До 1920-х годов Флорида была известна разве что тем, что там выращивают цитрусовые и добывают скипидар. Некоторые богачи проводили там зиму, но по большому счету никто не воспринимал ее как место отдыха. Но потом широкие массы открыли для себя привлекательный климат Флориды, ее приятные пляжи, и она вдруг превратилась в место, куда устремились все. В 1925 году Флорида отменила налог с дохода и налог с наследства, что сделало ее еще более привлекательной. Люди стекались в этот штат огромными толпами и скупали недвижимость, в результате чего началась настоящая лихорадка.

Участок земли в Майами, который до бума недвижимости стоил 800 долларов, теперь продавался за 15 000. Недвижимость иногда меняла владельцев по два-три раза за день, и вошедшие в раж покупатели старались сбыть ее по еще более высокой цене. Некоторые наиболее энергичные спекулянты покупали даже участки под водой, надеясь на то, что вскоре их каким-то чудом осушат. (Надо сказать, что иногда это действительно случалось.) В газете «Майами гералд» печаталось столько объявлений о продаже земли и домов, что ее воскресный выпуск занимал 504 страницы.

Одним из тех, кого бум недвижимости привлек во Флориду, был владелец «Янкиз» Джейкоб Руперт. Он приобрел десять тысяч акров в Тампа-Бей, собираясь построить здесь курортный район со скромным названием «Руперт-Бич» и сравнимый по размаху с Корал-Гейблс или Палм-Бич. В ходе исполнения задуманного он перенес весенние тренировки 1925 года в Сент-Питерсберг. Условия там поначалу были не сказать, чтобы слишком удобные. На одной тренировке Бейб Рут не мог занять свое место на поле, пока смотритель не прогнал обратно в болото аллигатора, выползшего на неогороженную площадку. Руперт придумал для своего участка броский лозунг: «Где каждый вздох прибавляет здоровье, а каждое мгновенье – удовольствие», и пообещал, что это будет прекрасное место для инвестиций на берегу Мексиканского залива. Весной 1926 года «Руперт-Бич» рекламировал участки для застройки по 5000 долларов – «на данный момент».

Затем произошла катастрофа. 18 и 19 сентября 1926 года на Флориду обрушился сильнейший за двадцать лет ураган, опустошивший весь Майами-Бич и многие районы за его пределами. Погибло более четырехсот человек, восемнадцать тысяч остались без крова. По всей Флориде недвижимость резко упала в цене, даже в местах, не затронутых ураганом. Многие инвесторы разорились. Чистый капитал Карла Фишера, бизнесмена из Индианы, благодаря которому, в основном, и начался бум, сократился с 500 миллионов долларов до менее чем 50 000. Не повезло и Джейкобу Руперту. Когда шторм закончился, у него осталось только «десять тысяч акров аллигаторов и чаек», как выразился один современник. «Руперт-Бич» так и не был построен.

Из-за урагана в 1927 году Руперт в финансовых отношениях предпочитал соблюдать осторожность и обратил внимание на новую страсть американцев, обещавшую высокий доход: бокс.

В каком-то смысле бокс был феноменом 1920-х годов. Люди и до этого, на протяжении более чем двухсот лет, колотили друг друга на специально огороженной площадке, но в 1920-х годах этот вид спорта шагнул на новую ступень благодаря трем факторам: новообретенной респектабельности, широкой популярности и Джеку Демпси. Вместе они превратили бокс в невероятно увлекательное и при этом прибыльное занятие. Именно поэтому он и привлек внимание таких людей, как Джейкоб Руперт.

В качестве начала современной истории бокса можно указать разные фигуры и события, но логично рассматривать ее с Джесса Уилларда. Джесс родился и вырос в Канзасе и остался бы там навсегда, если бы на этого гигантского фермера, с легкостью перебрасывавшего пятисотфунтовые кипы сена, словно они были подушками, не обратил внимание некий промоутер, убедивший его попробовать себя в боксерских поединках. Это произошло примерно в 1910 году. Уиллард, ростом шесть футов и шесть дюймов и весом 225 фунтов, определенно был рожден для бокса. Удары у него отличались совершенно убойной силой. В пятом раунде боя против многообещающего молодого боксера Джона Янга по прозвищу «Бык» он ударил его в челюсть так, что челюсть проломила череп и вошла в мозг незадачливого парня, отчего тот скончался на месте. Уиллард проложил себе путь среди многочисленных противников до самой вершины и стал чемпионом мира в тяжелом весе, победив великого (но слишком несдержанного на язык, да к тому же и чернокожего) Джека Джонсона в серии из двадцати шести матчей в Гаване.

Победа Уилларда сыграла решающую, если не исключительную роль для развития бокса: она дала этому виду спорта белого чемпиона в тяжелом весе, а по тем временам, каким бы это ни казалось постыдным сегодня, это было необходимым условием для популярности. До той поры бокс оставался практически единственным видом деятельности в Америке, в котором чернокожие могли на равных соперничать с белыми. Сейчас этот факт кажется даже немного забавным, но до 1920-х годов бокс в какой-то степени считался недостойным и вульгарным занятием именно потому, что он не был расистским. И своим превращением в уважаемый вид развлечения в 1920-х годах он во многим обязан тем, что в нем, как и в других видах спорта, стали доминировать белые. Чернокожие спортсмены не становились чемпионами в тяжелом весе целое поколение.

Теперь, когда Уилларду противостояли только белые боксеры, он стал казаться непобедимым. Но потом он встретился с Джеком Демпси. Их поединок, происходивший 4 июля 1919 года в Толидо, штат Огайо, привлек необычайное внимание. Демпси был молодым и горячим боксером с запада. Уиллард однажды убил человека на ринге. Естественно, публика не могла противиться такому соблазну.

Толидо был выбран не потому, что это было популярное место проведения боксерских матчей, а потому, что они в нем считались легальными, а таких мест в 1919 году было не так уж и много. В большинстве городов и штатов – в том же Нью-Йорке – бокс был полностью запрещен, а где он не был запрещен, его обставляли ограничениями, делавшими его смешным и нелепым. Если где-то и допускались матчи за призы, то их рекламировали как «показательные бои» или «иллюстрированные лекции по кулачному бою», а участников иногда даже называли «профессорами». На «показательных» боях запрещалось отправлять противника в нокдаун или объявлять победителя. Как следствие, профессиональный бокс оставался маргинальным видом спорта, и профессиональные матчи проходили в маргинальных местах (конечно, это нисколько не умаляет достоинства самого города Толидо).

В Толидо не было стадиона, способного вместить девяносто тысяч человек, поэтому был наспех построен такой стадион, который использовали только один раз, а потом снесли. Чтобы в него не проникли безбилетники, промоутер Текс Рикард предложил соорудить его с одним входом и одним выходом. Если бы в нем возник пожар, то последствия были бы катастрофическими, но какому-то чиновнику, к счастью, пришла мысль запретить курение во время состязания.

Уильям вышел на бой, преисполненный уверенности в своих силах. Демпси выглядел слишком худощавым и стройным для тяжеловеса и вовсе не походил на «гору мышц». Уиллард был на голову выше его и на шестьдесят фунтов тяжелее. «Для меня это будет самый легкий матч», – уверял Уиллард журналистов и в порыве бахвальства, неприятного даже для того времени, добавил: «Сейчас я нахожусь в лучшей форме, чем когда вернул звание чемпиона белой расе». Чтобы показать свою уверенность, он потребовал, чтобы его освободили от ответственности на тот случай, если он убьет соперника.

Но, несмотря на кажущуюся худощавость, Демпси был на удивление крепким, словно сделанным из железа – говорили, что ударить его – это все равно что ударить дерево, и он налетал на противника, как сорвавшийся с цепи бульдог, осыпая его градом безжалостных ударов. Он только что выиграл двенадцать боев подряд, девять с нокаутом в первом раунде, и один – в первые четырнадцать секунд. В общем, Демпси был необычайно разрушительным боксером, и он собирался в очередной раз доказать это.

Сразу же после начала поединка он выскочил из своего угла и нанес такой сильный удар по челюсти Уилларда, что сломал ее в тринадцати местах, после чего последовал хук, от которого на брезент посыпалось шесть зубов Уилларда. В первом раунде Демпси уложил своего противника семь раз и не унимался следующие два раунда, сломав Уилларду скулу и по меньшей мере два ребра. В отчаянии Уиллард отказался подниматься и выходить на четвертый раунд. Всю последующую жизнь он утверждал, что бинты под перчатками Демпси были пропитаны цементом. Вполне возможно, ему действительно так казалось.

В том поединке Демпси получил приз в 27 500 долларов. Через два года он будет сражаться уже почти за миллион долларов, а его аудиторией будет весь мир. Бокс изменился навсегда.

Деймон Раньон прозвал Демпси «Манасским костоломом» (или «кувалдой», «Manassa Mauler» – англ.), но это прозвище было верно лишь отчасти. Демпси не бил противника, как кувалда, он наносил частые и точные удары, а в Манассе, небольшом сельскохозяйственном поселении в Южном Колорадо неподалеку от мексиканской границы, он прожил всего первые десять лет своей жизни. В дальнейшем он постоянно переезжал – в Денвер, а потом в маленькие городки в Колорадо, Юте и Западной Виргинии – вместе с алкоголиком отцом, который никак не мог удержаться на одной работе.

При рождении в июне 1895 года (через четыре месяца после Бейба Рута) его нарекли именем Уильям Харрисон Демпси, но родные называли его просто Харри. Семья его примечательна тем, что в ней смешались самые разные национальности: индейцы чероки, евреи, шотландцы и ирландцы. Демпси был девятым из тринадцати детей, и, несмотря на бедность, жили они дружно и сплоченно, что еще аукнется ему летом 1927 года. В юности он зарабатывал на жизнь тем, что заходил в бары и предлагал любому сразиться с ним за призовой фонд, на который скидывались все присутствующие. Благодаря таким «тренировкам» мастерство его росло. От этого оставался только один шаг до профессионального бокса. Профессионально он начал выступать в 1914 году под именем «Малыш Блэки». Примерно тогда же он познакомился со своей будущей женой Мэксин Кейтс, женщиной на пятнадцать лет старше его, пианисткой в салунах, иногда занимавшейся проституцией. Но в браке они прожили недолго и расстались через несколько месяцев. (Она погибла в 1924 году ужасной смертью – сгорела в пожаре, который охватил бордель в Хуаресе в Мексике.)

Бойцом Демпси был инстинктивно безжалостным и беспощадным. «На ринге казалось, что ему нравится избивать людей», – писал его биограф Роджер Кан. Однажды, в приступе плохого настроения, он послал в нокаут всех своих партнеров по спаррингу. В другой раз он предложил встретиться с ним писателю Полу Галлико, на то время спортивному редактору из «Нью-Йорк дейли ньюс», чтобы тот просто попробовал, что значит выйти на бой с чемпионом, но ударил редактора так сильно, что едва не отправил его на тот свет. Очнувшись, Галлико ничего не помнил, но после писал, что ему показалось, будто на него обрушилось здание. Присутствовавший при этом спортивный комментатор Грэнтланд Райс писал: «Под конец голова молодого мистера Галлико висела едва ли не на лоскутке». Когда при подобных обстоятельствах Эл Джолстон решил в шутку побоксировать с Демпси перед фотографами, Демпси раздробил Джолстону подбородок.

Но как только поединок заканчивался, Демпси часто предлагал сопернику свою помощь и поднимал на ноги человека, которого только что уложил. Внешне он выглядел настоящим злодеем, с «тюремной» стрижкой и стальным взглядом, но в частной жизни был приятным собеседником, немного даже скромным и на удивление задумчивым.

Ничто в том бою против Уилларда в Толидо не пробуждало дух предпринимательства так, как осознание того факта, что Текс Рикард потратил на сооружение временного стадиона 100 000 долларов и все равно получил прибыль. Девять тысяч посетителей превзошли любые толпы, когда-либо посещавшие спортивные состязания на планете. Бокс вдруг показался слишком прибыльным делом, чтобы отдавать его на откуп каким-то второстепенным городам на западе, особенно когда в Нью-Йорке 250 дней в году простаивали такие прекрасные сооружения, как «Янки-Стэдиум» и «Поло-Граундс». Почти сразу же сенатор штата Нью-Йорк (и впоследствии мэр Нью-Йорка) Джимми Уокер предложил объявить боксерские поединки полностью легальными в штате. За ним последовали и другие штаты.

Но в некоторых районах боксу все еще сопротивлялись. Многие приходили в ужас от его жестокости и грубости. Другие возмущались тем, что это был предлог для игры на деньги. Преподобный Джон Роуч Стрейтон видел главную угрозу морали в том, что представительницам слабого пола разрешают смотреть «на практически обнаженных мужчин, которые колотят друг друга, обливаясь потом и кровью, ради потакания своим животным страстям».

Как оказалось, многие женщины к этому охотно стремились; особенно им нравилось смотреть на полуобнаженного французского боксера Жоржа Карпантье – красавчика по всеобщему мнению. «Красоту его профиля оценил бы даже Микеланджело», – писала одна сраженная наповал современница, и ее мнение повторяли во всех женских журналах страны. Женщины просто восхищались им. Когда позже в поединке Жоржа Карпантье победил Джин Танни, некая возмущенная блондинка выскочила на ринг и попыталась выцарапать победителю глаза.

Надо сказать, что боксером Карпантье был не таким уж великим и иногда прибегал к помощи различных уловок. Не всегда все шло так, как было задумано. В 1922 году в Париже сенегальский боксер по прозвищу «Боевой Сики» (Баттлинг Сики) за щедрое вознаграждение согласился поддаться Карпантье. Но во время боя он забыл о договоренности и в шестом раунде отправил недоумевающего француза в нокаут. Для Сики это была наивысшая точка в общем-то не слишком удовлетворительной карьеры. Он больше не выиграл ни в одном значительном матче, а в 1925 году его при загадочных обстоятельствах застрелили на одной из манхэттенских улиц. Убийцу так и не поймали.

Карпантье согласился выйти на бой против Демпси почти исключительно по трем причинам: он выглядел сильным, от него были без ума женщины и он был героем войны (летчиком, получившим награду во время Первой мировой войны, что ставило его в один ряд с его приятелем Шарлем Нунжессером). Этот поединок привлек еще больше внимания, чем предыдущий. Журналисты стекались со всех стран мира. «Нью-Йорк америкэн» нанял в комментаторы Джорджа Бернарда Шоу. Литератор Г. Л. Менкен с удовлетворением заметил в своем эссе, что это поединок между белыми мужчинами.

Говорили, что Карпантье придумал секретный удар, который свалит с ног Демпси. Деймон Раньон сказал, что лучше бы ему попрактиковаться в десятисекундном отдыхе на полу, поскольку такая возможность во время боя будет предоставляться ему часто. До матча Текс Рикард умолял Демпси: «Только не убивай этого сукина сына, Джек». Вряд ли Рикарда так уж сильно заботила жизнь Карпантье; он просто опасался, что смерть перечеркнет все планы по превращению бокса в прибыльный и уважаемый вид спорта. «Сегодня здесь собрались лучшие люди мира, – сказал он. – Если ты его убьешь, то, считай, все пропало. Бокс умрет».

Карпантье не пришлось долго ждать, чтобы понять, насколько сильно он уступает по мастерству своему сопернику. Первым же ударом Демпси сломал ему нос. Вскоре после этого Карпантье постарался нанести Демпси свой самый лучший удар в лицо. Демпси едва поморщился, а Карпантье сломал большой палец в двух местах. Демпси полностью разгромил француза за четыре раунда и оставил лежать без сознания в центре ринга. С начала до конца поединок длился двадцать семь минут. Выручка от проданных билетов составила 1 626 580 долларов, что в четыре раза больше выручки, полученной от боя Демпси с Уиллардом двумя годами ранее.

После этого матча Демпси столкнулся с той проблемой, что теперь никто не рвался выйти с ним на ринг. Вполне возможно, что энтузиазм, связанный с боксом, заглох бы, если бы не своевременное появление в Америке аргентинского гиганта по имени Луис Анхель Фирпо с причудливым, но довольно точным прозвищем «дикий бык из пампасов». Бедный парень из Буэнос-Айреса приехал в США в 1922 году с одним чемоданом из фанеры, в котором лежали только запасной воротничок и пара боксерских трусов.

Особым стилем он не отличался – «наносит удары, как будто швыряет камни», писал один наблюдатель, – но был огромным и мощным, благодаря чему отправлял своих противников в нокаут одного за другим. К тому времени, когда он встретился с Демпси на стадионе «Поло-Граундс» в сентябре 1923 года, он выиграл двенадцать боев подряд и девять посредством нокаутов. Как и Демпси, Фирпо предпочитал оставаться на одном месте и осыпать соперника градом сильных ударов. Публике не терпелось увидеть, что сделает с ним Демпси. Ожидания ее оправдались – мир еще не видел такого интенсивного боя.

Первым же ударом Фирпо заставил Демпси упасть на колено, отчего восемьдесят тысяч ртов беспокойно вздохнули. Демпси ответил на это тем, что отправил Фирпо в нокдаун семь раз в первом раунде, но каждый раз Фирпо вставал и продолжал бой. После седьмого нокдауна он собрался и мощным правым хуком отправил Демпси за пределы ринга. Демпси перелетел через канаты и упал на зрителей. Его мгновенно подняла и поставила на ноги такая масса рук, что «казалось, будто толпа делает ему массаж», – вспоминал впоследствии Фирпо. Среди тех, кто с энтузиазмом бросился на помощь, был и Бейб Рут с сияющей улыбкой. За такую помощь Демпси могли бы дисквалифицировать, но рефери дал сигнал к продолжению боя.

В первую минуту второго раунда Демпси нанес Фирпо два мощных удара в голову, отчего тот упал и больше не поднимался. Большинство обозревателей заявили, что это был самый захватывающий поединок в их жизни. Грэнтланд Райс считал, что это был вообще самый потрясающий поединок за всю историю.

А потом Демпси перестал выходить на ринг. Бои сначала переносились, а потом и вовсе отменялись. С сентября 1923 по сентябрь 1926 года Демпси не провел ни одного матча. Он обосновался в Лос-Анджелесе, снялся в паре фильмов, сделал операцию по исправлению носа, женился на второстепенной киноактрисе Эстель Тейлор (и переспал с некоторыми другими) и подружился с Чарли Чаплином и Дугласом Фэрбенксом.

Брат Демпси, Джонни, мечтавший стать голливудской звездой, к тому времени уже проживал в Лос-Анджелесе, где завел знакомство с некоторыми влиятельными лицами, в частности с Уоллесом Ридом, одним из самых популярных актеров того времени и любимцем женщин. Внешне Рид выглядел как парень, которому любая мать не задумываясь бы отдала руку своей дочери, но его личная жизнь была не такой уж благополучной и к тому же он страдал от наркотической зависимости. Он научил получать удовольствие от кокаина и героина и Джонни Демпси. В 1923 году, в возрасте тридцати одного года Рид скончался от своего пагубного пристрастия, но к тому времени Джонни тоже успел стать закоренелым наркоманом. Проблемы Джонни и его ухудшающееся состояние стали источником постоянных беспокойств и тревог для его брата Джека.

В 1926 году в Филадельфии проходила всемирная ярмарка под названием «Полуторастолетняя выставка» в честь 150-летия подписания Декларации независимости. Она не заладилась с самого начала. Прежде всего, для ярмарки было выбрано совершенно неподходящее место, труднодоступное и болотистое. Планы на ярмарку строились грандиозные, но финансирование было скудным. Власти штата Пенсильвания вообще отказались выделять на нее какие бы то ни было средства.

Строительство затягивалось настолько, что ко времени открытия ярмарки 31 мая 1926 года не был готов почти ни один павильон. Президент Кулидж отказался посещать ярмарку и отправил на нее государственного секретаря Фрэнка Б. Келлога и своего вездесущего министра коммерции Герберта Гувера. Их глазам предстали строительные леса вокруг главного экспоната выставки, восьмидесятифутового «Колокола Свободы». Работы в павильоне Нью-Йорка даже не начинались. Главным же долгостроем оказался павильон Аргентины, открывшийся 30 октября, то есть на момент закрытия самой выставки.

Почти все лето и осень шли дожди, что не способствовало притоку на ярмарку публики. За все время произошло только одно по-настоящему успешное мероприятие. Вечером 23 сентября на редко используемом стадионе Джек Демпси выступил против восходящей звезды бокса, молодого Джина Танни. Это был первый матч Демпси почти за три года.

Понятно, что после такого перерыва интерес к матчу был велик. Один репортер, восхищаясь предстоящим поединком, в порыве вдохновения назвал его «величайшим боем с Силурийского периода». Билеты на него приобрели 120 тысяч человек, но, по некоторым оценкам, посетили около 135 тысяч. Танни был неплохим боксером, но удары у него были довольно легкие, и, согласно всеобщему мнению, Демпси должен был быстро разделаться с ним. Но настоящим мастером себя показал Танни; он наносил быстрый и точный удар, а потом ловко отскакивал от опасной правой руки Демпси. Весь вечер Демпси старался поймать его, пока тот отвечал резкими и изматывающими ударами. К седьмому раунду Демпси уже представлял собой распухшее месиво, один его глаз полностью заплыл, другой превратился в щелку. В общем итоге ему удалось нанести Танни только один удачный удар. Танни же с легкостью победил по очкам.

На следующий вечер, когда Демпси, весь в синяках и с распухшим лицом, приехал домой, его жена спросила, что случилось. Говорят, что Демпси ответил: «Я забыл, как уклоняться, дорогая».

Публика была сильно разочарована, но поражение Демпси стало предлогом для величайшего в истории бокса матча-реванша. Для извлечения максимальной прибыли и для подогрева интереса было решено провести ряд отборочных матчей. Первый отборочный матч проходил между Джеком Шарки и Джимом Малоуни. (Этот матч уже упоминался выше в связи с тем, что его прервали, чтобы двадцать тысяч человек помолились за Чарльза Линдберга, который тогда находился над Атлантикой.) Шарки, легко одержавший победу в этом бою, должен был встретиться на следующем отборном матче со стареющим, но все еще грозным Джеком Демпси 22 июня на том же стадионе «Янки-Стэдиум» (и это, разумеется, очень даже нравилось Джейкобу Руперту).

В начале июля 1927 года произошло много событий: Ричард Бэрд со своей командой совершил посадку на воду у побережья Франции, Нью-Йорк накрыло первой теплой волной, Калвин Кулидж отпраздновал свой пятьдесят первый день рождения в ковбойском наряде, Чарльз Линдберг вылетел из Оттавы, помощники Генри Форда составили текст его извинения перед евреями и ведущие банкиры мира провели тайную встречу на Лонг-Айленде. Но больше всего страну заботил вопрос о том, удастся ли Джеку Демпси подтвердить свой титул чемпиона. Десятки журналистов отсылали ежедневные репортажи из его тренировочного лагеря у озера Сарагота в штате Нью-Йорк; публика с интересом читала, насколько грозный у него вид, как решительно он настроен на победу и какие у него сильные удары, которых не видели уже несколько лет.

Но тут произошла трагедия в его семье, о которой ему сообщили 2 июля приехавшие в лагерь полицейские. Брат Демпси, Джонни, в последнее время все чаще впадал в приступы ярости и набрасывался на свою молодую жену Эдну с кулаками, из-за чего она сбежала на восток вместе с их малолетним ребенком. Джонни Демпси выследил Эдну, ворвался в пансион в Скенектади, где она временно остановилась, всего в двадцати милях от тренировочного лагеря, и застрелил ее, после чего застрелился сам. Ребенка он не тронул.

Для Джека Демпси это стало большим ударом. Полицейские отвезли его в Скенектади на опознание трупов, а когда он вернулся в лагерь, то заперся в своей хижине и никому не открывал дверь. Через два дня, ко всеобщему облегчению, он вышел и, хоть и с мрачным видом, продолжил тренировки.

В Париже члены экипажа Бэрда, покончив с официальными формальностями, проводили последнюю ночь в городе, причем немного оживленнее, чем это делал Линдберг. Берт Акоста, или «смуглый щеголь Акоста», как его называл журнал «Тайм», отвел Джорджа Новиля в одно из самых злачных ночных заведений на Монмартре, где играл джаз и царило безудержное веселье. Бернта Балхена пригласила к себе шумная компания скандинавов, гостивших в Париже. Сам Бэрд отклонил все приглашения и предпочел лечь спать пораньше.

В это же время в Париже находились Чарльз Левин и Кларенс Чемберлин, но они, судя по всему, тоже не были настроены праздновать. Левин, запоздало осознав, насколько важно было произвести о себе благоприятное впечатление, пожертвовал 100 000 франков, или 4000 долларов, Французскому аэроклубу на постройку клубного здания в Ле-Бурже. Он также посетил мадам Нунжессер, которая начинала производить впечатление слегка сумасшедшей. Она до сих пор отказывалась признавать гибель своего сына и была уверена, что ее Чарльз вместе со своим товарищем плавают на спасательном плоту где-то в Северной Атлантике и питаются рыбой, которую ловят в ожидании проходящего мимо судна.

Левин предложил всем американским авиаторам возвращаться домой вместе на двух самолетах, но его предложение было отклонено, отчасти из-за того, что самолет Бэрда был сильно поврежден (он так никогда больше и не поднялся в воздух), отчасти из-за того, что лететь при встречном ветре было крайне рискованно, и отчасти из-за того, что никто не хотел иметь дело с Левином. Чемберлин решил, что с него хватит Европы (и, вероятно, Левина), и он сказал, что поплывет на «Левиафане» вместе с командой Бэрда. Левин пообещал заплатить Чемберлину 25 000 долларов за совместный полет, но в конечном счете заплатил менее половины этой суммы.

Через неделю после прилета во Францию экипаж Бэрда вернулся в Нормандию, в Ле-Туке, где отобедал с принцем Уэльским, а после поехал в Шербур, чтобы сесть на лайнер. В «Нью-Йорк таймс» вышел репортаж с заголовком в три строки и в пять тысяч слов объемом только о том, как они собирались в путь, как будто бы это тоже было великим достижением.

Затем в мире авиации наступило затишье. Пока команда Бэрда находилась в море, Линдберг сидел в доме на Лонг-Айленде и писал книгу «Мы», а Левин тратил время практически впустую и только иногда выступал с незначительными заявлениями. 12 июля впервые за шесть недель газета «Таймс» вышла без единой статьи об авиации. Но на первой странице была опубликована небольшая заметка, которая достойна упоминания.

Как сообщало агентство Ассошиэйтед Пресс, с аэродрома у озера Манитоба в Канаде вылетел самолет с целью произвести воздушную разведку для канадского правительства. На борту самолета присутствовали пилот, фотограф и геодезист. Погода стояла хорошая. Несколько свидетелей сообщили о том, что самолет поднялся примерно на две тысячи футов, как обычно, и вошел в облачную гряду. Когда же он вышел из облаков, то наблюдатели с ужасом увидели, как все три человека выпрыгнули из самолета и полетели к земле, навстречу неминуемой гибели. Что заставило их совершить этот роковой поступок, так и осталось неизвестным.

Главной новостью середины июля была новая волна жары, установившаяся на территории почти всей страны. 13 июля в четыре часа дня температура в Нью-Йорке поднялась до 91 градуса по Фаренгейту, а в других местах и до 100 градусов. К субботе 16 июля, как сообщалось, из-за жары в городе скончалось двадцать три человека, а всего на Восточном побережье – по меньшей мере шестьдесят. С полдюжины утонули, пытаясь найти прохладу в воде. Одним из тех, кому повезло избежать гибели, оказался восьмилетний мальчик по имени Лео Брозовски, которого нашли плывущим на камере покрышки в пяти милях от берега в Нижнем Нью-Йоркском заливе, на полпути от Стейтен-Айленда до Кинсберга в Нью-Джерси. Он провел на воде по меньшей мере пять часов, был полностью одет, вплоть до башмаков на ногах, и не мог объяснить, как оказался так далеко от берега. Врачи сказали, что он истощен, но жизни его ничто не угрожает.

16 июля после полудня начали сгущаться тучи; температура упала, но гроза принесла очередные бедствия. Из-за молний было отключено электричество в нескольких районах; молнии убили пару, укрывавшуюся от грозы под деревом на Стейтен-Айленде, и полицейского на улице в Бруклине. Железнодорожные пути, ведущие в Кони-Айленд, были затоплены, и пригородные поезда застряли вместе с людьми, возвращавшимися домой с пляжей. В Бруклине один двадцатисемилетний мужчина умудрился утонуть прямо в подвале своего дома, когда вода поднялась до шести футов над поверхностью земли.

Но самое худшее бедствие из-за аномальной жары произошло не на Восточном побережье, а на озере Мичиган у Чикаго. Примерно семьдесят пять человек, преимущественно женщины и дети, поднялись на борт прогулочного баркаса, чтобы немного проветриться и освежиться. Когда пошел ливень, пассажиры побежали на один борт, чтобы укрыться под навесом, но из-за этого баркас накренился и перевернулся. Всего утонули двадцать семь человек. Среди тех, кто бросился на помощь, был Джонни Вайсмюллер, еще не прославившийся как Тарзан из фильма, но уже завоевавший три золотые медали по плаванию на Олимпийских играх в Париже 1924 года. Он как раз оказался на пляже поблизости от перевернувшегося баркаса и, как сообщалось, доставил на берег много как выживших, так и утонувших.

«Левиафан» прибыл в Нью-Йорк 18 июля, в дождь и туман. Команду Бэрда и Кларенса Чемберлина доставили на яхту мэра «Маком», где они, к своему удивлению, встретили Чарльза Линдберга. Бэрд был явно растроган тем, что Линдберг приехал встретить их, но при этом он явно с облегчением узнал о том, что Линдберг не собирается присоединяться к ним на берегу. В конце концов, это был их день, и Бэрду не хотелось, чтобы другой известный авиатор отвлекал от них внимание. Линдберг же был рад, что внимание толпы хотя бы в этот день достанется кому-то другому.

По меркам Линдберга, можно было сказать, что встреча тогда выдалась не слишком торжественной, хотя виной тому могла быть и погода, а не только определенная усталость со стороны публики. Бэрда с товарищами и Чемберлином усадили в автомобиль с открытым верхом, чтобы проехать по Бродвею. К сожалению, едва они выехали, как небеса разверзлись, и тысячи зрителей побежали в укрытия. Бэрд с авиаторами промокли так, как будто бы добирались до берега вплавь. Для праздничной церемонии был установлен большой помост, но около сотни стульев для почетных гостей так и остались пустыми, а толпа не спешила выслушивать торжественные речи под проливным дождем.

Многих в то время занимала только одна мысль – прекратится ли дождь к началу поединка между Демпси и Шарки. К счастью, он прекратился. Несмотря на периодические раскаты грома, дождь больше не шел, и вторая половина дня 20 июля выдалась относительно прохладной и сухой. На стадионе «Янки-Стэдиум» собрались восемьдесят пять тысяч человек (больше, чем когда-либо посещали любой бейсбольный матч; для боксерского поединка пришлось установить несколько тысяч дополнительных сидений прямо на поле, несмотря на то, что вид оттуда был плохой); выручка от проданных билетов составила 1,25 миллиона долларов – рекорд для матча не за звание чемпиона. Среди зрителей были мэр Нью-Йорка Джимми Уокер, Франклин Делано Рузвельт, звезда вестернов Том Микс, издатель Бернар Макфадден и махараджа княжества Рутлам (или некто старательно выдававший себя за махараджу). Ричард Бэрд и Кларенс Чемберлин в толпе остались почти незамеченными.

Букмекеры ставили на Шарки в пропорции 6:5 – в основном, потому что ему было двадцать пять лет и он считался восходящей звездой, тогда как Демпси было тридцать два, и его слава, можно сказать, уже клонилась к закату. Джек Шарки родился в Бостоне, в семье иммигрантов из Литвы, подаривших ему недюжинную силу и с трудом произносимую фамилию. В официальных записях ее писали по-разному: Зухаускай, Зукаускас, Коккоски или Кукохсай, но потом он решил взять себе более привычный для уха американцев псевдоним. Имя «Джек» он выбрал в честь своего героя, Джека Демпси.

Поединок вряд ли можно было назвать увлекательным. Демпси держался гораздо менее агрессивно, чем раньше. Шарки легко выполнял свои осторожные атаки и уверенно лидировал в первых шести раундах. В седьмом же раунде он не выдержал и поступил, как самый неумелый боксер. Рассердившись на то, что Демпси постоянно атакует его ниже пояса, он повернулся к рефери, чтобы пожаловаться, и тут Демпси ударил его в подбородок и свалил с ног. На фотографиях видно, как Шарки падает, словно плащ с вешалки. Демпси был объявлен победителем. Теперь ему предстояло встретиться с Джином Танни в матче-реванше 22 сентября в Чикаго – на величайшем и самом неоднозначном матче в истории.

Восхищенный небывалой выручкой Джейкоб Руперт объявил, что намерен увеличить вместимость стадиона «Янки-Стэдиум» и возвести дополнительные трибуны вдоль левого края поля, благодаря чему боксерские матчи могли бы посещать девяносто тысяч зрителей. Спортивные обозреватели отнеслись к этому заявлению критически и писали о том, что многие зрители на минувшем матче сидели так далеко, что с тем же успехом могли бы смотреть на ринг в перевернутую подзорную трубу. Как ехидно заметил один журналист, после окончания поединка пятьсот человек выбежали со стадиона, чтобы «купить экстренный выпуск и узнать исход матча».

На следующий день Шарки лег в больницу из-за множественных внутренних кровотечений. К счастью, он быстро поправился, но все равно это было очередное напоминание о том, что Демпси еще рано списывать со счетов и что удары у него еще достаточно мощные.

На следующий после матча между Демпси и Шарки день Чарльз Линдберг начал свой национальный тур и прибыл в Бостон, причем довольно необычным образом. Долетев до только что открывшегося Бостонского аэропорта (на его месте сейчас находится аэропорт Логан), он пересек Бостонскую гавань, держась чуть выше воды, и в последний момент взмыл в воздух, завис на несколько мгновений, грациозно перевернулся на бок, сделал дугу и приземлился точно перед ангаром – и это на самолете, у которого не было тормозов и переднего обзора. Восхищенные крики толпы можно было слышать в парке Бостон-Коммон в трех милях от аэропорта.

В центре Бостона собралась огромная толпа – «величайшее скопление людей, когда-либо стекавшихся в центр города, чтобы поприветствовать отдельного человека или почетных гостей», как писал один комментатор. Несмотря на то что собравшиеся были настроены благожелательно, в такой массе народа стихийно возникла давка. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» сообщал о том, что когда по улице поехала колонна с автомобилем Линдберга, «стоявшие в центре люди оказались сдавленными со всех сторон… многие женщины и дети упали в обморок, и от более серьезных травм их спасло только то, что тела других людей поддерживали их в вертикальном положении; их не растоптали только благодаря такой тесноте».

Двух солдат и полицейского, которые пытались помочь одной женщине, самих унесла толпа, словно волна во время прилива. Другие старались не попасть под колеса медленно передвигающегося кортежа. Можно назвать чудом тот факт, что никого не задавили и никто не задохнулся. Тем не менее один мужчина скончался от сердечного приступа, и более чем сотне человек пришлось оказать первую медицинскую помощь на полевых станциях в парке. Четырнадцать человек были доставлены в больницу, и, как писал корреспондент «Таймс», «они вернулись домой с синяками и в порванной одежде».

Такие встречи ожидали Линдберга почти повсюду. Со всех сторон его теперь окружала толпа, возбужденная, страстно желавшая прикоснуться к обожаемому герою или хотя бы взглянуть на него краешком глаза. Постепенно он начал понимать, что обратного пути к безвестности не будет. Такой теперь была его жизнь.

Казалось, уже никакое событие не сможет отвлечь от Линдберга назойливое внимание публики. Но как раз тогда, когда его приветствовала восторженная толпа, в расположенной неподалеку тюрьме (заключенные могли даже слышать приветственные крики) сидели два скромных итальянских анархиста, ожидавшие казни за убийства, которые, по мнению многих миллионов человек по всему миру, они не совершали.

Их звали Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти, и им предстояло стать героями очередного громкого скандала.