Игорь Малашенко так часто появлялся на страницах этой книги, что в специально посвященной ему главе, наверное, осталось сказать не так уж и много. Есть, впрочем, и другая причина. Малашенко всегда существовал отдельно от всех нас. Даже присутствуя в одном помещении вместе с вами, Игорь Евгеньевич всегда умел показать, что на самом деле он находится где-то гораздо выше и занят вопросами, по своей важности никак не сравнимыми с теми пустяками, по поводу которых беспокоитесь вы.

На НТВ, когда я только пришел туда работать, про Малашенко говорили с придыханием. Сам я никогда не видел, но много раз слышал, будто весной 1999 года, после выхода на экраны фильма «Матрица», Малашенко стал вести себя как Нео. Якобы он даже одевался, как персонаж Киану Ривза, визитной карточкой которого был черный кожаный плащ и такие же черные солнцезащитные очки. По-моему, это похоже на бред! Не только потому, что я слабо представляю Малашенко подражающим кому бы то ни было, но прежде всего потому, что вряд ли Игорь Евгеньевич задумывался о таких вещах, как спасение человечества.

Тот Игорь Малашенко, которого я помню, скорее являлся наблюдателем, с философским спокойствием и легкой брезгливостью следящим за копошением мириад насекомых у него под ногами. Просто потому, что над его головой существовали мириады звезд, несомненно, более соответствовавших его статусу. Даже собственное знакомство с Гусинским в интервью журналу Forbes Малашенко описывал так, что эта его отстраненность сразу становилась заметной: «Диалог был довольно странный, потому что мы люди совершенно разные по своей биографии и по манере общения, по всему. (…) Я думаю, что я на Гусинского произвел какое-то странное впечатление, и я таких людей, как Гусинский, до этого не видел, поэтому это был разговор двух разных биологических видов». Возможно, я вижу в этих словах смысл, которого в них вовсе нет, но я просто физически ощущаю дистанцию, которую Малашенко задает этой фразой.

Я не могу сказать, что это было однозначно плохо или однозначно хорошо. Несколько раз Игорь Евгеньевич допускал при мне совершенно хамские выходки, каковых себе не позволял даже Гусинский, представитель абсолютно иного «биологического вида». К чести Малашенко надо признать, что каждый раз он в таких случаях находил возможность извиниться. Пусть поздно, но это, как известно, лучше, чем никогда. С ним всегда было очень интересно разговаривать, особенно если он сам находился в настроении, располагающем к беседе. Собственно, вы не столько беседовали, сколько слушали, потому что его эрудированность просто поражала. Мы с вами можем провести небольшой эксперимент. Игорь Малашенко крайне редко давал большие интервью, поэтому почти все они без труда обнаруживаются в Интернете. Обратите внимание на то, как он отвечает на вопросы, и вы увидите, с какой легкостью Малашенко подкрепляет свое мнение цитатами. Они обязательно будут появляться, не в каждом абзаце, конечно, но очень часто. А ведь это не заранее подготовленный письменный текст на заданную тему! Мне всегда казалось, что Игорь Евгеньевич ставил себя вровень с теми людьми, которых цитировал. «Видите, – как бы говорил он, – они думают так же, как и я!»

Однако неправильно было бы считать, что Малашенко всегда пребывал в маске мизантропа или сноба. Очень редко он раскрывался и тогда начинал говорить о вещах, не имевших отношения к ходу современных политических процессов или к урокам истории. Так, он очень интересно, можно сказать с любовью, рассказывал об Италии. Как я понимаю, его увлеченность этой страной зародилась еще в молодости, но побывать в Италии он смог гораздо позже, едва ли не после всех событий вокруг НТВ. Но все равно эти его рассказы выглядели необычно. Потому что он мог говорить о чем угодно, но не о людях! О городах, зданиях, дорогах, машинах, но не о жителях этой страны.

У нас дома хранится подарок Малашенко – роскошный фотоальбом «Путешествие в Италию», который открывается посвящением «Моей дочери Лизе». Есть там и его автограф, оставленный черным фломастером: «Андрею и Юле! И. Малашенко. 24.05.2006. Нью-Йорк». То есть он подписал его гораздо раньше нашей встречи, потому что, как я говорил, мы с женой были в Штатах всего однажды, в октябре 2006 года. Это очень интересная книга, много говорящая об авторе. Приведу две фразы, взятые из интервью Малашенко «Радио «Свобода»: «Я сторонюсь публичности» и «Жизнь человека не сводится к его успехам на общественном поприще. Это относится и ко мне». Почему я сейчас его цитирую? Потому что эти слова перекликаются с «Путешествием в Италию». У книги нет никаких дополнительных данных: ни тиража, ни названия издательства, только маленький штамп на английском («Printed in Korea») на четвертой странице обложки. Вот вам иллюстрация к первой фразе. На фотографиях, которые представлены всегда парно, как черно-белые и цветные изображения одного и того же объекта, запечатлены города, улицы, архитектурные сооружения и т. д., люди же почти отсутствуют. Они есть, но все время куда-то спешат. Спешат покинуть кадр, который так тщательно выстраивает автор. Не потому ли, что его не интересуют их успехи на общественном поприще?

Но Малашенко не был бы самим собой, если бы даже альбом собственноручно сделанных фотографий не сопроводил специальным пояснением. Оно выглядит почти как цитата: «В начале был смысл. Смысл был у Бога. Человек искал смысл. Человек строил Италию. Бог любит Италию. В Италии есть смысл. Смысл заключен в деталях. В том, что видишь, есть смысл. В описаниях нет смысла. Путешествие имеет смысл». Согласитесь, прочитав подобное предисловие, вы просто не сможете отнестись к книге, которую держите в руках, как к банальному альбому с фотографиями, рассказывающими об отпуске, проведенном минувшим летом в солнечной Италии.

Вот такие черточки, отмечаемые мной в манере поведения Игоря Евгеньевича, в его высказываниях и умолчаниях, и складывались в портрет, который я в меру своих сил сейчас пытаюсь нарисовать. О своей семье он упоминал всего несколько раз, в отличие от Гусинского, который постоянно делился какими-то историями о жене и сыновьях. Для Малашенко это была почти табуированная тема. Почему? Это другой вопрос, ответ на который я, естественно, дать не могу. Хотя не могу и не обратить внимания на то, что большую часть своих путешествий Малашенко совершал без семьи. Его супруга Елена и их дети остались единственными членами «ближнего круга» руководителей RTVi, с которыми я так и не познакомился за все прошедшие годы.

После возвращения Игоря Евгеньевича в Россию, о котором я ничего не знал до тех пор, пока на редакционной летучке радио «Коммерсантъ FM» мне не сообщили о московском мероприятии с участием Игоря Малашенко и его жены (!) Божены Рынски, тема личной жизни моего бывшего начальника стала окончательно запретной уже для меня. Эта новость, несомненно, просто свалила меня с ног, но все же меня интересовали подробности политического характера, а никак не интимного. В октябре 2012 года мне позвонили с телеканала «Дождь» и попросили принять участие в качестве приглашенного интервьюера в программе Hard Day’s Night, героем которой был заявлен Малашенко. Я спросил, не возражает ли против этого сам Игорь Евгеньевич, ведь наше расставание произошло при весьма драматических обстоятельствах? Игорь Евгеньевич не возражал.

Мы встретились, приветливо пообщались по ничего не значащим темам, он представил меня Божене. Потом начался эфир, и я несколько раз безуспешно пытался вытянуть из него подробности его возвращения. «Как вам это удалось?» – «Я сел в самолет и прилетел из города Киева, ни у кого ничего не спрашивая». Малашенко крайне неохотно отвечал на мои вопросы, но даже этих коротких фраз хватало для того, чтобы сделать определенные выводы. «Я не думаю, что Гусинский может просто сесть в самолет и вернуться. Его ситуация более сложная. У меня нет мании величия, я не Гусинский». В конце концов он просто свернул эту тему:

« А. Норкин: Был разговор с Гусинским, он на пальцах объяснил, что зря мы себе выстраивали воздушные замки про «свободу слова». Это – бизнес, вопрос денег. Рано или поздно он может быть продан, потому что достигнута определенная цель, и это не идеалистическая цель.

И. Малашенко: Он очень стесняется своего идеализма. Идеализм ему присущ. Если бы он был таким прагматиком, с ним бы не случилось то, что случилось. Он вел бы себя гораздо более прагматично. Наверное, я неэффективный политконсультант. Но наш разговор приобретает характер междусобойчика».

Многие наши общие знакомые говорили мне, что Гусинский и Малашенко разругались и поводом стала очередная медийная неудача Владимира Александровича, постигшая его теперь уже на Украине. Я никогда не интересовался подробностями проекта под названием TBi и не знаю, кто был виноват в этом новом фиаско. Если верить тому же Малашенко, партнер Гусинского по проекту – Константин Кагаловский – обманул Владимира Александровича, размыв его долю. Противоположная же сторона конфликта обвиняла во всем Гусинского, который спровоцировал скандал своим недобросовестным поведением, потому что попытался продать каналу телепродукцию собственного производства по завышенной стоимости. Честно говоря, эта история меня совершенно не взволновала, но про взаимоотношения Гусинского и Малашенко я такого сказать никак не мог. Один из очень влиятельных теледеятелей нашей страны, имя которого я не хочу приводить в данном контексте, комментируя обстоятельства возвращения Малашенко в Россию, сказал мне: «Игорь сошел с ума!» Думаю, тогда в этой оценке была излишняя доля эмоций. Хотя и Гусинский во время нашей последней с ним встречи, в 2013 году, ушел от ответа на вопрос, что произошло между ним и Малашенко.

Сам Игорь Евгеньевич до сих пор хранит молчание по этому вопросу. Но по некоторым признакам можно понять, что в определенных проектах Гусинского он все-таки по-прежнему участвует, пусть это и не приносит ему большой радости. «Он действительно прирожденный медиабарон, и в этом смысле он все чувствовал правильно. Возможно, он был слишком азартен, но это уже другой вопрос. Неазартные люди не создают медиаимперий», – это слова о Гусинском, сказанные Малашенко в уже упомянутом интервью журналу Forbes.

Что же радовало этого закрытого человека в то время, когда мы с ним еще общались? Возможно, это были какие-то вызовы самому себе, которые скучающий в нашей компании Малашенко придумывал, чтобы окончательно не сойти с ума. Как я уже говорил, масштаб нашей деятельности – RTVi, NEWSru.com, «Эхо Москвы» – был для него слишком мелким. Иногда у меня появлялась крамольная мысль: «А не считает ли Малашенко, что он оказался у Гусинского на иждивении?» Всего несколько лет назад этот человек руководил политическими процессами в огромной стране. По крайней мере, боролся с соперниками из одной весовой категории. А теперь он вынужден заниматься какой-то ерундой, делая вид, что она почему-то крайне важна. Ну и вопрос денег… Можно быть президентом компании, акционером СМИ, руководителем, консультантом и т. д. и т. п. Но если все эти проекты созданы или принадлежат другому человеку, представителю «иного биологического вида», разве это не повод, чтобы задуматься?

Поэтому время от времени Игорь Евгеньевич начинал «совершать подвиги». Например, он мог решить взойти на гору Масада не как современный турист, а как древний еврейский воин, по сохранившейся до наших дней легендарной «змеиной тропе». Сейчас этот маршрут используют в качестве испытания новобранцев израильской армии перед принятием военной присяги. Малашенко прошел по «змеиной тропе», но позднее признавался, что это был самый глупый поступок, который он совершил в своей жизни. Возможно, он просто кокетничал. Возможно, ждал от нас более воодушевленной реакции на его «подвиг». Хотя в других случаях, напротив, старался добиться того, чтобы никто не знал о том, что он делает. Как-то от Марка Меерсона я совершенно случайно узнал, что в каждый свой приезд в Иерусалим Малашенко посещал монастырь Марии Магдалины, доставляя туда подарки, в основном продукты питания. Почему он так поступал? Почему никогда не рассказывал о таких вещах, как будто чего-то стыдился? Понятия не имею. Могу лишь предполагать, что Игорь Малашенко очень боялся показаться человечным. Он всегда был сверхчеловеком, заряженным на результат, лишенным эмоций, оперировавшим только фактами и своими энциклопедическими познаниями. Любое проявление чувств могло нанести вред этому образу, поэтому он их прятал, поэтому всегда был «застегнут на все пуговицы», даже если сидел в рубашке с распахнутым воротом.

Малашенко так и остался для меня человеком, укрывшимся за бронированными стенами, которые сам возвел вокруг себя. О том, что где-то в глубине этого мощного фортификационного сооружения прячется живая душа, оставалось только догадываться. «Я же не надувался, как мышь на крупу, говоря, что теперь в вашей песочнице я играть не буду. Я оказался вычеркнут из списка живущих, но я, извините, сам этого не делал», – сказал он в интервью «Радио «Свобода» спустя несколько лет по возвращении в Россию. И я в этих его словах слышу обиду. Обиду талантливого, амбициозного человека, который после долгих скитаний вернулся домой и вдруг понял, что здесь он уже никому не нужен.