Немного позднее мы отправились в путь. Некоторые из нас были на носилках, включая раненых зулусов, поскольку я настоял на том, чтобы их несли день-два, другие были на ногах. Инес несли впереди меня, чтобы мне удобнее было следить за ней. Более того, я поручил ее особым заботам Ханса, которому она, к счастью, симпатизировала, может быть, потому, что смутно помнила, что когда-то знала его и он был добр к ней, хотя, когда они встретились после ее долгого сна, как и в случае со мной, она сначала не узнала его.

Вскоре, однако, они стали близкими друзьями, да так, что в течение пары дней Ханс оказался для нее кем-то вроде служанки, предупреждая каждое ее желание, присматривая за ней, как приглядывает нянька за ребенком. В результате Инес стала зависеть от него, называя «своей обезьянкой», а он очень полюбил ее.

Проблема возникла всего один раз, когда, услышав шум, я вышел и увидел Ханса, разгневанного до ужаса и угрожающего застрелить одного из зулусов, который, по глупости или случайно, постучал в паланкин Инес и почти открыл его. В остальном леди Печальные Глаза, как называли ее зулусы, на время стала леди Веселые Глаза, потому что смеялась, пела и играла, как и должен вести себя здоровый ребенок.

Лишь однажды я увидел ее огорченной и рыдающей. Это случилось тогда, когда котенок, которого она взяла с собой, внезапно выпрыгнул из носилок и исчез в чаще и его не смогли найти. Но и тогда она быстро успокоилась, и ее слезы высохли, когда Ханс объяснил ей на смеси плохого английского и еще худшего португальского, что он убежал, потому что хотел вернуться к своей матери, по которой сильно скучал, и было жестоко разлучать его с ней.

Мы хорошо продвинулись вперед и к вечеру первого дня уже были у подножия вулкана, который высился над великой долиной Кора, и быстро расположились в пещере на его внешней стороне, где и разбили на ночь лагерь.

Как я уже упоминал, недалеко от этого места стояла достаточно любопытная остроконечная горка, очевидно сложенная из лавы, которая оставалась здесь на протяжении миллионов лет. Утес был высотой около пятидесяти футов и такой гладкий, словно отшлифован руками человека. Я вспомнил: то ли Ханс, то ли Умслопогас говорили, когда мы шли здесь в первый раз, что здесь стоит колонна, на которую не может взобраться даже обезьяна.

Когда мы проходили во второй раз, солнце уже скрылось за западным холмом, но один его сильный луч проник сквозь грозовое небо, которое нависало над нами, отражая свет, который падал как раз в центр похожей на обелиск горы.

В этот момент я вышел из своих носилок и шел с Умслопогасом в самом конце процессии, чтобы удостовериться, что никто не отстанет в темноте. Когда мы проходили в сорока или пятидесяти ярдах от скалы, что-то заставило Умслопогаса обернуться. Он издал восклицание, после которого я оглянулся по его примеру и увидел удивительное явление. На вершине горы стояла, как святой Симеон на своем знаменитом столпе, Айша! Она мерцала в лучах заходящего солнца, как будто горела на костре!

Это было странное и величественное зрелище, потому что, оказавшись между небом и землей, она представлялась скорее ангелом, чем женщиной. На ней был сфокусирован яркий свет, так что мы могли видеть каждую деталь ее лица и одежды, потому что вуаль была снята: огромные глаза, которые смотрели поверх нас (в этот момент они были очень нежными), и маленькие золотые застежки, которые блестели на ее сандалиях, и блеск пояса из змеиной кожи, который обвивал ее талию.

Мы смотрели и смотрели, пока я не пробормотал:

– Посмотри, Умслопогас, как нас обманул Билали. Он ведь говорил, что Та, чье слово закон, отправилась из Кора к себе домой.

– Может быть, эта скала и есть ее дом. Если она вообще есть, Макумазан.

– Как же ее нет? – ответил я с раздражением, потому что очень нервничал. – Не говори глупостей, Умслопогас, где еще она может быть, если мы видели ее своими глазами?

– Кто я такой, чтобы знать дороги ведьм, которые, подобно ветрам, могут передвигаться? Может ли женщина взобраться на стену, как ящерица, Макумазан?

– Без сомнения. – И я начал объяснения, которые сейчас уже забыл.

В тот момент проходящее облако закрыло свет, так что скала и Айша, стоявшая на ней, стали невидимы. Минуту спустя оно появилось снова, был виден лишь край скалы, похожей на иголку, но скала была пуста. Были видны лишь несколько птиц, обитающих на ней.

Мы с Умслопогасом покачали головой и продолжили свой путь в молчании.

Тогда я видел величественную Айшу в последний раз, если в самом деле я видел ее, а не ее призрак. Правда в том, что во время первой части нашего путешествия, пока мы шли через великие болота, мне время от времени казалось, что я чувствовал ее присутствие. Более того, остальные тоже видели ее или кого-то, кто был ею. Вот такие дела.

Мы снова были в центре болота, и сопровождающие привели нас в то место, где дорога разделялась на две части, и мы засомневались, куда идти дальше. В конце концов те, кто нес носилки с Инес, свернули на правую тропинку, и мы уже были готовы последовать за ними.

В этот момент, как потом Ханс рассказывал мне, проводники опустили лица вниз, и он увидел стоящую перед ними фигуру в белой вуали, которая указала на левую тропинку, а затем исчезла в тумане. Без слов проводники подняли голову и пошли по левой тропинке. Ханс остановился у моих носилок, чтобы все мне рассказать, а Инес в своей повозке начала напевать детскую песенку про Белую госпожу.

Из любопытства я немного прошел по правой тропинке, которую мы вначале хотели выбрать. Через несколько ярдов я оказался в глубоком болоте, из которого выбрался с большим трудом, но как раз вовремя, потому что к этому моменту вода под устилающими все тростниками была уже глубока. Ночью я спросил проводников, почему мы свернули на левую тропинку. Они сказали, что ничего не видели и вообще не понимают, что я имею в виду.

Нет необходимости описывать здесь все подробности долгого путешествия домой. Могу только сказать, что мы расстались с нашими носильщиками и эскортом, как только достигли большой земли после этого ужасного болота. Оставили лишь один паланкин для Инес, в котором ее несли зулусы, когда она уставала. В таком составе мы благополучно достигли Замбези, пересекли ее и однажды вечером добрались до усадьбы, которая называлась Стратмур.

Здесь мы нашли наш фургон и быков в полной безопасности, нас с восторгом приветствовали зулусский погонщик и вурлупер, которые считали, что нас давно нет в живых, и уже подумывали о том, чтобы отправиться домой. Нас также встретил Томазо, который, как и зулусы, был удивлен нашим благополучным возвращением и выказал явно преувеличенную радость, увидев нас. Я сказал ему, что капитан Робертсон убит в битве и мы спасли его дочь от каннибалов, которые украли ее (я попросил его держать эту информацию при себе). Но не сказал ничего больше.

Также я попросил зулусских воинов, через Умслопогаса и Гороко, чтобы они не упоминали о наших приключениях ни сейчас, ни потом, поскольку иначе на них падет проклятие Белой королевы и принесет им болезни и смерть. Я добавил, что имя этой королевы и все, что связано с ней, а также ее поступки должны быть спрятаны в их собственных сердцах, как имена мертвых королей, которые нельзя произносить. Кроме того, они никогда не должны рассказывать о наших поисках. Мне без труда удалось убедить их держать язык за зубами, потому что они очень боялись и Айши, которую считали величайшей из колдуний, и топора своего вожака Умслопогаса.

Инес отправилась в кровать, кажется не узнав своего старого дома. Она выглядела как неразумный ребенок. В этом состоянии она пребывала с тех пор, как очнулась от транса в Коре. Однако на следующее утро Ханс пришел, чтобы рассказать мне, что она изменилась и хочет поговорить со мной. Я пошел и нашел ее в гостиной, одетую в европейскую одежду, которую она где-то отыскала. Она выглядела уже вполне нормальной женщиной.

– Мистер Квотермейн, – сказала она, – мне кажется, что я была больна, потому что последнее, что я помню, – это как я отправилась спать в ночь перед охотой на гиппопотама. Где мой отец? Он ранен после этой охоты?

– Боже… – ответил я, неумело солгав, потому что боялся, как бы правда снова не отняла у нее остатки рассудка. – Он был растоптан гиппопотамом и убит, мы похоронили его там, где он погиб.

Она склонила голову и прочитала молитву об успокоении его души, затем внимательно посмотрела на меня и произнесла:

– Я думаю, что вы не все сказали мне, мистер Квотермейн, но что-то подсказывает мне, что я не должна знать все.

– Нет, – ответил я, – вы были больны и на некоторое время потеряли рассудок из-за сильного потрясения. Я думаю, что вы узнали о смерти отца, о чем забыли сейчас, и были ошеломлены этим известием. Пожалуйста, поверьте мне, что если я о чем-то вам не говорю, то считаю, что в настоящее время так будет лучше для вас.

– Я доверяю и верю вам, – ответила она. – Теперь, пожалуйста, оставьте меня, но сперва скажите, где все женщины и их дети?

– После смерти вашего отца они ушли, – ответил я, солгав еще раз.

Она снова посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Я оставил ее.

На сегодняшний день я не в курсе, что узнала Инес об истинной истории нашего путешествия, но думаю, не так много. Все, включая Томазо, знали о том, что угрожало им в случае, если они скажут ей хотя бы слово. Со своей стороны, она была умной женщиной, которая считала, что лучше не задавать вопросов. Она была уверена, что страдала от помрачения ума и все это время ее отец был мертв. И что произошли другие страшные вещи. Она оставила вопросы и никогда не беседовала со мной на эту тему. Я был очень рад этому, потому что как, ради всего святого, я мог объяснить ей пророчества Айши, касающиеся помутнения ее разума, и последующее возвращение в нормальное состояние, когда она добралась до дому?

Однажды она попыталась узнать, что случилось с Дженни. Я ответил, что та умерла от болезни. Это была еще одна ложь, но я знал, что бывают случаи, когда ложь необходима. По крайней мере, эти обманы никогда не тревожили мою совесть.

Здесь я могу закончить историю про Инес, потому что дальше уже ничего не было. Как я рассказывал, она была женщиной меланхолической и очень религиозной, и эти качества еще усилились после ее возвращения и выздоровления. Конечно, религия имела на нее большое влияние, поскольку она постоянно была погружена в молитвы, и с этим вряд ли что-то можно было сделать.

После нашего возвращения к цивилизации одним из первых людей, с которыми Инес стала общаться, был старенький священник, исповедующий одну с ней веру. Конец этого общения был неожиданным. Очень скоро Инес решила отказаться от мира, который, я думаю, никогда не был привлекательным для нее. Она вступила в один очень строгий орден Наталя, где, помимо множества ее добродетелей, ее значительные владения были приняты с большой радостью.

Спустя годы я встретил ее еще раз, когда она собиралась стать матерью настоятельницей собственного монастыря. Она была в добром расположении духа и сообщила, что совершенно счастлива. И даже тогда она не попросила меня рассказать настоящую историю того, что произошло с ней в тот период, когда ее рассудок помутился. Она сказала, что в курсе того, что случилось, но, поскольку теперь земные истории ее не интересуют, она не хочет знать детали. И снова я почувствовал радость, потому что как я мог рассказать ей настоящую историю и ожидать, что она мне поверит, эта простодушная монахиня?

Вернемся к более важным событиям. Когда мы уже пробыли в Стратмуре день или два и я думал, что ее рассудок достаточно пришел в себя, чтобы судить о делах, я рассказал Инес, что собираюсь отправиться в путешествие в Наталь, и спросил ее, что она собирается делать. Ни минуты не колеблясь она сказала, что с удовольствием отправится со мной, поскольку ее отец умер и ничто больше не держит ее в Стратмуре, без друзей и утешения в религии.

Потом она показала мне секретное укрытие, нечто вроде подвала под полом гостиной, где ее отец хранил спиртное, которое имелось там в огромных количествах. В тайнике под несколькими кирпичами мы нашли большую сумму в золоте, которая была спрятана Робертсоном. Он всегда говорил своей дочери, что она сможет распоряжаться деньгами в случае, если с ним что-нибудь случится. Вместе с деньгами лежало его завещание, ценные бумаги, воспоминания его молодости и несколько любовных писем вместе с молитвенником, который его мать дала ему.

Мы вытащили эти ценности, о существовании которых знала только она одна, а потом начали готовиться к отъезду. Наши приготовления были очень просты, все то, что мы могли нести, мы сложили в фургон и взяли с собой лучший скот. Магазин и оставшийся склад мы передали Томазо на условиях, что половину прибыли он будет отправлять для Инес в банк на побережье дважды в год. Именно там ее отец имел счет. Я не могу сказать, делал он это или нет, но, поскольку никто не хотел оставаться в Стратмуре, у меня не было другого выхода, потому что покупателей собственности в этом районе не существовало.

Когда однажды утром мы двинулись в путь, я спросил Инес, не жалеет ли она о том, что оставляет это место.

– Нет, – ответила она решительно. – Моя жизнь здесь была адом, и я никогда не хотела бы увидеть его снова.

Именно после этого на северной границе страны зулусов Великий талисман, как называл его Ханс, сыграл свою главную роль, потому что без его помощи все мы были бы убиты. Я не буду рассказывать, как все было, в деталях, это займет много времени. Могу сказать только, что это было связано с заговорами Умслопогаса против Кечвайо, который был предан своей женой Монази и ее любовником Лоустой; обоих из них я упоминал ранее. В результате тот, кто наблюдал за ним, был отправлен далеко за пределы владений короля, потому что предположили, что рано или поздно он вернется в страну зулусов. Также было известно, что он путешествует в моей компании.

Случилось так, что, когда о моем прибытии было доложено шпионами, был собран отряд под командой человека, связанного с королевским домом. Однако перед его нападением на нас командир отправил мне сообщение, что лично со мной король не ссорился, но я путешествую в сомнительной компании. Если я захочу бросить Умслопогаса, вождя племени топора, и его приспешников, я могу свободно отправляться куда угодно, взяв с собой свои вещи. В противном случае мы будем немедленно атакованы и каждый из нас будет убит, поскольку не должно остаться свидетелей того, что случилось с Умслопогасом. Доставив этот ультиматум и отклонив мои аргументы, посланцы ушли, сказав, что вернутся за ответом через полчаса.

Когда они отошли и не могли услышать то, что скажет Умслопогас, который слушал их слова со зловещей гримасой, он повернулся и заговорил именно в той манере, которой от него ожидали.

– Макумазан, – сказал он, – сейчас я подошел к концу своего несчастливого путешествия, хотя, возможно, это не такое уж зло, как кажется, поскольку я отправился искать смерть, но был заколдован той Белой ведьмой, ее злобными тенями. Я уже нашел смерть на той единственной дороге, на которой можно их встретить, особенно в таком количестве.

– Мне кажется, что это касается всех нас, Умслопогас.

– Не совсем так, Макумазан. Кечвайо ищет меня, мою кровь, потому что он имеет право так делать, поскольку в действительности я поднял восстание против него и знал, что по крови это место мое. У тебя нет места в этой ссоре, хотя ты, чье сердце такое же белое, как и твоя кожа, не обязан рисковать из-за меня. Кроме того, если ты захочешь сражаться, я должен тебе напомнить, что в том фургоне есть кое-кто, чью жизнь ты не можешь отдать, потому что она не твоя. Леди Печальные Глаза – как ребенок в твоих руках, и ее ты должен охранять.

Этот аргумент был настолько неоспоримым, что я не знал, что сказать. Я только спросил его, что он собирается делать, поскольку тайком исчезнуть не получится, видя, что мы окружены со всех сторон.

– Я встречу славный конец, Макумазан, – сказал он с улыбкой. – Я пойду с теми, кто верен мне, с теми, кто остался со мной, потому что моя судьба – это и их судьба. С теми, кто будет стоять спиной к спине на той скале и ждать, пока собаки короля не пойдут против нас. Подожди немного, Макумазан, и ты увидишь, как Умслопогас, владеющий топором, и воины племени топора могут сражаться и умирать.

Я молчал, потому что не знал, что ответить. Мы стояли в молчании, пока я смотрел, как появляется тень копья, которое нес с собой главный посланник. Он сказал, что вернулся за ответом.

В этой ужасной темноте я услышал сухой кашель, который исторгала из себя глотка Ханса. Таким образом он давал понять, что хочет что-то сказать.

– Что такое? – спросил я сердито, поскольку Ханс раздражал меня, сидя на земле, нацепив рваную шляпу и глядя в небо.

– Ничего, господин, или только то, что эти зулусские гиены боятся Великого талисмана даже больше, чем каннибалы с севера, поскольку тот, кто его носит, рядом с ними. Ты помнишь, господин, они упали перед ним на колени, когда мы вышли из страны зулусов?

– И что из этого? Теперь-то мы идем в страну зулусов? – Затем я быстро спросил: – Ты хочешь, чтобы я показал его им?

– Нет, господин. Что в нем толку, если они готовы дать уйти нам, леди Печальные Глаза, мне, даже погонщику и вурлуперу. Что мы выиграем, если покажем им Талисман? Но если мы повесим его на шею Умслопогаса и он покажет, что тот, кто носит Талисман, находится под защитой Великого талисмана Зикали, а кто будет против него, тот умрет в течение трех лун… Кто знает, господин?

И он сухо кашлянул и снова уставился в небо.

Я перевел Умслопогасу то, что сказал на голландском Ханс. Он отреагировал равнодушно:

– Этого маленького желтого человечка не зря называют Светочем во мраке, его план можно осуществить. Если он провалится, всегда можно с честью умереть.

Я подумал о том, что это именно тот случай, когда я могу так поступить, поскольку я никогда не снимал Великий талисман. Я снял его, и Умслопогас надел его на себя, спрятав под накидкой.

Вскоре вернулись посланники, и их вождь пришел вместе с ними, как он сказал, чтобы поприветствовать меня, поскольку я плохо помнил его и лишь однажды мы общались с ним. После дружеской беседы он повернул разговор на Умслопогаса, объясняя эту проблему. Я сказал, что отлично понимаю его позицию, но очень страшно общаться с человеком, который является носителем Великого талисмана самого Зикали. Когда вождь услышал это, его глаза вылезли на лоб.

– Великий талисман Открывателя дорог! – воскликнул он. – О, теперь я понимаю, почему этот вождь племени топора непобедим, – этот мудрец никому не даст убить его.

– Да, – ответил я. – И я не знаю, помнишь ты или нет, но тот, кто обидит Великий талисман или причинит зло тому, кто его носит, умрет страшной смертью в течение трех лун, он, его домочадцы и все те, кто с ним?

– Я слышал об этом, – сказал он, выдавив из себя улыбку.

– И теперь ты собираешься узнать, правда это или нет? – спросил я с наигранным смирением.

Вскоре вернулись посланники, и их вождь пришел вместе с ними…

Тот не ответил и попросил меня оставить его с Умслопогасом наедине.

Я не подслушивал их разговор, но результат был таков. Умслопогас вышел и сказал громким голосом, так что было слышно каждое слово: поскольку сопротивление бесполезно и он не хочет, чтобы я, его друг, имел какие-нибудь неприятности, со своими людьми он согласен сопровождать вождя в королевский крааль, где ему гарантировали честный суд взамен лживых обвинений, которые были выдвинуты против него. Он добавил, что вождь поклялся перед Великим талисманом, что он получит безопасный проход и не будет предпринято никаких попыток причинить ему вред. А по всей земле зулусов было известно, что такая клятва не может быть нарушена никем, если только кто-то расхочет продолжать видеть солнце.

Я спросил вождя, действительно ли это так, также говоря громким голосом. Он ответил, что да, он получил приказ привести Умслопогаса живым. Он должен убить его только в том случае, если тот откажется идти.

После этого, притворившись, что мне надо дать ему некоторые указания по хозяйству, я сказал наедине несколько слов Умслопогасу. Он ответил мне, что договоренность такова, что ему будет позволено скрыться с его людьми сегодня ночью.

– Макумазан, – добавил он, – у нас было необычное путешествие, мы видели такие вещи, которые нельзя показать миру. Я сражался и убил Резу в сумасшедшей битве призраков и людей, которая одна стоила всех неприятностей этого путешествия. Теперь оно подошло к концу, как все подходит к концу, и мы расстаемся, но думаю, что не навсегда. Я не думаю, что погибну в этом путешествии с королевским вождем, хотя считаю, что остальные умрут в конце его, – прибавил он зловеще и добавил то, что я долго не мог понять: – Мне кажется, Макумазан, что в той стране ведьм и мудрецов дух Провидения забрался мне под мучу и проник в мои кишки. Сейчас этот дух говорит мне, что мы встретимся снова спустя годы и встанем вместе в битве, которая будет для нас последней, потому что я верю в то, что сказала Белая ведьма. Или, может быть, дух живет в Талисмане Зикали, который проник в мое горло и говорит моими словами. Я не могу сказать, но молюсь, чтобы это был настоящий дух, потому что, несмотря на то что ты белый, а я черный, я высокий, а ты маленький, ты мягкий и хитрый, а я сильный и открытый, как лезвие моего топора, я люблю тебя так сильно, как будто мы были рождены от одной матери и были воспитаны в одном краале. А сейчас я вижу, как командир отряда зулусов подозрительно посматривает в нашу сторону, поэтому прощай. Я верну Великий талисман, если останусь жив, а если умру, он пошлет одного из своих призраков, которые служат ему, чтобы найти его среди моих костей. Прощай и ты, желтый человек, – обратился он к Хансу, который возник, бегая вокруг, как собака, которая не уверена, что ей будут рады. – Тебя правильно называют Светочем во мраке. Я рад, что познакомился с тобой, я узнал от тебя, как двигается и нападает змея и как шакал думает и избегает ловушки. Итак, прощай, потому что мой дух внутри меня не говорит мне, что мы с тобой встретимся снова.

Потом он поднял свой огромный топор и отсалютовал мне, обращаясь с обычными зулусскими словами прощания. И ушел вместе с командиром отряда. Я отметил его добрый настрой, но его длинные тонкие пальцы играли на рукоятке топора, который был назван Инкози-каас и Тем, кто заставляет стонать.

– Я рад, что мы видели его и его топор в последний раз, баас, – заметил Ханс и нервно фыркнул. – Очень хорошо засыпать иногда с таким львом, но после того, как ты делал это в течение многих лун, ты начинаешь думать, что однажды ночью ты проснешься и увидишь, что он скидывает с тебя одеяло и собирает твои волосы в пучок. Баас слышал, что он назвал меня змеей? А яд – это единственное оружие змеи. Могу я сказать людям, чтобы запрягали быков, баас? Я думаю, что чем дальше мы уйдем от короля, вождя и его зулусов, тем более успешно мы будем идти дальше, особенно сейчас, когда у нас нет Великого талисмана для защиты.

– Ты сам предложил отдать его, Ханс, – сказал я.

– Да, баас, было бы лучше, если бы Умслопогас ушел вместе с Великим талисманом. Иначе все мы останемся здесь. Никогда не путешествуйте с предателем, баас, особенно на земле короля, который хочет его убить. Короли очень честолюбивые люди, господин, они не хотят быть убиты, особенно теми, кто желает сесть на их трон и увидеть королевский салют. Никто не будет приветствовать мертвого короля, баас, как бы велик он ни был перед смертью, и никто не думает плохо о короле, который до этого был предателем.