Целую ночь «Гея» удалялась от планеты. В восемь часов утра репродукторы передали, что совет астрогаторов созывает экипаж на собрание.

Минут через пятнадцать большой зал наполнился людьми. Стоял низкий, глухой гул. На трибуну у стены поднялся Тер-Аконян и сказал:

– Слово имеет профессор Гообар.

И только тогда мы все увидели, что уже довольно давно Гообар стоит в стороне, слегка наклонившись, и смотрит на нас. Наступила абсолютная тишина, в которой зазвучал его голос:

– Я изложу гипотезу, которая должна объяснить случившееся и определить наши дальнейшие шаги.

Вчерашние трагические события на первый взгляд свидетельствуют о том, что обитатели белой планеты – кровожадные существа, руководствующиеся в своих поступках непонятными людям законами. По доходившим до меня разговорам я знаю, что именно так думают многие из вас. Этот взгляд я считаю ошибочным. Мы знаем очень мало об этих существах, но не подлежит сомнению одно: они разумны. Если основываться на ошибочных интерпретациях, их действия представляются бессмысленными. К планете приближается межзвездный корабль; ракеты, которые он посылает, подвергаются уничтожению. Почему? С какой целью? Вначале я считал, что у нас слишком мало данных, чтобы восстановить ход событий, то есть действия не только наши, но и другой стороны. Однако дело обстоит не так.

Он помолчал несколько мгновений.

– Обратимся к последним событиям. В верхних слоях атмосферы создано силовое поле, которое уничтожило девять ракет. Это происходило в два этапа. Сначала погибли пять ракет первого звена, потом – четыре из второго. Ракета, которая несла телевизоры и первой прошла зону уничтожения, уцелела. Почему?

Он снова помолчал.

– Все, что происходило до и после этого – неустанный контроль за нашим движением, молчание в ответ на наши обращения, точно рассчитанный способ уничтожения наших ракет, – все это заставило меня отбросить мысль о том, что первая ракета уцелела случайно. С точки зрения неизвестных существ, девять ракет заслуживали уничтожения, а одна – нет. Причина, стало быть, заключается в отличии ракет, которые погибли, от той, что уцелела.

Так вот, – продолжал Гообар в мертвой тишине, – поначалу происшедшее казалось безмерно удивительным, потому что эти ракеты очень похожи между собой. А различие – и это невольно приходит в голову, состояло в том, что уцелевшая ракета не имела на борту людей. Стало быть, еще раз можно предположить, что неизвестные существа стремились уничтожить пилотов.

Он помолчал.

– Откуда, однако, они могли знать, что на борту первой ракеты не было людей? Как я слышал, шли разговоры о каких-то способах просвечивания наших ракет на большом расстоянии. Это совершенно исключено. Ракеты покрыты оболочкой, непроницаемой для космических лучей, и излучение, достаточно жесткое, чтобы проникнуть сквозь оболочку, одновременно должно было бы уничтожить и ракету. Таким образом, гипотезу просвечивания ракет и вытекающий из нее вывод о «кровожадности» неизвестных существ следует все-таки – во второй раз – отвергнуть.

Возвращаемся к исходному пункту. Какая разница между девятью уничтоженными и одной уцелевшей ракетой? По конструкции, по внешнему виду, по техническим деталям они схожи. Разница лишь одна: уцелевшая ракета почти в три раза больше уничтоженных. Следовательно, события развертывались так. К планете приближается группа ракет. У неизвестных существ возникает план: малые ракеты уничтожить, большую не атаковать. Почему? Этого я не мог понять. Что знают они о нас такого, что вынудило их поступить подобным образом? Что знают они о нас вообще? Они знают одно: к планете приближается корабль. Они узнали об этом шесть недель назад, когда их локатор обнаружил «Гею». Но тут я впервые задумался: почему локатор поймал «Гею» именно тогда? Конечно, это снова могло быть случайностью. Но о случайности можно говорить, только когда будут исключены все цепочки следствий и причин, связанных с рассматриваемым явлением, а в данном случае такой уверенности нет. Нащупавший нас конус лучей локатора был очень узок. Об этом уже говорилось. А что будет, подумал я, если прибегнуть к математике? И задал профессору Трегубу вопрос: как широк был этот конус, когда он нас нащупал? Оказалось, что мы оба – и он, и я – думаем об одном и том же. Он не только ответил на мой вопрос, но добавил, что, достигнув красного карлика, этот конус расширился бы так, что охватил бы круг диаметром в восемьдесят миллионов километров. Теперь вам понятно?.. Этот пучок лучей послан не случайно. Те, кто направил его, знали, что какой-то корабль движется в этом участке неба. Почему они так думали? Не подали ли мы им какой-нибудь знак, что приближаемся, – настолько мощный, что они заметили его за миллиард километров, настолько быстрый, что он перегнал «Гею», и одновременно такой незаметный, что мы сами этого не осознали? Такой знак, такой сигнал мы им действительно послали. Это был взрыв мертвого спутника атлантидов.

В зале воцарилась страшная, напряженная тишина; слова Гообара обрушивались на людей, словно раскаленные камни.

– Я произвел простой расчет, – продолжал ученый. – Взрыв четырнадцати урановых бомб сопровождался вспышкой, затмившей на доли секунды солнечное сияние. Свет от вспышки спустя три месяца достиг белой планеты и был там замечен. Я задал себе вопрос: где должен был нас встретить локаторный импульс, если предположить, что он был отправлен с планеты немедленно после обнаружения вспышки? Подсчеты говорят: он должен был встретить «Гею» на расстоянии пятнадцати световых дней от планеты. Эти подсчеты с поразительной точностью совпадают с тем, что произошло в действительности. Такой высокой степени совпадение не может быть случайным. Стало быть, мы в своих рассуждениях находимся на правильном пути.

Хорошо. Но почему они привели в действие свои локаторы, как только увидели вспышку? Ответ напрашивается сам собой: потому, что они знали, чем она вызвана. Они знали, что в системе красного карлика движется мертвый корабль с атомным грузом и что вспышка вызвана взрывом этого груза. Весьма правдоподобно, что существа, достигшие такой высокой степени технического развития, контролируют всю свою систему и некогда обнаружили искусственный спутник атлантидов. Если дело обстояло так, то именно они просветили с помощью астрона атомные снаряды и узнали, что их самовоспламенение невозможно. Вспышка дала им знать, что в их систему прибыл неизвестный корабль и это он произвел взрыв, уничтоживший спутник. Чтобы проверить это предположение, они послали пучок электромагнитных лучей и, обнаружив корабль, стали этим пучком следить за его движением. Вот что я могу сказать о способе, каким мы известили обитателей планеты о своем прибытии. Теперь разрешите перевернуть проблему и на место и вместо неизвестной величины, какой в данном случае являются существа, населяющие планету, поставить людей.

Предположим, что на этом закрытом облаками шаре живут люди и что эти люди однажды узнают от своих астрономов, что в их солнечную систему прибыл какой-то неизвестный корабль. Этот корабль идет с той стороны неба, откуда однажды уже появлялся в их планетной системе другой корабль, с мертвыми людьми и грузом атомных снарядов. Далее. Этот новый корабль взорвал тот старый. Что же это за существа, думают они, которые взрывают старую колымагу, тратят силы и время, чтобы превратить в ничто гроб с окаменевшим экипажем? Это неясно, это подозрительно. За этими существами надо внимательно следить. И они посылают с локатора конус лучей, достаточно широкий, чтобы охватить почти всю систему красного карлика. Прежде чем лучи, двигающиеся со скоростью света, достигают неизвестного корабля, проходит несколько недель. Когда отраженное кораблем эхо возвращается, оказывается, что этот корабль с огромной скоростью несется к их планете. Тогда люди – ведь мы на место неизвестных существ поставили людей – решают ждать. Наконец корабль доходит до планеты и высылает тридцать ракет. Малых ракет. Вы считаете, что люди, населяющие белую планету, никогда их не видели, не правда ли? Но вспомните фотографии, доставленные с мертвого спутника атлантидов. Как атлантиды намеревались метать атомные снаряды? При помощи небольших четырех- или пятиметровых ракет. Малых ракет. И вот в небе белой планеты появляются тридцать малых ракет, которые ведет одна большая. Не следует ли предположить, что эта большая ракета – корабль с экипажем, который должен спуститься ниже туч, высмотреть цели и обрушить на них тридцать урановых снарядов? Как поступить, чтобы избежать губительного нападения? Надо обезвредить бомбы. Как? Обитатели планеты в свое время побывали на мертвом спутнике, просветили при помощи астрона бомбы и знают их конструкцию… Чтобы вызвать преждевременный взрыв бомбы, достаточно спровоцировать детонацию порохового заряда, а его проще всего поджечь посредством сильного разогрева. Для этого надо создать соответствующее энергетическое поле в верхних слоях атмосферы… «Но, – продолжают рассуждать люди, – поступим так только с бомбами. Большой корабль с экипажем атаковать не будем. Пусть неизвестные пришельцы видят, что мы не хотим ни сражаться с ними, ни уничтожать их». И этот план они проводят в жизнь…

Как видите, – продолжал Гоообар, – здесь все сходится в способ столь поразительный, что вызывает два новых вопроса. Первый такой: если на место неизвестных существ поставить людей, окажется, что люди станут действовать так же, как действуют неизвестные существа. Стало быть, эти существа должны быть поразительно похожи на людей. Значит, уже во время первой космической экспедиции, выбрав ее целью ближайшую к нам звезду, познакомившись лишь с одной из миллиона планетных систем Галактики, мы сразу обнаружили существа, так похожие на человека? Не предполагает ли это сходство снова случайности, к тому же столь неправдоподобной, что она обращает в прах все предыдущие рассуждения? Мой ответ таков: логика человеческой мысли ощущается в поступках неизвестных существ не потому, что эта логика наиболее совершенна, а потому, что она неизбежна. Чтобы властвовать над материальными силами Вселенной, человек на протяжении тысячелетий должен был выработать именно такие методы индуктивного и дедуктивного суждения, методы, вытекающие из простых рефлексов любой живой материи. Существа, которые стали бы воздавать звездам почести, вместо того чтобы исследовать их внутреннюю эволюцию, недалеко ушли бы вперед в своем развитии… Поэтому если обитатели белой планеты создали высокоразвитую цивилизацию – а в этом нет сомнений, – то их разум должен руководствоваться законами логики, подобной нашей. Подразумевает ли это внешнее подобие? Разумеется, нет. В основе своей условные рефлексы у обезьяны, дождевого червя и акулы подобны, но трудно назвать эти существа похожими.

Второй, более значительный, вопрос звучит так: но как могло случиться, что мы узнали все это только теперь, а не приняли мер предосторожности, ничего не предусмотрели и с поразительным легкомыслием допустили ошибку, приведшую к столь трагическим последствиям? Я отвечаю: причина заключается в нашей трусости. Встреча с мертвым спутником была делом случая, но то, что произошло потом, не имеет ничего общего со случайностью. Не случайно, что мы с такой поспешностью уничтожили его. В основе наших действий лежало предвзятое мнение, что акт уничтожения спутника – исключительно наше, человеческое, земное дело, что никто не должен обратить на это внимания, а раз не должен, то и не обратит. Такое обманчивое, алогичное рассуждение возникло из желания отмежеваться от этого окаменевшего реликта нашего собственного прошлого. Нам так хотелось отречься от него, что в своих последующих планах мы не учитывали ни встречи с мертвым кораблем, ни его уничтожения, словно бы этих фактов никогда не было. За отсутствие мужества, за поспешное уничтожение спутника атлантидов нам пришлось заплатить жизнью товарищей. Мы не хотели ничего знать о тех людях, но ведь они все-таки были людьми! Прошлое нельзя фальсифицировать. Нельзя вычеркнуть из него даже то, что нам чуждо. Мы можем выбирать из его наследства то, что нам нужно, но надо иметь мужество помнить всю историю человечества как часть истории Вселенной. Этот страшный урок важен и для нас, и для будущих поколений. Необходимо знать, что в человеке есть и величие разума, и ничтожность жестокости – если не проявленная, то потенциальная, и в некоторых обстоятельствах она проявляется.

В заключение скажу несколько слов об общественном строе белой планеты. Мы мало знаем о нем, но то, что знаем, – самое существенное. Локаторный сигнал, следивший за нашим движением, не прерывался, хотя планета вращается; следовательно, его посылали передатчики единой системы, опоясывающей всю планету, и по мере того, как одни скрывались за горизонтом, они перепоручали свои функции следующим. Локационная защита у них общепланетного типа, работает на всю планету в целом; с технической точки зрения ее обитатели объединены так же, как и мы. Объединение на основе техники, естественно, предполагает общественное объединение. Таким образом, не имея ни намерения, ни права решать вопрос о дальнейших шагах, я хотел бы выразить убеждение, что мы должны попытаться установить контакт с жителями планеты. Приведет ли эта попытка сразу к успеху, неизвестно. Мы в течение многих столетий были защищены от такой неизвестности, от неведомого и грозного, от битв и поражений и забыли, что цивилизация никогда бы не возникла, если бы ради нее наши предки не были готовы на все. Теперь мы, в свою очередь, стоим на пороге новой эпохи. Наступил переломный момент. Он требует от нас многого, чего никогда не требовалось на Земле, и мы должны сделать все это. Таков закон истории. Человечество не может остановиться на своем пути. Этот великий шаг должен быть сделан, а внутреннее согласие с тем, что он нам несет, мы должны почерпнуть в понимании его необходимости, которая уже для следующих поколений будет новой, высшей свободой.

Едва Гообар закончил речь, на трибуну поднялся Тер-Аконян и, поднеся к глазам лист бумаги, начал читать:

– «Совет астрогаторов – экипажу корабля.

В ближайшие годы человечество приступит к трансгалактическим полетам. Будущие экспедиции должны иметь промежуточные космические станции на небесных телах вблизи Солнечной системы. Положение системы Центавра делает ее естественной базой таких станций для экспедиций в направлении Южного полюса Галактики, а также Магеллановых Облаков. Учитывая это, совет астрогаторов постановил:

1. Продолжать попытки контакта с белой планетой.

2. Эти попытки могут закончиться гибелью корабля. В этом случае их продолжит следующая экспедиция, но создание космической станции будет отсрочено на четверть века. Этого нельзя допустить. Прежде чем «Гея» попытается установить связь с белой планетой, мы выберем из планет созвездия Центавра наиболее подходящую для постройки промежуточной космической станции. Оставленные на ней машины начнут строительство под контролем одного человека. Совет астрогаторов решает оставить на этой планете пилота и специалиста по кибернетике Зорина, поскольку он имеет всестороннее образование и значительный опыт в строительстве звездоплавательных станций».

Когда астрогатор закончил читать и посмотрел на собравшихся, я заметил, что сидевшая внизу Анна встала и вышла в боковую дверь. Зорин по центральному проходу пробрался вперед и поднялся на трибуну. Шум, возникший в амфитеатре при последних словах Тер-Аконяна, замер. По законам межпланетных сообщений, человек не может остаться на звездоплавательной станции в одиночестве – с ним должен быть хотя бы один товарищ. По обычаю, Зорин должен был сейчас указать его сам. В зале воцарилась абсолютная, напряженная тишина, словно пилот, обводя глазами море голов, совершал свой выбор именно теперь, хотя мы знали, что он уже его сделал и лишь ищет того, кого предназначил себе в товарищи. Вдруг сердце мое забилось. Напрасно я говорил себе, что это невозможно, что это бессмыслица: кто я для Зорина? Один из членов экипажа, человек почти чужой… Другое дело, если бы это был Амета…

Сидевшие в зале встречались взглядом с пилотом и опускали головы, когда он отводил глаза; напряженное ожидание перекатывалось по залу, как волна. Вдруг пилот посмотрел на меня; его взгляд был так напряжен, что, не отдавая себе в этом отчета, я встал.

– Ты согласен? – долетел до меня словно издалека голос первого астрогатора.

– Согласен, – ответил я.

По залу прошел глухой шум.

Зорин и Гообар разговаривали с астрогаторами; люди окружали трибуну. Выйдя в коридор, совсем пустой и тихий, я не чувствовал ни подъема, ни гордости, ни радости – совершенно ничего. Шел я долго, но внезапно остановился: ноги сами принесли меня в фойе филармонии. Я оказался перед скульптурой работы Соледад – белой фигурой юноши, шагающего по дороге. Восемь лет было за нами – и каких лет! Время, которое отсчитывали часы, текло на «Гее» медленнее, чем время, отмеряемое событиями. Насколько старше я стал теперь, чем в момент отлета, а этот белый юноша совсем не изменился: он все так же всматривался в будущее. Я окинул взглядом скульптуру и, уходя, через пару шагов снова обернулся, будто прощаясь. Сердце у меня сжалось: я подумал об Анне. Куда она могла пойти? Я огляделся и ускорил шаг.

Ближайший лифт привез меня в парк. Анну я увидел издали: она сидела в траве, густо поросшей незабудками; их очень любил Амета. Он неохотно ставил цветы в вазы. «Если хочешь быть с цветами, – говорил он, – ступай к ним». В наклоне головы Анны было что-то, заставившее меня замедлить шаг. Она прикасалась к цветам ладонями, как незрячая. Я остановился позади нее.

– Это ты… – негромко проговорила она. Это не было вопросом. Я опустился на колени рядом с ней. Издалека это, наверное, выглядело смешным: два взрослых человека стояли на коленях в траве, как дети.

Я хотел прервать молчание и не мог. Поцеловал ее маленькую ладонь, ощущая под пальцами небольшие мозоли в местах, которые часто соприкасались с инструментами.

– Ты был на собрании до конца? – спросила она.

– Да.

– Зорин?

– Да.

– И ты?

– Да…

Она умолкла.

– Ты это услышала дома? – спросил я.

– Нет.

– Как же ты узнала?

Она подняла голову.

– Я так думала… А ты не думал?

– Нет, – сказал я, удивленный.

Она улыбнулась.

– Ты всегда догадываешься последним…

С ее лицом творилось что-то неладное: я видел, что она старалась улыбнуться, потом вдруг отвернулась. А когда снова взглянула на меня, была уже совершенно спокойной. Больше мы не говорили ни о чем.

Ночью я проснулся и сразу все вспомнил. Светил синий ночник, и сквозь стекло абажура на подушку падало несколько мелких голубых пятен, похожих на лепестки незабудок. Анна лежала на спине, закинув голову, густые темные волосы оттеняли лицо. Сухими, немигающими глазами она всматривалась в одну точку на потолке. Я закрыл глаза, но уже не мог заснуть. Вдруг она сказала:

– Ты вернешься?

Я приподнялся.

– Любимая…

Я поцеловал ее и почувствовал, как она уже далека от меня.

– Вернусь, конечно же, вернусь – вообще-то это не только я отдаляюсь от тебя… мы оба разлетаемся в разные стороны… А ты вернешься? – Я пытался улыбаться и говорить весело, но Анна осталась серьезной.

– Да, – ответила она, – конечно, вернусь.

– Вот и хорошо.

Она посмотрела на меня, и ее темные глаза были здесь, со мной.

– Знаешь, я не могу поверить, что когда-то я тебя не знала… Это чувство такое огромное, будто у него не было начала… и я не могу себе представить, что может… – Она не договорила.

Я не спрашивал ни о чем. Мои объятия становились все крепче; она зачерпнула воздуха и тихонько, в самое ухо, шепнула мне:

– И все же они были очень счастливые…

– Кто, любимая?

– Люди, жившие давно.

– Ты так думаешь?

– Да. Они верили в вечность…

Три месяца «Гея» двигалась в системе Центавра. Подплывающие к нам планеты сначала походили на искры, потом вырастали в светила, заслоняли собой небо и удалялись, овеянные огнем выхлопных дюз корабля. Пилоты цепочкой серебряных фигур спускались с галереи и исчезали в люках ракет. Сколько раз повторялись эти сцены расставания и возвращения – крепкие рукопожатия, грохот включенных двигателей, удар невидимого колокола стартовой катапульты, тишина после отлета, когда оставшимся трудно смотреть в глаза друг другу, и губы, которые шевелятся беззвучно, пересчитывая вернувшиеся из полета ракеты – почерневшие от жара, охватывавшего их при столкновении с густой атмосферой встречных планет.

С Зориным я виделся в те дни редко. Он вместе с другими конструкторами работал над проектом космической станции; первоначальный набросок проекта был сделан год назад, и теперь весь коллектив Тембхары корпел над детальной технической разработкой. Зная, как опасно для ума безделье, и желая быть не только товарищем, но и помощником Зорина, я целыми днями штудировал работы по радиотехнике и восстанавливал знания по кибернетике, полученные еще в юношеские годы. Я не отрывался от трионов, даже когда мы описывали круг около очередной планеты, ни разу не спускался ни на одну из них, но друзья Аметы не забывали обо мне. Уль Вефа первый принес и молча высыпал на мой стол груду искрящихся разноцветным огнем вулканических минералов с планеты, которую ему выдалось посетить. Теупане привез осколок лавы с окаменевшим трехпалым оттиском. Экспонатов этой единственной в мире коллекции набиралось все больше – знак успеха нашего путешествия.

Мы не послали ракеты на две планеты: одна была совершенно пустынной, высокая температура другой – это обуславливалось множеством действующих на ней вулканов – не позволяла людям даже на короткое время задержаться на ее поверхности. Однако снимки, полученные сквозь слои горячих облаков, обнаружили на ней непонятное движение. Из высланных в разведку огнеупорных автоматов вернулось меньше половины. Их сообщения были неясны: нельзя было понять, являлись ли большие членистоногие создания, ползавшие по остывшим вулканическим скалам, машинами, уцелевшими после какой-то катастрофы, или другими небелковыми формами жизни. Напрасно астробиологи настаивали на проведении обстоятельных исследований – все было отложено на будущее время, и «Гея» направилась дальше. Мимо очередной планеты мы прошли ночью, на небольшом расстоянии. Корабль наполнился тонким, проникающим в самые дальние уголки свистом холодильных установок, в которых циркулировал жидкий гелий. В черном звездном небе, подобно бурой прорехе, зиял серп планеты. Телескопы показывали поверхность, покрытую областями трещин, похожих на черных пауков; планета переживала период горообразования, сквозь огромные разломы ее коры вырывались реки тускло пылающей лавы.

Систему солнца А замыкали ледовые планеты типа Нептуна. Удалившись на миллиард километров от их орбит, мы попали в сферу солнца B. Зона его притяжения была свободна от планет. Разбросанные на огромном пространстве, здесь кружили только большие и малые астероиды – остатки планеты, распавшейся тысячи веков назад. По решению совета астрогаторов промежуточную трансгалактическую станцию собирались создать на одном из этих лишенных атмосферы скалистых осколков. В пространстве носились сотни таких тел, поэтому возможность выбора была большой, но избранный планетоид должен был отвечать многим требованиям. Его орбита должна была как можно больше приближаться к кругу, чтобы на своем пути планетоид не слишком удалялся от солнца и не слишком подходил к нему. Она должна была обходить орбиты других тел, чтобы не подвергаться опасности серьезных столкновений; и наконец, должна избегать приближения больших метеоритных потоков, встречающихся на периферии «мусорной свалки двойной системы».

Поиски места для трансгалактической станции продолжались месяц. Обсерватории работали день и ночь. Телетакторы и радароскопы неустанно обследовали пространство. В результате этой «охоты» или скорее «улова» выбор астрогаторов пал на безымянный астероид диаметром около четырехсот километров, обладающий вследствие этого силой тяготения – хотя и незначительной, но достаточной для того, чтобы человек мог передвигаться по нему без опасения улететь в пустоту. По мере того как мы приближались к астероиду, этот осколок, казалось, начинал подмигивать нам острым, вроде бы кошачьим глазом: это значительное колебание блеска было вызвано его быстрым вращением вокруг оси и очень неправильной формой – своими вытянутыми очертаниями он напоминал скорее висящий во мраке горный хребет, чем планету.

«Гея» летала вокруг него две недели. За это время тектонисты подтвердили, что плотность скалы достаточна и обеспечивает ее устойчивость на ближайшие тысячелетия; тогда без промедления началась переброска на поверхность астероида машин, строительных материалов и запасов продовольствия.

Автоматы-строители быстро вгрызлись в скалу и вырыли в ней два круглых котлована. В одном поместилась сферическая бронекамера, снабженная резервуарами для воздуха, в другом – атомный агрегат, который должен был снабжать нас электроэнергией и теплом.

День за днем грузовые ракеты перевозили на астероид сырье и части сборной конструкции, из нее предстояло построить передатчик и локаторную установку будущей станции; наконец последние грузы сложили прямо между скалами.

Мы коротко и просто попрощались с товарищами и сказали близким слова, которые говорятся перед недолгой разлукой. Когда мы с Зориным, одетые в скафандры с откинутыми назад шлемами, спускались на первый путь, где стояла готовая к старту ракета, из-за колонны выбежала девочка и, держа в обеих руках огромный букет белой сирени, остановилась перед нами.

Мы остолбенели, а девочка – толстенькая, маленькая, лет четырех, с косичкой, похожей на мышиный хвостик, и густым румянцем на щеках – не без усилий подняла букет и вручила его Зорину.

– На, – сказала она, – а когда вернешься, будешь нам опять рассказывать сказки?

– Конечно, буду, – ответил Зорин. – Тебя как зовут?

– Магда.

– Кто дал тебе эти цветы?

– Никто, я сама взяла!

Она облегченно вздохнула, довольная, что все так хорошо удалось, и со всех ног пустилась бежать, заметив приближающихся астрогаторов.

Тер-Аконян, Пендергаст и Ирьола, уже не говоря ни слова, пожали нам руки. Зорин первым протиснулся в узкое входное отверстие ракеты и протянул руку; я осторожно подал ему букет и тоже опустил ноги в отверстие люка. Забравшись туда по пояс, я вдруг увидел женщину, стоявшую несколькими метрами выше нас на балконе второго яруса. Это была Калларла. И тогда я на мгновение замер, догадавшись о том, чего никто до сих пор не знал: Калларла ждала ребенка. Ее фигура сохраняла девичьи очертания, но я угадал это по какому-то ее жесту, по глазам, по выражению лица – она словно прислушивалась не к тому, что окружало ее, а к собственному телу, внутри которого ощущались первые движения нового человека.