Александр Сальников. Успеть до дождя
Лампочка над дверью сменила цвет на зеленый.
Елисей длинно втянул ноздрями пахнущий антисептиком воздух приемной и раскусил капсулу припрятанного за щекой бензо.
Камера под потолком скрипнула. Под ее бдительным взглядом Елисей поправил галстук. Под сердцем нехорошо заворочалось. Елисей сглотнул горечь препарата и в три шага одолел ковровую дорожку. Прежде чем он потянул на себя дверь, датчик эмо-фона на левом мизинце начал набирать желтизну.
— Разрешите, Дормидонт Прасковьевич? — улыбнулся Елисей и вошел.
Начальник Службы контроля социальной эффективности по Четвертому округу не стал отвлекаться от экрана, просто махнул рукой. Елисей незаметно отер ладони о брюки и сел на краешек кресла для посетителей.
— …вызвала серию взрывов в буферной зоне, — отразился от оконного стекла голос ведущей вечерних новостей. — Как сообщают официальные источники из Службы безопасности и правопорядка, больше никто не пострадал.
— Лемминги, мать их, — пробурчал шеф и еще больше нахмурился.
— Зато хоронить не надо, — в унисон откликнулся Елисей, косясь на мизинец. Кольцо на нем светилось уже светло-желтой охрой.
— В рамках программы по энергосбережению будет проведено веерное отключение электроэнергии в Седьмом, Шестом и Пятом округах. Просим соблюдать спокойствие, — закончила сводку ведущая. Проекция вздрогнула, и под ее левой рукой возникла карта Эдема. — И о погоде.
— М-да уж, — буркнул Дормидонт Прасковьевич, не отводя глаз от колышущихся грудей ведущей. — В рамках программы. Так, глядишь, и до нас доберутся. Будем тут с фонарями. Без интернета и связи.
Сердце Елисея споткнулось. Галстук сдавил горло.
— В Центре, Первом и Втором округах — без осадков, — водила рукой над похожей на мишень картой ведущая. — Наибольшая солнечная активность будет наблюдаться с одиннадцати до двух часов дня.
Медленный вдох.
— На юге и юго-востоке Третьего и Четвертого округов…
Задержка.
— …Ожидается кратковременный дождь с водородным показателем…
Медленный выдох.
— …от двух до трех с половиной. Служба охраны труда и здоровья, — вильнула бедрами дикторша, — настоятельно рекомендует сотрудникам, работающим офлайн, находиться на открытом воздухе в средствах индивидуальной защиты.
Елисей сглотнул вязкую слюну и до белизны в костяшках сжал кулаки. Напряг пресс. Подтянул диафрагму. Грохотание в ушах стало слабее.
— Особую бдительность стоит проявлять в периоды с девяти до десяти утра…
Елисей резко расслабил мышцы и стал потихоньку наполнять воздухом легкие.
— …а также с трех до четырех часов пополудни.
«Смотри дальше, сатир ты старый!» — мысленно взмолился Елисей, но шеф плевать хотел и на его молитвы, и на погоду в других округах.
Дормидонт Прасковьевич вдавил кнопку проектора, стирая силиконовую ведущую с оконного стекла. Стекло начало медленно возвращать себе прозрачность.
Начальник Службы контроля брезгливо посмотрел на кончик пальца и потянулся за влажной салфеткой. Кольцо датчика эмоций на его руке переливалось оттенками сиреневого.
Дормидонт Прасковьевич основательно вытер ладони. Расправил салфетку и медленно принялся вкручивать в нее пальцы по очереди.
— Ты уж прости, Елисей Аристархович, что пришлось задержаться, — впервые посмотрел он на Елисея. — Но дело не терпит.
Елисей понимающе закивал. И вдруг почувствовал, как расслабляются челюстные мышцы.
— Да и ты, как я помню, домой не торопишься, — скомкал салфетку начальник и осклабился. Взгляд Дормидонта Прасковьевича вцепился в лицо Елисею. Ведущего контролера эмоциональной стабильности теперь проверяли самого.
Чувствуя, как вдоль позвоночника поднимается тепло, Елисей улыбнулся. Шпилька шефа по поводу аутофобии отскочила от проросшей сквозь кожу брони. Бензодиазепин наконец-то добрался до цели.
— Нет, конечно, — задрал манжету и посмотрел на часы Елисей. Нарочито отставленный мизинец сиял темно-желтым. — Но у меня сегодня еще встреча в Клубе противостояния одиночеству.
Начальник Службы контроля прищурился:
— Похвально, похвально. Терапия — это наше все, — подергал он себя за седую бровь. — Тогда слушай, раз торопишься.
Елисей чуть подался вперед.
— Третьего дня, — скользнул пальцем по столу Дормидонт Прасковьевич, открывая файл, — у тебя на профориентации девочка была.
Фотография рыжеволосой девчушки увеличилась. Начальник потер кончиком салфетки веснушки на ее курносом носу, будто пытаясь оттереть грязь с экрана.
— Припоминаешь?
— Так точно, — кивнул Елисей, не понимая, к чему клонит шеф. Рядовая первичная профориентация семилеток. — Никаких патологий. Обсессия поиска отца и гиперактивность, но в этом возрасте это норма. Фобии наследственные, выражены слабо. Сорок три по Зангу. Рекомендовал вторичный осмотр при достижении десятилетнего возраста.
— Сорок три, говоришь, — прошипел начальник Службы контроля. Датчик эмо-фона враз налился фиолетовым, будто на мизинце шефа вспухла гематома. — А никтофобия?
— Дормидонт Прасковьевич, дорогой, — заспешил с объяснениями Елисей. — Нет у нее никакой никтофобии! Выдумывает она. Или родитель надоумил.
— Мать, — вставил, как выругался, шеф.
— Мать надоумила, — поправился Елисей, все еще не понимая реакции руководства. — Чтобы девочка от сверстников не особо отличалась. Знаете ведь, к чему такая особенность может в таком возрасте привести. Задразнят девчонку. А там фобии прогрессировать начнут, — Елисею вдруг захотелось защитить мать этой конопатой девочки. В памяти так некстати всплыло воспоминание — его ответ: «Все может быть, малышка» и полные слез глаза ребенка, который ищет папу. Елисей исподлобья глянул на шефа. — Мы же предотвращать должны, как-никак. Я и внес в отчет. Баллов на тридцать всего. Кажется.
Начальник Службы контроля засопел и побагровел лицом, будто обещанная на завтра туча.
— Или вы считаете, что был умысел? — смекнул Елисей и даже осекся. Родительницу конопатой девчонки тотчас стало немного, но жаль. — Думаете, мать не хочет, чтобы дочку в ночные смены ставили?
Во взгляде начальника Службы контроля сверкнули молнии:
— Елеся, ты карту медицинскую ее смотрел?
— Конечно, — не моргнув, соврал Елисей.
Дормидонт Прасковьевич мазанул по столу кончиком пальца еще раз и взял свежую салфетку.
Поверх отчета Елисея из глубины столешницы проявился бланк Службы охраны здоровья сотрудников. «В результате осмотра Лесаны Катериновны, регистрационный номер 678955, установлено…» Буквы корпоративного шрифта складывались в приговор диагноза: «Приобретенная катаракта, вызванная внешними факторами, в частности — солнечным ионизирующим излучением». Факсимиле главврача Центральной клиники и гербовая печать Компании «Эдем» не позволяли надеяться на ошибку.
Елисею снова стало душно. Он перечитал еще раз.
— Выходит, может быть у нее боязнь темноты, — слова плохо лезли наружу. — Выходит, ошибся я, Дормидонт Прасковьевич?
Начальник Службы контроля скомкал салфетку. Стукнул кулаком по столу и подался вперед.
— Ты работу свою любишь, Елисей Аристархович? — прорычал он, вскочил, перегнулся через стол и навис над Елисеем. — Или зря у нас хлеб жрешь? Я тебя из Седьмого округа тоже зря перетащил? — брызгая слюной, бесновался начальник. — За забор захотел? Ты чего тут мелешь?
Елисей все больше вжимался спиной в кресло. Таким он своего шефа за девять лет работы в Четвертом округе не видел ни разу.
— Ты же мой лучший контролер! Я письма рекомендательные писать собирался! Ты куда смотрел, паскудник? Ты сюда, сюда вот, — Дормидонт Прасковьевич увеличил на полстолешницы бланк и грохнул в район печати кулаком, так что взвизгнул пластик, — посмотри!
Елисей отер рукавом пиджака начальничью слюну со щеки и глянул куда велено.
Дата под врачебным заключением была вчерашняя.
— Ты мне врать еще будешь, курва?! — замахнулся Дормидонт Прасковьевич. — Смотрел он медкарту! Ее позавчера не было еще!
Одной капсулы бензо для сегодняшней встречи явно оказалось мало. Елисей почувствовал, как у него начали неметь губы.
— Но это только начало истории, — оскалился шеф и стал похож на псину из-за Стены. — Я уж не знаю, кто эту лярву, мать ее, надоумил, явно кто-то из профсоюза, но она вчера два письма отправила. Первое — в Службу демографического развития, а второе — Генеральному!
Слова начальника с трудом пробивались сквозь звон в ушах. Смысл их доходил до Елисея еще натужнее.
— Все как надо, через Канцелярию зарегистрировала, составлены — не придерешься. Грамотная, холера! — продолжал рычать Дормидонт Прасковьевич. — В Демографию пишет, мол, готова на повторное оплодотворение. А Генеральному — в рамках социальной политики Компании прошу разрешить проведение операции по замене хрусталика на интраокулярную линзу для моей дочери. Из Демографии на радостях подсуетились, и оба письма на стол к Самому. А тот возьми и отпиши — «В работу»!
Ног Елисей уже не чувствовал. Ледяные мураши обглодали кончики пальцев рук и двинулись выше.
— …в итоге звонит мне наш старший и орет: «Вы там в Четвертом вконец охренели! Мышей совсем не ловите? Мы теперь на каждую поломойку будем ресурсы тратить? Я из ваших пайков буду расходы покрывать? Или из своих, может?!»
— И что теперь делать? — едва смог промычать Елисей.
— Делать надо было позавчера, Елисей Аристархович. Работу свою. Хорошо делать. А сейчас переделывать надо, — выплеснув остатки гнева, Дормидонт Прасковьевич удовлетворенно хмыкнул и опустился в кресло. — Твое счастье, что я сводку в Центр не отправил.
— Я не совсем понимаю… — начал было Елисей.
— Дурака валять перестать! — осек его шеф. — Не понимает он! — Дормидонт Прасковьевич широким движением активировал столешницу. Выбрал нужные файлы. — Значит, так, — третья за разговор салфетка порхнула из коробки в его ладонь. — Все упоминания о никтофобии ты сейчас из отчета удалишь. С эсбэшниками нашими я уже согласовал, звукоряд сеанса твоего они подправят, — постукал он указательным о средний палец. — Запись об исправлении файла тоже удалят. И еще — замени в нем обсессию на компульсию, — лицо начальника Службы контроля передернула гримаса отвращения. — Эта гадина мелкая меня за руку схватила сегодня. Хорошо, в перчатках был.
— Вы ее осматривали? — поднял бровь Елисей.
— И мать ее тоже, — кивнул Дормидонт Прасковьевич. — Кто-то же должен работу работать! Мне вот моя работа нравится. А тебе, Елисей Аристархович?
Шах и мат. На обе лопатки. Дальнейшее сопротивление бесполезно. Старый жучара дело свое знал, а в заметании следов ему просто не было равных.
— Я горжусь своим назначением, — глухо ответил Елисей и, уже не скрывая дрожи в пальцах, ввел индивидуальный номер.
Когда все было кончено, начальник Службы контроля выудил из ящика стола фляжку и два пластиковых стаканчика. Поставил один перед собой, второй — прямо на улыбающееся лицо рыжей девчушки.
— Ну вот и славно, — скрутил он крышку и плеснул в оба пахнущую клопами жидкость. — Давай-ка, прими от стресса. А то ты что-то покраснел слегка, — кивнул на отливающий медью датчик эмо-фона Елисея. — Так и до панической атаки недалеко, — хохотнул шеф.
— Никак нет, — криво улыбнулся шутке начальника Елисей. — Я не употребляю седативного.
— Молодец! — похвалил шеф, сливая все в один стакан и поднимая его к потолку. — За стабильность и процветание!
Елисей услужливо кивнул.
Дормидонт Прасковьевич занюхал клопов салфеткой и откинулся в кресле.
— Да не принимай ты так близко к сердцу, Елеся. Девочке этой все равно ничего бы не перепало. Хочешь, я тебе файлы по ее матери пришлю? И отчет из Службы безопасности и правопорядка? Ознакомишься для успокоения совести.
Елисей покусал губу и промямлил:
— Если вас не затруднит.
— Жалобы на твою девочку поступали неоднократно, между прочим, — пробубнил под нос Дормидонт Прасковьевич, отправляя файлы. — Ходила по улице, приставала к согражданам, провоцировала гаптофобию. Дважды.
«Основательно подготовились, — подумалось Елисею. — Спецы…»
— Разрешите идти? — вслух просипел он.
Начальник Службы контроля социальной эффективности по Четвертому округу повернулся к окну. За покрытым светоотражающей пленкой стеклом уходили вниз широкими ступенями полные бледных огней пояса округов. Где-то далеко в темноте пульсировала гирлянда прожекторов на Стене, освещая буферную зону. А еще дальше, в буром сумраке таяло закатное солнце.
— Ступай, чего уж. Благодарю за службу, — не глядя на Елисея, махнул рукой шеф.
Елисей поднял с кресла отяжелевшее тело и двинулся на непослушных ногах к выходу. У самой двери в спину ему ударило:
— Ты бы витаминчиков заказал себе двойную порцию. Из премиальных. А то что-то колечко твое пошаливает, — от заботы в голосе начальника волосы на загривке Елисея вздыбились. — И пешочком больше гуляй. Способствует.
— Спасибо, обязательно, — выдохнул Елисей и тихонько закрыл за собой дверь.
На улице Елисея вырвало.
Он едва успел забежать в подворотню к мусорным бакам. Потом стоял, хапая полным горечи ртом вечерний воздух Эдема. Здесь, в Четвертом округе, где расселяли «чистюль» — мизофобов, воздух пах цитрусом и хлоркой. Первое время после уличной вони Седьмого этот запах казался Елисею волшебным ароматом. Потом он просто перестал его чувствовать.
Седьмой округ. Последнее кольцо многоярусного торта Эдема. Его основание. Там, наверху сиял праздничной вишенкой Центр, мечта каждого служащего. Обитель аппарата управления. Ожившая картинка с рекламного буклета. Но на Седьмом, у самой Стены, случалось такое, о чем не писали даже самые желтые блогеры. Фотографий с видами Седьмого Кольца не найти ни в Сети, ни в проспектах. Разве что на постерах Службы безопасности и правопорядка. Мужественные лица бойцов СБ на фоне Стены, что защищает от смерти и ужаса мертвых земель каждого гражданина Эдема.
Седьмой округ. Последнее прибежище профнепригодных. Подверженных паническим атакам. Склонных к суициду. «Леммингов». Разжалованных и снятых с довольствия сотрудников Компании. Вечно пьяных и горячечных ветеранов СБ. Людей, вынужденных каждый день выходить на улицу в поисках краюхи хлеба. Или даже перебираться за Стену в надежде найти на развалинах старого мира хоть что-нибудь ценное. Отбросы. «Мусорщики».
Елисей вырос среди них. В крытой баннерами лачуге из пластиковых контейнеров. На провонявшем мочой и нечистотами щебне Седьмого Кольца.
Туда он только что отправил маленькую девочку и ее мать со старинным именем Катерина. Редким и красивым. До сегодняшнего вечера встречавшимся Елисею только раз.
Утерев накатившие слезы, Елисей различил на той стороне Четвертого Кольца фигуру поломойки. Тусклый свет фонаря не позволял разглядеть пол — только очертания форменного балахона. Сотрудник Клининговой службы держал наперевес парогенератор, будто часовой на посту, и ждал, пока офисный клерк закончит свои дела в подворотне.
«Может, это и есть та самая Катерина. Мать рыжей девочки, которая ищет папу», — подумал Елисей. Бесполая фигура, до того переминавшаяся с ноги на ногу, замерла. Елисей понял, что сказал это вслух. Когда действие бензо проходило кульминацию, мысли становились похожими на бусы, цеплялись одна за другую. Они накатывали медленными волнами. Прорывались иногда наружу.
— Так, — похлопал себя по щекам Елисей. — Соберись.
Он натянул на лицо улыбку, помахал поломойке и на ватных ногах двинулся к дому.
— Прогулка пешком, — бормотал Елисей, — это очень хорошо. Это полезно для эмоционального фона. Вот и шеф советовал. Хороший сотрудник не пренебрегает советами старших товарищей, верно?
Елисей остановился у ближайшего фонаря и подставил под его свет датчик эмо-фона. Пальцы бил мелкий тремор, но красного цвета в кольце пока не прибавилось.
— Верно, — продолжил разговор Елисей. — И работа мне моя нравится. И жить мне тут нравится. Чисто, уютно, на улицах никого. Можно говорить вслух, — Елисей на всякий случай оглянулся. Четвертое Кольцо за спиной было пустынно. Лишь перемигивались вдоль обочин колонны фонарей.
Елисея пробил озноб.
«Дело дрянь, надо поторапливаться», — сказал он про себя, кутаясь в воротник пиджака. А вслух добавил:
— Конечно, можно. Это проявление моей фобии, а в нашей Компании мы с чуткостью и пониманием относимся к каждому сослуживцу и его эмоциональным расстройствам. Главное, чтобы они не мешали согражданам и работе во имя всеобщего процветания!
Когда Елисею в листе профпригодности поставили боязнь одиночества, отец закатил попойку.
— Мальчик мой! — растирал он пьяные слезы по битому лучевой болезнью лицу. — Это же как в лотерею выиграть! Да с таким диагнозом тебе в любой округ можно! Пробуйся в контролеры. Ты у меня парнишка башковитый!
— Почему в контролеры? — хлопал ресницами семилетний Елисей, глядя, как кадык отца проталкивает по луженому горлу антифриз. Контролер, проводивший осмотр, ему не сильно понравился, а других Елисей не видал.
— По кочану, — крякал отец, опуская стакан. — Фобии должны помогать в работе, сынок. Политика Компании, — многозначительно тыкал он пальцем в потолок. — Тебе одному оставаться нельзя — стало быть, с людьми надо работать. Общаться. А это не каждому дано, вон погляди хоть на чистюль.
Елисей крутил головой, но все папины гости были совсем не чистые, а скорее даже наоборот.
— А контролеры — это ж белая кость! Офис! Пинджак с галстуком и соя в пайке!
— Конечно, в контролеры, — подливал себе дармовую выпивку дядя Афонтий, боевой товарищ отца, — в эсбэшники твоего хлюпика точно не возьмут. А вот моего головореза я на Стену пристрою, — отвешивал он звонкого леща белобрысому отпрыску. Тот кривил щербатый рот, но продолжал ковырять подсохшие корки на сбитых костяшках. Судя по количеству следов от зубов, белобрысый тоже не любил одиночества. — Мне начальник караула на Южных Воротах по гроб жизни должен! Верные до конца, помнишь же, Аристарх?
Папа вспоминал часто. Особенно во сне. Будил дикими криками и Елисея, и жителей соседних хибар.
— Верные до конца! Вечная память героям Последнего Рейда! — гаркал отец и снова опрокидывал стакан.
Когда старики повалились навзничь и захрапели, щербатый протянул Елисею чумазую ладонь. На мизинце светился изумрудным только что активированный эмо-датчик.
Нового друга звали Фрол. Дружить с ним всегда было накладно. Но других в жизни Елисея больше не случилось.
Становилось хуже.
Елисей шумно дышал и держал темп, но все равно становилось хуже. Оставалось последнее средство — медитация, но до беседок было еще минут десять ходу.
Елисей воровато огляделся и перешел на бег.
На тротуаре у самой беседочной площадки он едва не упал, оскользнувшись на мокрой брусчатке. Поломойки, дежурившие по ночам, ленились выставлять предупреждающие знаки, особенно в таких местах.
Беседки размещали в каждом округе за счет средств Службы демографического развития. Демографы полагали, что встречи на нейтральной территории поспособствуют росту межполовых отношений и образованию новых ячеек общества. Чтобы способствовать не только развитию, но и благоприятному итогу таких отношений, будки из непрозрачного пластика могли запираться изнутри на засов.
В округе «чистюль» особого проку от беседок демографам добиться не удалось. Чаще, чем парочки, в Четвертом их использовали страдающие от никотиновой зависимости. Один такой бедолага пускал ароматные облака пара у левой крайней будки. Елисей забрал вправо.
Дверь в беседку была распахнута. Елисей пулей влетел внутрь и грохнулся на дюралевую лавочку. В темноте он выпрямил спину, задрал подбородок и закрыл глаза. Несколько раз глубоко вдохнул. Соединил кончики указательного и большого пальцев. Положил кисти на колени ладонями вверх и запустил мантру.
— Я — это не мое тело, — думал он на вдохе.
— Я — это не мой разум, — с выдохом думал он.
Я — это не мое тело.
Я — это не мой…
Твой. Твой. Твоя. Вина.
«Это по твоей вине завтра утром больную мизофобией женщину отправят в самое грязное место в Эдеме. Знаешь, что с ней там будет?»
— Она совершила преступление!
«Она спасала своего ребенка. Тебе не понять. Ты же так и не смог стать родителем».
Вдох:
— Я… Я — это… Я — это не моя вина.
«Твоя, твоя. Это по твоей вине рыжая девочка не найдет своего папу. Она ослепнет и сойдет с ума в темноте. Одна. В полном мраке. По твоей вине».
— Твою мать! — заорал Елисей.
У дальней беседки никотинщик спешно заскрипел по брусчатке подошвами кед.
От крика сработали датчики энергосберегающих светильников. Воздух наполнился гудящим электричеством.
Елисей потер ноющие виски и открыл глаза. Кольцо на мизинце предупредительно пульсировало алым. Если цвет станет ровным, он уже не сможет объяснить показания регистратора. Никакая выдумка не убедит дешифровщиков сигнала.
— Твою мать, — зло процедил Елисей и скинул пиджак. Рванул за внутренний карман. Хрустнули швы. Лопнул нейлон подкладки. Елисей запустил в прореху пятерню и нашарил в тайнике непочатую пачку бензо.
Через секунду на зубах уже хрустела оболочка, а рот наполнялся вяжущей горечью.
Через три минуты вдоль позвоночника поползла знакомая волна. Не такая горячая, как в первый раз, но и этого должно было хватить.
— Так, — протянул Елисей, когда тепло ударило по затылку. — Давайте-ка разберемся, господин Ведущий контролер эмоциональной стабильности. Как это так вышло, что после пяти лет успешного сокрытия нашей маленькой тайны ты чуть не прокололся на таком пустяке, а? Что это нас так в панику-то кидает, а, господин контролер? Ну-ка расскажи-ка мне, откуда такая чувствительность к проблемам поломоек?
За годы подпольной борьбы с недугом Елисей освоил несколько методик. Лучше всего, если получалось ухватить за эмоциональную ниточку события, потянуть потихоньку, осторожно, не дергая, чтобы не порвать. Размотать клубок хитросплетенных эмоций и воспоминаний и найти там причину беспокойства. Уголек, из которого вырастало всепожирающее пламя паники. А потом, когда он будет найден, залить его ушатом логики. Убедить себя, что для него, для Ведущего контролера Елисея Аристарховича, это ровным счетом ничего не значит. Не тревожит. Не заботит. Не его.
Правда, не дергать за ниточку получалось не всегда. Тут нужно, чтобы руки не тряслись и голова оставалась холодной. А это с каждым годом делать становилось все труднее.
Без бензодиазепинов.
Злоупотреблять препаратами Елисей боялся не только из-за проверок на работе. Как никто он знал, что бензо вызывают толерантность и зависимость. Как никто другой, он знал, во что превращаются те, кто эту зависимость приобрел.
Но сегодня был не тот случай. Сегодня Елисей закрыл глаза и поплыл по течению.
Все началось с девочки. Рыжая малышка морщила конопатый нос, думая над вопросами контролера. В зеленых глазах ее не было лукавства.
Нет, чуть раньше.
Она робко вошла в кабинет Елисея и потупилась.
— Здравствуй, Лесана! Можешь сесть в это кресло. Я задам тебе несколько вопросов.
Девочка посмотрела ему прямо в глаза:
— Вы мой папа? — спросила она так трогательно, с такой надеждой, что у Елисея на миг перехватило дыхание.
Вот оно! Папа.
Елисей ухватился за нить. Ему хотелось быть ее отцом. Отчего? Из-за страха одиночества? Этого мало. Страх одиночества с детства идет по пятам за Елисеем. Он принимает разные формы. Становится не только семилетними рыжими девочками. Что-то было еще. Что? Почему так задел его глупый вопрос этого ребенка? Именно этого? Именно этот вопрос? Почему?
От чрезмерного усилия нитка оборвалась. Внутри стало пусто.
Елисей открыл глаза и понял, что все еще в беседке.
— Потому что ее мать тоже зовут Катерина, — голос Елисея глухо отразился от пластиковых стен.
Лет восемь назад на личную почту Елисея демографы прислали файл. Девушка с редким именем выбрала его в качестве претендента. Фото Елисею понравилось.
Их служебный роман развивался по рекомендациям брошюры по созданию ячейки общества. За перепиской в чате случился звонок. Потом видеообщение. Потом Елисей пригласил ее субботним вечером покормить голубей у беседок.
Под воркование сытых птиц он обнял ее одной рукой за талию, а второй тихонько приподнял подбородок. Девушка задышала сильнее — медицинская маска стала плотно касаться ноздрей. Серые глаза Катерины лучились томными искорками. Манили. Обещали. Елисей понял, что сейчас тот самый случай, и кончиками пальцев потянул вниз защитную маску с ее лица. В то же мгновение где-то рядом зашелся надсадным кашлем никотинщик, и проклятые голуби стаей прянули в небо.
Катерина отшатнулась. Лицо ее залило рдяным. Девушка прижала ко рту болтавшуюся под подбородком маску и бросилась прочь.
Больше она с ним не общалась. Никаких контактов. Ячейки общества у Елисея не сложилось.
Проклятые голуби. Они тоже пропали как-то все разом. Говорят, что к пропаже приложила руку Служба распределения и доставки. Пернатые крысы стаями нападали на дронов с пайками.
— Твою ж мать! — спохватился Елисей и полез в карман пиджака за коммуникатором. Трубка, позабытая за событиями этого вечера, так и оставалась отключенной после разговора с шефом. Старый хрен наверняка проверит спозаранку, прислушался ли его Ведущий контролер к совету начальника.
Елисей активировал коммуникатор и нажал на быстром наборе единицу.
— Служба распределения и доставки. Оператор Агриппина, — томно представились на том конце связи.
— Доброго вечера, Агриппина, — промурлыкал в трубку Елисей. — Будьте добры, две бутылочки «Улыбки».
— Одну секунду, — после короткой паузы в голосе оператора истомы чуть поубавилось. — Должна напомнить, Елисей Аристархович, что ваш статус подразумевает лишь полтора литра витаминизированного напитка в суточном рационе.
— Это в счет премиальных, — не меняя тона, откликнулся Елисей.
В трубке еще помолчали, а потом Агриппина жарко дохнула:
— Все в порядке, господин Ведущий контролер. Ожидайте заказ. Мы всегда рады помочь вам.
— А я-то как рад, — хмыкнул Елисей и нажал на отбой. — Вы себе не представляете.
Он уже собирался сунуть трубку в карман, но тут коммуникатор пиликнул и вывалил на экран вереницу сообщений. Елисей с удивлением обнаружил, что все они были от Фрола. Градус эмоций нарастал в них от нейтрального: «Привет! Перезвони мне», до яростного — «Ну ты где, мля, Дрист?»
Однажды вечером пятеро пацанят с Амбарного тупика отловили Елеся у свалки, запихали в ржавую бочку от антифриза и оставили на ночь, для надежности придавив донце обломком бетонной лестницы. Отец к обеду поднял всю округу на уши. К вечеру кто-то из пацанов сознался родителям в содеянном. Когда бочку открыли, Елисей предстал перед честным людом в соплях и натуральным образом загаженных штанах.
На беду в толпе были и зачинщики этого дела. Видно, сильно так досталось им на орехи от родителей, что растрезвонили они об Елисеевском конфузе на половину Седьмого Кольца. И прилипло к нему это позорное прозвище — «Дрист» — не отмоешься.
Фрол выждал месяц, нашел всех пятерых и переломал им ноги куском арматуры. Дразнить перестали. Перестали даже косо смотреть в его сторону. С тех пор Елисея так называл только Фрол. Да и то, когда уже не мог терпеть ломку.
Елисей набрал номер друга.
— Где ты ходишь? — прошипела трубка.
— И тебе вечер добрый, — стараясь не будить зверя, ответил Елисей. — Мы ж вроде на выходных собирались повидаться.
— Дуй давай ко мне, — хрипло приказал Фрол.
Елисей про себя выругался по матери. Обычно они встречались раз в две недели. Елисей переодевался в спортивный костюм, оставлял дома коммуникатор, надевал кольцо эмо-датчика на специально купленную грелку и выходил после полуночи на пробежку. Не забыв перед выходом достать из тайника две упаковки бензо. Схема работала без сбоев уже третий год. Но сегодня, видимо, был день, когда все идет кувырком.
— Я с работы только иду, — попытался намекнуть Елисей. — Давай переоденусь хоть.
Фрол намеки понимать уже отказывался:
— Так приходи. Только бегом.
Трубка пиликнула и отключилась.
После того как распределение раскидало их по разные стороны Эдема, Елисей не видел Фрола лет двенадцать. Первое время они созванивались. Потом обменивались сообщениями. Потом открытками на дни рождения и Новый год. Где-то лет через пять Фрол и вовсе пропал.
За эти годы рядовой контролер не только стал Ведущим, но и смог перебраться в Четвертый округ. Елисей исправно переводил бонусы на ветеранский счет отца и следил за списанием средств.
Однажды бонусы перестали снимать.
И тогда позвонил Фрол.
Друг детства встречал его на площадке элеватора у подножья Шестого округа. Борода лопатой. Дюралевые фиксы. Заскорузлый камуфляж, один рукав которого завязан узлом чуть ниже плеча.
Здоровой рукой он сграбастал Елисея в охапку и играючи приподнял.
— Ну, здравствуй, здравствуй, месяц ясный! — зареготал Фрол. — Дай-ка я на тебя посмотрю! — зашарил он по лицу Елисея шальными глазами. Прошелся по костюму, словно обыскал. — Нарядный какой, как артист!
— Что с рукой-то? — ляпнул от неожиданности Елисей.
— Сапер ошибается лишь раз, — снова заржал Фрол. — Считай, повезло мне! Ну, пойдем, помянем папку твоего геройского, — опустил он чугунную ладонь на шею Елисея и поволок в ближайший шалман.
Фролу оторвало кисть, когда он ставил мины в буферной зоне.
Полоса в восемьсот метров, начинающаяся сразу за Стеной, должна была защищать город от угрозы извне. На деле же мины чаще взрывались под ногами мусорщиков. Отчаявшиеся от нужды жители Седьмого пытали счастья за забором. Большинство находило вместо него быструю смерть на минных полях. В администрации Седьмого округа все списывали на суицидальные наклонности подотчетных жителей и покрывали установку новых мин за счет неистраченных погребальных средств.
— Я вот только одного понять не могу, — на третий час поминок промычал Елисей. — Ты мне тут все рассказываешь, какой ты лихой вояка.
— Лихой, — качнул патлатой головой Фрол и подлил еще.
— А как же ты с миной-то так неаккуратно?
— Дак я ж упоротый был, — маханул сивухи Фрол, — вусмерть. Поганью.
Поганки росли в старой канализации под Стеной и Седьмым округом. Об этом знал каждый пацан на улице. Особо ядреные грибницы были под старым складом ракетного топлива. Но и соваться туда решался не каждый. Несмотря на цену и страшнейший абстинентный синдром, погань пользовалась большим спросом, особенно у бойцов со Стены.
— А был бы трезвый — обе бы оторвало, — Фрол авторитетно кивнул. Потом наклонился к самому уху Елисея и шепнул: — Будешь?
Елисей вцепился пятерней в бороду друга и заглянул ему в глаза:
— Ты же с детства видел, чем это заканчивается! Нахрена, Фрол? Нахрена?
Глаза Фрола стали похожи на дула пистолетов.
— А ты людей убивал, Елеся? — обдал он холодом. — Вот как грохнешь первого, так и поговорим.
Елисей залпом выпил. Занюхал рукавом. Решил сменить тему:
— И чем сейчас занят?
— Да так, — уклончиво ответил Фрол, — трачу ветеранские бонусы.
Елисей поджал губы:
— А чего протез не поставишь? Вам же обязаны компенсировать, раз травматизм на производстве.
— Да какой там, — махнул культяпкой Фрол. — Мне ж кисть только оторвало. А пока то да се, загноилось маленько. Доктора тут, сам знаешь, — огонь. Париться не стали — по локоть чик — и на выписку. Бесплатный обязательный пакет услуг, мля.
— Так надо было в Центр.
— Ага, в Центр. А жрать я потом что стал бы? Гаечки от болтиков? — Фрол вытряхнул последние капли косорыловки из бутылки в стаканчик. — Ну чего, стременную и по девкам? А то скучнеет что-то, — почесал он бороду, — стремительно.
Елисей молчал. Ведущий контролер — не бог весть какая должность, по меркам Центра, но кое в чем он уже поднаторел. Завел знакомства, заимел должников. Елисей прикинул шансы — дело могло выгореть. Особенно, если удастся подключить профсоюз. У эсбэшников он был самый авторитетный в Эдеме.
— Слышь, Фрол, а награды у тебя есть?
— Были, — ухмыльнулся тот. — Промотал. А тебе на кой хрен?
— Да вот думаю, может, получится тебя в Четвертый округ перетянуть. Пойдешь в Четвертый дежурным охранником? Только погань надо будет бросить. Совсем.
— Ага, конечно, — не поверил Фрол. — Только давай завтра, а то сегодня нас бабы заждались.
Наутро Елисей уехал.
На переговоры, шантаж и посулы ушло около месяца. Через полтора Елисей отыскал друга в одном из притонов Армейского тупика.
На Фрола было жутко смотреть. Он лежал у стены грудой тряпья и пялился в потолок стеклянными глазами. Вонь от него исходила страшная.
Елисей приплатил сверху санитарам, и те не только перетащили Фрола в ближайший медпост, но и вымыли, а потом привязали к койке.
Две недели Елисей менял утку и пакеты с янтарной кислотой. Кормил Фрола с ложечки суповым концентратом. Тайком совал ему в рот капсулы с бензо.
Наслушаться пришлось порядочно. Когда потоки бреда и брани иссякли, Фрол порозовел лицом.
— Елеся, — тихо позвал он как-то утром. — Слышь, Елеся.
Только задремавший Елисей вскинулся, метнулся к койке.
— Ну ты как? — положил он ладонь на липкий лоб друга.
— Ну ты, Елеся, и дал мне жару, — слабо улыбнулся Фрол. — Вот помру я, кто с тобой дружить-то будет?
— Да у меня очередь стоит из желающих, — подмигнул Елисей. Горячка улеглась, а это значило, что самое страшное позади.
— Ага, — блеснул фиксами Фрол, — за забором.
У Елисея окончательно отлегло от сердца. Раз эта наглая рожа опять принялась зубоскалить, значит выкарабкался. Он присел на край больничной шконки.
Вдруг Фрол разом посерьезнел. И даже как-то осунулся.
— Я смерти бояться стал, — глухо проронил однорукий сорвиголова.
— Ты-то? Девкам своим в уши дуть будешь, — попытался пошутить Елисей, но контролерским нутром почуял — друг говорит правду. Через силу, все еще не веря самому себе, но искренне. От сердца. — Тебя же как-то всемером убивали — убить не смогли. А ты с тех пор подрос заметно.
Фрол поводил бородой и прицелился зрачками в лицо Елисею.
— Я во сне боюсь умереть. Выдохнуть и не вдохнуть. Я в жизни так не боялся ничего. До трясучки, представляешь? И дышать будто нечем. Такое бывает? Или у меня крыша окончательно потекла?
— Еще и не такое бывает, уж поверь мне, — Елисей опустил ладонь на плечо Фрола. — Ты только не говори так больше никому, ладно? А вот что надо говорить — это мы с тобой выучим. Я об этом позабочусь.
Защитник Стены, не раз награжденный ветеран, получивший увечье и баллистофобию на посту во имя благополучия граждан и Компании. Невинная жертва некомпетентности Медицинской службы. Отказать такому кандидату заместитель начальника охраны правопорядка по Четвертому округу просто не смог. Да и не особо хотел. Об этом Елисей позаботился тоже.
За год карьера Фрола в Четвертом основательно продвинулась. Чутье и физическая мощь давали фору перед сослуживцами в Отделе розыска и задержания. Елисей — давал советы и бензо, что умудрялся выигрывать в покер у знакомого провизора. Фрол щеголял киберпротезом и фельдфебельскими лычками, подумывал даже махнуть на отгулах во Второй округ и сменить фиксы на импланты у тамошних дантистов. Казалось, в этом стерильном от вечной дезинфекции округе он старался позабыть прежнюю жизнь, насквозь отравленную тяжелым и смрадным воздухом Седьмого.
Когда новостные ленты запестрели подробностями дерзкого налета на склад медикаментов, к экранам и мониторам прилипли даже гнозиофобы. Трое неизвестных под проливным дождем постреляли охрану, перебили персонал и вынесли два ящика бензо.
Старшие эсбэшники округа разом послетали с должностей. В Четвертом ввели комендантский час и пригнали спецназ аж из самого Центра. Трое суток двести оперативников переворачивали каждый камень, но нашел злоумышленников Фрол. В одиночку. Нашел и обезвредил. Придавил обоих голыми руками, несмотря на пойманную пулю.
Третьего грабителя, как и трети награбленного, так и не нашли. Не нашли и третьего пистолета. Впрочем, Фролу хватило наград и за двух. Его повысили аж до подпоручика, завалили бонусами и дали месяц отпуска сверху к месяцу больничного.
Елисей был горд за друга. Купающийся во внимании медсестер и склонных к обожанию дамочек, Фрол напоминал теперь больше менеджера года, чем инвалида-вояку с окраины Эдема. Палата героя была постоянно полна плюшевых медвежат, шаров, коробок со сладостями. От желающих взять автограф у героя или сделать с ним селфи тоже было не продохнуть.
После выписки Фрол исчез. Елисей надеялся, что друг поехал основательно развеяться куда-нибудь в Первый округ. Тратить бонусы в обществе какой-нибудь горячей содержанки. Предвкушал длинные беседы с сочными подробностями о феерических приключениях по возвращении отпускника.
Фрол возник на пороге посреди ночи. Трясло его так, что у Елисея разом пропали вопросы. В руках Фрола был чемодан. Полный упаковок бензо.
— Спрячь это, — клацая зубами, повторял Фрол. — Возьми, сколько тебе надо, а остальное спрячь. И что бы ни случилось, Елеся, никогда не говори мне, куда спрятал. Обещаешь? Никогда!
Елисей уложил друга на кровати, а сам долго не мог заснуть на полу. Фрол отродясь не знал меры. Ни в чем.
Погань осталась в прошлом. Теперь он торчал на бензо.
— Ты меня в могилу сведешь, — прошипел Фрол, запирая за Елисеем дверь и кутаясь с головой в плед. Глаза его горели, взгляд метался, оплывшие щеки подрагивали. Казалось, за последние две недели, что они не встречались, Фрол постарел лет на десять. — Принес?
— Что принес? — не успел снять туфли Елисей и выпрямился. — Мы же на завтра договаривались. Я же тебе сказал, домой надо забежать.
— Нычка твоя при тебе? — Из-под пледа выпросталась механическая рука и повернулась ладонью к потолку.
Елисей молча снял пиджак и повесил его на руку, как на вешалку.
— Боты не снимай, у меня грязно, — уже через плечо бросил Фрол и зашлепал по коридору в комнату. На пластике покрытия за ним тянулись бурые отпечатки босых стоп.
Еще не понимая, что происходит, Елисей двинул следом.
В комнате царил полумрак. Фрол стоял в одних кальсонах перед столом и крошил бензо, капсулу за капсулой, в алюминиевую кружку. Свет единственной лампочки весело отражался от никелированного пистолета, заткнутого за пояс кальсон. Рдяные пятна кислотных ожогов покрывали плечи и грудь Фрола.
Плед теперь лежал на диване. Из-под пледа торчали стопы. Ногти были покрыты ярко-сиреневым лаком.
Елисея зашатало.
— Это кто? — только и смог выдавить он, привалившись спиной к стене, для надежности.
— Уже никто, — Фрол помешал металлическим пальцем воду в кружке и шумно выпил. — Улика это.
Ноги Елисея подкосились, и он медленно сполз по стене.
При жизни улику звали Феофания. Фефа была уклонисткой — особой, не желающей заводить детей даже под страхом депортации в Седьмой округ. Она оставила свой эмо-датчик в спальне, надетым на вибратор, и рванула в бега. Когда Фефу объявили в розыск, первым кто разыскал уклонистку, стал Фрол.
Неглупая и, надо признать, не страшная девка сразу смекнула, что нет места лучше, чтобы пересидеть облаву, чем двухкомнатный домик офицера Отдела розыска и задержания. Вот только офицером этим, на ее беду, оказался Фрол. С двухнедельным запасом препарата они разобрались за три дня. Когда бензо кончился и остался лишь алкоголь, к Фролу вернулась паника.
— Я ей говорю, — бормотал Фрол, глядя в пространство между пледом и Елисеем, — давай спать по очереди. Я сплю — ты смотришь, чтобы я дышал. Потом ты спишь — я смотрю. А она заснула. Слышь, Елеся, за-сну-ла! Я просыпаюсь, а она спит!
— Ты. Череп. Ей. Проломил, — слова падали из Елисея, как писчий пластик из шредера. — Гребанутый. Ты. Торчок.
— Я ей говорю, — отхлебнул из кружки Фрол, — я сплю — ты смотришь. Разве трудно? Что тут было трудного?
— Гребанутый, — повторил Елисей. — Торчок.
Фрол вздрогнул и посмотрел на друга.
— Будешь? — протянул ему кружку.
Белая от бензо жидкость сразу свела горло. Елисей закашлялся. Помолчали.
— Вот ты как-то спросил у меня, — начал Елисей, когда мысли перестали распадаться на звуки, — убивал ли я. Сегодня убил. Маму и дочь.
— Брешешь, — сел рядом Фрол и принял кружку. — У тебя кишка тонка.
Елисей рассказал все, как было.
Фрол молчал. Сквозь задернутые шторы в комнату начал пробираться рассвет. Багровый луч полз по заляпанному кровью полу, ближе и ближе подбираясь к двум убийцам.
— У тебя адрес есть? — вдруг спросил Фрол. — Девок этих твоих?
— Мне файл по матери скинули. Там должен быть.
Фрол посмотрел на часы:
— Поехали тогда. Заберем их.
Елисей вытаращился на друга:
— Зачем?
— Рванем все в Седьмой, а дальше за забор. Там тоже люди живут, уж мне поверь, — Фрол поднялся на ноги и протянул механическую руку Елисею. — Главное, до дождя успеть. Я что-то последнее время боюсь попадать под дождь.
Елисей до крови закусил губу и ухватился за стальную ладонь.
