Я был в хлам, возвращался из Сен-Жан-де-Люза, чуть не опоздал на поезд, целую вечность добирался до своего вагона, а когда (уже ближе к Биаррицу) ценой долгого и многотрудного преодоления бесконечных коридоров дотащился-таки до своего места, то увидел, что ближайшие пять с лишним часов мне предстоит провести, втиснувшись за крохотный столик лицом к лицу неизвестно с кем, причем не по ходу движения поезда.

Да ладно.

Я ухватился за подголовник и какое-то время так и стоял.

Я держался, чтобы сдержаться, чтобы не блевануть, чтобы присесть, чтобы все обдумать, чтобы взвесить, как же я пьян… пьянь… все за и против этого своего невезения.

(Вот ведь угораздило, черт возьми.) (Места для семейных.) (Еще и у окна.) (В бар не выбраться.) (Все равно что смирительная рубашка, чего уж там.) (Вытрезвитель.) (Обезьянник.)

Ох, матерь божья. Ох, как же меня развезло.

Что я тут говорил? Ах да, я собирался с мыслями, сидя на ковролине, когда какой-то умник решил перетащить через мою голову свой чемодан на колесиках.

Ё-моё.

Я же тут, я бухой, мне дурно, меня мутит, я застонал, поднялся, сделал пару шагов и рухнул в кресло чуть поодаль.

Какая-то мерзкая старуха мигом меня оттуда выгнала.

Я пересел через проход, и на ближайшей станции (Байонна) (или, быть может, Дакс) неопознанный, слегка смущенный голос спросил меня, не ошибся ли я местом. Случайно.

Вот ведь непруха. Я три дня не спал, катался на серфе, купался, отжигал по случаю проводов холостяцкой жизни одного своего приятеля, который женился на одной моей бывшей, я пел, плясал, хохотал, пил, курил, смеялся, употреблял всякое, кайфовал, балдел, улетал в космос, мчал по Млечному Пути, скрутил себе перченый «косячок», окончательно потерялся, спустился с небес на землю, рыбачил, валялся на пирсе, выпил по последнему стаканчику с кузиной в привокзальном буфете, вставая, прихватил ее за «киску», извинился, вскочил в первый попавшийся вагон, потерял контроль, меня накрыло, развезло, сморило, внутри меня что-то набухало, словно миксоматоз, я пересчитывал свои зубы и тщетно пытался вспомнить, куда делся мой клык, а также волосы, ремень, ключи от скутера, часы и достоинство. Я разговаривал по телефону с самим собой, договаривался с моей темной стороной, связь была так себе, и мне АБСОЛЮТНО не хотелось, чтобы меня в третий раз выдергивали из моей этиловой комы. Так что я отправился в свой «обезьянник», прошу прощения, на свое место, и больше не нарывался.

Я достал всех своих соседей, отдавив им ноги и оседая на их колени, пока наконец не протиснулся в свой закуток.

Я налег всем телом на подлокотник и прижался лбом к такому гладкому стеклу.

М-м-м.

Как приятно.

А теперь давай-ка на бочок и баиньки, как говорила моя бабушка.

Из-за этого странного создания, чей голос разбудил меня в Байонне (или в Даксе), хоть я и закрыл глаза, но заснуть сразу не смог.

Я дремал. Грезил. Старался как-нибудь убить время, потихоньку, по-хорошему, не прибегая к услугам овец. Мне было хорошо, я урчал и головой качал, убаюкиваемый шелестом колес.

Я три дня провел в нижних мирах, и теперь этот поезд вез меня на поверхность. Я оправлялся от угарного чада и сопел себе под нос.

Шум реальной жизни реальных людей долетал до меня, но настолько издалека, словно с другой планеты, и с некоторой задержкой, как из плохих наушников.

Когда-то давно, в годы моей безумной юности, я был диджеем и теперь микшировал себе колыбельную. Семплировал все звуки двенадцатого вагона и сводил их в этакий ненавязчивый дзен-музон, замешанный на парацетамоле и цитрате бетаина.