18. Костров. 15 января 2018 г

Из кабинета Ракитина я вышел с трофеями: в кармане у меня имелся документ — доказательство полного алиби Ларисы Михалевой, выписка из базы данных по железной дороге, свидетельствующая о том, что в момент убийства Лары не было в Москве, она вернулась через два дня после смерти Вадима Соболева, 13 января, все, как она и говорила. А пробыла она у своей сестры в Питере, если верить билетам, целых три месяца. И угораздило же ее приехать как раз в самую гущу событий! Выходит, что мне крупно повезло, что я застал ее дома и смог поговорить. Второй трофей от Ракитина — ключ от квартиры Вадима Соболева, который мне удалось у него выцыганить.

Пока тело Соболева не было выдано его матери, у меня оставалось немного времени, чтобы осмотреть и его опечатанную квартиру. Я вспомнил, как пару дней тому назад стоял вот так же, перед дверью в эту самую квартиру, собираясь ее вскрыть и не зная, что за мной из соседней квартиры наблюдает в глазок Лара. Хорошо, что я тогда ничего не предпринял, хотя вполне мог бы, я думаю. Кое-чему я успел научиться в этом плане, и отмычки имеются, а в моем деле проникновение в жилище — дело обычное, если нужны доказательства, улики.

С ключом в руке я чувствовал себя куда увереннее, чем в прошлый раз, и мне уже все равно было, наблюдает за мной Лара или нет.

— Гражданин?

Голос прозвучал откуда-то снизу, и я от неожиданности выронил ключ. По лестнице поднималась крупная высокая женщина в каракулевой шубе и красном кокетливом берете одного оттенка с густой красной помадой на ее губах. И как это женщины в таком солидном возрасте — а ей было, я думаю, больше семидесяти — так смело красят губы и пудрят щеки?!

Я молча повернулся к ней.

— Вы кто и что вам здесь надо?

Вместо ответа я поднял с пола ключ и, резко отвернувшись от красногубой тетки, попытался его вставить. Ситуация была отвратительная. С какой стати я должен ей что-то объяснять?

— А я вот сейчас полицию позову! — загремела женщина, и тогда я достал из кармана фальшивую ксиву следователя следственного комитета и сунул ее ей под нос.

— Ох, извините бога ради, — женщина крестом уложила руки на груди. — Понимаете, Вадима убили, квартира стоит пустая, мать его еще не приехала, тело-то еще не выдали, вот я и подумала, что кто чужой лезет. Мы здесь все друг друга знаем, бдим, так сказать!

— Это вы правильно делаете. Но вы извините, мне работать надо.

— Да-да, еще раз извините. Да у меня еще и голос такой грубый…

И тут я решил воспользоваться случаем и попытаться расспросить соседку о прежних хозяевах квартиры Вадима.

— Быть может, вы войдете вместе со мной и мы поговорим? Вы же знаете, что убийцу еще не нашли, может, вы что-нибудь вспомните?

— Да, конечно, я с радостью!

Мы прошли в чужую квартиру, душную, где наверняка еще в углах притаился зловонный душок смерти, я отворил форточку на кухне, и мы расположились за столом. Женщина, ее звали Антонина Николаевна Желткова, постоянно оглядывалась, бросала тяжелые взгляды на стаканы и рюмки на сушилке.

— Отравили мужика. Какой красавец был! Бабы его любили, сил нет! Даже на лестнице его поджидали, горемычные. Видать, было в нем что-то, чего у других мужиков не было.

— Скажите, Антонина Николаевна, у кого Вадим купил эту квартиру?

— У Михалевых. Точнее, у Кати Михалевой. Их две сестры — Катя и Ларочка, родители купили им по квартире в этом доме. Они свою, генеральскую на Тверской с видом на Кремль, продали, дочкам вот жилье купили, а себе в деревне домик. И вот почитай через месяц погибли в автокатастрофе. Так вот, у Кати Вадим и купил эту квартиру.

— А где же сама Катя?

— Она вышла замуж и переехала в Питер, к мужу. Он там хорошее положение занимает. А эту квартиру сначала сдавали Вадиму, точнее, сперва комнату, потом квартиру, ну а затем и вовсе ее ему продали. Уж не знаю, где он так зарабатывать начал, вроде бы машины ремонтировал. Но я не люблю считать чужие деньги. Купил и купил. Может, ипотеку взял.

— А Катя здесь часто бывает?

— Нет, не часто. Раньше бывала, за квартирой приглядывала, даже когда сдавала. Все боялась, что жилец с ней что-нибудь сделает, или кого впустит, или спалит… Он же курил.

— А в каких отношениях сестры?

— Так сестры же! В хороших, в каких им еще быть-то? У Лары-то личная жизнь не сложилась, мне одна моя знакомая намекнула, что вроде бы у нее отношения с этим Вадимом были, да ничего, видать, не получилось. Оно и понятно, зачем ей такой бабник, господи прости. Так вот, она теперь часто в Петербург ездит, живет там месяцами. Может, там нашла кого, чего не знаю, того не знаю.

— Как вы думаете, кто мог пожелать смерти Вадиму?

— Как кто? Известно — муж какой-нибудь его любовницы. Я лично так считаю.

— А вы в день убийства никого не видели?

— Видела, я и следователю рассказала. Высокий такой господин в темном пальто и шарфе. Очень приятный, интеллигентный. Видать, кончилось у него терпение, вот он и отравил нашего Вадика.

— А раньше вы его здесь видели?

— Конечно, видела. Он приезжал на машине, ставил ее всегда на чужое место, все в нашем подъезде об этом знали, но поскольку он никогда не оставался здесь надолго, то до конфликта с нашим соседом Петровым, который сто лет тому назад застолбил это место, не доходило. Господин этот навещал Танечку, пианистку нашу. Говорили, что он ее преподаватель, но у меня глаз наметан — он не просто ее преподаватель, у них явно роман. Иначе чего бы это ему сюда приходить?

— И как вся эта история может быть связана с Вадимом?

— Да очень просто! Я хоть и не видела, и никто мне не рассказывал, я могу только предполагать, что Вадим положил глаз на Таню, она ответила на его чувства, а преподаватель этот, думаю, натура чувствительная, ранимая, ножом-то зарезать соперника не мог, да и из пистолета вряд ли умеет стрелять, вот он его и отравил.

Она так легко и просто превратила моего пианиста в убийцу-отравителя, что я удивился. Вот как так можно, не зная человека, говорить о нем такие чудовищные вещи?! А если бы на моем месте был следователь? Мало того что у Светлова нет алиби и он действительно в день убийства побывал в квартире убитого, так еще и показания такой вот Антонины Николаевны против него! В тот момент я почувствовал даже гордость за то, что сумел всех перехитрить и спрятать Светлова у себя.

— Значит, вы полагаете, что Вадима убил этот господин?

— Определенно! Всем же известно, что он попал в объектив камеры! Кроме него, в подъезд никто чужой не входил. Да и кому я все это говорю?! Вы же сами все прекрасно знаете!

— Если бы я точно знал, то вряд ли пришел бы сюда и расспрашивал вас.

Надо было уже сворачивать разговор, а то так можно договориться до того, что мне самому станут задавать вопросы.

Я поблагодарил соседку и выпроводил ее.

Вот теперь я мог спокойно осмотреть квартиру убитого.

Да, действительно, прежде эта квартира могла принадлежать только женщине. В спальне розовые обои в цветочек, белые кружевные занавески (теперь, правда, пожелтевшие от пыли и табачного дыма). Вытертые, а некогда красивые узорчатые шерстяные ковры на полу, дорогая мебель, превращенная последним хозяином в хлам. Даже полированную столешницу красивого овального стола Вадим не пожалел — на ней отпечатался темно-коричневый, похожий на ожог след от горячей сковороды или кастрюли. Судя по всему, квартиру Катя Михалева продала ему вместе с мебелью и даже посудой. И теперь все то, что покупалось ею с большим желанием, вкусом и любовью ко всему красивому, было подпорчено, испачкано, покрыто слоем грязи и носило на себе отпечаток вандализма.

Вадим предпочитал дорогую одежду, но и за ней не ухаживал, наваливал в шкаф как придется, а корзина для грязного белья была и вовсе переполнена.

Единственное место в квартире, которое он содержал более-менее в чистоте, — это спальня. Место, куда он приводил своих подружек. И, возможно, место, где произошло нечто такое, что и привело его впоследствии к смерти.

Но самым интересным для меня были его документы. Вадим был безалаберным человеком, постоянно опаздывал с оплатой квартплаты и коммунальных услуг, свидетельством этому служили записки-напоминания, отправленные ему жилконторой. Были и письма из разных банков, где он брал кредиты. Суммы были небольшие, но когда кредитов много, то и суммы ежемесячных взносов набирались немалые.

Нашел я и свидетельство о праве собственности на эту квартиру и прилагающийся к нему целый пакет копий документов, необходимых для заключения сделки. Получалось, что Соболев действительно купил эту квартиру, не прибегая к кредиту или ипотеке. Сделка была чистой — продавцом выступала Екатерина Михалева-Гуркина.

Нашел я и записную книжку в кармане куртки Вадима, а в ней — целую базу сведений о его знакомых женщинах.

Но ничего криминального или подозрительного среди его бумаг я не обнаружил.

Место работы, по сведениям Ракитина, приносило ему средний доход. Другой недвижимости, кроме этой квартиры, у него не было, поэтому ниоткуда ничего и не «капало» дополнительно. Так откуда же все-таки он брал деньги? Чем занимался? Может, оплодотворял женщин, которые не могли забеременеть от мужей? Предположение бредовое, но я тогда уже не знал, что и думать. Лена моя отправилась беседовать с Анжеликой, и хотя я особо не надеялся на положительный результат, все равно надо было хотя бы попытаться узнать о Вадиме как можно больше.

Закончив осматривать квартиру, я позвонил в дверь Ларисы Михалевой. Но когда дверь открылась, я увидел совершенно незнакомую мне брюнетку лет пятидесяти в красном шелковом халате и с сигаретой во рту. Она была настолько гротескной, словно находилась не в квартире, а на сцене, где играли дешевый водевиль, что я едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Мне бы Лару. Ларису Михалеву.

— А она здесь не живет.

— Как это — не живет?

— Да очень просто. Не живет, и все. Мы с мужем снимаем эту квартиру.

— И как давно?

— Почти полгода.

— А где же живет Лара? — Я уже потом понял, что задал глупый вопрос. Не всякий жилец знает, где живет хозяин квартиры.

— В Петербурге.

— Ах да… Извините. Просто я разговаривал с ней буквально пару дней тому назад…

— Правильно. Она приезжала по делам, но вчера уехала. Она с самого начала предупреждала нас, что когда будет в Москве, то ночевать будет в своей комнате, которая сейчас заперта. Может, чашку чаю?

Я поблагодарил ее и поспешил распрощаться.

Вернувшись в машину, я позвонил Ракитину. Попросил его выяснить, где зарегистрирована гражданка Михалева — в Москве или Петербурге. И закончив с ним разговор, был тут же озадачен звонком Клары.

— Фима, мы не хотели тебя беспокоить, просто стыдно… Да и Игорь повел себя, как мальчишка. Словом, Таня исчезла. Вышла позавчера из дома подышать свежим воздухом, приблизительно около двух часов дня, и все, больше не вернулась.

— А почему вы мне не позвонили? Я же там каждый куст, каждую елку знаю, да и соседей! — возмутился я. — Почему?

— Не знаю. Игорь надеялся, что она вот-вот вернется, да и тебя не хотел беспокоить лишний раз. А вечером позвонил мне, я приехала за ним, и мы вместе с ним отправились к ней домой, на ее квартиру.

— Ту самую? — Я не поверил своим ушам. — То есть он покинул свое убежище и отправился прямо в лапы полиции? Что вы творите?!

— Я ему говорила, предупреждала… Но разве он кого-нибудь слушает?

— И что? Что дальше? Нашли ее?

— Нет. Там была ее соседка, одна молодая женщина. Мы попросили ее, чтобы, когда Таня вернется, она мне перезвонила. И потом вернулись к тебе, за город. Игорь места себе не находит, переживает. Понимаешь, и в полицию не можем обратиться, его же ищут!.. Словом, не знаем, что делать.

— Может, она записку оставила?

— Да нет! Она вообще раздетая вышла, в одном свитере. А на улице мороз.

— Очень странная история. Значит, так. Сидите там и ждите меня. Прошу на улицу не высовываться.

Клара пообещала. Я слышал, как она вздохнула перед тем, как отключить телефон.

Я позвонил Лене. К счастью, она сразу же отозвалась.

— Фима, у меня на руках целых три номера телефонов подружек Соболева!

В двух словах она рассказала, как встретилась с женщиной по имени Анжелика. Замужем, хороша собой. Охотно рассказала Лене, которая представилась помощником следователя, о своем романе с Вадимом. Коротко и зло охарактеризовала его как «бабника», поведала, что он пользовался женщинами и что очень хорошо осознавал свою власть над ними. На довольно-таки интимный вопрос, который задала ей «чисто по-женски» Лена, чем же так хорош был Вадим и чем так отличался от других мужчин, Анжелика откровенно призналась, что он просто отличный психолог, знает, что нужно сказать женщине, ну и «ласковый невероятно». И что в нем «самым чудовищным образом сочетаются ласка, нежность и цинизм». Что он «с жесточайшей легкостью расстается со своими женщинами». Разговор с Анжеликой Лена незаметно для нее записала на диктофон и дала мне прослушать самый эмоциональный его отрывок.

— То есть ничего конкретного, да? Никаких зацепок? Ни угроз, ни желания убить, отомстить?

— Нет, Фима, обычные женские обиды.

Однако у Лены все равно создалось ощущение какой-то недосказанности. Словно самого главного Анжелика ей так и не сообщила.

— Про деньги не спросила? Может, он что-нибудь рассказывал?

— Ничего. Сказала, что он был слесарем или механиком на станции техобслуживания. Известие о его смерти ее удивило, но особенно-то она не расстроилась, сказала, что никогда бы не подумала, что «до этого дойдет».

Лена спросила меня, стоит ли ей связываться с другими женщинами.

— Лена, я вот просто уверен, что его убила женщина, но если ты позвонишь ей, убийце, то не думаю, что она согласится с тобой встретиться. Кроме того, это опасно. Поэтому возвращайся домой.

— Я позвоню Валентине, вот тут у меня записан ее номер. Посмотрю, как пойдет разговор. Сошлюсь на Анжелику (она сказала, что это просто обязательно). И если почувствую, что она сама хочет поговорить со мной о Вадиме, то я с ней встречусь.

Я согласился. С одной стороны, мне никогда не хотелось, чтобы моя жена занималась моими делами, чтобы помогала мне, с другой — я видел, как загораются глаза моей Лены, как она оживает, когда ей предоставляется возможность поучаствовать в расследовании. К тому же интуиция мне подсказывала, что эти ее встречи с любовницами Соболева совершенно безопасны.

Поговорив с Леной, я заспешил к себе на дачу. С этими моими музыкантами все оказалось намного сложнее и запутаннее, чем я предполагал. Мало того, что я прятал подозреваемого в убийстве, так еще и добавилось хлопот от его ученицы (любовницы, невесты). Что-то странное происходило между этими двумя пианистами, и я никак не мог понять, что. Возможно, попавшей в переплет Тане показалось, что за ней следят, и она убежала. Правда, в одном свитере, в мороз… Или же Игорь, не желая того, чем-то ее обидел, а рассказать всю правду не может ни сестре, ни мне. Это может быть связано с их любовными отношениями.

Я снова позвонил Лене, сказал, что, скорее всего, задержусь, затем позвонил Ракитину. Мне просто не терпелось выяснить, где зарегистрирована Лара Михалева.

— Ты вовремя! Вот, только что получил ответ, записывай адрес! — сообщил Ракитин и продиктовал питерский адрес Лары.

— Что-нибудь еще о ней узнал? С кем живет, чем занимается? Про сестру что-нибудь?

Ракитин намекнул мне, что это не телефонный разговор, сказал, что только что расположился в нашем кафе, где я время от времени его угощаю, заказал куриный суп, и я понял, что у него для меня есть что-то интересное. Я попросил, чтобы он заказал еще одну порцию супа, и отправился на встречу.

Однако за столиком Валентин был не один. Молодой парень, которого Ракитин представил мне как опера Андрея Лазарева, когда я пришел, как раз доедал суп. Мы поздоровались.

— Вот, Ефим Борисович, пока мы тут с тобой, занимаясь сбором информации по Соболеву, добрались даже до Питера, Андрей уже нашел убийцу!

— Что ж, я рад! — Я не поверил ни одному его слову. Стал бы он меня звать, если бы все так обстояло? Зачем я им тогда? — Тогда я пошел?

— Постой! — широко улыбнулся мне Ракитин. — Вот твой суп. Поешь. Представляешь, ему позвонила невеста Соболева, Людмила, сказала, что у нее для него есть важная информация, они договорились о встрече, и она, заливаясь слезами, выдала, что Вадима Соболева убил местный фермер Никитин.

— Да, на самом деле интересно, — усмехнулся я. Так я и знал, что просто время у меня отнимают своими глупостями! Чтобы фермер, о котором Ракитин еще раньше мне рассказывал как о человеке серьезном, основательном, влюбленном в Людмилу, вместо того чтобы завоевывать ее сердце мужскими методами, цветами да подарками, взял и отравил соперника, рискуя оказаться за решеткой, в это я уж точно не мог поверить.

— Он тоже сейчас подойдет, — неожиданно сказал капитан Лазарев, с трудом скрывая усмешку. — Вот бабы!

— А что такое? — не понял я.

— Андрей на нее глаз положил, да, Лазарев? А она, узнав о смерти своего жениха, в тот же вечер переметнулась к богатому фермеру!

— Да я и сам тогда удивился, — покраснел до ушей Лазарев и рассказал интереснейшую историю о том, что произошло с ним на станции Полевая. Оказывается, он в ту ночь ночевал в доме у фермера Никитина и сам лично видел, как к нему в метель прибежала признаваться в своих любовных чувствах практически вдова — Людмила, женщина, за несколько часов до этого узнавшая о смерти своего возлюбленного.

— Вот и верь после этого им! — в сердцах воскликнул Валентин.

Когда в кафе вошел Никитин, я сразу понял, что это именно он. Красивый, статный мужик, кровь с молоком, с приятным открытым лицом. Подошел, поздоровался со всем крепким пожатием руки, сел, сказал (видимо, по привычке), что всех угощает, снял мокрую от снега шапку, повесил на вешалку. Но остался в куртке. Он явно нервничал.

— Вот правда, Андрей, не ожидал от нее такого! — начал он с ходу. — Ну ладно, ночью прибежала в слезах, рассказала душещипательную историю о том, что всегда боялась Вадима, что он бандит и все такое, что она давно меня типа любит… К себе позвала… — Он еще гуще покраснел, только кончик носа оставался бледным. — Ну я и решил ее проверить. Сказал наутро, что это я убил Вадима. Что так ее любил, что сам не знал, что творю. Очень уж хотелось увидеть ее реакцию, подумал, что если любит, то все простит. И когда уже сказал, понял, что сморозил полнейшую глупость, что такими вещами не шутят, и хотел было уже признаться в том, что просто пошутил по-идиотски, как она вдруг так посмотрела на меня, что я понял — она мне поверила, испугалась. И я уже не знал, как себя вести. Спросил, уйти мне или остаться, и она сказала, чтобы я ушел.

Я слушал его и думал о том, что юмор — явно не его конек. Что так не шутят, что так вообще непозволительно шутить. Кроме того, уже тот факт, что он примчался в город, чтобы оправдаться и рассказать, что он никого не убивал, что это была шутка, что это он сам Людмиле все рассказал, решив проверить ее чувства (интересно, на какой ответ он рассчитывал?), а заодно выставить ее в неприглядном свете, — все это показалось мне такой пошлостью, глупостью, что у меня окончательно пропал аппетит. Я засобирался.

— Ефим Борисович, ты куда? — попробовал меня остановить Ракитин.

— Мы толком ничего не знаем о Соболеве, — все-таки не выдержал я. — Может, он на самом деле был бандит и держал эту несчастную женщину на коротком поводке, внушая ей страх. Возможно, она действительно симпатизировала вам, — я повернулся к Никитину, — и когда освободилась от Вадима, отправилась к вам в поисках утешения, понимаете? У нее был шок, ей было страшно, и именно в вас она видела мужчину, который смог бы оказать ей покровительство. Она, как я понял, простая деревенская женщина, работящая, и мечтает о своем женском счастье, о семье, детях. А вы, еще недавно испытывавший к ней нежные чувства, воспользовались ее растерянностью, провели с ней ночь, а потом так скверно пошутили, что напугали ее до смерти. И теперь вот рассказываете об этом нам, мужикам, со смехом. Это отвратительно!

Никитин, слушая мою отповедь, отвернулся и теперь рассматривал стоящую рядом с нашим столиком пальму в кадке. Вот уж точно он не предполагал, отправляясь на встречу с Ракитиным и Лазаревым, такой реакции на его поступок. Вероятно, надеялся, что его шутку оценят, а алчную и корыстную Людмилу заклеймят позором.

— Что же касается Людмилы… Она все правильно сделала, что позвонила Ракитину. А как иначе? Все-таки убийство! Не мое это, конечно, дело, Никитин, но, по-моему, вы совершили большую глупость и потеряли хорошую женщину.

Я и сам не ожидал от себя такого убийственного монолога. Мне бы просто встать и уйти, а я вместо этого принялся поучать взрослого самостоятельного мужика.

Я поспешил ретироваться, так резко повернулся, что налетел на стул, опрокинул его и почти выбежал из кафе.

И что это на меня нашло?

И даже Ракитин, которому я прежде симпатизировал, показался мне воплощением тупости. Сидит за одним столом с опером, пригласили на беседу Никитина, еще и меня, человека, ведущего параллельное расследование. Да разве так делаются подобные дела? Да, мы обещали друг другу делиться информацией, все-таки оба заинтересованы в том, чтобы найти настоящего убийцу Вадима. Но зачем же меня-то так подставлять? Я вообще предпочитаю работать тихо и аккуратно, стараюсь не попадаться на глаза тем, кто ведет официальное расследование, если, конечно, это не проверенные люди. Я был уверен, что за столом нас будет двое — я и Ракитин. А получилось все хуже некуда. За кого вообще меня приняли?

Я был уже в машине, когда мне позвонил Ракитин.

— Ефим Борисович, как-то нехорошо получилось… Ты где? Уже уехал?

Он поджидал меня на крыльце кафе. Обещание сообщить мне важную информацию о Ларе Михалевой — вот что заставило меня вернуться к Валентину.

— Я в двух словах, — проговорил он, ежась от холода. — Михалева живет в Питере. Замужем за Борисом Гуркиным. Она оставила девичью фамилию, в отличие от ее сестры Екатерины Михалевой-Гуркиной, взявшей себе двойную фамилию.

— Постой… А где сама Екатерина?

— В прошлом году она вскрыла себе вены, умерла.

— Подожди… Ты хочешь сказать, что ее место заняла Лариса, ее родная сестра?

— Да, я связался со следователем, который вел дело Екатерины. Он утверждает, что это точно самоубийство. Дело в том, что Гуркин — человек в Питере известный, крупный чиновник. Он никак не мог поверить, что его жена сама ушла из жизни, считал, что ее либо заставили, либо просто убили.

— А где во время убийства была ее сестра, Лара?

— Я знал, что ты об этом спросишь. Она была в Москве, у нее железное алиби. В деле есть билеты на «Красную стрелу».

— Мне надо срочно в Питер, — перебил я его. — Отправь мне его фамилию и где он работает, номер телефона.

— Ты серьезно? Поедешь в Питер? Думаешь, это Лара? Ефим, ты чего?

— Вадим, этот ловелас, бабник и циник купил квартиру у Екатерины, а потом она вскрыла себе вены. Как ты думаешь, разве здесь нет никакой связи?

— Ну, не знаю…

— А у тебя есть дежурная версия? Ты можешь мне назвать имя подозреваемого?

— Конечно! Светлов! Пианист!

У меня просто не было слов. Я махнул рукой и побежал обратно в машину. Дел навалилось так много, что я и не знал, за что хвататься и куда ехать.

Позвонил Лене.

— Хочешь прокатиться в Петербург? Выпить горячего какао с пышками на Невском?

— Фима!!!

— У тебя там как дела? Есть что-нибудь интересное?

— Я уже еду домой. Знаешь, эти разговоры с женщинами Соболева — как под копирку. Ничего, за что можно было бы зацепиться. И снова ощущение недоговоренности. У меня создалось такое впечатление, будто бы им за что-то очень стыдно, они не могут мне признаться.

— А реакция этой…

— Валентины? Ее зовут Валентина, я тебе говорила. Кстати говоря, она также хороша собой и… замужем. Знаешь, она заплакала, когда услышала, что Вадима убили. Но никого не подозревает. Высказала дежурное предположение, что его отравила одна из его любовниц. Из ревности. Она выразилась «допрыгался». Так что там с пышками?

— Приедешь домой, закажи нам билеты на «Сапсан» на утро, без пятнадцати шесть, в девять уже будем пить какао в Петербурге.

— Фима, я люблю тебя!!! — И вдруг: — А почему Питер?

— Вечером расскажу.

Я сказал, что еду на дачу, что надо навестить моих музыкантов, и помчался за город.