5. На грани катастрофы
Наступление турок в Малой Азии было не единственной проблемой, с которой столкнулся Алексей Комнин. Незадолго до Первого крестового похода взрыв недовольства произошел в самом Константинополе. Неудачные попытки отбить хоть что-то у турок заставили многих сомневаться в способностях императора. С появлением новых угроз – возобновившихся набегов кочевников на Балканы и нападений сербов на северо-западные границы – власть Алексея I пошатнулась. Незадолго до отправки послов к папе римскому в 1095 году ситуация стала критической – перед императором замаячила угроза переворота, который поддержала почти вся византийская элита: против него поднялись высшие военачальники, сенаторы, аристократы и некоторые ближайшие соратники, включая тех, кто помогал ему прийти к власти. Спираль распада, которая вынудила Алексея I искать помощи на Западе, продолжала раскручиваться.
С ухудшением положения в Малой Азии давление на императора в самом Константинополе усилилось. После первой волны успехов турок в 1090–1091 годах Алексея I уже критиковали в столице. Патриарх Антиохийский Иоанн Оксита был убежден в том, что император должен нести ответственность за свои неудачи; бесконечные войны 1080-х годов не дали ничего, а поражения принесли огромные страдания. И упреки патриарха упали на плодородную почву. Среди тех, кто не входил в ближний круг соратников, созданный Алексеем I после его прихода к власти, росло недовольство. Император, как писал один византийский автор, постоянно продвигал членов своей семьи, щедро раздавая им огромные суммы денег: «Когда речь шла о его родственниках или о тех, кто служил ему, [Алексей I] раздавал государственные средства возами. Они ежегодно получали жирные субсидии и наслаждались таким богатством, что могли брать к себе на службу такую свиту, которую не мог себе позволить обычный человек, а только император; их дома были размером с город и по роскоши не отличались от дворцов». На остальных аристократов, как с горечью отмечал автор, подобная щедрость не распространялась.
Фаворитизм императора по отношению к членам своей семьи не знал границ. Никифору Мелиссену, одному из сводных братьев Алексея I, доставались налоговые сборы из важного города Фессалоника, а брат императора Адриан в 1084 году получал доходы с полуострова Кассандра (самый западный из трех, входящих в более крупный полуостров Халкидики в современной Греции). В этот период членами императорского семейства были основаны многочисленные религиозные учреждения. Например, Анна Далассина основала церковь и монастырь Христа Пантепопта (в настоящее время – мечеть Эски Эмарет в Стамбуле), а сын Алексея I Исаак Комнин – монастырь Божьей Матери Космотейра. Таким образом, в то время как экономика государства переживала тяжелые неурядицы, в руках людей, приближенных к императору, скапливались колоссальные богатства.
Близкие родственники Алексея I назначались на многие ключевые посты. Правителями Диррахия, одного из важнейших городов в западной половине империи, были два сводных брата императора – Георгий Палеолог, а после него Иоанн Дука. Последнего сменил старший племянник Алексея I. Адриан и Никифор Комнины, два младших брата императора, были назначены на высокие должности в армии и на флоте. Их старший брат Исаак между тем стал играть важную роль в самом Константинополе, отвечая за предотвращение бунтов и мятежей. Константину Далассину, кузену императора со стороны матери, в середине 1080-х годов доверили освобождать от турок город Синоп, после чего поставили во главе флота, ведущего операции против Чака-бея в водах, прилегающих к Малой Азии. Другие родственники Алексея I также получили высокие должности.
Зависимость императора от семьи сильно повлияла на то, как его видят историки последующих поколений. Концентрация власти ознаменовала появление в Византии новой системы устройства государства, в которой на смену широкой гражданской администрации пришла небольшая группа членов узкого императорского круга, объединенная общими интересами. Однако, несмотря на соблазн считать, что власть Алексея I опиралась только на его кровных и непрямых родственников, на самом деле он получал поддержку от намного более многочисленной группы сторонников, чем принято считать.
Например, нам известно, что было много двоюродных и троюродных братьев и сестер, племянников, племянниц и некровных родственников, которые не пользовались расположением императора и за первые полтора десятка лет его пребывания у власти не получили выгодных должностей и высоких постов. Было также немало тех, кто добился многого при новом режиме, не будучи родственником императора: например, Григорий Пакуриани, происходивший из благородной грузинской семьи, в 1081 году был назначен командующим императорской армии. Константин Опос, который в середине 1080-х годов тоже был крупным армейским начальником, также не имел отношения к семейству Комнинов. Самым ярким примером в этом ряду был Лев Кефала. В 1083 году, когда он управлял Лариссой, норманны осадили город. Осада была настолько тяжелой, что, по некоторым данным, жители Лариссы прибегали к каннибализму. Позднее, когда угроза со стороны турок резко усилилась, Лев Кефала был назначен комендантом города Абидос на западе Малой Азии. Благодаря способностям и верности императору его карьера пошла в гору. В 1080-х годах ему были пожалованы несколько деревень и земельных участков, предоставлены налоговые послабления и в конце концов дано право передать свое имущество по наследству.
Миксоварвары – служившие императору кочевники-«полуварвары», например Монастр и Уза, – также пользовались его полным доверием и процветали. То же можно сказать и о выходцах с Запада: например, о норманнах – племяннике заклятого врага императора Роберта Гвискара Константине Умбертопуле и Петре Алифе, ставшем доверенным лицом Алексея I несмотря на его роль в войне 1081–1083 годов, когда он едва не убил императора в бою. Добавим также, что Алексей I лично контролировал крещение своих турецких союзников и их допуск в сенат.
Таким образом, нельзя говорить о том, что при правлении Комнинов процветали только члены императорского семейства. К Алексею I шел никогда не прерывавшийся поток просителей, искавших для себя преференций, послаблений, наград или милостей, – среди них был, например, Мануил Страбороман, писавший императору цветистые панегирики, превознося его достоинства и благодетели. Таким образом он пытался вернуть себе конфискованные властями земли. Однако не всех просителей ждал добрый прием. Время от времени богобоязненный император терял терпение даже в ходе встречи с монахами, явившимися в Константинополь, чтобы добиться решения своих проблем: «Я хочу вырвать им ноздри, – написал он патриарху Николаю III, – и потом отправить их домой, чтобы остальные монахи поняли, что думает император».
Порядок жизни Византии при Алексее I определялся не концентрацией власти в руках семейства Комнинов и его сторонников, а железной хваткой, которой император держал государственный аппарат с самого начала своего пребывания у власти. Алексей I сам принимал решения, производил назначения, повышал в должности и раздавал награды или приговаривал к страшным карам. Такой жесткий контроль в военной, гражданской и даже духовной сферах резко контрастировал с ситуацией во время правления большинства его предшественников. Эта стратегия позволила императору организовать жизнь в стране в соответствии со своими представлениями.
Продвижение тех, с кем императору было удобно, – независимо от того, являются они членами семьи или нет, – происходило за счет византийских аристократов, которые оказались отрезаны от важных должностей. Проблемы, которые возникли в результате, были острее, чем просто потеря статуса. Основой аппарата империи было распределение ежегодного денежного содержания обладателям этих должностей. Раньше деньги переходили от центра в адрес многочисленной группы чиновников в гражданской и военной администрациях. Изменения в этой системе стали причиной не только недовольства, но и финансовых потерь. На самом деле вовсе не Алексей I, а его предшественник Никифор III Вотаниат первым уменьшил объем средств, выплачиваемых центральным правительством (с целью сокращения расходов). Но Алексей I пошел дальше, еще сильнее сократив субсидии, чтобы, во-первых, уменьшить расходы, а во-вторых, поддержать переживавшую проблемы экономику. Эти меры сразу оказались непопулярными. То же относится к конфискации имущества высокопоставленных чиновников, обвиненных в заговоре против Алексея I. Конфискованные средства пополнили оскудевшую имперскую казну. Использование монет с уменьшенным содержанием драгоценного металла для покрытия государственных расходов при одновременном использовании монет с высоким содержанием драгоценного металла при сборе налогов еще сильнее усугубило ситуацию.
Алексей I предпринял эти меры из-за больших расходов, которых требовали военные операции. Полное обеспечение беспрерывно воюющей армии (жалованье солдатам, снабжение оружием и продовольствием) в течение более чем десяти лет, начиная с 1081 года, было дорогим удовольствием. Войны также стали причиной непрямых расходов: множество людей были оторваны от сельского хозяйства, что привело к снижению урожайности и налоговых сборов, а затем и к повышению цен. На выплату дани печенегам и султану в 1080-х годах также уходили большие средства. Дорого стоили и усилия, направленные на улучшение положения империи. Альянс Византии с немецким монархом Генрихом IV, направленный против норманнов, обошелся очень дорогой ценой: византийцы согласились заплатить гигантскую сумму в 360 000 золотых монет с условием, что она будет выплачена не во вновь отчеканенных (с очень низким содержанием золота) монетах, а в монетах намного более высокого качества.
Для увеличения доходов государства приходилось идти на отчаянные меры. В 1082 году Алексей I дал клятву, что никогда больше не будет забирать средства у церкви, – перед этим он экспроприировал дорогую утварь для финансирования войны с норманнами, которые атаковали город Диррахий. Но через три года император снова прибегнул к конфискации церковных ценностей. Алексей I подвергся жестокому порицанию за нарушение обещания. Особенно рьяно нападал на императора епископ города Халкидон, очень яркий и красноречивый проповедник (впрочем, Анна Комнина нелестно отзывалась о нем как о человеке, «который не мог ясно и точно высказать свою мысль, ибо был совершенно неискушен в словесности»). Хотя Алексею I удалось выстоять в этом конфликте, его третья попытка получить деньги с церкви в начале 1090-х годов вызвала сильный отпор со стороны патриарха Антиохийского. Для покрытия разрыва между доходами и расходами государство повышало налоги. По словам одного византийского автора, оно назначало чиновников, которые должны были собирать налоги, выдумывая обязательные к оплате долги. Неспособность человека заплатить по этим мнимым обязательствам рассматривалась как основание для конфискации имущества и, следовательно, как одно из средств пополнения императорской казны. Повышение налоговых выплат имело катастрофические последствия – рост смертности, голод, депопуляция и рост числа бездомных. В некоторых случаях, по словам патриарха Антиохийского, из-за непомерных налогов люди были вынуждены присоединяться «к варварам, убивающим христиан, рассудив, что жизнь в неволе у них лучше, чем у нас».
Внимание императора, отчаянно нуждающегося в деньгах, привлекли даже монахи с горы Афон. Гора служила домом нескольким монашеским общинам, в руках которых оказались большие земельные участки и значительное имущество. Кроме того, афонские монахи оказались настоящими экспертами в части получения налоговых послаблений. Земли, которыми владели монахи, были сконцентрированы в одном из немногих регионов империи, которым не угрожало нападение норманнов, печенегов или турок. Эти территории входили в число тех немногих районов империи, где в конце XI века не было снижения урожайности. В 1089 году Алексей I решил получить деньги у монахов. В трех хартиях зафиксировано введение эпиболы – нового сбора с землевладельцев. Тех, кто не мог его выплатить по каким-либо причинам, ожидало немедленное наказание. Среди наказанных был и Иверский монастырь на горе Афон. Император конфисковал почти 20 000 акров принадлежавших ему земель.
К моменту кризиса в Малой Азии в начале 1090-х годов у Алексея I не осталось вариантов, как еще поправить ситуацию с финансами. Содержание золота в деньгах достигло самого низкого уровня, а государственный аппарат ради экономии средств «был ободран до костей». Положение усугублялось тем, что приблизительно в начале 1091 года на Крите и Кипре, двух крупнейших и важнейших островах восточного Средиземноморья, началось восстание против императора, участники которого провозгласили фактическую независимость от Константинополя. Причиной восстания было чрезмерное налогообложение. Из-за частых нападений на северо-западные границы империи давление на императора усиливалось, а для и без того ограниченных ресурсов Византии ее участие в бесконечных конфликтах становилось неподъемной нагрузкой.
В самом начале 1092 года Алексей I пришел к эпохальному решению, которому было суждено оказать огромное влияние на историю Средиземноморья. Отбивая нападения норманнов в 1080-х годах, император тесно сотрудничал с Венецией – корабли республики патрулировали Адриатику, мешая норманнам снабжать свои войска на албанском берегу (норманны доставляли для них грузы из южной Италии). За свою помощь Венеция получала плату авансом. Алексей I издал ряд актов, нацеленных на укрепление сотрудничества во время конфликтов с норманнами в 1081–1085 годах, среди которых были указ о присвоении титулов венецианскому дожу и расширение венецианских владений на Адриатике вплоть до Далмации.
Отчаянно пытаясь найти возможности стимулирования финансовой системы империи, Алексей I пришел к выводу, что добиться этого можно лишь с помощью значительных вложений иностранного капитала. Поэтому весной 1092 года император издал указ, в соответствии с которым Венеция получала внушительный комплект привилегий и уступок. В 1080-х годах правитель Венеции носил титул «дож Венеции и Далмации» и являлся протосевастом империи; однако после 1092 года в качестве дополнительного расширения венецианских владений под его юрисдикцию была передана Хорватия – это была важная уступка со стороны Константинополя. Дож также получал право передавать эти привилегии своим преемникам. Кроме того, деньги должны были получить и венецианские церкви. Собор Святого Марка удостоился особого отношения – Византия обязалась оплатить работы по его масштабной реставрации, предпринятой в начале 1090-х годов в преддверии повторного освящения. Часть береговой линии Константинополя, простиравшаяся от Еврейских ворот до башни Вигла, была передана в исключительное пользование венецианским купцам. Похожие условия предлагались в некоторых других портах империи, включая Антиохию, Лаодикею (Латакия в современной Сирии), Тарсус, Мамистру (город Якапинар в современной Турции), Атталию, Афины, Коринф, Фивы, Фессалонику и Диррахий. Это давало Венеции значительные преимущества в конкурентной борьбе с другими итальянскими городами-государствами в восточной части Средиземного моря.
Но на этом Алексей I не остановился: чтобы побудить венецианских купцов вкладывать деньги в Византию, он предоставил республике беспрецедентные привилегии. Например, они получали освобождение от любых претензий на предоставленное им имущество. Были сняты все пошлины на венецианские корабли и товары, которые они перевозили, как экспортируемые, так и импортируемые. Не предоставив подобные привилегии Амальфи, Пизе и Генуе – другим итальянским городам-государствам, имевшим тесные торговые связи с империей, – Алексей I обеспечил Венеции большие конкурентные преимущества, что должно было подтолкнуть республику резко увеличить инвестиции в византийскую экономику. Предпринятые императором меры были настолько важны, что сам глава венецианской церкви, патриарх Венеции, весной 1092 года отправился в Константинополь предположительно для того, чтобы лично присутствовать при подписании соглашения о торговых привилегиях.
Соглашение Алексея I с Венецией было рискованным шагом. Другие итальянские города-государства вполне могли потребовать для себя таких же условий. Кроме того, было непонятно, как можно будет аннулировать или изменить условия соглашения в дальнейшем. Однако в 1092 году, по всей видимости, императора подобные мысли не занимали. В краткосрочной перспективе важнее было то, что преимущества, данные венецианцам, ставили под угрозу деятельность византийских негоциантов. Рост прибылей итальянцев намного повышал их конкурентоспособность относительно местных купцов.
Влияние соглашения с Венецией трудно выразить в цифрах. Однако то, что вскоре после выдачи привилегий Алексей I провел радикальную реформу финансовой системы Византии, не является простым совпадением. Летом 1092 года в обращение был введен иперпир (дословно – «очищенное золото»), новая монета с высоким содержанием золота. Кроме того, было введено несколько новых монет меньшей стоимости, фиксированной по отношению друг к другу. Хотя сначала новые монеты чеканились в ограниченных количествах, их появление было необходимо для торговли с другими государствами. Внешняя торговля без стабильной валюты немыслима. Денежная реформа была критически важна для восстановления истощенной экономики, измученной постоянным снижением золота в монетах, – дошло до того, что стала непонятна фактическая стоимость монеты. Другой вопрос – оживят ли эти меры захиревшую аристократию империи?
В первое десятилетие своего правления Алексей I Комнин почти не сталкивался с оппозицией. Несмотря на проблемы, которые доставляли Византии соседи, и ухудшающееся положение в экономике, император не испытывал серьезных проблем в Константинополе. Критика, которой он подвергся после падения Диррахия в 1082 году, не переросла в бунт, а слухи о заговоре против императора, ходившие в столице зимой 1083 года, так и остались слухами. Закончившийся катастрофическим поражением поход в Дунайские степи через несколько лет также не повлек за собой восстания, притом что Алексей I получил ранение в бою и был вынужден спрятать одну из самых почитаемых святынь империи, плащаницу Девы Марии, в ложе из полевых цветов, чтобы укрыть ее от печенегов.
Пассивность правящей элиты в 1080-х годах тем более удивительна, если сравнивать ее с потрясениями предыдущего десятилетия, когда империю сотрясала гражданская война, вызванная поочередными попытками нескольких магнатов захватить трон. Это спокойствие частично объясняется резким уменьшением богатства аристократии, отмечаемого в течение этих десяти лет. Снижение денежного содержания, катастрофическое уменьшение доходов с земель, находившихся под угрозой нападений соседей Византии, и нестабильность финансовой системы существенно ослабили элиты империи. Но неспособность аристократии бросить вызов Алексею I также объяснялась сильной властью нового императора. Тщательно рассчитанные и проведенные конфискации собственности в самом начале его правления продемонстрировали потенциальным мятежникам, что за бунтарские настроения придется платить высокую цену. С потенциальными мятежниками расправлялись безо всякой жалости. Например, смещение двух патриархов в течение первых трех лет царствования Алексея I показало, что новый император не намерен мириться с малейшими признаками крамолы и вероломства.
Однако к началу 1090-х годов Алексей I уже мало что мог противопоставить тем, кто начал сомневался в прочности его власти. Все больше людей считало, что он ведет империю к катастрофе. Почти все ее скудные ресурсы были исчерпаны, непосильное налоговое бремя стало причиной восстаний на Крите и на Кипре, которые могли вообще ускользнуть из-под слабеющей власти Константинополя. Кабальные торговые соглашения с Венецией вызвали враждебную реакцию слишком многих, потому что имущество, передаваемые итальянским торговцам, было отобрано у частных лиц и церкви, которые не только не получили компенсацию, но и были лишены права обжаловать решения властей.
Но нигде недочеты Алексея I не проявились яснее, чем в Малой Азии, где его попытки повернуть вспять наступление турок оказались бесплодными. Вернуть под контроль Византии побережье не удалось, и операция по захвату Никеи также потерпела фиаско. Поскольку правление Алексея I начало принимать катастрофический характер, в обществе, естественно, задумались о поисках альтернативных вариантов.
Примечательно, что сместить императора попытались не те, кто, казалось бы, больше всех пострадал во время его царствования, – пострадавшие из-за устроенного семейством Комнинов переворота 1081 года или землевладельцы из Малой Азии, чья собственность была (или могла быть) захвачена турками. Его не пытались свергнуть и те, чья карьера не сложилась из-за склонности императора продвигать на важные должности в Византии людей со стороны, что тогда точно сформулировал один автор, давший совет Алексею: «В самом деле, если ты почтишь пришедшего к тебе иноплеменника из простонародья должностью примикирия или стратига, то какой достойный военный пост ты можешь дать ромею? Конечно, ты превратишь ромея в своего врага». На самом же деле самая опасная оппозиция императору возникла среди его ближайших сторонников – в его собственном семействе.
Ситуация достигла кульминации весной 1094 года, когда Алексей I готовился к походу с целью укрепления пограничной области империи на северо-западе, которой особенно досаждали сербы, постоянно вторгавшиеся на территорию Византии. Это стало последней каплей. Малая Азия находилась в плачевном состоянии, поэтому решение императора сосредоточиться на решении проблем отдаленной территории, не очень важной стратегически, казалось, свидетельствовало о полной потере здравого смысла. Оно стало подтверждением (если таковое было необходимо) того, что императора нужно менять.
Слухи о невменяемости императора достигли ушей его племянника Иоанна Комнина, который недавно был назначен правителем Диррахия, сменив на этом посту отозванного Иоанна Дуку. Но, вместо того чтобы предупредить дядю о тревожных слухах, Иоанн стал вести себя, как его возможный преемник. Когда-то в 1080-х годах с ним уже происходило нечто подобное – его предложили в качестве подходящего жениха для дочери немецкого короля Генриха IV во время переговоров о заключении союза против норманнов. Однако состоявшаяся осенью 1092 года коронация старшего сына Алексея I Иоанна II Комнина как второго императора наряду с отцом поставила крест на надеждах Иоанна. Когда архиепископ Болгарский Феофилакт сообщил императору о заговоре племянника, тот призвал к себе Иоанна из Диррахия и поставил его на место. Но, хотя проблема быстро разрешилась, стало ясно: даже некоторые члены семьи уверены, что дни Алексея I на троне сочтены.
Иоанн со своими притязаниями на трон вольно или невольно оказался частью более широкого движения: количество желающих бросить вызов императору было велико. Одним из них был Константин Дука, сын императора Михаила VII, молодой человек с безупречной родословной, но слабохарактерный и очень болезненный. После прихода к власти Алексей I внимательно следил за ним, понимая, что Константин является его потенциальным противником в борьбе за императорский трон. Ради сохранения лояльности Константина Алексей вскоре после рождения своей старшей дочери Анны Комнины в декабре 1083 года устроил его помолвку с ней. Если верить слухам, распространявшимся по империи и за ее пределами, то этот союз не мог дать наследника: в 1078 году Константин, по-видимому, был кастрирован Никифором III Вотаниатом.
После того как Константин не продемонстрировал особого желания бунтовать, внимание императора переключилось на человека, характер которого соответствовал его происхождению. Никифор Диоген был сыном Романа IV, потерпевшего унизительное поражение при Манцикерте в 1071 году. Алексей I внимательно следил за развитием Никифора и его младшего брата. «Мальчики были, как два львенка, – говорит Анна Комнина, – император воспитывает их так, будто это его собственные дети». Он никогда не сказал в их адрес ни одного плохого слова, неизменно заботясь об их насущных интересах. «Там, где другие могли смотреть на мальчиков Диогена с подозрением, – пишет Анна, – Алексей I предпочитал относиться к ним с честью и любовью». По крайней мере так утверждает дочь императора.
Теперь Никифор стал сильнейшим из претендентов на трон. В отличие от Алексея, он был «порфирородным» – таковыми считались все дети правящих императорских фамилий, рожденные в порфировой палате императорского дворца. Никифор также обладал сильными личностными качествами – природным обаянием, притягательным характером и приятной внешностью. Он произвел впечатление даже на Анну Комнину: «Он обладал могучим телосложением и хвастался, что может помериться силой с гигантами; кожа у него была смуглой, грудь – широкой, и он на целую голову возвышался над всеми современниками. Каждому, кто наблюдал, как он играет в мяч, гарцует на коне, мечет стрелы, потрясает копьем или правит колесницей, казалось, что перед ним некое новое чудо; он разевал рот от восхищения и разве что не застывал на месте».
Летом 1094 года, когда император предпринял очередную кампанию на Балканах, Никифор взял инициативу в свои руки. Решив убить Алексея I лично, а не перепоручать эту задачу другому, однажды вечером он подобрался к императорской палатке, спрятав меч под мышкой. Однако тогда Никифор не смог выбрать нужный момент (как говорят, из-за юной девушки, отгонявшей комаров от спящего императора, и императрицы, сопровождавшей Алексея I в походе) и решил отложить задуманное. В следующий раз Никифору помешал часовой, заметивший, что тот вооружен, хотя вроде бы шел купаться.
Будучи проинформированным о таком подозрительном поведении, Алексей I попросил своего брата Адриана, командующего армией на западе, вмешаться, не придавая делу огласки. Император опасался, что известия о заговоре еще сильнее ослабят его позиции. Однако Адриан знал о планах Диогена больше, чем представлял себе император. Возвратившись, он сообщил, что не обнаружил никакого готовящегося заговора. Император был вынужден прибегнуть к более резким мерам. Никифора схватили, подвергли пыткам, и он сознался во всем.
Узнав точно, кто оказался замешанным в заговоре, Алексей I пришел в замешательство. В числе заговорщиков оказались бывшая императрица Мария, бывшая супруга Михаила VII и Никифора III Вотаниатов, которые в свое время были так близки Алексею, и муж его сестры Марии Комнины Михаил Таронит. Кроме того, Никифор заручился поддержкой ведущих членов сената, высших армейских офицеров и влиятельных аристократов. Они не были указаны по именам в «Алексиаде», которая является основным источником информации об этом периоде. Список заговорщиков дипломатично скрыт, чтобы не раскрывать размах заговора. Тем не менее некоторых основных его сторонников установить можно. Главным из них был родной брат Алексея I Адриан.
Надо сказать, что командующий армиями империи на западе был для Никифора ключевой фигурой. Благодаря женитьбе Адриана на единоутробной сестре Никифора мужчины являлись друг другу зятьями, и то обстоятельство, что Адриану, кажется, были известны детали предыдущей попытки заговора против императора, позволяет предположить, что он тоже мог быть в нем замешан. То, что он тоже участвовал в нем, подтверждается еще кое-чем: после того как все раскрылось, Адриан исчез.
Он не играл никакой роли во время Первого крестового похода, не наблюдал за переходом отрядов из Западной Европы через территорию Византии, когда они двигались к Константинополю, и не встречал их в столице. Когда споры и недопонимание переросли в открытый конфликт и не оставили Алексею I другого выбора, кроме применения силы против рыцарей, Адриана нигде не было – командовать контратаками императорских войск были назначены другие. Он отсутствовал в Никее до, во время и после осады города в 1097 году. Несмотря на то что Адриан занимал высший пост в императорской армии, сопровождать крестоносцев на пути в Антиохию через Малую Азию во главе императорской армии отправили не его. Ни в одном из многочисленных первоисточников, касающихся Первого крестового похода, не упоминается его имя и нет даже намека на его существование. На самом деле он оказался в опале, поэтому прожил остаток жизни в монастыре, имя Адриана исчезло из имперской пропаганды, а его дети в XII столетии были отлучены от власти.
Из поля зрения исчезли и другие важные политические фигуры, что также указывает на их участие в заговоре. Одной из них был Никифор Мелиссен: однажды он уже был соперником Алексея I в борьбе за власть, а теперь превратился в завистника, нападающего на императора и провоцирующего смуту. Он тоже тихо исчез. То же относится к Никифору Комнину, о котором известно очень мало. Можно сказать с уверенностью лишь о том, что он некоторое время, до 1094 года, командовал императорским флотом. К моменту начала Крестового похода этот пост занимал уже Евстафий Кимениан. Таким образом, против Алексея I выступила не только византийская элита – собственная семья тоже бросила императора.
Итак, власть Алексея I оказалась под серьезной угрозой. Он сразу предпринял меры, чтобы скрыть истинный масштаб заговора. Ходили слухи о том, что император узнал о нем от Константина Дуки. Однако это было попросту неправдой. Словно признавая, как низко упали его акции, Алексей I был вынужден полагаться на ложь и утверждать, что он по-прежнему пользуется доверием самых влиятельных фигур Византии. О вовлеченности в заговор бывшей императрицы Марии публично говорить запрещалось. В «Алексиаде» говорится, что в заговоре участвовали высокопоставленные офицеры, а вместе с ними и простые солдаты: над головой императора «уже нависла опасность, а рассчитывать он мог лишь на ограниченный круг лиц».
Император созвал чрезвычайную встречу сохранивших ему лояльность родственников по крови и браку, «искренне любивших самодержца», как писала Анна Комнина. Пытаясь сохранить контроль над ситуацией, Алексей пошел на мужественный шаг: он объявил, что хочет на следующий день выступить перед большой аудиторией, чтобы лично обратиться ко всем, кто воевал вместе с ним. На рассвете в сопровождении придворных Алексей I прибыл к императорскому шатру, перед которым выстроились войска. Усевшись на великолепный золотой трон, с покрасневшими от охватившего его возбуждения щеками, он смотрел на толпу. Напряжение было невыносимым.
Вооруженные копьями и мечами солдаты, лояльные Алексею I расположились рядом с троном, а члены варяжской стражи выстроились полукругом позади императора, держа на плечах свои тяжелые железные топоры. На Алексее I был не императорский наряд, а доспехи простого солдата. Это был сильный ход, наполненный глубоким символическим смыслом. Если ему было суждено быть зарубленным до смерти, то пусть он падет как солдат. Казалось, что в этом мгновении сошлись воедино судьба императора и судьба Византийской империи.
«Как вам известно, Диоген никогда не испытывал от меня никакого зла. Не я, а другой отнял императорскую власть у его отца, я же вообще не причинял ему никаких огорчений и никакого вреда». Император сказал, что, хотя он всегда заботился о Никифоре, тот был по отношению к нему неизменно груб и, главное, себялюбив. За доброту Алексея он отплатил вероломством. Его неоднократно прощали за действия, направленные против императора, и даже за участие в заговоре с целью захвата власти, продолжал Алексей: «Тем не менее мои благодеяния не изменили коварного нрава Диогена, который в награду за все для него сделанное обрек меня на смерть».
К облегчению императора, его речь сразу произвела впечатление на аудиторию – солдаты начали кричать, что они не хотят, чтобы кто-нибудь занял место Алексея I. Эта реакция стала не просто результатом хорошо подобранных слов, но была также вызвана усиливающимся ощущением паники – толпа боялась, что императорская гвардия готова вот-вот перебить всех собравшихся. Когда затем Алексей I заговорил о прощении и предложил амнистию всем присутствующим на том основании, что все заговорщики выявлены и будут наказаны отдельно, начался ад кромешный: «При этом поднялся такой крик, подобного которому, как рассказывают присутствовавшие там, никто никогда не слышал. Одни восхваляли императора и восхищались его милосердием и кротостью, другие поносили изгнанников и утверждали, что они достойны смерти».
Несмотря на всю тяжесть их преступления, главные заговорщики не были приговорены к смерти, но лишены всех званий и титулов и отправлены в ссылку. Никифора Диогена и его основного сподвижника, Катаколона Кекавмена, ослепили. Однако Алексей I был настолько шокирован масштабом и силой сложившейся против него оппозиции, что, по словам Анны Комнины, заговор сказался на его психическом и физическом здоровье. Анна пишет, что все последующие годы правления Алексея I мучила тревожность, причем иногда ему даже становилось трудно дышать.
Основной причиной заговора против Алексея I являются поражения в Малой Азии в первой половине 1090-х годов. Однако именно решение императора отправить основные силы армии в район северо-западной границы для отражения набегов сербов послужило последней искрой. Византийская элита почувствовала, что ее интересы в центральных областях империи игнорируются. Основой успехов Алексея I после его восшествия на престол в 1081 году стали консолидация власти и создание такой политической системы, когда он, и только он принимал решения обо всех назначениях, военных походах и политических шагах. Эта система, в свою очередь, была основана на ослаблении власти и влияния аристократии, что достигалось косвенно через сосредоточение власти императора и прямо с помощью сокращения и ликвидации денежных выплат. Большие налоги, сбор обременительных пошлин и политически мотивированные конфискации также способствовали уменьшению состояний членов правящего класса Византии.
Все эти действия в отношении аристократии поставили императора на грань катастрофы. Возвратившись в Константинополь после раскрытия заговора Диогена в 1094 году, Алексей I в первую очередь провел чистку правящего класса. Тех, кто занимал самые важные посты в первые десять лет его правления, сменили представители нового поколения, которых повышали в массовом порядке. Новых чиновников выбирали не на основе богатства их семей, связей или политической влиятельности, а с помощью простого критерия – абсолютной лояльности Алексею I. Среди получивших основную выгоду от этого решения были представители западных провинций. Если говорить о перестройке политической системы империи как таковой, то этот шаг ознаменовал переход власти от старых династий византийской аристократии из Анатолии к новым, набирающим силу семьям из Фракии.
На первые роли стали выходить новые люди. Мануил Вутумит впервые «засветился» после мятежа Диогена, поднявшись из полной неизвестности до самых высоких должностей империи. Во время Первого крестового похода он сыграет ключевую роль. Евмафия Филокала, человека настолько жестокого, что его, по словам одного праведника, нельзя было спасти даже с помощью молитвы, нашли где-то на задворках Пелопоннеса и назначили правителем Кипра, когда Алексей I восстановил свой контроль над этим островом. Другие люди, в частности Никита Карик и Евстафий Киминеан, также были после попытки мятежа назначены на высокие должности. Не забудем и о Никифоре Вриеннии, которого император лично отобрал в качестве жениха Анны Комнины (вместо Константина Дуки).
Ветер перемен, начавшихся в 1094 году, вознес иностранцев на недосягаемую высоту. Император все больше полагался на норманна Петра Алифу, который пришел на службу десятью годами ранее. Императорский флот был отдан под командование Ландульфа (ломбардца, судя по его имени). Этот человек стал первым чужестранцем, который возглавил военный флот Византии. Всегда надежный Татикий тем временем занял самую высокую должность в армии. Во время Первого крестового похода ему также будут поручать самые деликатные и важные задачи.
Мало кто из высокопоставленных чиновников пережил чистки. На важных должностях остались Георгий Палеолог и Иоанн Дука. Первый ревностно отстаивал интересы императора во время переговоров с крестоносцами, в то время как второй вместе с Константином Далассином возглавлял кампанию по освобождению западных областей Малой Азии. Однако освобождение от старой гвардии таило в себе риски. Чтобы одним махом убрать всех сторонников Диогена и остальных недовольных, империю пришлось бы обезглавить. Поэтому чистки носили поэтапный характер. Никифору Мелиссену, например, позволили остаться на службе в течение нескольких месяцев после раскрытия заговора – весной 1095 года он принимал участие в кампании против половцев под пристальным наблюдением только что повышенных в должностях старших командиров, после чего тихо исчез из вида.
Несмотря на все принятые меры, власть Алексея I оставалась нестабильной. Это особенно ярко проявилось в начале 1095 года, когда пришли новости о том, что свирепый половецкий вождь Тогортак переправился через Дунай и вторгся на территорию империи. В рядах половцев шел человек, утверждавший, что его зовут Лев Диоген и он является одним из сыновей императора Романа IV. Он хотел воспользоваться недовольством в Византии и пройти путем Никифора Диогена, его «брата». Лев Диоген привел половцев к городу Адрианополю во Фракии и подверг его долгой осаде. Сами кочевники тем временем сеяли панику и разрушения на Балканах. Несмотря на то что половцев удалось в конце концов вытеснить за Дунай, кризис в Византии не ослабевал.
Однако основной проблемой, требующей незамедлительного решения, оставалось восстановление контроля над Малой Азией и в особенности освобождение Никеи. Предыдущие попытки Алексея I овладеть городом хитростью, купить его или попытаться сокрушить его оборону ни к чему не привели. Оставался только один путь – длительная осада. Но для ее осуществления было необходимо сосредоточить большую массу войск, идеально подготовленных для штурма крупных и хорошо укрепленных городов. Необходимые Алексею I человеческие ресурсы и технологии можно было получить только из одного источника.
