Часть вторая

Я не знаю, сколько точно здесь градусов, но это та температура, при которой на хлебе появляется поджаристая корочка. Весь мой опыт говорит: бегать в таком пекле не стоит.

После того как я успешно пробежал стомильную гонку на выносливость Western States, моя жизнь стала ярче, у меня появилось больше легкости, сил и энергии, я начал бодрее двигаться. Да, многие из тех, с кем я общался, представления не имели, что я сделал, но это знал я, и для меня это много значило. Теперь я точно знаю, что самая большая награда за достижение – то внутреннее ощущение, которое оно приносит.

До участия в Western States я даже не подозревал, что существует какая-нибудь задача, которая потребует еще больше физических сил. Но потом я прочитал небольшую статью в газете Los Angeles Times про малоизвестную гонку по Долине Смерти, которая проводится в середине лета.

Самая низкая точка Западного полушария – Бэдуотер, небольшая впадина посреди Долины Смерти на юго-востоке Калифорнии, ее глубина восемьдесят шесть метров ниже уровня моря. Летом температура там может превышать отметку пятьдесят три градуса выше нуля, а асфальт нагревается до девяноста трех. Не самое приятное место для занятий бегом.

Но уже следующим летом, едва восстановившись после Western States, я, промокший от пота, стоял на старте ультрамарафона Бэдуотер и с нетерпением ждал, когда начнется гонка.

Нас было двадцать четыре человека, готовых приступить к тому, что называют «самым тяжелым легкоатлетическим пробегом в мире». Это дистанция общей протяженностью сто тридцать пять миль (двести семнадцать километров) через Долину Смерти от впадины Бэдуотер до горы Уитни – самой высокой точки континентальной части США. Если стомильник Western States был ужасно изнурительным, то марафон Бэдуотер считается самой серьезной проверкой человеческой выносливости и решимости. Или просто безумия. Либо так, либо так.

Самые сильные спортсмены приезжают со всего мира, чтобы принять участие в этом ультрамарафоне и продемонстрировать невероятные возможности своего организма в надежде достичь финиша, уложившись при этом в шестьдесят часов. В отличие от Western States дистанция пробега Бэдуотер полностью проходит по асфальтированным дорогам и шоссе, но тем не менее еще до того, как извилистая дорога начинает подниматься на гору Уитни, на пути нужно преодолеть много подъемов.

Окинув взглядом стоящих на старте, я увидел самых выносливых в мире бегунов – элиту сложнейших на свете гонок на выносливость. Облаченные в специальную белую одежду для бега по пустыне, облегающую их мускулы, они были готовы выйти на предельно сложную дистанцию. Я стоял среди них, и на изнуряющей жаре и в духоте сердце мое колотилось так, что готово было вот-вот выскочить из груди.

Весь год я готовился к марафону. Учитывая суровые условия жаркой пустыни, в которых мне предстояло бежать, я пытался их смоделировать, тренируясь в шерстяном свитере и лыжной куртке. Но после общения с другими участниками на старте я понял, что моя тренировка была еще слаба: многие тренировались в сауне.

Гонка началась, как обычно, с воодушевляющих криков и гиканья участников и организаторов (в толпе не было ни одного зрителя). Никогда раньше я не сталкивался с подобной температурой, жара стояла совершенно нечеловеческая. Она поднималась от асфальта густой пеленой и волнами текла по ровному, без единого изгиба шоссе. Участник, который бежал передо мной, довольно скоро превратился в мираж и исчез за горизонтом.

Маршрут целиком проходил по обочинам автомобильных дорог, поэтому я решил устроить базу в арендованном доме на колесах. Это была ошибка: как только мы пересекли пустыню и подъехали к линии старта пробега, электрогенератор сгорел, и вся моя семья, включая маленькую Александрию, осталась в неподвижном фургоне на пятидесятиградусной жаре. Рискованное решение – взять с собой шестимесячную Александрию. Большинство путеводителей предостерегают от того, чтобы брать детей летом в Долину Смерти, но мне не хотелось оставлять ее дома. К счастью, меня поддерживали Джули, родители и дядя Джордж.

Мы очень беспокоились за Александрию, да и за себя тоже, поэтому быстро нашли какое-то укрытие и сбежали туда, оставив в фургоне большую часть моей экипировки, еды и других запасов.

Спасибо смотрителю парка, который нашел нас вскоре после того, как мы ушли из фургона. Вместе с дохлым автодомом он отвез Джули, мою мать и Александрию назад в гостиницу в небольшом городке под названием Лоун-Пайн. Дядя Джордж поехал с ними и взял свой седан Mazda, который оставил там, когда мы встретились. Теперь моей группой поддержки была не вся семья в доме на колесах, а сокращенный экипаж, состоящий из отца и дяди, в легковом автомобиле. Из фургона нам удалось захватить с собой только одну небольшую сумку-холодильник, а льда у нас было совсем мало. Далеко от идеала, но в Долину Смерти нужно брать все, что можно. Это испытание, которое настигло нас еще до старта, выбило меня из колеи, но я старался сохранять спокойствие. Чтобы не получить солнечные ожоги, каждый сантиметр кожи был скрыт под белым костюмом, защищающим от ультрафиолета и делающим меня похожим на мумию. Мне нужно было следить за тем, чтобы не перегреться. В пределах видимости не было ни одного дерева, ни одного камня, за которым можно было бы найти тень и спрятаться.

Бегу по белой полосе по шоссе в ад

Асфальт очень скоро разогрелся до такой степени, что первая пара кроссовок всего за час буквально расплавилась. Я не предвидел этого, но подошвы просто развалились, поэтому я переобулся во вторую пару. Подсмотрев, что другие участники бежали по идущей вдоль обочины дороги белой линии, я стал делать так же. Белый цвет отражал тепло и не давал новым кроссовкам расплавиться, по крайней мере какое-то время.

Но даже по белой полоске бежать было адски горячо, я чувствовал себя как на раскаленной сковородке. Уже через двадцать километров на ногах появились пузыри мозолей. К двадцать пятому километру новые пузыри начали образовываться поверх уже имеющихся. Мы остановились и отхватили от каждого кроссовка по большому куску, они стали похожи на самодельные сандалии, и это немного спасало.

Как нам и советовали, мы взяли цветочный опрыскиватель, чтобы иногда я мог освежиться. Но, поскольку льда у нас не было, это оказалось совершенно бесполезно. Сколько бы мы ни брызгали, влага испарялась, едва показавшись из носика, гораздо раньше, чем попадала на тело.

Незадолго до марафона турист из Европы умер от жары, наступив на грязевую корку у дороги. По-видимому, он шагнул туда, чтобы сделать фото. В отчете следствия сказано, что ступни трупа были сильно изуродованы. Бедняга наступил на тонкий слой засохшей грязи, провалился туда по щиколотку и буквально изжарился до смерти. У него тоже была с собой брызгалка для цветов, но, как мы видим, толку от нее мало…

Первый населенный пункт на маршруте – Фернес-Крик – был расположен в двадцати семи километрах от старта. Там есть небольшая станция обслуживания, которая оказалась закрыта, гостиница и очень много раскаленного красного песка, рассыпанного на дороге. Запасы воды у нас были ограничены, поэтому, чтобы их сберечь, я жадно напился из шланга на заправке и только потом заметил небольшую табличку рядом с краном: «Непитьевая вода».

Да, все так и есть – Бэдуотер.

Рвать меня начало на сорок восьмом километре, после чего начались сильное обезвоживание и мышечные судороги. Я пробежал меньше четверти дистанции, но уже начал сдавать.

Мой друг Том Серваис поит меня из шланга на пробеге Бэдуотер

– Может, попробуешь съесть чего-нибудь? – спросил отец из окна машины.

– Да, давай.

Он опустил стекло и протянул мне бутерброд с арахисовым маслом и вареньем. Метров сто я бежал с бутербродом в руках, пытаясь подавить приступ рвоты, чтобы откусить кусочек. Когда наконец-то я взял в рот еду, обнаружил, что хлеб был слегка поджарен. «Интересно, – подумал я, – зачем мы взяли с собой тостер в Долину Смерти?» И тут до меня дошло: я бежал внутри тостера.

В час ночи мы достигли Стоувпайп-Вэллс, небольшого поселения в шестидесяти восьми километрах от начала этой богом забытой гонки. Я бежал по темной дороге, тишину нарушал только свист ветра, гуляющего по пустыне. Когда я добежал до поселения, тьма была кромешная, но температура, несмотря на середину ночи, стояла около сорока четырех градусов, а чуть раньше, днем, c неба падали птицы.

В Стоувпайп-Вэллс есть одна-единственная гостиница, а в ней – небольшой бассейн. Я побежал прямо к нему и прыгнул. Вода, к сожалению, оказалась теплой, как в джакузи. Когда я вылез оттуда, другой участник пробега медленно приближался к бассейну. Его постоянно тошнило всухую, и в свете бледно-желтой лампочки я видел, что его постоянно скручивает в приступах, а он ничего не может с этим поделать. В бассейн он прыгнул, не снимая одежды и кроссовок. Когда же – мокрый насквозь – он выбрался назад и в трансе прошел мимо ребят, которые были с ним, его продолжало тошнить.

– Помогло? – спросил один из его помощников.

Он отрицательно помотал головой и поковылял мимо них в гостиницу. Больше мы его не видели. Его битва была окончена.

После Стоувпайп-Вэллс я бежал довольно проворно, но у меня начались яркие видения. И чем дальше я бежал, тем больше галлюцинировал. В какой-то момент на дороге появился старатель с лотком для промывки золота и прохрипел: «Воды». Я пожалел его и наполнил лоток из бутылки. И только когда вода пролилась на дорогу и испарилась, я понял, что это было видение. Или привидение.

Затем на дороге появились другие галлюцинации – гремучие змеи. Но тут отец и дядя закричали мне: «Берегись!» – начали сигналить и светить фонариками. Змеи оказались настоящими.

Помимо гремучих змей, на ночной дороге следовало опасаться скорпионов и больших тарантулов. Мой взгляд был не слишком сфокусирован, а мозг слегка затуманен, я небрежно переставлял ноги, не в состоянии оставаться собранным и внимательным. Мои осторожность и бдительность куда-то исчезли как раз в тот момент, когда они были нужнее всего.

В четыре часа утра вдобавок к рвоте у меня началась диарея. Меня так трясло, что я едва успевал отбежать на обочину дороги и стянуть шорты. Следующее небольшое поселение, Панаминт Спрингс, находилось на сто шестнадцатом километре, и нужно было добраться туда побыстрее, хотя бы для того, чтобы раздобыть рулон туалетной бумаги: наша давно закончилась.

Папа и дядя были со мной всю ночь напролет, готовые помочь в любой момент. Они останавливали машину в трех километрах от меня впереди по дороге в поисках опасной живности, а затем ждали, пока я добреду до них. Несмотря на то что уже довольно давно я не останавливался поесть и попить, поскольку подозревал, что это будет только перевод продуктов, они всю дорогу с питанием наготове были рядом.

Похоже, что этот самый тяжелый пробег в мире окажется сильнее меня. Официальный финиш, до которого был еще сто один километр, расположен в конце дороги, упирающейся в склон горы Уитни, но я не собирался там останавливаться. Все мое упорство и решимость толкали меня на то, чтобы после пересечения финишной линии пробежать еще почти восемнадцать километров семьсот метров вверх по тропе к вершине, превратив и без того запредельную гонку на выносливость в еще более экстремальную.

Назовите меня мазохистом. Очень многие так и сделали.

Именно так и я себя назвал, когда приплелся в Панаминт Спрингс, согнувшись, как горилла. У меня кружилась голова, я видел звезды, хотя давно уже рассвело и на дворе стоял день. Кто-то решил, что мне нужны фрукты, и засунул мне в рот теплый и мягкий кусок дыни. Я немедленно выплюнул его.

– Он в порядке? – спросил кто-то мою группу поддержки. Это был Бен Джонс, местный врач, хирург, акушер, педиатр, психиатр (бог знает, зачем он тут нужен) и самый главный начальник Бэдуотер.

– У нас нет уверенности, – ответил отец.

– Может, он хочет принять ледяную ванну?

К машине доктора Джонса был прицеплен гроб на колесиках, наполненный ледяной водой.

Я замотал головой. Ни за что на свете и ни при каких обстоятельствах мне не хотелось ложиться в гроб, даже ради ледяной ванны. Перспектива закончить пробег раз и навсегда становилась все реальнее.

Сквозь туман я видел, как доктор консультирует моих родственников, их голоса звучали как из испорченного радиоприемника – сквозь помехи и сломанную регулировку громкости. Я посмотрел вверх: светило солнце, и вниз от него исходил раскаленный красный шлейф, который окутывал песчаные дюны вдалеке, а потом, причудливо закручиваясь, снова уходил к небу. Я сделал шаг вперед, повернулся боком, сделал еще полшага, пошатнулся и упал замертво на выжженную землю…

Когда я очнулся, то обнаружил, что лежу голышом в гостинице на кровати в луже пота и без простыни.

– Где я? – пробормотал я. – Папа? Дядя Джордж?

– Тебе нужно полотенце? – тихо спросила жена.

Я, прищурившись, посмотрел ей в глаза.

– Что ты тут делаешь? Где мы?

– Пробег закончен, милый. Ты в гостинице в Лоун-Пайн.

– Но я же не финишировал, так? Как я сюда попал?

– Тебя сюда привезли. Ты упал в обморок.

– Нет! – прохрипел я из последних сил. – Зачем меня увезли оттуда?

– Ну смотри. У тебя было сильное обезвоживание, тебя рвало, ты не мог связно говорить и был на грани теплового удара.

– И что?

– Поэтому, когда ты упал в обморок, отец и дядя решили, что этого вполне достаточно.

– Но я пробежал только половину, дистанция еще не закончилась.

– Но, похоже, закончился ты.

– Поверить не могу, что они просто взяли и увезли меня оттуда.

– Хочешь, я отвезу тебя обратно? – предложила она.

Идея отправиться назад, в этот ад, вызвала у меня приступ тошноты. Я сел и вздрогнул, увидев круглые пятна на простыне: из мозолей на пятках сочилась желтоватая жидкость.

– Я продул. Я неудачник.

– Ничего ты не продул, и ты никакой не неудачник, – твердо сказала Джули. – Ты пробежал сто пятнадцать километров восемьсот метров, не имея возможности как-то восполнить силы. Как далеко ты готов был зайти?

Джули такое невезение посреди пустыни воспринимала как должное, как всего лишь небольшое препятствие на пути, а не конец дороги. Не последняя же гонка, в самом деле.

Джули была рассудительным человеком. Я – нет. То, что я сошел с дистанции пробега Бэдуотер, стало для меня полным, бесповоротным провалом. Никогда еще моя внутренняя сила, та самая, что заставляла бежать на длинные дистанции и терпеть невероятную боль, не проявлялась таким извращенным и гипертрофированным образом. Многие быстро отходят и забывают: подумаешь, что-то где-то выиграли, где-то проиграли. Но для меня неудача стала последней каплей. В моем представлении, гораздо благороднее было бы попытаться пробежать и умереть, чем бросить попытки. Слава богу, я упал в обморок, иначе кто знает, что еще могло со мной произойти.

Я прекрасно знал, что своей твердолобостью обязан преждевременной смерти моей сестры. После того как Пэри погибла, жизнь стала более осязаемой. Вам сколько угодно могут говорить что-нибудь вроде «никогда не знаешь, когда выпадет твой жребий», но это почти ничего не значит до тех пор, пока внезапно не уходит кто-то, кого вы любите. С того дня у меня не осталось иллюзий о бессмертии, каждая минута была на счету. Жизнь не дает второго шанса, потому что вы действительно не знаете, когда выпадет ваш жребий. Я не терпел ошибок. У меня не было столько времени, чтобы тратить его на поражения.

– Давай собираться, – печально сказал я, – нас ждет долгий путь домой.

Я чувствовал себя ужасно. Список тех, чьи надежды я не оправдал, кто поддерживал меня на всем пути, был длинным. К тому же я подверг опасности свою семью. При этом у меня нет ничего, чем можно оправдать этот провал, разве что шиной на голени и разбитым сердцем. И что хуже всего, я не оправдал надежд своей сестры, моего величайшего вдохновителя.

Было ли это предательством по отношению к себе? Это оказалось гораздо больнее, чем просто предательство. Обо мне и говорить не стоило, я ничего не значил и был отвратительным созданием, не заслуживающим даже крохи сочувствия. Всепоглощающая жалость к себе располагалась на три уровня выше, чем та черная дыра, в которую упал я. От моей гордости не осталось и следа.

На обратном пути, пока мы всей семьей ехали домой, мне хватило времени, чтобы подумать, чему научил меня этот ультрамарафон, и я немного расслабился. Да, я провалил его, но это прекрасное победоносное поражение позволило мне буквально раздробить на кусочки и тело, и душу и старательно вывалять каждый в грязи. Вот что сказал по этому поводу Теодор Рузвельт:

Господи, я знаю, что такое настоящее поражение! Не бывает более сокрушительного поражения, чем, измотав себя до предела, не добежать до финишной черты. Я лицом к лицу столкнулся с тяжелейшим пробегом в мире и проиграл. Несмотря на все мои невероятные усилия, Бэдуотер вынудил меня капитулировать.

Это было чистой воды поражением, но на пути домой я осознал, что влюблен в каждую его секунду.

Дома после гонки по Долине Смерти, я, живой, с Джули и Александрией