Эпилог

30 апреля 1928 года, почти через год после своего первого испытательного полета на «Духе Сент-Луиса», Чарльз Линдберг передал свой драгоценный самолет – свой корабль, как он его называл, – Смитсоновскому институту в Вашингтоне. За год самолет совершил 175 полетов и провел в воздухе 489 часов 28 минут. Его выставили в здании Искусств и промышленности на Национальной аллее 13 мая, за неделю до первой годовщины исторического перелета. Линдберг настаивал на том, чтобы «Дух Сент-Луиса» нигде больше не выставляли. С тех пор он никогда не покидал пределы Смитсоновского музея.

«Не знаю, почему он так на этом настаивал. Не представляю, чтобы кто-нибудь об этом его просил», – сказал Алекс М. Спенсер, жизнерадостный куратор музея, во время нашей беседы с ним в 2011 году.

Мы со Спенсером стояли на балконе, выходящем на просторный холл Смитсоновского Национального музея авиации и космонавтики. Прямо под нами, застыв в воображаемом полете, находился «Дух Сент-Луиса», подвешенный к потолку на тонких тросах. Он выглядел маленьким и на удивление хрупким. Поражало отсутствие у него переднего обзора. Трудно было представить, как в нем, сгорбившись, размещался Линдберг, не говоря уже о пассажирах, вроде Генри Форда. Наверное, им приходилось почти вплотную прижиматься друг к другу. С близкого расстояния также было заметно, что самолет покрыт тканью, что делало его еще более хрупким. Неудивительно, что Линдберг так сердился, когда посторонние прикасались к его драгоценной машине.

Я приехал в музей, чтобы спросить Спенсера, повлиял ли перелет Линдберга на историю авиации, и если да, то в какой степени. «О да, очень повлиял!» – воскликнул Спенсер и провел меня в соседнюю галерею под названием «Америка в воздухе». Эта галерея представляет собой кубической формы зал, заполненный разнообразными старыми самолетами. На несведущий взгляд кажется, что между ними нет никакой связи, но на самом деле все они были отобраны для выставки неспроста. «Если рассматривать их в том порядке, в каком они были выставлены, то они расскажут весьма занимательную историю», – сказал Спенсер.

Первым делом он указал на трехмоторный «Форд» 1928 года, похожий на коробку серого цвета, сделанную из алюминиевых листов. Он походил на самодельную конструкцию, словно сооруженную в гараже каким-то умельцем, не до конца еще усвоившим принципы аэродинамики. Наверное, это отчасти объясняет, почему Генри Форд отказывался подниматься на борт своих собственных самолетов.

«Сравните его со следующим», – сказал Спенсер и подвел меня к «Боингу 247-D». «Боинг» был крупнее и явно изящнее. Все его поверхности имели обтекаемую форму, крылья были лишены проводов и подпорок, двигатели были скрыты в крыльях, а не просто подвешены к ним. Он, несомненно, производил впечатление самолета уже из совсем другой эпохи, в которой большое внимание уделялось стилю.

«А потом появился вот этот», – гордо произнес Спенсер, указывая на шедевр своей коллекции, «Дуглас DC-3», сконструированный в 1935 году и запущенный в производство в 1936-м. Это был первый настоящий авиалайнер в современном смысле слова с 21 посадочным местом, способный преодолеть 1500 миль со скоростью почти 200 миль в час. Пассажиры садились на борт DC-3 в четыре часа утра в Нью-Йорке и прилетали в Лос-Анджелес еще до завтрака. Так началась эра современной авиации.

«И все это произошло менее чем за десять лет, – сказал Спенсер, оглядывая другие сокровища вокруг нас. – Вот как повлиял перелет Линдберга».

«Но рано или поздно это все равно бы случилось?» – спросил я.

«Конечно, – согласился Спенсер. – Но не так быстро, и уж без такого безусловного превосходства Америки».

По некоторым оценкам, после перелета Линдберга в авиационную промышленность Америки было вложено около 100 миллионов долларов. В середине 1920-х в небольшую авиационную фирму «Боинг» в Сиэтле поступало так мало заказов, что ей иногда приходилось браться за производство мебели. Через год после перелета Линдберга на ней была занята уже тысяча рабочих. Для 1930-х годов авиация стала тем же, чем радио для 1920-х. Сам Линдберг неустанно занимался пропагандой авиации. Едва закончился его общенациональный тур, как Дуайн Морроу, только что назначенный послом в Мексике, пригласил его посетить с дружественным визитом эту страну. Мексика тогда находилась на грани революции, и предложение, надо сказать, было довольно рискованным. Незадолго до этого на поезд между Мехико и Лос-Анджелесом напали бандиты, убившие несколько пассажиров, в том числе и молодую американскую учительницу Флоренс Андерсон. Морроу с супругой передвигались по стране в бронированных автомобилях. Казалось, вряд ли кто-то в Мексике обрадуется дружественному визиту американского летчика.

Но Линдберг принял приглашение и тут же принялся составлять план тура по Центральной Америке и Карибским островам, еще более дерзкий и временами более опасный, чем тур по Америке. Примечательно, что финансировал его Линдберг сам.

13 декабря, всего через шесть недель после окончания тура по США, Линдберг вылетел из Боллинг-Филда в Вашингтоне и направился в Мехико. Расстояние между этими столицами равно всего двум третям расстояния до Парижа, но перелет от этого был не менее героическим. Линдбергу не удалось найти подробную карту Мексики и он пользовался маленькой картой, похожей на страницу, вырванную из школьного учебника географии. Пока путь шел вдоль побережья Мексиканского залива, ориентироваться было легко, но когда он свернул у Тампико, то руководствоваться приходилось одним лишь чутьем. Единственный город, мимо которого пролетел Линдберг, не был отмечен на карте, а ведущие в разных направлениях железнодорожные пути тоже не особенно помогали. Через некоторое время летчик заметил одинокую гору, принял ее за Толуку и решил, что пролетел мимо цели. К тому времени, как он вернулся и приземлился на аэродроме Вальбуэна, он провел в воздухе 27 часов 15 минут и опаздывал на несколько часов.

Самолет коснулся земли в 14.30, и тут же к нему в едином порыве устремилась стопятидесятитысячная толпа, поднявшая самолет и затащившая его в ангар на руках. Дуайт Морроу, стоявший на трибуне вместе с президентом Мексики Плутарко Кальесом с восьми часов утра, наверное, на тот момент был самым довольным человеком в Западном полушарии.

Следующие два месяца Линдберг летал по Центральной Америке, часто при самых неблагоприятных погодных условиях или приземляясь на мало приспособленных для этого площадках. Повсюду его встречали, как героя. В его честь называли школы, реки и коктейли, не говоря уже о детях. Он посетил Гватемалу, Белиз, Сальвадор, Гондурас, Никарагуа, Коста-Рику, Панаму, Колумбию, Венесуэлу, Виргинские острова, Пуэрто-Рико, Доминиканскую Республику, Гаити, Кубу и зону Панамского канала, но Рождество встретил в Мексике, вместе с семейством Морроу. Там он познакомился с Энн Морроу, дочерью посла. Она тогда заканчивала колледж Смит в Нортгемптоне (в том городе, где жил Кулидж). Это была застенчивая, на удивление сдержанная, миловидная и умная девушка. Линдберг просто не мог сопротивляться ее чарам. Впервые в жизни у него появилась подружка. Вскоре состоялась помолвка, а через полгода они поженились.

По возвращении в США Линдберг почти сразу же снова отправился совершать героические поступки. На востоке Канады, на удаленном клочке земли под названием Гринли-Айленд у побережья Лабрадора, сел самолет, на котором из Ирландии в Канаду летели два немца и один ирландец. Это был первый успешный перелет через Атлантику в обратном направлении, но теперь летчики оказались отрезанными от земли. На помощь им вылетели Флойд Беннет и Бернт Балхен. Беннет был тем самым летчиком, что едва не погиб при первом полете «Америки» Ричарда Бэрда годом ранее. То ли ему поразительно не везло, то ли он еще полностью не поправился, но, прибыв в Канаду, он слег с воспалением легких. Узнав об этом, Линдберг попросил Рокфеллеровский институт дать ему сыворотку и тут же полетел в Канаду, несмотря на снежную бурю. К сожалению, сыворотка оказалась не того типа, и Беннет скончался в возрасте тридцати семи лет.

В Рокфеллеровском институте Линдберг познакомился с Алексисом Каррелем, который стал его другом и оказал большое влияние на его взгляды. «Никто во взрослом возрасте не повлиял на Чарльза Линдберга так, как Алексис Каррель», – писал Э. Скотт Берг в своей прославленной биографии Линдберга 1998 года. Каррель родился во Франции, в Лионе, окончил там медицинский факультет университета и стал одним из самых выдающихся хирургов того времени. Еще будучи студентом, он прославился своей необычайной ловкостью – например тем, что мог связать две нитки всего двумя пальцами или сделать пятьсот швов на клочке сигаретной бумаги. Это были не просто фокусы; такое мастерство позволило Каррелю разработать новые методы сшивания кровеносных сосудов. Их внутренняя поверхность оставалась ровной, и они не закупоривались, благодаря чему удалось спасти бесчисленное количество жизней. В 1906 году он стал членом совета Рокфеллеровского института, а шесть лет спустя был удостоен Нобелевской премии по медицине. За свою долгую карьеру Каррель также стал первым, кто выполнил операцию коронарного шунтирования (на собаке) и заложил основы для последующих исследований в области трансплантации органов и тканей.

Вместе с тем Каррель исповедовал весьма своеобразные взгляды и был приверженцем многочисленных предрассудков. Он считал, что солнечный свет оказывает неблагоприятное влияние на организм, и утверждал, что именно поэтому в тропических широтах, где солнце светит ярче всего, проживают самые отсталые народы. Он настаивал на том, чтобы в операционной все его помощники носили черные халаты и пользовались черными повязками. Он отказывался иметь дело с теми, кто не нравился ему с первого взгляда. Особенно печально прославился Каррель своими радикальными взглядами на евгенику. Он полагал, что людей с недостатками в физическом или умственном развитии «следует подвергать евгенической утилизации в газовых камерах». Такие люди, согласно его мнению, должны пожертвовать собой ради блага всего остального человечества. «В умах современного человека должна укорениться идея жертвенности, как проявления высшей социальной необходимости», – писал Каррель.

Свои взгляды, пусть и несколько непоследовательные, но в высшей степени откровенные, он изложил в книге 1935 года «Человек – это неизвестное», пользовавшейся популярностью в то время. «Почему мы сохраняем тех, кто не приносит никакой пользы, а один лишь вред? Тех, кто убивает, грабит с применением автоматических пистолетов или автоматов, похищает детей, лишает бедняков всех их сбережений, дурачит публику в важных вопросах, исходя из гуманности и экономических соображений следует подвергать эвтаназии в небольших учреждениях при помощи соответствующих газов. Такому же обращению ради всеобщего блага следует подвергать психически неполноценных, совершивших преступление».

Каррель считал, что решить многие проблемы человечества поможет «Высший совет врачей» (в качестве председателя которого он предлагал свою собственную кандидатуру). Главной целью такого совета должно было стать сохранение власти на Земле в руках «доминантной белой расы».

Как ни удивительно, но у идей Карреля поначалу находились довольно многочисленные поклонники. Послушать его лекцию в Нью-Йоркской академии медицины собралось пять тысяч человек, и все они сгрудились в аудитории, рассчитанной на семьсот слушателей. В особое восхищение пришел Линдберг. «Казалось, что нет пределов глубине и широте его мыслей», – восторгался он.

С подачи Карреля Линдберг заинтересовался созданием механизма, который бы позволял искусственным образом осуществлять жизнеобеспечение органов во время операций, и даже разработал инструмент под названием «перфузионная помпа» – «спиральную стеклянную трубу, похожую на кипятильник», как описывал его журнал «Тайм». По сути, это был усовершенствованный фильтр. На публике Каррель с удовольствием подтверждал, что помпа действительно была создана при участии Линдберга и что она представляет революционное достижение современной науки; очень удобным образом ее демонстрация совпала с публикацией книги «Человек – это неизвестное». «Тайм» опубликовал на обложке фотографию обоих мужчин с аппаратом между ними. «Перфузионная помпа» Линдберга, конечно, была примечательным устройством, но следует заметить, что она никогда не привлекла бы такого большого внимания, если бы ее изобрел кто-то другой. Она обладала незначительной практической пользой и не играла никакой роли в хирургии. Всего было произведено несколько перфузионных помп, и, скорее всего, ни одна из них не сохранилась даже до 1940 года.

Линдберга по-прежнему осаждали толпы, куда бы он ни пошел. Весной 1928 года он сел в самолет, чтобы немного полетать над аэродромом Кертисса. Был воскресный день, когда аэродром посещало много людей, желавших посмотреть на самолеты. Узнав о том, что здесь же находится Линдберг, на взлетную дорожку выбежало около двух тысяч человек. «В массовом буйстве», как писал «Тайм», две женщины получили травмы, несколько детей потеряли родителей, а остальные отделались синяками или порванной одеждой. Линдбергу пришлось скрываться в своем самолете четверть часа. Такова теперь была его жизнь. Даже когда они с Каррелем отправились в Копенгаген, чтобы продемонстрировать свою перфузионную помпу на научной конференции, полиции пришлось воздвигать баррикады для удержания толпы.

Уединиться нельзя было нигде. После бракосочетания в мае 1929 года Чарльз Линдберг и Энн Морроу отправились в морское свадебное путешествие у берегов штата Мэн на тридцативосьмифутовой яхте. На второй день они с негодованием следили за тем, как над ними летают самолеты с фотографами. Вскоре после этого их стал безжалостно преследовать катер с журналистами. «Целых восемь часов они беспрестанно кружили вокруг нашей яхты», – вспоминал впоследствии Линдберг, не скрывая своего раздражения.

Линдберги старались по мере сил вести нормальную жизнь. Чарльз устроился на службу в компании Transcontinental Air Transport (предшественницу TWA) и Pan Am. Все постепенно шло к тому, чтобы он занял один из руководящих постов, как их с Энн размеренную семейную жизнь прервало ужасное происшествие. В начале 1932 года через окно верхнего этажа в их дом близ Хоупвелла в Нью-Джерси пробрался некий злоумышленник, похитивший их малолетнего сына, Чарльза Огастеса-младшего. Несмотря на то, что родители выплатили выкуп в 50 тысяч долларов, через два месяца было найдено тело ребенка.

Но и в глубоком горе супруги Линдберг не могли найти уединения. Над их домом на низкой высоте постоянно летали самолеты, предлагавшие любому всего за два с половиной доллара посмотреть на известных людей. В морг в Трентоне каким-то образом проникли два фотографа, сделавшие фотографии мертвого ребенка. Эти фотографии были слишком мрачными для публикации в газетах, но их можно было купить с рук за пять долларов. Когда в городке Флемингтон в штате Нью-Джерси начался судебный процесс над предполагаемым преступником, немецким иммигрантом Бруно Ричардом Хауптманном, в первый же день в него приехали сто тысяч любопытных зевак. В феврале 1935 года Хауптманн был признан виновным и приговорен к казни. Палачом его был Роберт Дж. Эллиотт.

К тому времени Чарльз и Энн решили, что с них хватит жизни в Америке, и переехали в Европу, сначала в Кент в Англии, а потом на крошечный остров у северного побережья Бретани. На соседнем острове находился летний дом Алексиса Карреля и его жены. Линдберги много путешествовали по Европе, но чаще всего по Германии. В 1936 году Чарльз посетил Олимпийские игры в Берлине и остался чрезвычайно довольным приемом, устроенным ему нацистами. Позже он писал другу, что немцы «обладают благопристойностью и представлением о ценностях, далеко превосходящими наши» – довольно странное мнение о нацистской Германии того времени.

В 1938 году Линдберг принял орден Германского орла из рук Геринга, что многие американцы сочли возмутительным. Энн с горечью, и вполне обоснованно, утверждала, что это произошло во время официального обеда в посольстве США в Берлине, что Геринг был гостем американского правительства и что Линдберг не знал о предстоящем награждении. Да, все это было действительно так. Но, с другой стороны, он так и не вернул награду, даже после того как США объявили войну Германии.

Нет никаких доказательств, что Чарльз Линдберг когда-либо поддерживал зверства нацистов, но тот факт, что он их часто хвалил и оправдывал, говорит о многом. Они с Энн были поклонниками Адольфа Гитлера, и Энн описывала Гитлера, как «провидца, искренне желающего блага для своей страны». Линдберг называл Гитлера «несомненно великим человеком». Он признавал, что иногда фашисты демонстрируют склонность к фанатизму, но утверждал, что «многие из достижений Гитлера было бы невозможно осуществить без некоторой доли фанатизма».

Линдберги серьезно подумывали о переезде в Германию, но как раз в это время произошла печально известная «Хрустальная ночь», когда жители по всей Германии громили еврейские магазины и дома. Свое название эта серия погромов получила из-за разбитых стеклянных витрин. По сути это было грандиозное побоище при поддержке властей. В своей книге «Гитлерланд» Эндрю Нагорски описывает случай, когда маленького мальчика выбросили из окна на улицу; весь в крови, он попытался уползти, но толпа принялась пинать его ногами, и запинала бы до смерти, если бы его не спас проходивший мимо американец. «Хрустальная ночь» ужаснула весь мир.

Линдберги, конечно, тоже ужаснулись, но на свой странный лад. Энн писала в своем дневнике: «Только-только приходишь к мысли, что понимаешь мысли и дела этих людей, как они вдруг совершают нечто глупое, жестокое и недисциплинированное. Я шокирована и потрясена. Как мы там будем жить?» Здесь поражают два факта. Во-первых, хотя Энн и потрясена этими конкретными событиями («нечто глупое, жестокое и недисциплинированное»), она нисколько не возражает против общего отношения немцев к евреям. Во-вторых, судя по ее собственным словам, она вовсе не оставила мыслей о переезде в Германию, а просто опасается, что «Хрустальная ночь» сделает их положение немного более неловким.

Тогда люди впервые начали задаваться вопросом, на самом ли деле Чарльз Линдберг является национальным героем. Дальше было только хуже.

Говорили, что Линдбергам предлагали в Берлине дом, конфискованный у еврея, но они решили вернуться на родину. Там Чарльз связался с организацией под названием «Америка прежде всего» (America First), которая выступала против вовлечения Америки в европейскую войну. В сентябре 1941 года Линдберг посетил Де-Мойн в Айове, где собирался выступить с речью, в которой надеялся объяснить, почему он считает, что война с Германией будет ошибкой. Эту речь должны были передавать по национальному радио. В Колизее Де-Мойна в тот вечер собрались около восьми тысяч человек. Перед речью Линдберга, запланированной на 9.30, собравшиеся выслушали радиообращение Франклина Рузвельта из Белого дома. Сейчас мало вспоминают о том, что Америка едва не объявила войну Германии еще в сентябре 1941 года. Немецкие подводные лодки только что потопили три американских грузовых судна и атаковали военный корабль «Грир». Многие сторонники «Америки прежде всего» считали, что американские суда спровоцировали нападение, но в целом американцы считали такое предположение возмутительным. Вполне понятно, что после речи Рузвельта, когда на сцену вышел Линдберг, в воздухе повисло напряжение. Высоким, сбивающимся голосом, судя по воспоминаниям очевидцев, Линдберг заявил, что к войне Америку толкают три силы, намеренно искажающие факты, – британцы, евреи и Франклин Делано Рузвельт. «Я сейчас говорю только об агитаторах войны, а не о сбитых с толку мужчинах и женщинах, которые под влиянием дезинформации и пропаганды следуют за агитаторами», – сказал он.

Слова Линдберга были в равной степени встречены звуками недовольства и аплодисментами. Каждый раз, как его прерывали, он останавливался и замолкал, пока в зале не наступала тишина. По его словам, особенно вредное влияние оказывали евреи, потому что владели значительной долей предприятий и финансовых институтов, и контролировали «наш кинематограф, нашу прессу, наше радио, наше правительство». Линдберг признал, что евреи имеют право негодовать по поводу того, как с представителями их расы обращаются в Германии, но настаивал на том, что военная политика опасна не только для «нас», но и для «них». Как он пришел к такому выводу, он не уточнил.

Великобритания, как утверждал Линдберг, «недостаточно сильна, чтобы выиграть войну, которую она объявила Германии». Под конец он сделал вывод в духе Карреля: «Вместо того чтобы воевать с Германией, Америка должна вместе с ней и Англией сформировать расовую «Западную стену», которая будет как сдерживать завоевателей вроде Чингисхана, так и защищать от проникновения крови низших рас».

Статья в редакторской колонке вышедшей на следующее утро газеты «Де-Мойн регистер» старалась сохранить здравомыслящий тон. «Возможно, со стороны полковника Линдберга высказать то, что у него на уме, – это смелый шаг, но недостаток дальновидности и неспособность предвидеть последствия своих заявлений лишает его возможности добиться сколько-нибудь значимого политического влияния в нашей республике».

Позже тем же днем пришло сообщение о том, что у берегов Гренландии немцы подбили торпедами 1700-тонное грузовое судно «Монтана». По всей Америке люди стали отрекаться от Линдберга. Уэнделл Уилки, кандидат в президенты от Республиканской партии, назвал речь Линдберга «самой неамериканской речью, с которой на моей памяти выступал какой-либо деятель общенационального масштаба». Названные в честь Линдберга улицы, школы и аэропорты переименовывали. Пик Линдберга стал пиком Одинокого орла. Маяк Линдберга в Чикаго стал маяком Палмолив. TWA перестала называть себя «авиалиниями Линдберга». Имя Линдберга было замазано даже на водонапорной башне в его родном городке Литл-Фолс. В частной беседе президент Рузвельт сказал: «Я абсолютно уверен, что Линдберг нацист». Три месяца спустя Япония напала на Перл-Харбор, и Америка вступила в войну.

После объявления войны Линдберг высказался безусловно в поддержку Америки, но было уже поздно. Репутация его уже была испорчена. После войны он занялся охраной природы и многое сделал в этой области, хотя и не привлекая внимание публики. В 1957 году вышел фильм, посвященный его перелету в Париж, главную роль в котором сыграл Джеймс Стюарт, но в прокате он провалился. Со временем Линдберг отдалился от общественной жизни. Он умер от рака в своем доме на гавайском острове Мауи в 1974 году, в возрасте семидесяти двух лет.

Почти через тридцать лет после его смерти, в 2003 году, выяснилось, что личная жизнь Линдберга была гораздо более сложной, чем предполагалось прежде. С 1957 года и до самой своей смерти Линдберг поддерживал связь с продавщицей дамских шляп из Мюнхена, некоей Бригиттой Хессхаймер, от которой у него родились два сына и дочь. Дети рассказали журналистам, что для них Линдберг был «загадочным посетителем, приезжавшим один-два раза в год». Они знали, что это их отец, но думали, что его зовут Кареу Кент.

Также выяснилось, что близкие отношения связывали Линдберга и с сестрой Бригитты Хессхаймер, Мариеттой, от которой у него родилось два ребенка. Другой его любовницей была немецкая секретарша, предположительно под именем Валеска, от которой у него родились еще два ребенка. Эти связи он держал в такой тайне, что не его американская семья, ни биограф Э. Скотт Берг не имели о них ни малейшего представления. Как это ему удавалось, еще только предстоит выяснить.

Что можно утверждать наверняка, так это то, что личность великого героя двадцатого столетия таила в себе немало загадок и что он не был таким уж героем, каким его было принято считать.

По сравнению с биографией Линдберга жизненные пути других главных персонажей этой книги кажутся довольно обыденными и не слишком интересными. Тем не менее стоит вкратце рассказать, что происходило с ними после долгого лета 1927 года.

Шарль Нунжессер и Франсуа Коли, два французских авиатора, с которых и началась эта история, пропали навсегда, но их не забыли. В ноябре 1927 года мэр Нью-Йорка был вынужден признать, что 30 тысяч долларов, которые он собирался передать вдове Нунжессера в Париже, таинственным образом исчезли. Это были деньги так называемого Фонда Рокси, собранные на благотворительном концерте в театре Рокси, который Линдберг посещал в июне. Около 70 тысяч долларов, собранные в других городах Америки, в конечном счете нашлись, но в Нью-Йорке деньги пропали навсегда.

В наши дни неподалеку от маленького тихого курорта Этрета в Нормандии, на прибрежном утесе стоит белый мемориал, похожий скорее на гигантское перо чернильной ручки, устремленный в небо по направлению к Америке. Так отмечено место, где отважные французские летчики навсегда покинули свою родную землю. Это единственный памятник, посвященный известным полетам 1927 года.

В нескольких милях на запад находится деревушка Вер-сюр-Мер, у которой опустил в море самолет экипаж командора Ричарда Бэрда. В небольшом муниципальном музее хранятся несколько реликвий той ночи, в том числе и фрагмент обшивки самолета – все, что сохранилось от него до наших дней.

После перелета через Атлантику Бэрд предпринял две длительные экспедиции в Антарктиду, одну из которых на удивление щедро финансировал Джейкоб Руперт, владелец «Янкиз». В первую из этих экспедиций Бэрд пролетел над Южным полюсом. Впоследствии он стал контр-адмиралом флота и оставшуюся часть жизни провел в лучах славы. Умер он в 1957 году, в возрасте шестидесяти семи лет.

Бернт Балхен, член экипажа «Америки», сопровождал Бэрда в полете на Южный полюс. Позже он стал полковником ВВС США и сделал неплохую карьеру, хотя, как было сказано ранее, впал в немилость у семейства Бэрда, написав в своей автобиографии, что Бэрд в 1926 году не долетал до Северного полюса. Балхен умер в 1973 году. Джордж Новилл сопровождал Бэрда во время его второй экспедиции. В его честь названы полуостров Новилла и гора Новилла в Антарктиде. Новилл умер в 1963 году в Калифорнии, и о нем помимо этого мало что известно. Берту Акосте, четвертому члену экипажа «Америки», повезло меньше. Он постепенно пристрастился к спиртному, и его несколько раз арестовывали за бродяжничество и неуплату алиментов. В 1930-х годах, на волне энтузиазма он отправился в Испанию летчиком, сражаться с фашистами, но по возвращении в США снова опустился и умер в одиночестве в 1954 году.

Пошла постепенно под уклон и жизнь странного и загадочного Чарльза А. Левина. В октябре 1927 года, проведя в Париже почти пять месяцев, Левин наконец-то вернулся домой. Специально для него на Пятой авеню устроили торжественную процессию, но на нее почти никто не пришел. На официальном обеде в отеле «Астор» мэр Джимми Уокер прямо упомянул о том, что Левина приняли слишком холодно.

Позже выяснилось, почему Левин так долго находился в Европе. Министерство юстиции разыскивало его за неуплату налогов в размере 500 тысяч долларов, и это стало первой из череды крупных неприятностей в жизни Левина. В 1931 году полиция выписала ордер на его арест по обвинению в крупном хищении, после того как он не явился на беседу по поводу неправильно оформленного банковского кредита на 25 тысяч долларов. Вскоре после этого его арестовали в Австрии, обвинив в том, что он планировал производить фальшивые деньги и фишки для казино. Позже эти обвинения сняли. В 1932 году Левин получил условное наказание за нарушение закона о компенсации рабочим. В 1933 году его обвинили в попытке ввоза фальшивых денег в Нью-Джерси, хотя и это обвинение впоследствии было снято. В 1937 году его приговорили к тюремному заключению за контрабандный ввоз двух тысяч фунтов вольфрамового порошка в США из Канады, и он отсидел полтора года в исправительном заведении Льюисберга. В 1942 году его приговорили к 150 дням заключения за попытку нелегального перевода иностранца через границу США и Мексики. Этим иностранцем был некий еврейский беженец, поэтому дело носило, можно сказать, гуманитарный характер, но по какой-то причине суд не принял это во внимание.

После этого о Левине не поступало никаких известий. В 1971 году, в очередном издании словаря «Американское наследие», в статье о «Колумбии» про Левина было написано, что его местонахождение не установлено. В действительности он скончался в 1991 году в Вашингтоне, в возрасте девяноста четырех лет, в относительной бедности.

Компаньон Левина, Кларенс Чемберлин, после 1927 года прожил еще почти полвека, но не совершил ничего примечательного. Он работал консультантом в авиации и одно время управлял новым аэропортом Флойд Беннет Филд (названном так в честь неудачливого авиатора) в Бруклине, первым общественным аэропортом Нью-Йорка, открывшимся в 1930 году. Умер он в Коннектикуте в 1976 году, незадолго до своего восемьдесят третьего дня рождения.

Бейб Рут и Лу Гериг закончили осень 1927 года так называемым «гастрольным туром» – серией показательных матчей с местными командами в разных городах. Тур выдался на удивление прибыльным, и Рут с Геригом заработали на нем примерно столько же, сколько получали за год в виде зарплаты.

«Гастрольные туры», как правило, ни к чему не обязывали и бывали хаотичными. Болельщики часто выбегали на поле за отбитым мячом, и аутфилдеры сталкивались с ними в попытке поймать мяч. Тринадцать из двадцать одной игры в 1927 году пришлось остановить, потому что не удалось утихомирить толпу. В Су-Сити в Айове в один момент на поле оказалось целых две тысячи болельщиков и Лу Гериг, как утверждалось, даже спас жизнь одному мужчине, которого едва не затоптали.

На подобном же туре окончательно оборвалась дружба между Геригом и Рутом. Ко всеобщему удивлению, в 1932 году Гериг начал встречаться с некоей молодой женщиной по имени Элинор Твитчелл. В следующем году они поженились. В 1934 году Элинор сопровождала Лу и нескольких других членов команды в послесезонном туре по Японии. Когда они пересекали океан, однажды вечером она пропала. Лу, беспокоясь, что она упала за борт, повсюду ее искал и наконец нашел в каюте Рута вместе с самим Бейбом. Оба они были пьяные. Что еще происходило между ними, неизвестно, но на протяжении нескольких лет ходили слухи, что они вовсе не ограничились простой светской беседой. Когда много лет спустя об этом спросили Билла Дики, бывшего кетчера «Янкиз», он признал, что «кое-что действительно случилось», но не стал уточнять, что именно. «Не хочу говорить об этом», – сказал он. Известно только, что с тех пор Гериг с Рутом не разговаривали.

В начале 1939 года, после почти четырнадцати лет, на протяжении которых Лу Гериг не пропустил ни одной игры в сезоне, он вдруг ослаб и потерял сноровку. После восьмой игры он попросил оставить себя на скамейке запасных, закончив тем самым непрерывную серию из 2130 игр – рекорд, который продержался полстолетия. В Клинике Майо в Рочестере, штат Миннесота, ему сказали, что он страдает от бокового амиотрофического склероза, постепенно развивающегося заболевания.

Вскоре после того как его диагноз стал достоянием публики, «Янкиз» устроили день в честь Лу Герига. Ему вручали подарки и призы; Джо Маккарти, новый менеджер «Янкиз», не скрывал слез, зачитывая список заслуг великого игрока. Выступление самого Лу Герига в программу не входило, потому что все знали, как он боится говорить перед большим скоплением народа, но он сам подошел к микрофону и произнес небольшую, но очень трогательную речь, которая стала самой проникновенной в спортивной истории Америки. Он начал так:

«Дорогие болельщики. В последние две недели вы читаете новости о том, как мне стало плохо. Сегодня же я считаю себя самым счастливым человеком на Земле. Я провел на стадионах семнадцать лет, и всегда слышал от вас только слова благодарности и поддержки. Посмотрите на этих великих людей. Кто из вас не согласится с тем, что для него было бы честью провести рядом с ними хотя бы один день жизни?»

Он выступал не более минуты, в основном благодаря своих товарищей и близких. Собравшиеся на стадионе были тронуты до слез не столько словами, сколько искренностью, с какой он их произносил. Закончив, он получил такой бурный шквал оваций, какого «Янки-Стэдиум» не слышал ни до, ни после. К Лу Геригу подошел Бейб Рут, обнял его и что-то прошептал на ухо. Так они впервые поговорили за шесть лет. Через два года, 2 июня 1941 года, Гериг умер. Ему было всего тридцать семь лет.

Бейб Рут ушел в отставку в 1935 году. Он хотел стать менеджером «Янкиз», но Джейкоб Руперт поспешил отговорить его от этой идеи. «Ты даже за собой присматривать не можешь», – сказал он довольно язвительно. Тогда Рут перешел в бостонскую команду «Брейвз», одну из худших в бейсболе. Там он сыграл двадцать восемь игр, но закончил со свойственным ему размахом. В последней игре против «Пиратов» 25 мая 1935 года он выбил три хоум-рана. Ко времени отставки на его счету было пятьдесят шесть рекордов высшей лиги.

13 июня 1948 года Бейб Рут, во время церемонии прощания, похожей на церемонию Герига, вышел на «Янки-Стэдиум» в последний раз. Он умирал от рака и выглядел тяжело больным. Форма «Янкиз» свободно свисала с его худых плеч. Он произнес несколько слов благодарности в микрофон, установленный на домашней базе, но говорить ему было тяжело.

Умер он два месяца спустя, в возрасте пятидесяти трех лет. Гарри Хупер, его давний товарищ, сказал, что Рут был «человеком, которого так много людей любили в такой несравнимой степени, как никого другого». Уэйт Хойт выразился проще: «Бог мой, как же мы любили этого сукина сына! Он был для нас постоянным источником радости».

В начале декабря Генри Форд наконец-то выпустил долгожданную Модель А. Чтобы никто не пропустил это важное событие, компания разместила полностраничные объявления в двух тысячах ежедневных газет.

Люди стекались в демонстрационные залы, чтобы подивиться экзотическим цветам новой модели – «арабский песок», «розовый беж», «орудийный синий», «ниагарский синий» и «андалузский синий». Эти модели действительно были стильными, удобными и продуманными; продавались они по цене от 385 до 1400 долларов, в зависимости от комплектации. В каждом городе демонстрационные залы Форда можно было узнать сразу по осаждающим их толпам. По некоторым оценкам в первые тридцать шесть часов продаж автомобили посмотрели около десяти миллионов человек.

Изначальная реакция была положительной. В первые две недели декабря поступили заказы примерно на четыреста тысяч экземпляров Модели А. Но Форд не сообщил покупателям, что производство только набирало обороты и что в день производилось только около сотни машин. Поэтому дилеры, у которых несколько месяцев не было покупателей, вдруг обнаружили себя в совершенно противоположной ситуации – куча покупателей и почти ни одной машины на продажу. Это стало ощутимым ударом по репутации фирмы.

В общем итоге Модель А пользовалась скромным успехом. Ее производство прекратилось через четыре года, когда стало ясно, что американский потребитель требует ежегодной смены моделей. В 1930-х годах компания «Форд» опустилась на третье место по рыночной доле; объем ее продаж составлял едва половину объема продаж компании «Дженерал моторс» и менее половины объема продаж «Крайслер». Количество рабочих мест сократилось с 170 тысяч в 1929 году до 46 тысяч в 1932 году, а общее производство заводов Форда упало с 1,5 миллиона автомобилей до немногим более 230 тысяч. Компания, конечно, выжила и осталась одним из главных американских производителей автомобилей, но никогда уже не занимала лидирующего места, как прежде.

Эдсел Форд умер от рака желудка в 1943 году, в возрасте сорока девяти лет, так и не выйдя из тени отца. Генри Форд, постепенно дряхлея, пережил его на четыре года и скончался в возрасте восьмидесяти трех лет. Он так ни разу и не посетил «Фордландию», свою каучуковую империю в Бразилии.

Рут Снайдер и Джадд Грей встретили свою участь в тюрьме Синг-Синг в январе 1928 года, через месяц после выхода Модели А. Палачом их был все тот же печально известный Роберт Дж. Эллиотт.

Первым на электрический стул усадили Снайдер. «Когда взгляд ее упал на орудия смерти, она едва не лишилась сознания, – вспоминал Эллиотт в своих мемуарах. – Надзирательницы бережно усадили ее на стул, и пока ее закрепляли, она разрыдалась. «Иисус, смилуйся надо мной, ибо я согрешила», – молилась она между всхлипываниями». Эллиотт аккуратно присоединил электроды к ее правой ноге и к основанию шеи и покрыл ее голову мешком. По какой-то причине ее избавили от обычного в таких случаях кожаного футбольного шлема. Затем Эллиотт шагнул назад и опустил рубильник. Через две минуты Рут Снайдер была мертва. Это была первая казнь женщины на электрическом стуле.

Грей подошел к стулу неподобающим такому случаю деловым шагом, словно торопился на визит к дантисту. На его лице отражалось полное хладнокровие, и он даже помогал пристегивать себя к стулу. «Это был один из самых храбрых людей, которые готовились встретить смерть по воле закона, – писал Эллиотт. – Мне было чрезвычайно жаль мужчину, который предал свою жену и дочь ради женщины, которая в тот момент лежала мертвая чуть поодаль. Мне кажется, все в комнате испытывали такое же сожаление». Через две минуты Грей тоже был мертв.

На следующее утро читателей «Нью-Йорк дейли ньюс» приветствовал сенсационный выпуск. Во всю первую страницу шло единственное слово «МЕРТВА!», под которым была напечатана фотография Рут Снайдер во время казни. Голова ее была покрыта, а тело пристегнуто ремнями к стулу, но в остальном она казалась вполне спокойной. Снимок сделал журналист «Дейли ньюс» Том Говард, который присутствовал на месте казни, как официальный свидетель, и пронес прикрепленный к ноге миниатюрный фотоаппарат. В нужный момент он просто приподнял штанину и нажал на кнопку в кармане. Газеты разлетелись в первые же минуты, как только их доставили на улицы. В самой газете казни были посвящены 289 дюймов текста. Даже журнал «Тайм» уделил ей 63 с половиной дюйма, то есть более 5 футов пристального внимания.

Через два месяца после казни Роберт Дж. Эллиотт с женой мирно спали в своем доме в Ричмонд-Хилле в Куинсе, как раздался мощный взрыв, сбросивший их с кровати. Террористы – скорее всего, сторонники Сакко и Ванцетти – оставили взрывное устройство на крыльце их дома. Сила взрыва была такова, что снесла крышу на тридцать футов, но Эллиотты не пострадали. Дом, конечно, пришлось перестраивать. Никого из террористов по этому делу так и не арестовали. Эллиотт скончался от сердечного приступа в октябре 1939 года в возрасте шестидесяти девяти лет.

Герберту Гуверу на пути к посту президента пришлось столкнуться с некоторыми препятствиями. Осенью 1927 года его соперники, которых было немало, стали утверждать, что Гувер не имеет права избираться в президенты, потому что не проживал в Америке на протяжении последних четырнадцати лет, как того требовала конституция. (Это условие было принято отцами-основателями, чтобы президентом мог стать только тот, кто хранил верность Америке во время Войны за независимость.) Также ходили слухи, что однажды Гувер подавал заявление о предоставлении ему гражданства Великобритании (что было вымыслом).

В конце концов ему удалось преодолеть все препятствия, и 4 ноября 1928 года Герберт Гувер был избран президентом США с рекордным перевесом голосов, получив две трети голосов избирателей и 80 процентов голосов коллегии выборщиков. Среди тех, кто голосовал за него, был и Чарльз Линдберг.

Гувер вступил в должность в марте 1929 года, а в октябре произошел крах фондового рынка. Гувер так и не оправился от этого удара. За три года после финансового краха уровень безработицы в Америке вырос с трех до двадцати пяти процентов, тогда как средний доход семьи упал на 33 процента, промышленное производство – почти на 50 процентов, а финансовый рынок – на 90 процентов. Разорились одиннадцать тысяч банков.

Гувер сделал многое для восстановления экономики. Он потратил 3,5 миллиарда долларов на общественные работы, включая строительство моста Золотые Ворота в Сан-Франциско и Плотины Гувера. Свою собственную зарплату он отдавал на благотворительность. Один помощник президента Рузвельта однажды признался: «По сути, Новый курс был основан на тех программах, которые начал Гувер». Но общественное мнение было уже не на его стороне. В 1931 году его освистали – это был первый случай, когда президента освистали во время матча «Мировой серии».

Выиграв выборы 1928 года с рекордным преимуществом, Гувер проиграл выборы 1932 года с таким же рекордным отставанием. Он продолжал усердно заниматься общественной деятельностью и после того, как оставил кресло президента. Однажды он писал четыре книги одновременно, каждую на отдельном столе. Гувер умер в 1964 году, в возрасте девяноста лет, и его похоронили в Вест-Бранче в Айове, хотя к тому времени он не жил там уже почти восемьдесят лет. Сегодня президентская библиотека имени Гувера в Вест-Бранче включает в себя превосходный музей, в котором, помимо прочего, выставлено телевизионное оборудование, с помощью которого передавали его речь в апреле 1927 года.

Завершив свой срок, Калвин Кулидж вместе с супругой Грейс удалился на покой в арендуемый дом в Нортгемптоне в Массачусетсе. Он стал членом совета директоров Нью-Йоркской страховой компании, и исправно посещал ежемесячные собрания за вознаграждение в 50 долларов с компенсацией расходов. Также он писал автобиографию и вел колонку в газете синдиката. Вскоре после встречи нового, 1933 года он пошел побриться в ванную, где Грейс нашла его умершим от сердечного приступа. Ему было шестьдесят девять лет. Согласно завещанию Кулиджа, после его смерти большинство его личных документов было уничтожено.

Бенджамин Стронг, один из тех, кто, возможно, способствовал краху мирового фондового рынка, не дожил до Великой депрессии. Он скончался от туберкулеза в октябре 1928 года, в возрасте пятидесяти пяти лет. Также ненадолго пережил лето 1927 года и Майрон Херрик. Он простудился под дождем во время похорон французского военного героя маршала Фердинанда Фоша в марте 1929 года и умер несколько дней спустя. Ему было семьдесят четыре года.

Через шесть месяцев после смерти Херрика у менеджера «Янкиз» Миллера Хаггинса появилось пятно под глазом и поднялась температура. Он отправился в больницу Святого Винсента в Нью-Йорке, и почти сразу же ему стало гораздо хуже. У него определили рожистое воспаление (которое в народе называли «огнем Святого Антония»), которое в наши дни лечат антибиотиками. В 1929 году эффективных методов лечения не существовало, и Хаггинс умер 25 сентября 1929 года в возрасте пятидесяти лет.

Дуайт Морроу был послом в Мексике три года, после чего вернулся домой и, как представитель Республиканской партии, участвовал в сенатских выборах от штата Нью-Джерси. Он ратовал за отмену Сухого закона и выиграл с небольшим перевесом, но неожиданно скончался от инсульта во сне 5 октября 1931 года в возрасте пятидесяти восьми лет. Пять месяцев спустя похитили его внука.

Через полгода после похищения ребенка Линдбергов имя судьи Уэбстера Тэйера вновь ненадолго попало на страницы газет, после того как у его дома взорвалась бомба, подложенная, предположительно, сторонниками Сакко и Ванцетти. Остаток жизни Тэйер провел под охраной полиции в своем бостонском клубе, хотя прожил он недолго. Он умер чуть более чем полгода спустя, в возрасте семидесяти пяти лет. Алван Фуллер, другое значимое лицо в деле Сакко и Ванцетти, ушел с поста губернатора Массачусетса в 1929 году, но несколько лет прожил под охраной полиции. После смерти Майрона Херрика Фуллера хотели назначить послом во Франции, но французы отклонили его кандидатуру на том основании, что не могут гарантировать его безопасность. Оставшиеся двадцать девять лет жизни Фуллер занимался бизнесом и благотворительностью. Он умер от сердечного приступа в бостонском кинотеатре в 1958 году.

Джек Демпси потерял все свое состояние во время краха на Уолл-стрит. В 1935 году он открыл на Бродвее ресторан, просуществовавший до 1974 года. Сам Демпси дожил до 1983 года и скончался в возрасте восьмидесяти семи лет.

Джин Танни в 1929 году женился на представительнице клана Карнеги Полли Лаудер, которая не видела ни один из его боев. Медовый месяц они провели на острове Бриони в Адриатическом море, где Танни, помимо того, что уделял внимание своей жене, «гулял, плавал и беседовал» с Джорджем Бернардом Шоу. В дальнейшем Танни написал несколько книг воспоминаний, стал членом совета директоров некоторых крупных компаний и превратился в «солидного и авторитетного знатока всего на свете», как немного язвительно писал Джон Ларднер в посвященной ему статье журнала «Нью-Йоркер» в 1959 году. Его сын занимал пост сенатора США от Калифорнии с 1965 по 1971 год. Танни скончался в 1978 году в возрасте восьмидесяти одного года. Самым же удачливым бойцом 1920-х можно назвать «дикого быка» Луиса Фирпо. Прибыв в Америку без гроша в кармане, Фирпо через шесть лет вернулся на родину миллионером. Он разумно инвестировал свои деньги и создал целую скотоводческую империю, владения которой простирались более чем на двести тысяч акров. На момент его смерти в 1960 году в возрасте шестидесяти пяти лет его состояние оценивалось в 5 миллионов долларов.

Звезда тенниса Билл Тилден выиграл свой третий Уимблдонский турнир в 1930 году в возрасте тридцати семи лет и закончил карьеру с рекордным счетом 907:62 и процентом побед 93,6. Уйдя в отставку, он занимался актерской деятельностью и даже сыграл главную роль в повторной постановке «Дракулы», хита 1927 года. Вместе с тем им овладело трагическое влечение к юным худощавым мальчикам. В 1947 году его приговорили к одному году тюремного заключения в Лос-Анджелесе за непристойные действия в отношении несовершеннолетнего. Вскоре после освобождения его снова задержали по тому же обвинению и посадили за решетку во второй раз. Он окончательно потерял немногих оставшихся друзей и закончил свои дни в бедности, покинутый всеми. Когда он умер от сердечного приступа в 1953 году в возрасте шестидесяти лет, его личное имущество оценили в 80 долларов.

Вскоре после поединка между Танни и Демпси мэр Чикаго «Большой Билл» Томпсон вдруг выступил против Аль Капоне, полагая – без всякого основания, – что Аль Капоне мешает его политическому успеху в национальном масштабе и, возможно, даже не дает ему стать кандидатом в президенты от Республиканской партии. Лишившемуся защиты Аль Капоне в начале 1928 года пришлось уехать во Флориду и некоторое время пожить в Майами-Бич. В следующем году его арестовали, когда он пересаживался с одного поезда на другой в Филадельфии, и приговорили к году тюремного заключения за пронос спрятанного оружия. В 1931 году его приговорили к одиннадцати годам тюремного заключения за уклонение от уплаты налогов.

Поначалу в тюрьме Капоне жилось не слишком уж туго. У него была отличная кровать с пружинным матрасом, и ему в камеру приносили еду домашнего приготовления, а на День благодарения – запеченную индейку, которую разрезал специально приглашенный официант. В камере у него хранился запас алкогольных напитков, и начальник тюрьмы разрешал ему принимать гостей в любое время. Начальник отрицал, что предоставляет Аль Капоне особые условия, пока не выяснилось, что он пользуется автомобилем Капоне. В 1934 году положение Капоне ухудшилось, после того как его перевели во вновь открытую тюрьму Алькатрас на острове у берегов Сан-Франциско – Аль Капоне стал одним из первых заключенных, переведенных в эту федеральную тюрьму. На свободу он вышел в конце 1939 года, страдая от застарелого сифилиса. Умер он в 1947 году во Флориде от инсульта и остановки сердца.

Примерно в то же время, когда Аль Капоне перевели в Алькатрас, на другом конце страны в Италию депортировали Чарльза Понци. Позже он переехал в Латинскую Америку и умер в бедности в благотворительном отделении больницы Буэнос-Айреса в 1949 году.

Мейбл Уокер Виллебрандт, женщина-юрист, которой пришла в голову идея добиваться судебного преследования гангстеров вроде Аль Капоне за неуплату налогов, дожила до 1963 года и умерла в Калифорнии незадолго до своего семьдесят четвертого дня рождения. Оставив правительственную службу в 1929 году, она устроилась на высокооплачиваемую работу главного консультанта калифорнийской компании «Фрут индастрис лимитед», которая занималась не только выращиванием винограда, но и тем, что обучала своих клиентов делать из него домашнее вино. Этот факт наводил на мысли о том, что Виллебрандт была лицемером (как и было на самом деле) и она, пусть и в небольшом, но психологически важном смысле повлияла на отмену Сухого закона.

Петиция об отмене Сухого закона была рассмотрена в Конгрессе в начале 1933 года. Обсуждение законопроекта заняло не более сорока минут. Как вспоминал Дэниел Окрент в своей истории Сухого закона, «из двадцати двух сенаторов, которые за шестнадцать лет до этого проголосовали за Восемнадцатую поправку и до сих пор были сенаторами, семнадцать проголосовало за отмену своего прежнего предложения». Сухой закон был официально отменен в декабре 1933 года.

Также в 1933 году пришли вести о, казалось бы, позабытом авиаторе Франческо де Пинедо. По возвращении в Италию в 1927 году Пинедо возобновил службу в ВВС Италии и даже строил планы сместить министра ВВС Итало Бальбо. Узнав об этом, Бальбо отослал Пинедо в самую дальнюю точку, в какую только мог, – в Буэнос-Айрес. Там Пинедо и прозябал в безвестности, пока в 1933 году неожиданно не оказался на аэродроме Флойда Беннета в Бруклине, откуда намеревался вылететь в Багдад и преодолеть в одиночку 6300 миль.

Хотя еще никто не летал на такое далекое расстояние, в день отлета Пинедо вышел на поле в саржевом костюме, серой фетровой шляпе и легком свитере. На ногах у него были домашние туфли. Вся затея была заведомо обречена на провал, но никто не попытался остановить его. Во время разгона самолет стал вилять из стороны в сторону, а затем повернул к административному зданию, где собралась небольшая толпа. К счастью, никто из людей не пострадал, но крыло задело некое препятствие, самолет задрал нос и врезался в припаркованный автомобиль. Пинедо вылетел на асфальт, но, согласно некоторым сообщениям, поднялся на ноги и попытался забраться обратно в самолет – явно не осознавая, что делает. Впрочем, один из очевидцев утверждал, что Пинедо все время лежал не вставая. В любом случае, не успели к нему подбежать на помощь, как самолет взорвался и Пинедо погиб. Чем он руководствовался тем утром и почему не попытался отбежать с места крушения – ответы на эти вопросы навсегда останутся загадкой.

Переход от немого к звуковому кино произошел гораздо быстрее всех ожиданий. В июне 1929 года, всего через полтора года после выхода на экраны «Певца джаза», только три из семнадцати кинотеатров Бродвея демонстрировали немые картины. Но Великая депрессия нанесла индустрии тяжелый урон. К 1933 году почти треть американских кинотеатров закрылись, и многие студии оказались на грани выживания. Компания «Парамаунт» обанкротилась, как обанкротились RKO и «Юниверсал». «Фокс» попыталась провести реорганизацию, и в конечном итоге ее спасла более мелкая студия «Твенти сенчури».

В 1932 году Рокси Ротафель открыл в нью-йоркском Рокфеллеровском центре мюзик-холл «Радио-Сити» (женский танцевальный коллектив «Рокетс» одно время назывался «Роксетс»). Но время было упущено, и в мае театр Рокси был объявлен банкротом с внешним управлением. Два года спустя Ротафеля назначили управляющим пришедшего в упадок театра Мастбаум в Филадельфии. Как сообщалось, за десять недель он потратил на этот театр 200 тысяч долларов, но без результата. Эпоха театральных дворцов осталась позади. Ротафель скончался от сердечного приступа в нью-йоркском отеле в 1936 году в возрасте пятидесяти трех лет. Театр Рокси снесли в 1960 году.

Клара Боу, звезда «Крыльев», закончила свою актерскую карьеру в 1933 году и предпочла провести остаток жизни в уединении. Она умерла в 1965 году в возрасте шестидесяти лет. Уильям Уэллман, режиссер фильма, снял еще шестьдесят пять фильмов, прежде чем ушел в отставку в 1958 году. Многие из них были невысокого качества, но некоторые достойны упоминания, особенно «Враг общества» (1931), «Случай в Окс-Боу» (1943) и «Великий и могучий» (1954). Он умер в 1975 году в возрасте семидесяти девяти лет. Джону Монку Сондерсу, автору сценария фильма «Крылья», повезло меньше. Сондерс женился на актрисе Фэй Рэй, но их брак распался, и он пристрастился к алкоголю и наркотикам. В 1940 году он покончил жизнь самоубийством, повесившись.

Джером Керн после «Плавучего театра» не написал ни одного бродвейского хита, хотя несколько раз и пытался. В конечном счете он, как и многие другие театральные деятели, переехал в Голливуд. Он умер в 1945 году. Некоторое время казалось, что «Плавучий театр» стал венцом карьеры и для Оскара Хаммерстайна II, который за десятилетие не создал ни одной известной постановки, но после он стал сотрудничать с Ричардом Роджерсом, и вместе они поставили такие известные мюзиклы, как «Оклахома!», «Карусель», «Юг Тихого океана», «Король и я», «Песня цветочного барабана» и «Звуки музыки». Хаммерстайн умер в 1960 году.

У Джейкоба Руперта, владельца нью-йоркской бейсбольной команды «Янкиз», в начале 1939 года случился сердечный приступ, и он умер девять дней спустя в возрасте шестидесяти девяти лет. Мир с удивлением узнал, что основную часть своего состояния, которое изначально оценивалось от 40 до 70 миллионов долларов, он завещал некоей бывшей певице Хелен У. Уэйант. Уэйант призналась журналистам, что в течение долгого времени поддерживала тайную дружескую связь с Рупертом, но что кроме дружбы между ними ничего не было. Из-за Великой депрессии состояние Руперта обесценилось и сократилось всего до 6,5 миллиона долларов. Кроме того, он оставил после себя долгов на миллион долларов. Для оплаты долгов и налогов на недвижимость пришлось продать как команду «Янкиз», так и пивоварню Руперта.

В том же 1939 году после долгой болезни скончался Реймонд Ортейг, добродушный владелец отеля, который в свое время предложил приз за перелет через Атлантику.

Гутзон Борглум не дожил несколько месяцев до окончательного завершения монумента на горе Рашмор. Он умер в мае 1941 года из-за осложнений после операции на простате в возрасте семидесяти трех лет.

Монтэгю Норман, управляющий Банком Англии и близкий друг Бенджамина Стронга, скончался в результате довольно странного случая. Пребывая в поместье своего брата в Хартфордшире, он отправился прогуляться в сумерках и, по всей видимости, споткнулся о лежащую на земле корову. Испуганная корова, поднимаясь на ноги, скорее всего лягнула Нормана в голову. Не приходя в сознание, Норман скончался в 1950 году в возрасте семидесяти пяти лет.

Алексис Каррель из-за своих радикальных взглядов лишился должности в Рокфеллеровском институте. Вернувшись во Францию, он возглавил институт, занимавшийся такими посторонними для традиционной науки направлениями, как телепатия и лозоходство. Он открыто поддерживал режим Виши, и его, скорее всего, судили бы за сотрудничество с нацистами, если бы он не умер в 1944 году в возрасте семидесяти одного года. На Нюрнбергском процессе над бывшими руководителями гитлеровской Германии книга Карреля «Человек – это неизвестное» цитировалась защитой как оправдание евгенических экспериментов нацистов.

В 1944 году скончались еще два известных общественных деятеля Чикаго. Первым был «Большой Билл» Томпсон, умерший в марте в возрасте семидесяти шести лет. За ним в следующем месяце последовал Кенсо Маунтин Лэндис в возрасте семидесяти восьми лет. Последние годы своей карьеры Лэндис занимался, преимущественно, тем, что противодействовал попыткам чернокожих спортсменов добиться права играть в высших бейсбольных лигах. Эта бесславная битва была проиграна в 1947 году, когда Джеки Робинсон вышел на поле в составе бруклинской команды «Доджерс».

Мать Линдберга, Евангелина Лодж Линдберг, умерла от болезни Паркинсона в 1954 году в возрасте семидесяти восьми лет. Энн Морроу Линдберг помимо того ребенка, которого похитили и убили, родила еще пятерых детей. После смерти мужа она стала довольно популярной писательницей, в основном автором мемуаров. Она скончалась в 2001 году в почтенном возрасте девяноста четырех лет и, таким образом, стала последней из известных людей, чьи имена связаны с тем долгим и необыкновенным летом.