Весной 1927 года, незадолго до того, как внимание всего мира привлекло судебное разбирательство по делу Снайдер – Грея, на первой странице «Нью-Йорк таймс» была опубликована одна интересная статья. О ее важности свидетельствовали аж целых семь заголовков:

В статье описывалось, как журналисты и официальные представители, собравшиеся в Телефонной лаборатории Белла AT&T на Бетьюн-стрит на Манхэттене, к своему изумлению, стали свидетелями появления живого изображения министра торговли на стеклянном экране размером с липкий листок для заметок.

«Казалось, двести с лишним миль, отделявшие оратора от своей аудитории, просто исчезли», – восхищался неназванный журналист. Собравшиеся даже слышали речь Гувера. «Человеческий гений преодолел такую помеху, как расстояние», – важно сообщил министр торговли.

«Вместе с каждым слышимым слогом на экране двигались губы говорящего, и менялось выражение его лица, – объяснял читателям репортер «Таймс». – Как будто фотография вдруг ожила и стала говорить, улыбаться, кивать головой и смотреть по сторонам».

Мистера Гувера сменил комик А. Долан, который сначала рассказал пару анекдотов с ирландским акцентом, а потом быстро переоделся за кадром и позабавил присутствовавших «рядом шуток уже на негритянском диалекте». Это выступление тоже сочли в высшей степени поразительным.

Впрочем, похоже, что журналисты, скорее, поддались эмоциям момента, поскольку оборудование AT&T не позволяло передавать по-настоящему четкое изображение. Руководство компании это понимало и потому отказалось от дальнейших разработок в этом направлении, предоставив возможность развивать телевидение другим желающим. А в них недостатка не было.

О передаче изображения на расстояние задумывались уже достаточно давно. Еще в 1880 году французский инженер Морис Лебланк предложил передавать изображение по частям, потому что глаз способен «запоминать» изображение на десятую долю секунды, и несколько следующих друг за другом образов воспринимаются как один. Поэтому мы и в кино видим не тысячи отдельных кадров, а одну последовательность движений. Это значительно упрощало задачу по передаче.

Четыре года спустя Пауль Нипков из Германии изобрел вращающийся диск для сканирования изображений; на этом диске на равных интервалах друг от друга был расположен ряд отверстий, проникая через которые лучи света попадали на фотоприемник. Это было довольно сложное устройство, и Нипкову не удалось воплотить его на практике, но его диск стал стандартом почти для всех последующих попыток создания телевидения. Сам термин «телевидение» придумал русский инженер Константин Перский для Всемирной выставки 1900 года в Париже, хотя для первых телевизионных систем использовались и другие названия: «иконоскоп», «радиовизор», «электрический глаз» и даже «электрический телескоп».

В 1920-х годах ближе всех к созданию надежной системы телевидения подобрались две группы исследователей из Лабораторий Белла и компании «Дженерал электрикс» в США, Чарльз Фрэнсис Дженкинс из Балтимора и Джон Лоуги Бэрд из Великобритании.

Несмотря на весь энтузиазм, никто толком не знал, для чего именно может пригодиться телевидение. Согласно общему мнению, оно должно было выполнять преимущественно практические задачи. Журнал «Сайентифик америкэн» в статье «Движущиеся картинки по радио» предлагал использовать телевидение для борьбы с преступностью. «Изображение подозреваемого для опознания может появиться одновременно в тысяче отделений полиции», – писал автор статьи. Руководство AT&T воспринимало его не как средство развлечения, а как, скорее, способ смотреть друг на друга во время телефонных разговоров.

И только Чарльз Дженкинс ясно понимал, какие возможности открываются перед телевидением. «Новая машина появится у камина… с фотопьесами, операми и прямыми показами мировых событий», – предсказывал он. Сейчас о Дженкинсе мало вспоминают – о нем даже нет статьи в «Американском словаре национальных биографий», но он был весьма плодовитым изобретателем. Всего он получил более четырехсот патентов, некоторые на довольно успешные изобретения, которыми мы пользуемся до сих пор. Если вы когда-нибудь пили напиток из конического бумажного стаканчика, то вы точно пользовались одним из изобретений Дженкинса. Но его так называемый «радиовизор», как он его называл, так и не заработал. Даже если бы дело и дошло до практического использования, то он передавал бы только сорок восемь строк изображения, и все предметы выглядели бы только размытыми тенями. Это все равно, что стараться разглядеть что-то через морозное стекло.

Но для 1920-х годов и такая перспектива была неплохой. Хотя Дженкинсу и не удалось создать продукт, пригодный для продажи, и он довольствовался одной лишь надеждой (в конечном счете нереализуемой) создать когда-нибудь что-то привлекательное для коммерческого применения, он, тем не менее, основал корпорацию, которая вскоре стоила уже 10 миллионов долларов.

Примерно так же оптимистично настроен был и шотландец Джон Лоуги Бэрд, работавший в Лондоне. На чердаке в Сохо он создал целую кучу в основном бесполезных изобретений, вроде надуваемых сапог и безопасной бритвы из стекла (чтобы не ржавела). Его личная жизнь также была несколько необычной, поскольку за внимание одной женщины он боролся с другим мужчиной; после она вышла замуж за соперника, но окончательно так и не смогла сделать выбор между ними. В результате они, по британской традиции обсудив вопрос за чаем, договорились встречаться по очереди.

Бэрд был неутомимым и неунывающим изобретателем, хотя ему постоянно не хватало денег. Большинство своих рабочих моделей он смастерил из различных частей, собранных на свалках. Свой первый диск Нипкова он сделал из коробки для дамской шляпки, а линзы для него – из велосипедных фар. Задумавшись, не лучше ли будет разрешение картинки, если пропускать лучи света через настоящий глаз, Бэрд обратился за помощью к одному доктору из Офтальмологической больницы Чаринг-Кросс. Доктор решил, что перед ним его дипломированный анатом, и выдал ему настоящий глаз. Бэрд отвез его на автобусе домой, где выяснилось, что без притока крови к оптическому нерву глаз бесполезен. Тем не менее он попытался вставить глаз в свое устройство, но неудачно, и раздавил его. Бэрда стошнило, и он выбросил глаз в корзину для мусора.

И все же в 1925 году Бэрду удалось впервые в истории передать узнаваемое изображение человеческого лица. Бэрд умел привлечь внимание публики – один из работающих телеприемников он установил в витрине универмага Селфриджа, из-за чего образовалась огромная толпа, остановившая движение транспорта. Благодаря такой рекламе он находил себе спонсоров. В 1927 году Бэрд возглавлял компанию, в которой насчитывалось почти двести служащих. Управляющий из него вышел не слишком хороший, и он ненавидел выступать перед советом директоров. Особенно ему не нравился некий сэр Эдвард Мэнвилл, тучный председатель совета, на кандидатуре которого настояли основные инвесторы. Бэрд распорядился установить очень узкую дверь в лабораторию; во время своего первого визита Мэнвилл едва не застрял в ней, и его пришлось толкать в спину. Как гордо вспоминал Бэрд, Мэнвилл «потерял несколько пуговиц жилета, уронил сигару и растоптал ее». После этого дородный председатель никогда больше не посещал лабораторию.

К своему разочарованию, Бэрд понял, что возможности системы Нипкова ограниченны – для передачи и получения сигнала требовалась пара больших и очень шумных в работе дисков, а изображение при этом получалось очень маленькое. Для картинки в четыре квадратных дюйма требовались вращающиеся диски шести футов в диаметре, а далеко не все люди согласились бы установить в своем доме такое устройство. Оно было не только шумное и громоздкое, но и опасное, как выяснил один посетивший лабораторию Бэрда ученый, когда он наклонился слишком близко и его длинная седая борода запуталась в механизме.

Механическое телевидение с вращающимися дисками, как выяснили Бэрд и другие изобретатели, не могло дать изображение достаточно высокой четкости, чтобы оно было коммерчески привлекательным. На практике не удавалось передавать более шестидесяти строк, а экран был размером не больше подставки под стакан. Тем не менее Бэрд не унывал, и летом 1927 года создал наилучшую модель, какую только позволяла создать его система.

8 сентября, менее чем через пять месяцев после демонстрации телевидения в лабораториях Белла, на которой к собравшимся обратился сам Герберт Гувер, «Нью-Йорк таймс» опубликовала заметку о еще одной демонстрации, на этот раз состоявшейся в Англии. В ней говорилось, что Бэрд использовал свою механическую систему для передачи живого изображения более чем на двести миль, из Лидса в Лондон. Изображение было четким, но, к сожалению, очень маленьким, примерно два с половиной дюйма на три. Когда его увеличили при помощи специальных линз, оно потеряло четкость.

Ни Бэрд, ни журналисты из «Нью-Йорк таймс», да и никто во всем мире тогда еще не знал, что по-настоящему телевидение родилось за день до этого в далекой Калифорнии, когда некий молодой человек с причудливым именем Фило Фарнсуорт (величайший изобретатель, о котором многие никогда не слышали) использовал для передачи изображения катодную трубку и электронный луч, тем самым открыв дорогу для широкого распространения телевидения.

Фарнсуорт, «забытый отец телевидения», родился в 1906 году в деревянной хижине в штате Юта. Его родители, благочестивые мормоны, вскоре после этого переехали на ферму в Айдахо, и именно там, посреди идиллических пейзажей долины Снейк-Ривер, прошло детство Фило. Он рос любознательным ребенком и с жадностью поглощал все, что было связано с наукой и техникой. Летом 1921 года пятнадцатилетний Фило вспахивал поле отца, и вдруг его озарило. До этого он прочитал работу Эйнштейна про фотоэлектрический эффект, и ему пришло в голову, что пучки электронов можно направлять на экран в противоположных направлениях по очереди, точно так же, как проводят борозды в поле. За несколько месяцев он придумал потенциально рабочий способ передачи изображений с помощью электронных лучей. Составив схему, он показал ее своему школьному учителю химии, Джастину Толману. К счастью для Фарнсуорта, эта схема настолько впечатлила Толмана, что он ее сохранил. Позже с ее помощью был доказан приоритет Фарнсуорта в изобретении системы электронного телевидения.

Денег на разработку телевидения у него все равно не было, и Фарнсуорту пока что пришлось отказаться от реализации своей идеи. Он закончил школу, женился и поступил в Университет Бригама Янга в Прово, штат Юта. Однажды Фарнсуорту посчастливилось разговориться с двумя молодыми бизнесменами из Сан-Франциско, которых настолько восхитили его идеи, что они предложили инвестировать в проект шесть тысяч долларов – почти все, что у них было, – и помочь ему взять кредит в банке. На эти деньги Фарнсуорт оборудовал небольшую лабораторию на Грин-стрит в Сан-Франциско. Тогда ему едва исполнилось двадцать лет, и, как оказалось, по закону он даже не имел права подписывать договор о кредите.

В январе 1927 года Фарнсуорт подал материалы на получение своего первого патента в области телевидения. Сегодня просто невозможно представить, насколько сложно в то время было собрать работающий телевизор – запчасти к нему не продавались в ближайших магазинах, а большинства из них вообще не существовало, поэтому почти все, от лампы накаливания до мерно гудящей лучевой трубки приходилось разрабатывать и создавать самим. Фарнсуорт и его немногочисленный коллектив работали не покладая рук, и в первых числах сентября уже были готовы впервые в истории передать изображение с помощью электронного аппарата. Изображение представляло собой всего лишь простую горизонтальную линию, и Фарнсуорт отослал ее всего лишь в соседнюю комнату, так что в этой демонстрации не было ничего романтического и захватывающего, в отличие от демонстрации AT&T. Но в отличие от изобретений конкурентов, за этим аппаратом было будущее.

В основе системы Фарнсуорта лежала так называемая «диссекторная камера», которая позволяла ему воспроизводить изображения на экране линия за линией, и при этом так быстро, что глазу казалось, будто это единое движущееся изображение. Даже в самых первых моделях Фарнсуорта было 150 строк, благодаря чему никакая механическая модель не могла сравниться с ними по четкости.

Широкая публика оставалась в неведении относительно изобретения Фарнсуорта, но разбиравшиеся в электронике люди быстро узнали о нем и приезжали подивиться на его работу. Одним из посетителей был физик Эрнест Лоуренс, которого особенно поразила часть устройства Фарнсуорта под названием «мультипактор», концентрирующая электронные пучки и направлявшая их порциями, что увеличивало их интенсивность. Вернувшись в Беркли, Лоуренс сконструировал первый в мире ускоритель частиц.

В конечном счете Фарнсуорт получил 165 патентов, в том числе и патенты на все важные приборы и процессы современного телевидения, от сканирования и фокусирования движущегося изображения до его передачи на дальние расстояния. Единственное, что у него не получилось, – добиться успешной коммерческой реализации проекта.

И тут на сцене появился Давид Сарнов.

Главным делом всей жизни Сарнова было радио. Что касается технических подробностей телевидения, то в них он не разбирался – как не разбирался и в радио, – но обладал двумя качествами, которых определенно не было у Фарнсуорта: коммерческой хваткой и умением видеть перспективу. Ему впервые в мире удалось превратить телевидение из любопытного лабораторного эксперимента в явление, изменившее всю повседневную жизнь человечества.

Сарнов родился в бедной деревушке на территории современной Беларуси, но в 1900 году, когда ему было девять лет, его родители эмигрировали в Америку и поселились в Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Его в полном смысле можно было назвать «деревенщиной»; до переезда он даже никогда не видел мощеных улиц, а тут неожиданно оказался в самом быстро развивающемся городе планеты. Сарнов выучил английский, бросил школу в четырнадцать лет и принялся покорять мир. Поначалу он работал подручным в телеграфной компании «Америкэн Маркони», а потом там же стал оператором беспроводной связи. Впоследствии он не раз утверждал, что был первым человеком, который получил сигнал бедствия с тонущего «Титаника» и передал его другим операторам. Согласно его версии событий – а его версии всегда имели довольно слабое отношение к реальности – он, сидя в офисе, расположенном в универмаге Уонамейкера, на протяжении трех суток едва ли не лично руководил всей операцией по спасению.

В 1919 году на базе «Америкэн Маркони» была создана новая компания, получившая название «Радиокорпорация Америки» (Radio Corporation of America, RCA). Сарнов – молодой, энергичный, предприимчивый по натуре человек – быстро стал ее главой. Благодаря ему радио стало популярным и прибыльным видом связи, о чем многие в 1920 году даже не мечтали. Радио тогда было причудливой новинкой, но радиоприемники стоили дорого, и люди не были уверены в том, что затраты будут оправданны, особенно если слушать приходилось только передачи местного банка, агентства по продаже недвижимости или птицефермы.

Производителям радиоприемников не было дела до того, что будут слушать их клиенты, и будут ли слушать вообще. Сарнов, похоже, первым и единственным задумался о том, чтобы привлекать клиентов радиопередачами. Он понял, что если нечего слушать, то люди и не будут покупать приемники. Чтобы добиться успеха, радио должно превратиться в источник развлечения, причем на организованной и профессиональной основе. В качестве демонстрации потенциала радио он организовал трансляцию боксерского поединка между Демпси и Карпантье, который состоялся 2 июля 1921 года. Замысел Сарнова заключался в том, что если люди поймут, что можно слушать репортаж о событиях в то же самое время, когда они происходят, то к радиоприемникам стекутся целые толпы. Для этого он установил громкоговорители в местах скопления народа, где их можно было слушать бесплатно. На одной только Таймс-сквер собралось десять тысяч человек. Получилось так, что из-за технической ошибки прямая трансляция оказалась невозможной, и подробности поединка передавали по телеграфу в студию на Манхэттене, где диктор на основе полученных скудных данных и с помощью своего воображения воссоздавал ход боя. Публика узнавала о матче из вторых уст, но это было не важно. Люди думали, что действительно слушают очевидца, и многим это казалось настоящим чудом.

Так радио начало свое победоносное шествие. На момент поединка между Демпси и Карпантье один радиоприемник приходился на пятьсот семей. Через пять лет он уже был в каждой двадцатой семье, а к концу десятилетия – почти во всех семьях. Никогда еще ни один потребительский товар до той поры не получал такого широкого и быстрого признания.

В целях улучшения стандартов радиовещания и обеспечения лидирующего положения RCA в этой области Сарнов уговорил ее владельцев заключить договор с компаниями «Вестингауз» (Westinghouse) и «Дженерал электрик» о создании общей радиосети – Национальной широковещательной компании (National Broadcasting Company, NBC). Репортажи NBC о величайших событиях – в том числе и освещение прибытия Линдберга в Нью-Йорк в июне 1927 года – имели такой впечатляющий успех, что вскоре была основана и вторая сеть, «Коламбия бродкастинг систем» (CBS), начавшая вещание в сентябре 1927 года. Ее главным учредителем была «Фонографическая корпорация Колумбия» (Columbia Phonograph Company), желавшая увеличить продажи своих пластинок.

Радиовещание оказалось делом довольно хлопотным и дорогим. Среди всех других видов развлечения оно было единственным, которое не брало плату за содержание. Как только человек покупал радио, он мог слушать сколько угодно программ, и бесплатно. Кроме того, эти программы представляли собой крайне недолговечный продукт. Фильмы можно было показывать снова и снова, как и спектакли в театрах, но радиопьеса или концерт звучали непродолжительное время, после чего заканчивались навсегда. Даже если бы их удалось записать на пластинку, мало кому захотелось бы слушать одни и те же передачи изо дня в день, поэтому радиокомпаниям приходилось постоянно создавать новый материал, часто с очень высокими затратами. Управляющие NBС с ужасом узнали, что их две регулярные оперные программы стоили сети шесть тысяч долларов в неделю. В таких условиях было настолько трудно получить прибыль, что даже некоторые представители самих компаний сомневались, имеет ли радио коммерческое будущее.

Странно, но самое очевидное решение – брать плату за рекламу – пробивало себе дорогу довольно долго. Поначалу в программах, если они вообще имели коммерческое содержание, только упоминались названия спонсоров, без всякого описания товара и призывов его купить. Коммерческому радио также приходилось противостоять сопротивлению Герберта Гувера, который, будучи министром торговли, заведовал и радиоэфиром. Гувер считал, что радио должно преследовать высокие и благородные цели. «Если речь президента станут вставлять, как мясо в сэндвиче, между двумя рекламами какого-нибудь медицинского средства, то никакого радио не будет», – заявил он, угрожая отобрать лицензии на вещание у самых злостных нарушителей. К счастью, летом 1927 года Гувер был слишком занят другими делами – сначала наводнением в долине Миссисипи, затем предстоящими президентскими выборами – чтобы обращать пристальное внимание на радиопередачи.

Сарнов не преминул этим воспользоваться. Выяснилось, как он и ожидал, что слушатели вовсе не против рекламы. Уже на второй год вещания NBC за размещение рекламы получала более 10 миллионов долларов. К началу 1930-х годов рынок радиорекламы стоил уже более 40 миллионов долларов в год, и это с учетом спада во время Великой депрессии. Объем рекламы в газетах упал на треть, а в журналах – почти наполовину. За десять лет после рождения радиовещания закрылось почти 250 ежедневных газет. Радио теперь слушали почти в каждом доме, и во многом именно благодаря Давиду Сарнову, которого с полным правом можно назвать отцом радиоиндустрии. В 1929 году, до краха на фондовом рынке, акции RCA стоили на 10 000 процентов дороже, чем за пять лет до этого.

Занимаясь радиовещанием, Сарнов открыл для себя телевидение. В 1929 году на конференции радиоинженеров в Рочестере, штат Нью-Йорк, он стал свидетелем презентации некоего изобретателя по имени Владимир Зворыкин. Как и его бывший соотечественник, авиаконструктор Игорь Сикорский, Зворыкин родился в России, в состоятельной семье, но после революции переехал в Америку. Несмотря на то что поначалу Зворыкин почти не говорил по-английски, он получил работу в компании «Вестингауз» в Питтсбурге и произвел такое огромное впечатление на директоров, что ему выделили отдельную лабораторию.

Относительно будущего телевидения он придерживался примерно тех же взглядов, что и Фарнсуорт. На конференции в Рочестере он так увлеченно говорил о телевидении, что заинтересовал Сарнова, который сразу же понял, что в этом техническом средстве заключен еще больший развлекательно-коммерческий потенциал, чем в радио. Глава RCA почти тут же принялся за дело с таким же энтузиазмом, что и сам изобретатель.

Зворыкин заверил Сарнова, что сможет создать рабочую систему за два года и сто тысяч долларов. Сарнов взял его к себе и предоставил все, что было необходимо для работ. В конечном же счете эти разработки обошлись RCA в 50 миллионов долларов – необычайно высокую сумму для такого рискованного проекта. Что еще хуже, Сарнов выяснил, что большинство важных патентов в этой области принадлежит некоему молодому человеку из Сан-Франциско со странным именем Фило Фарнсуорт.

У Фарнсуорта дела шли далеко не отлично. Оказалось, что передать четкое изображение линии – это одно дело, а разработать полностью рабочую систему и создать вещательную сеть – совсем другое. Даже по самым скромным оценкам для этого требовались миллионы долларов, каких у Фарнсуорта, разумеется, не было. Зворыкин, узнав о достижениях молодого человека, посетил его лабораторию. Решив, что RCA хочет получить лицензию на его изобретения, Фарнсуорт с удовольствием показал Зворыкину свои изобретения, включая «диссектор изображений», лежащий в основе всей его системы. Благодаря этому в RCA быстро разработали свой диссектор. Сарнов как бы между прочим сообщил Фарнсуорту, что RCA не нуждается в его патентах – что было неправдой, – но из щедрости готово предложить 100 000 долларов за все: патенты, диаграммы, рабочие модели и все содержимое лаборатории. Фарнсуорт счел это предложение оскорблением, каким оно и было в действительности, и отказался.

В отчаянных поисках средств Фарнсуорт продал лабораторию филадельфийской компании по производству аккумуляторов, известной под названием «Фило», и переехал на восток. Когда умер его сын, Фарнсуорт попросил руководство отпустить его на некоторое время в Юту, чтобы похоронить мальчика на семейном участке. В просьбе ему отказали, и вскоре Фарнсуорт уволился. Тем временем руководство «Фило» пришло к мысли, что некоторых сотрудников пытаются подкупить или шантажом выманить у них некоторые торговые тайны. Оно подало иск против руководства RCA, обвинив их в предложении сотрудникам «Фило» «отравленных напитков в отелях, ресторанах и ночных клубах». Дело удалось решить без судебного разбирательства.

Из-за всего этого Фарнсуорт оказался на грани нервного срыва и у него развилась паранойя. Из уверенного в себе и улыбающегося молодого человека он всего за год-другой превратился в исхудалого мужчину с изнуренным видом и потухшим взором. Он поссорился со всеми своими основными инвесторами и отказывался сотрудничать с посторонними людьми. В конце концов он подал в суд на RCA за нарушение его патентных прав.

Сарнов не любил оказываться вторым и был готов на все, чтобы подавить своих конкурентов. Когда в 1920-х годах инженер-электрик Эдвин Армстронг запатентовал частотную модуляцию, которая позволяла передавать более четкий радиосигнал по сравнению с амплитудной модуляцией, Сарнов сделал все, что было в его силах, чтобы Федеральная комиссия связи запретила использование частот, подходящих для ЧМ-радио. Подав иск, Армстронг ощутил на себе весь гнев RCA. Адвокаты RCA таскали его по судам много лет. Эта битва стоила Армстронгу здоровья и всего финансового состояния. В 1954 году, отчаявшись и находясь в тяжелой депрессии, он покончил жизнь самоубийством.

Теперь же RCA вступила в похожую битву с Фарнсуортом. Корпорация утверждала, что Фарнсуорт не мог изобрести электронное телевидение в 1922 году, потому что в то время был пятнадцатилетним школьником. Вряд ли ему пришла бы в голову идея, много лет ускользавшая от обладателей самых ярких умов в науке и технике. К счастью для Фарнсуорта, его старый учитель химии, Джастин Томас, предъявил суду первоначальный набросок устройства. В 1935 году суд постановил, что Фарнсуорт «без всяких сомнений является “изобретателем телевидения”», и это было поразительной победой гения-одиночки.

RCA проигнорировала решение суда. На Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорке она показала работающий образец телевизора, собранный почти целиком на основе запатентованных идей Фарнсуорта, которые она использовала без разрешения и за которые так и не заплатила. Через несколько лет продолжительных тяжб RCA наконец согласилась выплатить Фарнсуорту миллион долларов и пообещала проценты с продаж каждого телевизора. Но срок действия большинства самых главных патентов Фарнсуорта истек в конце 1940-х годов, когда телевизоры только начинали входить в дома рядовых американцев, и он получил гораздо меньше, чем заслуживал.

В 1950 году Сарнов добился у Американской ассоциации производителей радио и телевидения обещания называть его «отцом телевидения», а Владимира Зворыкина – «изобретателем телевидения». Имя Фарнсуорта было вычеркнуто из всех официальных докладов.

Фарнсуорт вернулся в Мэн и постепенно спился. Он умер в мае 1971 года, в депрессии, всеми позабытый, в возрасте шестидесяти четырех лет. В некрологе, опубликованном в газете «Нью-Йорк таймс», о нем говорилось не как об изобретателе телевидения, а как о «первопроходце в области телевидения». Сарнов скончался в том же году, в почтенном возрасте восьмидесяти лет.

После телевизора Владимир Зворыкин принял участие в разработке электронного микроскопа. Он пережил Сарнова и Фарнсуорта на одиннадцать лет и умер в 1982 году, незадолго до своего девяносто третьего дня рождения. В интервью 1974 года он утверждал, что никогда не смотрел телевизор, потому что это глупое занятие, и сказал, что его величайшим вкладом в технологию телевидения было изобретение выключателя.

На самом деле выключатель тоже изобрел Фило Фарнсуорт, и его описание входило в один из его первых патентов.