Интересно, сколько часов я налетал в самолетах во время своих бесчисленных командировок? Вообще, мне летать нравится. Хотя я человек очень тяжелый на подъем, я люблю вокзальную суету, причем совершенно не важно, о каком вокзале идет речь – о железнодорожном или аэровокзале. Бесконечные проверки – документы, багаж, билеты – представляются мне каким-то важным ритуалом, который в то же время обещает нечто очень приятное. Думаю, эти мои ощущения объясняются тем, что я люблю уезжать из дома, потому что очень люблю в него возвращаться. Ты едешь или летишь куда-то далеко-далеко, потому что это нужно, это необходимо. А потом совершаешь те же самые ритуалы, чтобы вернуться домой, туда, где тебя ждут.

Конечно, бывало всякое. Однажды, вылетев из Москвы в Тель-Авив, мы услышали сообщение командира экипажа, что наш самолет вынужден вернуться в аэропорт Домодедово. Как выяснилось несколькими минутами позже, у самолета отказал один из двигателей. Без малого два часа мы кружили над окрестностями Москвы, вырабатывая топливо перед вынужденной посадкой. Ощущения были не самые приятные. Особенно это стало понятно, как ни странно, уже после посадки. Самолет катил по взлетно-посадочной полосе, по обеим сторонам которой, как в фильме «Экипаж», стояли многочисленные пожарные машины и кареты «Скорой помощи».

Пока мы сидели в самолете, ожидая нового вылета, какие-то люди сновали около сломавшегося двигателя и озабоченно чесали в затылках. Из иллюминатора было видно, как они передавали друг другу какую-то небольшую металлическую штуковину. Я так и не понял, что это такое, но в нашей маленькой компании все выражали уверенность в том, что это была та самая испорченная деталь. Венедиктов позвонил Гусинскому и сообщил, что самолет сломался, из-за чего мы вынуждены были вернуться в Москву и теперь ждем другого рейса. «Это что же, я из-за вас теперь голодным останусь?» – возмутился Гусинский, рассчитывавший, что мы приедем к нему как раз к обеду. «Блин, Володя, мы тут едва не разбились, а ты сокрушаешься из-за обеда!» – в свою очередь рассердился Венедиктов.

Впрочем, главным приключением, связанным с авиаперелетами, безусловно, можно считать историю, случившуюся с Шендеровичем. Летом, когда все главные телевизионные программы традиционно уходили на каникулы, Виктор Анатольевич, так же по традиции, сбривал весь волосяной покров головы, включая, естественно, усы и бороду. Однажды, уже, так сказать, перейдя к своему отпускному образу, Шендерович решил совместить приятное с полезным. Отдохнув какое-то время вместе с женой и дочерью на турецком курорте, он оставил их релаксировать на местных пляжах, а сам прилетел в Израиль, чтобы присоединиться к нашим деловым переговорам. Все шло хорошо до момента вылета на Родину.

Я уже говорил, что меры безопасности в аэропорту Бен-Гурион весьма жесткие. Причем въезд в Израиль как процедура выглядит гораздо проще, чем выезд. Объясняется это тем, что за безопасный вылет самолетов из Бен-Гуриона отвечают местные службы, а им совершенно не нужны никакие проблемы. Так что проблемы они создают сами – для пассажиров. Особенно для тех, кто торопится. Однажды Малашенко решил подшутить над сотрудниками главного израильского аэропорта и отказался разговаривать с ними. В качестве ответов на их вопросы: где вы были, куда ездили, с кем встречались, – он предъявлял документы: счет из гостиницы, квитанции на такси, чеки из магазинов и ресторанов и т. д. Это была очень рискованная шутка, потому что работники службы безопасности быстро поняли, что Малашенко над ними издевается, но он настолько тщательно подготовил всю операцию, что прицепиться к нему было не за что.

Виктор Шендерович, напротив, не собирался никого разыгрывать. Все случилось само по себе. На первом же пункте контроля, представлявшем собой небольшой пюпитр, за которым стоял молодой человек в форме, проверявший паспорта туристов, Шендеровича спросили, что он делал в Израиле. Тот ответил, что встречался с партнерами по бизнесу. Последовал вопрос, каким бизнесом он занимается. Шендерович, начиная потихоньку раздражаться, сообщил, что он вообще-то писатель и даже может показать свою книгу. Молодой человек заинтересованно попросил сделать это, потому что фотография в паспорте никак не походила на лицо его владельца. Шендерович достал из сумки одну из своих книжек, на обложке которой был размещен его портрет. Но и на этой фотографии он представал в своем обычном виде, то есть при усах, бороде и какой-никакой прическе. Сейчас же он был лысым и гладким, как бильярдный шар! Молодой человек в форме снова посмотрел на сфотографированного волосатого и небритого Шендеровича, потом – на живого и лысого, покачал головой и позвал своего коллегу. Присоединившийся к разговору другой молодой человек в форме начал свое общение с Шендеровичем с повторения уже заданных ему вопросов про цель приезда в Израиль, про бизнес и про книжки писателя Шендеровича. Но поскольку этот молодой человек занимал более высокую должность, чем первый, в своем общении с Витей он продвинулся дальше, спросив, откуда тот прилетел в Израиль. «Из Турции», – в отчаянии крикнул Шендерович, потому что внезапно понял, что не сможет это доказать. «Из Турции? – по-прежнему мягко переспросили его. – У вас есть билет?» «Нет! – снова закричал Шендерович. – Я выкинул билет, когда прилетел сюда!» Двое молодых людей в форме покачали головами и… пригласили третьего коллегу, который опять повторил те же самые вопросы, после чего попросил господина Шендеровича проследовать за ним. И мы потеряли Виктора из виду…

В самолет он вбежал в самый последний момент, весь пунцовый он гнева. Что с ним происходило после того, как его отсеяли от нашей группы, он красочно рассказывал нам уже во время полета. Выяснилось, что заподозрившие что-то неладное сотрудники аэропорта Бен-Гурион вознамерились провести тщательный осмотр писателя-сатирика. В специально отведенном для таких целей кабинете Шендеровича начали проверять металлоискателем. Естественно, почти сразу он зазвенел. Его попросили выложить из карманов все металлические предметы. Он опять зазвенел. Его попросили раздеться до белья. «Я – писатель! Я – журналист! Я известный в России телеведущий!» – кричал Шендерович, стаскивая брюки. Оставшись в одних трусах, он был уверен, что унизительная процедура наконец-то будет закончена, но… Предательский звон раздался в тот же самый момент, когда металлоискатель проходил над самым интимным районом тела несчастного!

Мы просто умирали от хохота, слушая его рассказ. «Витя! Это звенели яйца?» – утирая слезы, выдавила из себя моя жена. «Не знаю! – ответил Шендерович. – На мне ничего не нашли!» Это было ужасно, но ни один из нас даже не думал сочувствовать Виктору Анатольевичу. Напротив, мы его нещадно дразнили, говоря о том, что совсем скоро вся Москва узнает, что писатель Виктор Шендерович на самом деле – индейский вождь по имени Звенящий Пенис! Шендерович успокоился только на подлете к Москве.

Однако с этим он поторопился. На паспортном контроле в Домодедово мы пропустили Витю вперед, чтобы как-то компенсировать его израильские мучения. Но Шендеровича не впустили на Родину! Женщина-пограничник повертела в руках его паспорт, бросила на стоявшего перед ней мужчину озабоченный взгляд и… пригласила на помощь свою коллегу! Тут уж мы закричали изо всех сил: «Это он! Он! Это – настоящий Шендерович, только лысый!» Под этот аккомпанемент писатель-сатирик наконец-то смог прорваться в Россию.

Полет в Лондон в конце ноября 2007 года никакими смешными подробностями не запомнился. Странным было лишь то, что я летел один, а не как обычно – в составе большой делегации. И, поселившись в гостинице, я обнаружил, что никого из моих знакомых там тоже не было. Тем не менее никакого беспокойства я не испытывал. Я хорошо подготовился к предстоящему разговору и кроме того рассчитывал на помощь Малашенко. Вечером наша компания собралась за ужином в индийском ресторане почти в полном составе. Отсутствовал лишь Алексей Венедиктов. Помню, что я ел курицу-карри, которая по цвету напоминала краба. Водку нам принесли в виде коктейля, в высоких узких бокалах и с кубиками льда! В общем, ужин оказался экстремальным. Как и мой разговор с начальством, последовавший уже на другой день.

Проходил он в квартире Гусинского, в доме, расположенном недалеко от российского посольства, что меня уже не удивляло. Рядом с жильем Владимира Александровича всегда находился какой-нибудь знаковый объект. В Тель-Авиве это было посольство США, в Лондоне – посольство России. В первом случае это выглядело как проявление уважения, во втором – как издевка. Я пришел точно в назначенное время, потому что ужасно не люблю опаздывать, но Гусинский, Малашенко и Федутинов уже были на месте. Венедиктов снова отсутствовал, скорее всего, не случайно.

Беседа с самого начала приняла неожиданный для меня оборот. Гусинский стал предъявлять мне одну претензию за другой: почему эта сотрудница не уволена; почему эта передача не закрыта; почему то, почему се? Я отвечал по пунктам: увольнять сотрудницу не разрешил гендиректор, потому что она – мать-одиночка с двумя детьми; передачу не закрыли, потому что на нее ссылаются российские информационные агентства, ну и т. д. Федутинов, глядя в пол, молча кивал головой, что казалось мне проявлением поддержки. Потихонечку я сам начал переходить в наступление, напомнив Гусинскому, что индексация зарплаты в «Эхо ТВ» не проводилась, что редакционная политика меняется в угоду «Эхо Москвы» вопреки моему мнению, что нам полностью урезали командировки, что давным-давно пора обновить имеющиеся у нас комплекты ТЖК. Все это нужно было делать, если акционер по-прежнему хотел развивать проект. Тут Гусинский сказал мне, что «развивать» «Эхо ТВ» в смысле «вкладывать деньги» он не будет. Потому что уже некоторое время… ищет покупателя. И в связи с этим предлагает мне полностью сконцентрироваться на выполнении программы Венедиктова, которая предусматривала сокращение штата, постепенный отказ от новостей и полный переход на трансляцию передач радиостанции.

Я ответил, что вряд ли смогу продолжать работу в таком случае, потому что не хочу нести ответственность за подобный продукт. «Мне дорога моя репутация!» – сказал я, подразумевая под этим лишь то, что всю свою профессиональную жизнь занимался новостями, а не понятной лишь одному Венедиктову «телевизацией» радиоэфира. И тут Малашенко просто выпрыгнул из кресла! «Репутация? – заорал он. – Это у меня – репутация, а ты – кусок говна!» Я, конечно, опешил от этого заявления, но нашел силы сдержаться. «Что ж, в таком случае я не вижу смысла в продолжении этого разговора», – ответил я и направился к двери.

В прихожей меня нагнал Игорь Евгеньевич, который сказал, что погорячился в выражениях и что мне не нужно спешить с принятием решения. Я вернулся, и еще некоторое время мы пытались найти компромисс. В какой-то момент я сказал Гусинскому, что хотел бы «обозначить вешки», которые сформировали бы мою зону ответственности, но его эта фраза почему-то ужасно разозлила. По-моему, он отнес ее на свой счет, решив, что я хочу ограничить его зону полномочий. Он закричал, что ему не надо ставить никаких вешек и вопрос решается просто: или я соглашаюсь работать в заданных условиях, или могу быть свободен. Я повторил, что предпочитаю «быть свободен». «Прекрасно! – подытожил Владимир Александрович. – Надеюсь, вы понимаете (он демонстративно стал обращаться ко мне на «вы»), что в ваших интересах оставить этот разговор без комментариев, иначе мы в состоянии обеспечить вам неприятности! Завтра я сообщу, кому вы передадите должность главного редактора».

Разговор был окончен. Точнее, закончен был не только разговор. Для меня тогда закончилась жизнь! У меня не было возможности быстро найти новую работу, а сбережений на «черный день» накопить не удалось, все уходило на обслуживание кредитов, образование детей, здоровье родителей… Что со всем этим теперь делать, я совершенно не понимал. Я вообще мало что понимал в тот момент. Шагая по улочкам Кенсингтона по направлению к своей гостинице, я по телефону пересказывал Юльке подробности состоявшегося разговора, пытаясь ее как-то поддержать. Хотя на самом деле в поддержке нуждался я сам. Наверное, еще никогда в жизни я так не паниковал, к тому же к панике примешивались обида и мерзкое ощущение, что меня предали. Ведь всего несколько дней назад Малашенко, разговаривая со мной по телефону, разделял мою критику и поддерживал мои предложения! Я говорил себе, что уже давным-давно должен был почувствовать, что все изменилось: настроение акционеров, редакционная политика, финансирование проекта и отношение ко мне. И я ведь все это действительно чувствовал, но когда все случилось именно так, как случилось, и мне указали на дверь, еще и сопроводив это требованием помалкивать, я оказался не готов.

Вернувшись в гостиницу, я переоделся, поскольку промок под противным холодным дождем, и спустился в бар, где заказал себе двойной Jack Daniels. Видимо, выражение моего лица было очень красноречивым, потому что бармен, протягивая мне заказ, спросил, нет ли у меня неприятностей. Я ответил, что ничего особенного не произошло, просто я только что потерял работу. «Это случается», – философски заметил парень и тут же повторил мой заказ, справедливо рассудив, что одной порцией я сегодня не ограничусь. Так оно и вышло. Я сидел в баре до глубокой ночи, пил и звонил отныне уже бывшим коллегам, с которыми проработал бок о бок несколько последних лет. Они удивлялись новости, которую я им сообщал, и произносили слова поддержки, уверяя меня в том, что все будет хорошо. И я был им очень благодарен, потому что чувствовал себя ужасно одиноким – ведь единственный человек, который мог бы по-настоящему меня поддержать в той ситуации, ждал меня дома. Жена ждала не опровержения плохих новостей и не плана по выходу из возникшего кризиса, она просто ждала меня: побитого, униженного и не очень трезвого…

На следующий вечер, в указанный мне час, я снова направился к квартире Гусинского. Но меня встретили на улице. Владимир Александрович вместе с коллегами уже направлялся на ужин. Среди тех, кого я видел еще два дня назад, появились и новые лица – Алексей Венедиктов и Евгений Киселев, которому, как выяснилось, я и обязан был сдать дела. Я спросил Гусинского, сколько времени я должен буду проработать в эфире информационной программы «Сейчас в России» в качестве ведущего. «А нисколько, – ответил Гусинский. – Вы получите зарплату за два месяца, но в ваших услугах мы не нуждаемся уже с сегодняшнего дня».

Киселев стоял в паре метров от меня и Гусинского. Он глядел в нашу сторону и ошеломленно хлопал глазами. Евгений Алексеевич не должен был тогда прилетать в Лондон, потому что оставался в Москве и готовил очередной выпуск своей программы «Власть», посвященной предстоявшим в следующее воскресенье выборам в Государственную Думу. Ну и «третьему сроку Путина», конечно! Уже в Москве он сказал мне, что вызов в Лондон и новость о его назначении главным редактором российского отделения RTVi стали для него полной неожиданностью. Я ему верил – его слова, похоже, были правдой. «А что я должен у тебя принимать?» – спросил Киселев. «Да, в общем-то, ничего. Я за финансы никогда не отвечал, а вопросы содержания теперь решает Венедиктов», – ответил я и собрал сотрудников, которым сообщил о решении акционеров.

СМИ, естественно, обошли наши драматические события своим вниманием. Во-первых, на носу были выборы, а во-вторых, кадровые изменения в маленькой телекомпании с точки зрения новостей действительно выглядели незначительными. «Дружественные» «Эхо Москвы» и NEWSru.com сообщили о случившемся одной строкой, да еще «Радио «Свобода» и газета «Коммерсантъ» опубликовали небольшие материалы, которые легко умещались на одной страничке формата А4: «О причинах, заставивших журналиста оставить работу в телекомпании, ничего не сообщается. По предварительным данным, временно координировать работу московской редакции будет бывший главный редактор телеканала НТВ, автор программы «Власть» на RTVi журналист Евгений Киселев. Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов заявил «Радио «Свобода», что сожалеет об уходе одного из ведущих специалистов». «Коммерсантъ» был чуть более подробным в изложении фактов: «Как стало известно «Ъ», главный редактор и ведущий новостей телекомпании «Эхо» Андрей Норкин с понедельника не работает на спутниковом канале RTVi, который вещает в основном за пределами России для русскоязычного населения. Телекомпания «Эхо», иногда совместно с радиостанцией «Эхо Москвы», выпускает новости «Сейчас в России» и другие общественно-политические форматы для RTVi. В субботу об увольнении господина Норкина сообщил один из владельцев RTVi Владимир Гусинский. Как заявил «Ъ» сам журналист, «официальная версия: в компании происходит реорганизация, и в связи с этим Андрей Норкин в телекомпании больше не работает и новости в эфире не ведет». Назвать причины, по которым с ним решили расстаться, господин Норкин отказался, сославшись на конфиденциальность разговора, но заверил, что «здесь нет никакой политики и никакой идеологии». По сведениям «Ъ», разногласия Андрея Норкина с Владимиром Гусинским действительно далеки от политики. Как рассказал «Ъ» источник, знакомый с ситуацией, план развития телекомпании «Эхо», предложенный Андреем Норкиным: расширение региональной сети и технологической базы, повышение зарплат сотрудников, – не нашел понимания у владельца RTVi. «Все дела и обязанности главного редактора телекомпании «Эхо» я передаю Евгению Киселеву. В течение двух месяцев, которые в RTVi мне обязались оплачивать, я буду подыскивать себе работу. И продолжу работу в эфире «Эха Москвы», – сказал господин Норкин».

Как всегда, я оказался слишком оптимистичным! Но с другой стороны, а что еще я мог тогда сказать? Что меня обманули? Что обманули, использовали и выкинули на улицу не только меня, но и многих других? Что изменили бы эти слова? Я все это расскажу чуть позже, когда остатки телекомпании «Эхо» ее владельцы будут расшвыривать в разные стороны, совершенно ничего и никого не стесняясь. Но в тот момент я ничего не мог и не хотел говорить. И не потому, что боялся. Просто было противно.

Так закончился мой роман с либеральной тусовкой, пытавшейся впихнуть меня в свое «прокрустово ложе». Сейчас это выглядит смешно, потому что лживый либерализм моих коллег, основанный на самом деле исключительно на беспокойстве о собственном финансовом благополучии, тогда был продемонстрирован во всей красе. «Кто не с нами, тот против нас!» Некоторые считают это выражение ложной дилеммой, но в моем случае все сработало именно так. Я не просто ушел с RTVi, я обрек себя на пребывание в вакууме, потому что снова стал «нерукопожатным» для господ либералов. Я посмел отвергнуть правила, навязываемые мне первыми лицами нашей политической оппозиции и их говорящими головами. За такое своеволие меня следовало демонстративно наказать. Ибо «свобода», «воля», «права» – все эти термины трактовались моими бывшими коллегами исключительно в свою пользу!

Я отправился в автономное плавание. Правда, у меня не было ни корабля, ни запасов продовольствия, ни навигационных приборов. Только понимание того, что я не имею права утонуть, потому что потяну за собой своих родных. И я поплыл…