Книга: Короли океана
Назад: Глава XIX В которой между герцогиней де Ла Торре и Онциллой произошло непростое объяснение
Дальше: Краткий словарь морских терминов
Глава XX
Возмездие
Онцилла, несмотря на свою напускную самоуверенность, на самом деле испугался не на шутку, услышав такую весть. Он не мог взять в толк, откуда враги так скоро прознали о его прибежище.
Береговые братья могли столь быстро напасть на его след лишь в случае измены. Но кто предал его? И каким образом? Этого он совершенно не понимал. Между тем нельзя было терять ни единого мгновения. Враг мог нагрянуть с минуты на минуту. А значит, надо было не мешкая готовиться к решительной обороне или же, если с этим ничего не выйдет, подготовить пути к бегству.
Онцилла глубоко изучил человеческую душу, и страх, охвативший головорезов, которыми он верховодил, при объявлении, что флибустьеры уже близко, его просто поразил. В самом деле эти подлые душонки, всегда готовые на любое злодеяние, даже самое страшное, не могли противостоять неприятелю, если тот действовал решительно и напористо.
Вообще, злодеи – всегда трусы: они не бойцы – всего лишь налетчики. Сражаться в открытом бою да при свете дня, глядя в лицо противнику, не их удел. На такое у них кишка тонка – их охватывает страх, и они бросают оружие. Онцилле хватило и нескольких минут, чтобы прикинуть что к чему. Он и за это короткое время понял, что в сложившихся обстоятельствах обороняться бесполезно. И единственное, что ему остается, так это попробовать бежать, хоть шансы и невелики да и риск немаленький. Но другого выбора не было – на нем он и остановился.
Тот факт, что Береговые братья узнали о его тайном прибежище на постоялом дворе «У погонщика», не вызывал у него никаких сомнений. Но даже если предположить, что его местонахождение раскрыто, Онцилла все равно надеялся успеть выбраться из старого дома и выиграть достаточно времени, покуда флибустьеры будут искать потайной вход, через который можно было проникнуть в дом-крепость.
С фермы же было только три выхода: тот, через который выбирались разбойники и который был надежно сокрыт, так что, не зная о нем, найти его было невозможно; через второй, тоже потайной, можно было попасть на постоялый двор; наконец, третий, самый главный, вел к длинному и довольно широкому подземному ходу, который, в свою очередь, выходил далеко в открытое поле. Этим-то, третьим, выходом и думал воспользоваться Онцилла.
Он созвал всех своих подручных и, выразив им горячую признательность за проявленные храбрость и благоразумие при похищении герцогини, закончил свою речь так:
– Знаю, кабальеро, на вас можно положиться. Придет время, и вы поможете мне проучить ладронов как следует. Но мы не солдаты и не деремся ради пустого дела чести. Наша кровь в большой цене, чтобы проливать ее почем зря. И наш долг – по возможности не ввязываться в бой, а избегать его. Я думаю при вашей поддержке, на которую очень надеюсь, сбить со следа наших врагов и меньше чем за час уйти от их преследования. Для этого понадобятся только ваши повиновение и решимость. И запомните, малейшее колебание – и нам конец, безвозвратно. Главное – помните, мы имеем дело не с обычным врагом. Ладроны не знают жалости. Тех из нас, кто попадет к ним в руки, они прикончат на месте. Так вы готовы мне повиноваться?
– Да! – единогласно отвечали разбойники.
– Отлично, тогда не будем терять ни минуты. Седлайте лошадей, запрягайте мулов в носилки, а я пойду предупрежу пленниц.
Разбойники не заставили упрашивать себя дважды и бросились к загону для скота с решимостью, говорившей о том, что им не терпится бежать отсюда, и как можно скорее.
Между тем Онцилла, как он и сказал, вернулся в покои к пленницам. Те сидели в средней комнате и о чем-то оживленно разговаривали. При виде Онциллы они тотчас умолкли и с нескрываемой тревогой стали ждать, когда он подойдет ближе.
Было не самое подходящее время пускать в ход дипломатию. Время поджимало – действовать надо было быстро. И Онцилла решился перейти прямо к делу.
– Сударыня, – с поклоном обратился он к герцогине, – мои враги уже близко, и попасть к ним в руки для меня смерти подобно. Так что соблаговолите следовать за мной.
– Это еще зачем? – спросила герцогиня так же прямо. – Ни мне, ни моей дочери, ни доброй Майской Фиалке нечего бояться. Напротив, нам остается лишь набраться терпения и ждать, когда наконец прибудут те, кого вы считаете своими врагами. И если намерения у вас по-прежнему исполнены надежды, то чем раньше повидаюсь я с братом, тем скорее узнаю все, что вас так интересует.
– Сударыня, – с горечью отвечал Онцилла, – такое было бы возможно, имей я дело с другими людьми, а не с этими. Чтобы от них чего-нибудь добиться, мне нужно поставить им условия. Но я могу это сделать лишь в том случае, если вы останетесь при мне. Еще раз говорю, вам придется отправиться со мной.
– Сударь, теперь я понимаю, вы обманули меня, – твердо отвечала герцогиня. – И ни за что не последую за вами, тем более зная, что мои друзья спешат ко мне на помощь. Это было бы глупостью и трусостью, а я не желаю быть повинной ни в том, ни в другом. Вы же делайте что хотите. Можете убить меня, ведь я слаба и беззащитна перед вами. Но по собственной воле я никуда с вами не пойду.
– Ладно, сударыня, – злобно процедил Онцилла. – Все должно исполниться так, как я решил, это в ваших же интересах. Но если вы откажетесь идти со мной по доброй воле, я заберу вас силой. И да рассудит нас Господь!
– Не поминайте имя Господа, сударь, решаясь совершить очередное коварное злодеяние.
– Последний раз заклинаю, сударыня, соблаговолите последовать за мной!
– Нет, сударь, тысячу раз нет!
Злодей глухо чертыхнулся и бросился вон из покоев.
– Если хотите жить, помогите мне! – воскликнула Майская Фиалка. – Прошу вас, соберитесь с силами всего лишь на несколько минут. Этого времени, пусть и короткого, нам должно хватить, чтобы продержаться, пока не подоспеют наши друзья.
– Говори! Приказывай! – воодушевились герцогиня с дочерью, которым самый их страх вдруг нежданно придал смелости, некоего яростного безрассудства, что порой овладевает даже самыми мягкими и, скажем прямо, малодушными людьми и делает их тем более грозными, что они перестают осознавать грозящую им опасность.
И Майская Фиалка взялась за дело. Под ее руководством они втроем сдвинули тяжелую мебель, которой были обставлены покои, к двум единственным выходам и свалили все в две беспорядочные кучи, перегородив таким образом обе передних. Получились своего рода баррикады, довольно прочные: разрушить их было бы очень трудно, поскольку комнаты эти были слишком узкие и к тому же загроможденные мебелью, а чтобы расчистить проход, пришлось бы вытаскивать всю мебель наружу либо выбрасывать в окно.
Едва пленницы успели покончить с этой тяжкой работой, которую они, однако же, проделали с лихорадочной быстротой, как в замке заскрежетал ключ и кто-то попытался открыть дверь снаружи. Но, удерживаемая изнутри кучей мебели, та даже не шелохнулась, как будто была наглухо замурована.
– Откройте! – гневно крикнул Онцилла.
– Сам попробуй! – насмешливо откликнулась Майская Фиалка.
– Брось шутки шутить, иначе доведешь меня до крайности, хоть мне этого и не хочется! Открывай, да поживей, не то я вышибу дверь!
– Мы не откроем, а ты попробуй вышиби, если сможешь!
– Ты что, издеваешься надо мной? Эй, ребята, живо тащите сюда ломы и кувалды да пробейте мне эту чертову дверь насквозь!
Майская Фиалка спешно схватила герцогиню и ее дочь за руки и увлекла обеих в самую дальнюю часть покоев.
– Побудьте здесь, – бросила она. – Вы уже ничем мне не поможете, так что лучше оставайтесь в укрытии, благо тут вам ничто не угрожает.
– А ты что собираешься делать, бедняжка?
– Обо мне не беспокойтесь, – продолжала она со своей очаровательной улыбкой. – Пусть они попробуют вышибить дверь, и вы увидите, как умеет обращаться с «геленом» приемная дочь Береговых братьев. Так что, пока я буду удерживать завал, молитесь: один Бог и может нас спасти!
Тут послышались оглушительные удары в дверь, и девушка устремилась обратно в переднюю, затаилась за баррикадой из мебели, бесстрастно проверила оружие и, улыбнувшись, мягко, почти по-детски прошептала:
– Олоне будет доволен, когда узнает, как я себя вела.
На мгновение грохот прекратился, и тотчас снова послышался голос Онциллы.
– Последний раз говорю, – крикнул злодей, – открывай!
– А почему бы тебе самому не сделать то, чем ты уже грозил? – рассмеялась в ответ Майская Фиалка.
– Берегись, девчонка, ты дорого заплатишь за свою строптивость.
– Да уж, кому-то она и впрямь обойдется дорого: может, мне, а может, тебе – кто знает? Послушай, Онцилла, даже не пытайся пробиться к нам силой – лучше беги, пока еще есть время, вот тебе добрый мой совет.
– Хватит болтать попусту! Открывай, говорю тебе!
– Не открою и буду защищаться, так что не вынуждай меня.
– Проклятье! Это уже выше моих сил! – яростно вскричал Онцилла. – Тем хуже для тебя. Ты одна будешь виновата в том, что сейчас случится.
– Ну и пусть! Я ко всему готова, что бы там ни было.
– Давайте! – скомандовал Онцилла. – На сей раз никакой жалости, и пускай эта чертова дверь разлетится в щепки!
Удары обрушились на дверь с удвоенной силой. Одна филенка отошла – девушка тотчас вскинула ружье и нажала на спусковой крючок. Грянул выстрел, и ответом ему был крик боли, отозвавшийся заунывным эхом. Кто-то из разбойников получил пулю прямо в грудь. Остальные на какое-то время оторопели и притихли – отважная девушка воспользовалась короткой передышкой и перезарядила оружие…
Мы оставили Береговых братьев, когда они в сопровождении дона Педро Гарсиаса покинули Веракрус и во весь дух помчались к постоялому двору «У погонщика».
Но не успели они выехать за городские ворота, как к ним галопом устремился какой-то всадник во главе сорока таких же верховых в форме королевских драгун.
Береговые братья остановились. К своему удивлению, герцог де Ла Торре узнал всадника, скакавшего во главе остальных: то был граф де Ла Сорга-Кабальос.
– Сеньоры, – обратился тот к ним, – я прибыл в ваше распоряжение. И привел подкрепление – четыре десятка всадников. Памятуя о выдающихся услугах, которые оказал нам герцог де Ла Торре, я счел своим долгом помочь ему покарать злоумышленника, подло похитившего его жену и дочь.
– Спасибо, граф, – сердечно поблагодарил его герцог. – Мы принимаем вашу помощь и поддержку в виде подкрепления.
Таким образом, вместе с драгунами отряд, пустившийся в погоню за разбойниками, насчитывал с добрую сотню человек.
Такой поступок губернатора, с виду храбрый и честный, премного удивил испанцев, хотя они этого и не показали; однако, возьми они на себя труд подумать хотя бы минут пять, им стало бы ясно, что поведение капитана было оправдано самой строгой логикой. Граф дон Антонио де Ла Сорга-Кабальос был ставленником генерал-губернатора острова Куба, поэтому другие офицеры поглядывали на него искоса и завидовали его молодости. Поведение же, которым он отличился нынче утром, проявленное им малодушие, а вернее, трусость, в сравнении с отвагой герцога де Ла Торре, к коему он не благоволил с тех самых пор, как тот прибыл в Мексику, почти открыто заняв сторону его врагов, – все это ставило его в весьма двусмысленное положение. Граф отлично понимал – как только флибустьеры уберутся восвояси, ему придется держать строгий ответ за свои дела перед вице-королем Новой Испании.
Но, как мы уже упоминали, граф де Ла Сорга-Кабальос, будучи искушенным в политических интригах, живо переменил тактику, сделавшись другом человеку, которого еще недавно столь рьяно преследовал, и предложив ему верную помощь впредь до нового распоряжения. Тем паче что Онцилла, ответственный за похищение герцогини и ее дочери, был тайным агентом губернатора и хранителем всех его секретов; в этом своем качестве он знал куда больше, чем следовало бы, а посему графу нужно было поскорее избавиться от столь нежелательного свидетеля – заставить его замолчать любым способом.
Таковы были причины, побудившие губернатора присоединиться к флибустьерам и отправиться вместе с ними в погоню за Онциллой. Ну а поскольку он, что важнее всего, был крайне заинтересован, чтобы тот не улизнул, ему пришлось захватить с собой подкрепление – отряд верховых.
В испанских колониях сановники, должностные лица рангом ниже и офицеры – все тем или иным образом занимались контрабандой; такова была дань традиции, тем более что правительство всегда предпочитало экономить на своих службистах. Да и вообще, не промышляя контрабандой, жить в Америке было тяжко, и такая жизнь могла бы вызвать недовольство среди чиновников.
Постоялый двор «У погонщика» был известен как главный склад контрабандистов в этой части Мексики. Губернатор прекрасно знал, где те хранили свои товары, включая их самые секретные тайники. Таким образом, понятное дело, он и сам был не последним контрабандистом в округе и его немалый опыт мог очень пригодиться флибустьерам.
Когда преследователи оказались где-то в полулье от подозрительного постоялого двора, они сделали привал, чтобы последний раз все обговорить и составить план нападения.
– Сеньоры, – сказал Дрейф, – похоже, до логова разбойников, за которыми мы гонимся, уже рукой подать. Я в здешних краях чужак, и мне трудновато предлагать, как лучше действовать, поэтому я пока воздержусь и помолчу.
– Я точно в таком же положении, что и адмирал, – в свою очередь признался герцог, – и поступлю так же.
– Позволю себе сказать в защиту доброго имени хорошо всем известного дона Педро Гарсиаса, – заметил тогда Олоне, – как мне кажется, он лучше кого бы то ни было может рассказать что да как. Живет он здесь давно, и дела вынуждают его разъезжать по всей округе денно и нощно. Так что здешние края он знает как свои пять пальцев.
– Э-э, любезный сеньор, – хитровато улыбнувшись, отвечал мексиканец, покручивая пальцами сигариллу, – я и впрямь хорошо знаю эти места, спору нет, но среди нас есть немало достойных особ, которым они знакомы не хуже, чем мне. Что скажете, сеньор губернатор?
– Согласен, – с двусмысленной ухмылкой подтвердил тот. – В конце концов, я и сам готов рассказать вам все, что мне известно. Я, к примеру…
– Именно это я и имел в виду, – прервал его мексиканец. – Помнится, – насмешливо прибавил он, – вы бывали здесь год или два назад, сеньор губернатор, – присматривали себе эту самую ферму. У вас, правда, тогда с покупкой ничего не вышло, но, коли мне не изменяет память, вы осмотрели ее вдоль и поперек.
– Точно, вот вы и напомнили мне одну серьезную вещь, а я-то о ней совсем забыл. Позвольте, сеньоры, я отдам одно очень важное распоряжение. Лейтенант Перес!
– Ваша светлость? – откликнулся один из офицеров и подошел ближе.
– Возьмите двадцать драгун и мчите во весь опор к Москитной лагуне. Она, по-моему, расположена неподалеку от Медельина, прямо у моря.
– Я знаю это место, ваша светлость, – ухмыльнулся в ответ офицер.
– Отлично! Тогда это облегчит вам задачу. На берегу той самой лагуны вы увидите вход в пещеру, скрытый за купой деревьев, не помню какой породы. Но вы без труда определитесь на месте. Там, посреди той рощицы, вы оставите своих людей в засаде и будете хватать всех, кто бы то ни был и кто попробует выбраться из пещеры. Ступайте! Да не жалейте лошадей: время не терпит.
Офицер поклонился и, вскочив на лошадь, умчался во главе двух десятков драгун прочь.
– Та пещера, – продолжал дон Антонио, обращаясь к Дрейфу и остальным офицерам, – связана очень старыми подземными ходами с фермой. Этим же путем, как поговаривают некоторые, контрабандисты переправляют все свои грузы в обход таможенных податей.
– Черт возьми, – на полном серьезе проговорил Дрейф, – это вы ловко придумали, господин губернатор. И как нельзя вовремя.
Губернатор усмехнулся, кашлянул и, слегка покраснев, отвернулся в сторону.
– С фермы есть другие выходы? – осведомился герцог де Ла Торре.
– Только два, ваша светлость. На один, о котором я раньше ни сном ни духом, мне случилось наткнуться только сегодня. А к другому я могу вас вывести и с закрытыми глазами. Он ведет к погребу аккурат под таверной, – отвечал дон Педро Гарсиас.
– Вы точно знаете, что других лазеек больше нет? – в свою очередь спросил Олоне.
– О, точнее не бывает.
– В таком случае, – продолжал Дрейф, – план у нас готов. Мы разделимся на две группы. Одна проберется на постоялый двор, а другая пойдет к выходу, который, на наше счастье, несколько часов назад обнаружил дорогой наш дон Педро Гарсиас. Вы согласны, сеньоры?
– Вполне, – с поклоном отвечали остальные.
– Сеньоры, – тут же заметил Дрейф, – мне остается сказать, что человек по имени Эль Гато-Монтес, главарь разбойников, – француз, бывший флибустьер. И я хочу, если он живьем попадет к нам в руки, его заполучить. Он нарушил наши законы. И только мы вправе его покарать.
– Дорогой адмирал, – ответствовал герцог, – вы поступили по отношению к нам со всей учтивостью, и мы не вправе отказать вам в столь справедливой просьбе. Как вы полагаете, сеньор губернатор?
– Полностью разделяю мнение вашей светлости.
– Спасибо, кабальеро, а теперь в путь. Мы больше нигде не будем останавливаться вплоть до самого логова разбойников.
– Слава богу! – воскликнул Питриан. – Значит, скоро будет жарко, и я с удовольствием объяснюсь посредством «гелена» с нашим любезным дружком Онциллой.
– Вперед! – скомандовал Дрейф.
Всадники отдали поводья и, склонившись к гривам лошадей, помчались карьером дальше…
Решительный отпор Майской Фиалки, как мы сказали, вверг разбойников в полное смятение. И теперь, когда их товарищ лежал у его ног, Онцилла горько пожалел, что зашел слишком далеко. Но, к сожалению, отступать было поздно – приходилось принять дерзкий вызов девушки и с лихвой пережить позор схватки с тремя женщинами, а вернее, с одной совсем еще юной девочкой, поскольку ее спутницы не были вооружены, да и будь у них оружие, они все равно не сумели бы им воспользоваться для самозащиты.
Оправившись от смятения, разбойники с новой яростью кинулись на дверь и принялись крушить ее топорами.
Грянул другой выстрел – наземь рухнул еще один головорез.
В тот же миг по коридорам и снаружи разнеслись громкие крики. Разбойники, вероятно теснимые превосходящими силами нападавших, ломились в дом со всех сторон.
Встревоженный внезапной паникой, причину которой он не мог взять в толк, и не сумев добиться ничего вразумительного от подручных, в непередаваемом ужасе оравших наперебой, Онцилла попытался пробиться сквозь них, чтобы самолично оценить степень грозившей ему новой опасности.
– Нет, нет, – во весь голос вопили головорезы, – не ходи туда!
– Он хочет сбежать! Сбежать! – знай себе твердили другие.
Кругом царили шум, гам и невообразимая сутолока.
Однако в конце концов Онцилла скорее догадался, чем сообразил, что флибустьерам бог весть каким образом удалось проникнуть на ферму и захватить главную постройку.
– Раз все пути к отходу нам отрезаны, – крикнул он, – примем бой как мужчины! Не дадим забить себя как собак. Покончим с этой дверью, пробьемся внутрь – там наше спасение. Вперед! Теперь мы бьемся за свою жизнь.
– Вперед! – подхватили разбойники.
И ринулись на дверь с сокрушительной силой.
Но тут случилось нечто странное.
Дверь, которую они так долго и безуспешно штурмовали, отворилась, можно сказать, сама по себе. В завале позади нее зиял широкий пролом – сквозь него можно было заглянуть вглубь покоев.
Посреди главной гостиной стояли в один ряд человек десять флибустьеров с ружьями навскидку; заметив разбойников, они встретили их дружным оглушительным залпом. Разбойники в беспорядке кинулись во двор, думая найти там путь к спасению, но и он был отрезан: с тыла их встретили ружейной пальбой другие флибустьеры при поддержке испанских солдат.
Онцилла, едва не обезумев от ярости и боли, понял, что пропал, но ему не хотелось расставаться с жизнью, так и не отомстив. Он спешно собрал семь или восемь самых смелых головорезов, взял на себя командование и повел их вперед. Завязалась отчаянная рукопашная схватка – не на жизнь, а на смерть.
Вдруг Онцилла и Олоне оказались лицом друг к другу.
– О дьявол! – вскричал Онцилла. – А вот и ты! На сей раз одному из нас уж точно конец!
И, ринувшись на молодого человека, он выстрелил почти в упор.
Но перед Олоне, точно из-под земли, выросла Майская Фиалка; пуля попала ей прямо в грудь, и она упала.
– Негодяй! Убийца! – в ужасе воскликнул Олоне.
– К твоим услугам! – грозно рассмеялся Онцилла.
И, схватив флибустьера за горло, нежданно ударил его кинжалом.
Все произошло в считаные мгновения.
Онцилла вскинул окровавленный клинок и приготовился поразить врага еще раз, но тут вдруг его рука остановилась, зажатая мертвой хваткой, потом резко дернулась и под действием невероятной силы вывихнулась. Он попятился, качаясь, точно пьяный, и повалился на одно колено.
– Будь ты проклят! – пронзительно бросил ему в лицо Дрейф, стоявший перед ним со скрещенными на груди руками. – Будь ты трижды проклят! Ты убил своего сына, несчастный!
– Сына! – в ужасе вскричал Онцилла.
– Да, сына, которого, как ты сам уверял, любишь больше жизни! Вот ты и вонзил кинжал сам себе в грудь.
Раздался душераздирающий крик – ему тут же вторил другой: герцогиня и донья Виолента упали без чувств на бездвижное тело молодого человека.
Онцилла медленно поднялся, его мертвенно-бледное лицо свела судорога, взгляд блуждал; шатаясь, он подошел к Дрейфу и голосом, в котором трудно было узнать человеческий, сказал:
– Значит, говоришь, я убил своего сына, Людовик? – Тут он дико расхохотался. – Ну что ж, должны же мы были когда-нибудь встретиться! Потом, я всего лишь бездушное оружие, а ты, только ты, слышишь, ты один повинен в этом злодеянии. Ты – единственный виновник этого страшного, противного мне убийства!
– Негодяй, как ты смеешь?..
– Уймись!.. И посмотри на меня последний раз. Да, я любил сына! Любил больше всего… но он умер… и все из-за тебя… скоро я буду с ним… Уж коль не сумел я жить по-человечески, то хоть умру как человек… а сын мне все простит!
И вот, схватив левой рукой кинжал, который он перед тем выронил, Онцилла медленно вонзил его себе в сердце, будто упиваясь собственной смертью и не сводя глаз с Дрейфа, в ужасе застывшего на месте со странным выражением на лице.
– Торжествуешь? – с дикой усмешкой проговорил Онцилла. – Что ж, вот ты мне и отомстил! Но то проклятье, Людовик, которое ты двадцать пять лет тому бросил мне в лицо, я возвращаю тебе обратно. Отныне будь ты сам проклят! Да уж, не случилось мне поквитаться с тобой, но я умираю довольный… Тебе суждено будет жить в отчаянии, ибо жизнь твоя станет одной нескончаемой пыткой, и пробьет роковой час, когда твои враги, к которым ты не питал жалости, обратят твою безжалостность против тебя самого!.. И смерть твоя будет страшнее и мучительнее, чем моя!.. Прощай же! И берегись!
Тут его лицо исказилось в судорожной усмешке – он рухнул навзничь как подкошенный, даже не попытавшись устоять на ногах: он умер еще до того, как коснулся земли.
Из всей разбойничьей шайки к тому времени в живых осталось только пятеро. По приказу губернатора их всех согнали на двор фермы и там же расстреляли.
Майская Фиалка и Олоне были ранены хоть и тяжело, но не смертельно.
Волей случая Олоне не знал, что пал от удара родного отца, и Дрейф так никогда и не открыл ему эту тайну.
Поспешив на шум схватки, герцог де Ла Торре увидел, что герцогиня и его дочь лежат, распростертые, на земле; его тут же охватило неописуемое отчаяние, впрочем, скоро, к вящей своей радости, он обнаружил, что это всего лишь обморок.
Герцог тоже никогда не узнал о страшной трагедии, повлекшей за собой смерть Онциллы.
Зато герцогиня с дочерью все знали и оттого переживали невыносимую муку – ничто не могло послужить им утешением.
На заходе солнца флибустьеры вместе с испанскими драгунами уже возвращались в Веракрус.
Условия, оговоренные за выкуп города, были добросовестно выполнены обеими сторонами.
На другой день, на рассвете, флотилия флибустьеров снялась с якоря и взяла курс на Санто-Доминго. Вместе с флибустьерами отправились и герцог де Ла Торре с семьей.
Накануне вечером герцог послал с курьером письмо к вице-королю Новой Испании с просьбой довести до сведения его католического величества, что он, герцог, решил снять с себя все обязанности: это продиктовано его желанием вернуться к частной жизни, а также глубоким отвращением к делам вследствие последних событий в Веракрусе, которым он был свидетелем и жертвой которых едва не стал.
Олоне и Майская Фиалка быстро оправились, и все благодаря неустанным, поистине материнским заботам герцогини и ее дочери, которым, по их признанию, хотелось таким способом выразить молодым людям свою глубокую признательность за оказанные им услуги.
Вскоре жизнь Майской Фиалки полностью преобразилась, точно по волшебству.
Вот как это произошло.
Дэникан, флибустьер и приемный отец девушки, был очень серьезно ранен при налете на Веракрус. После того как тяжелораненого перевезли в Леоган, ему стало только хуже. Чувствуя скорую смерть, старый флибустьер испытывал угрызения совести, которые, впрочем, мучили его уже давно, а теперь сделались и вовсе невыносимыми. Тогда он попросил позвать Дрейфа, Питриана и Олоне, который уже шел на поправку. И в их присутствии, терзаемый предсмертной тоской, он решил исповедаться.
Так, Дэникан признался, что на дне колыбельки, где лежала Майская Фиалка, когда ему удалось спасти ее после кораблекрушения, он обнаружил бумаги, в которых было означено происхождение малютки и ее полные права на принятие в наследство огромного состояния одного из самых могущественных и богатых родов Бретани. Кроме того, вместе с бумагами нашел он и пачки ассигнаций на сумму больше двухсот тысяч ливров.
Таким образом, Майская Фиалка стала бесспорной наследницей поистине сказочного состояния под именем Мари де Кергорле.
Желание завладеть двумя сотнями тысяч ливров, а потом, быть может, и всем ее состоянием вынудило флибустьера держать рот на замке. Теперь же, на смертном одре, он каялся в совершенном грехе. Дэникан передал все бумаги Дрейфу и через час испустил дух.
Герцог де Ла Торре готовился отплыть во Францию, где собирался посвятить себя жизни уединенной в кругу семьи. Дрейф зашел проведать его и попросил забрать с собой девушку, а также сделать все возможное, чтобы восстановить ее во всех правах.
Их беседа, при которой присутствовали донья Виолента с матушкой, продолжалась долго и без свидетелей.
На другой день Олоне обсуждал с Майской Фиалкой необычайную перемену, чудесным образом изменившую ее будущее, и удивлялся тому, с каким равнодушием и грустью слушала его девушка: она только качала головой и украдкой утирала слезы, будучи не в силах их сдержать. И тут вошли герцогиня с дочерью.
После краткого обмена приветствиями герцогиня поспешила объявить:
– Я пришла проститься с вами.
– Проститься? – невольно вздрогнув, удивился Олоне.
– Да, брат, – загадочно и мягко прибавила донья Виолента. – Мы отплываем через два дня.
Молодой человек потупил глаза и вздохнул.
– Вот и конец моим мечтам, – проговорил он.
– Все мечты имеют свой конец, – чуть взволнованно продолжала девушка, с явным усилием пытаясь совладать со слезами. – Я дала обет и исполню его, но, прежде чем расстаться с вами, мне хотелось бы просить вас об одной милости, последней, – вы мне окажете ее? Речь идет о моем покое, ибо для меня он сродни счастью.
– Говорите же, сударыня! – взволнованно воскликнул молодой человек. – Или вы не знаете?..
– Знаю, – прервала его она, – вы были преданы мне всей душой, и я к тому же помню клятву, которую вы дали мне в церкви Пресвятой Дароносицы в Веракрусе.
– Все так, – промолвил он, – я поклялся.
– Ну что ж, – продолжала она невольно дрожащим голосом, – тогда дайте мне вашу руку.
– Мою руку?
– Да, – улыбнулась она.
– Вот, пожалуйста, сударыня.
Донья Виолента взяла руку Олоне, соединила ее с рукой Майской Фиалки и, взглянув на молодых людей с невыразимой радостью, уже совсем мягко проговорила:
– Любите друг друга, будьте счастливы и хоть иногда вспоминайте вашу сестру, а она до последнего своего вздоха будет молиться, чтобы вы не знали горя.
И, наклонясь к молодым людям, она нежно и добродушно поцеловала в лоб и того и другую.
Этим было все сказано.
Олоне признал себя побежденным…
Свадьбу сыграли на другой же день, а венчание проходило в церкви в Пор-Марго. Свидетелями у Майской Фиалки были господин д’Ожерон и герцог де Ла Торре, а у Олоне в этом качестве выступили Дрейф с Монбаром.
Свадьба превратилась в настоящий праздник, и участвовали в нем все предводители флибустьерской братии, в том числе Питриан, особенно выделявшийся среди остальных.
А спустя два дня герцог де Ла Торре с семейством покинул Санто-Доминго и через некоторое время прибыл в Гавр.
Прошел год, и Майская Фиалка стала матерью; она нежно убаюкивала на руках младенца, а Олоне одаривал его счастливой улыбкой.
– У меня к тебе новости, брат, – сказал как-то Дрейф, нежданно, впрочем как обычно, нагрянув в дом, вернее, в гнездышко к нашим влюбленным. – И к вам тоже, дорогая Майская Фиалка.
– Что еще за новости? – в один голос удивились муж с женой.
– Все ваши дела во Франции улажены. Вот письма от герцога де Ла Торре. Вы богаты. Отныне, брат, ты нареченный граф де Кергорле и к тому же назначен его величеством командующим эскадрой.
– Отрадно слышать! Но какая мне разница, – сказал Олоне, улыбнувшись младенцу и своей красавице-жене. – Ничего этого мне не нужно. Я и без того счастлив, ведь я флибустьер и хочу им остаться. А как там донья Виолента?
– Пошла в монастырь – подалась в монахини.
– Храни ее Бог, и пусть она будет счастлива!
Лицо у Олоне было омрачилось, но поцелуй младенца тут же вернул ему радостное выражение.
Молодые люди больше никогда не заговаривали о несчастной девушке.
Олоне сдержал слово: он жил и умер флибустьером.
Что же до нашего друга дона Педро Гарсиаса, налет Береговых братьев принес ему двойную выгоду: во-первых, Дрейф щедро отплатил ему за все, что он сделал для его друзей, а во-вторых, добрый селянин был слишком хорошо осведомлен о тайнах губернатора Веракруса, и тот был далек даже от мысли, чтобы чинить ему какие-либо неудобства…
Быть может, когда-нибудь мы расскажем и о том, сбылось ли зловещее проклятие Онциллы и как умер Дрейф.
Назад: Глава XIX В которой между герцогиней де Ла Торре и Онциллой произошло непростое объяснение
Дальше: Краткий словарь морских терминов
