. Вы уж извините, что я так поздно, уже глубокая ночь… Но она снова пропала. Таня. Мы с ней целый день занимались, вернулись домой, поужинали, она сказала, что ей надо ненадолго выйти, чтобы купить йогурт, кажется. Она вышла и пропала. Ее нет уже несколько часов! Я искал ее в ближайшем круглосуточном магазине — ее там нет! Не знаю, может, я стал мнительным или у меня галлюцинации, но мне показалось, что она, выйдя из подъезда, села в какую-то машину и уехала. Но, быть может, это была не она… я не сразу подошел к окну… Ох, подождите, кто-то звонит… Хоть бы это была она…»

И гудки.

Я выключил свет, лег поудобнее, обнял жену и закрыл глаза.

И приснилась мне росомаха…