Пока Дим вел в руины нашего помощника, я предавался размышлениям о борьбе Добра и Зла и дуальности сущего. А если не витийствовать и говорить просто и понятно, то пытался разобраться с недавними событиями, в которых так явно проявили себя Свет и Тьма. Для Дима, как и для подавляющего большинства жителей этого мира, все просто и понятно. Есть Добро и есть Зло. Добро олицетворяют жители освоенных земель в целом и ударный отряд в лице Церкви и рыцарских орденов в частности. А в качестве противоборствующей команды выступают обитатели Искаженных пустошей, сами Пустоши и нередкие проклятые места, играющие роль эдаких анклавов Зла в освоенных землях. И конечно, темные колдуны как мобильные пункты распространения Тьмы. В общем, классика фэнтези во всей своей красе.

Я мало чего помню толкового о прошлой жизни, но точно знаю, что черно-белое восприятие мира в мое время и в моем мире не пользовалось особым уважением. Наверное, именно поэтому мой разум сомневается в столь кристально ясной трактовке, что предлагает местное общество и продвигаемая им эсхатология. Ну трудно мне себя убедить в том, что здешние Тьма и Свет, которые я очень хорошо ощущаю, между прочим, и есть те самые абсолюты-антагонисты, на которых лежит ответственность за все плохое и хорошее, что есть на свете. Для меня естественен факт, что и добро и зло проистекают из мыслей, действий и бездействия человека и потому не могут писаться с заглавной буквы, как и любое человеческое деяние, за редкими, весьма редкими исключениями. Подвиг, Мать, Родина — вот слова, которые, на мой взгляд, должны начинаться с большой буквы, но никак не «добро» и «зло». Здесь же… эти черно-белые понятия выпуклы, зримы и пишутся и даже произносятся исключительно так. А я до сих пор не уверен, что ощущаемые мною эманации Света и Тьмы действительно есть воплощения того самого Добра и Зла. Впрочем, об этом я уже упоминал. Хотя, если подходить к вопросу чисто практически, не могу не признать, что пока не видел от фонящих тьмой тварей ничего, кроме попыток сожрать моего носителя, а Церковь за то недолгое время, что я имею возможность наблюдать ее деяния, даже заставила меня принять необходимость говорить о ней именно что с той самой пресловутой заглавной буквы. И было отчего. Все госпитали, школы, приюты и дома призрения — все они здесь находятся под управлением Церкви, а святые отцы, если позволяет возраст, не чураются выходить с рыцарскими отрядами против искаженных. И не то что не чураются: рвутся! Да и вообще не похожа эта Церковь на организацию из моего прошлого мира. Здешние святые отцы не берут на себя прав монополиста-провайдера связи с горними высями, не берут денег сверх церковной десятины, получаемой — внимание! — ОТ ГОСУДАРСТВА! И как я уже сказал, не только словом, но и делом борются против темных тварей.

Но самое интересное, здешняя Церковь не пропагандирует наличия некоего высшего всеведущего, всезнающего и всемилостивейшего… Наоборот, я уже трижды слушал в Ленбургском Доме проповеди здешнего приходского священника, и трижды он говорил не о Боге и его милостях, а о человеке и его делах. А если свести все, о чем проповедовал святой отец, в одно предложение, пусть и несколько упростив и сократив содержание, получим одну мысль, красной строкой проходившую через все его речи, мысль, которую он чуть ли не саморезами вворачивал в головы паствы, а именно: все добро и все зло исходят от самого человека, и нет ничего праведнее, чем благодетельствовать в пользу ближнего и тем самым искоренять зло… если сил не хватает, чтобы уничтожать его сталью. Вот так просто. Творение добра есть помощь в искоренении зла. Не можешь уничтожать тьму мечом — борись с ней, творя добро. И повторюсь, ни одного замечания о «рабах божьих», «страхе божьем», адских сковородках, райских кущах и смирении перед властью, «ибо она от Бога». А присутствовавший на этих проповедях инквизитор, между прочим, только благостно кивал на каждую фразу святого отца и совсем не выглядел недовольным.

Кстати, не могу не заметить, что все три раза мы с Димом оказывались на проповеди после неудачных выходов, когда нашему телу доставалось от искаженных тварей. Вот как только мой носитель оказывался способным подняться с койки в лечебнице, так и топал в собор на проповедь, получал мощный заряд света… и выздоравливал после таких визитов раза в два быстрее. Что, прямо скажем, придает немалый вес тем самым проповедям и так и склоняет согласиться с мнением большинства. Но торопиться развешивать ярлыки, мол, вот это тьма и она — зло, а это свет, и он — добро, я все же пока не стану. Вот накоплю статистический материал — тогда и посмотрим. А пока… какого?! Ди-им!!!

Меня вдруг окатило такой волной тьмы, что крик вырвался непроизвольно. А в следующую секунду я услышал своего носителя.

— Что стряслось, сосед? — так и пахнуло от Дима настороженностью.

— Всплеск тьмы, мощный, близко, — быстро ответил я, одновременно дав носителю направление, с которого пришла волна. Впрочем, это было не обязательно. Над холмом, из-за которого на нас и накатило, возник огромный, зримый столб черноты, тут же иглой вонзившийся в небо. По округе ударил порыв ледяного ветра, оставивший на камнях белесые разводы, а через секунду все стихло. Исчезло ощущение близкой тьмы, пропала черная «игла», и только быстро истаивающая изморозь напоминала о том, что здесь только что произошло что-то очень странное.

Дим тихо выругался, но, заметив недоуменный взгляд нашего нечаянного спутника, прекратил сотрясать воздух бессмысленными звуками.

— Что это было, сударь Дим? — спросил Граммон, настороженно поглядывая в сторону холма.

— Рождение нового пятна, — зло буркнул мой носитель. — Именно из-за таких вот внезапностей ходоки и не любят выходить в поиск в первые дни Прилива. Слишком велика опасность вляпаться в смертельные неприятности, такие, как это пятно, например. Окажись мы сейчас чуть ближе к его центру, и Искаженные пустоши получили бы двух новых жителей, если, конечно, умертвий можно так назвать.

— А сейчас… — Пир явно занервничал, и я его понимаю. Такие новости не способствуют сохранению хладнокровия. — Сейчас это пятно для нас опасно?

— Тьма всегда опасна, — пожав плечами, ответил Дим. Ну да, успокоил мальчишку, называется. Психолог, чтоб его!

— Тогда, может, стоит обойти это пятно стороной? — спросил Граммон, шагая следом за моим носителем, который даже не подумал притормозить и как шел по маршруту, так и продолжал переть вперед, держа курс точно на тот самый пресловутый холм.

— Нет, — отрезал Дим. И я его понимаю. В подобных случаях, кстати говоря, редких даже в Искаженных пустошах, опасность представляет сама вспышка тьмы, корежащая и коверкающая все, что попадает под ее удар. Но сам процесс изменения длится не меньше двух-трех дней, в течение которых пятно практически безопасно, если, конечно, не тянуть руки куда не следует, потому что искажение порой затрагивает не только органику, но и неживые предметы.

Понятное дело, с моей чувствительностью у Дима не будет проблем с определением степени опасности какого-нибудь неприметного на вид, но накачанного под завязку тьмой камешка, но у других-то ходоков такого анализатора эманаций Тьмы и Света нет. Максимум, на что они могут рассчитывать, это слабенькие артефакты алхимиков или не менее слабые эликсиры зельеваров, реагирующие на присутствие рядом тьмы. Впрочем, обычно им хватает и этого. Вкупе с богатым опытом подобные артефакты довольно неплохо защищают своих владельцев от неприятностей.

— Почему? — А настырный мальчишка. Другой бы на его месте давно заткнулся и постарался не отсвечивать, а этот…

— Потому что шанс побродить по новорожденному пятну выпадает один раз на сотню, — снизошел Дим до объяснений. — А алхимики и зельевары платят золотом по весу за куколки проходящих искажение тварей.

— О… — Граммон умолк, глядя куда-то в пространство. Должно быть, размечтался, что найдет в пятне окуклившегося кабана-секача. Наивный.

Как и ожидалось, в пятне, родившемся на каменной осыпи за холмом, ничего выдающегося мы не обнаружили. Слишком неудобное место, здесь и насекомых-то нет, не то что животных. Хотя, если порыскать среди валунов, может быть, пару ящериц и отыщем…

Мои размышления прервал всплеск недовольства, донесшийся от носителя. Интересно, что он такое обнаружил?

— Сударь Граммон, поздравляю с первой находкой в Пустошах, — проговорил Дим, глядя на два гладких кокона, вытащенных Пиром из какой-то расселины. Точно, окуклившиеся ящерицы. Но вот Граммону вместо поздравления нужно было вломить от души, чтобы не тянул грабки к непонятностям посреди искаженного пятна.

Мой носитель смерил светящегося от радости мальчишку долгим взглядом и, поманив его пальцем, кивнул в сторону расселины.

— Скажите, Пир, вы вытащили свою находку оттуда?

— Именно так, сударь Дим, — довольно кивнул тот и пустился было в объяснения, но носитель пресек их одним жестом.

— Я рад, что у вас такое хорошее зрение, сударь Граммон, — заговорил Дим, когда наш спутник замолк. — Но я искренне сожалею, что это единственное достоинство вашей головы.

Мальчишка покраснел от обиды, но носитель не дал ему и слова вставить. Вытащив из кармана серебряную монету, Дим резко швырнул ее в узкую щель меж камней, где глазастый Пир и узрел перерождавшихся тварей. Монета звякнула где-то в глубине расщелины, а в следующий миг над трещиной взвился черный, пронизанный алыми сполохами дым.

— Ч-что эт-то было? — заикаясь, произнес Пир, округлыми от изумления глазами следя за тем, как рассеивается черное облако.

— Ваша феерическая удача, сударь Граммон, — резко ответил Дим, указав кончиком моментально извлеченного из ножен фальшиона на красноватые отблески, виднеющиеся на изломах камней в расселине. — Тьма искажает не только живых и мертвых. Она и камень может превратить в чистое зло.

Вот о чем я и говорил. А мальчишка, судя по вытянутой физиономии, проникся… что не может не радовать.

— Простите, сударь Дим, — поник Пир. — Обещаю впредь не быть столь легкомысленным и спрашивать вашего совета, прежде чем хватать… всякое.

— Договорились, сударь Граммон, — кивнул мой носитель. — А сейчас идемте. Там в глубине оврага может найтись что-то не менее интересное, чем эти куколки. Кстати, возьмите изолирующий мешок и переложите свою добычу в него.

— Это так важно? — взяв протянутый Димом мешочек, спросил Пир.

— Очень. Куколки развиваются под воздействием Тьмы, учитывая же, что дальнейший наш путь почти полностью пролегает по черным пятнам, дня через два куколки окончательно переродятся и потеряют свою изначальную ценность в глазах возможных покупателей. Да и таскать в карманах искаженных тварей — удовольствие небольшое, согласитесь?

— То есть лучше таскать порождения зла в мешке? — с намеком на улыбку уточнил Граммон.

— Мешок изолирует куколки от эманаций Тьмы и приостановит процесс перерождения, — никак не отреагировал Дим на подначку спутника. Но тот и сам спохватился и стер с лица улыбочку. Нет, ну ребенок же! Только дети способны забывать об опасности, которой они только что подверглись, и улыбаться как ни в чем не бывало.

Пока Дим и Пир обсуждали находку и средства ее сбережения, я «принюхался» к коконам, стараясь запомнить то ощущение, что они у меня вызывают. А оно было хоть и слабым, но довольно отчетливым и… странным. Куколки не отдавали тьмой или тем более светом, но от них исходило ощущение какой-то сосущей пустоты, можно сказать, голода и жажды… тьмы. Если это ощущение характерно для всех перерождающихся тварей, а не только для двух найденных Граммоном ящериц, то я, пожалуй, смогу отыскать пару-тройку образцов и на нашу с Димом долю.

А что? Пара куколок Пира с легкостью уйдут в Ленбурге за полсотни золотых. А чем мы с носителем хуже? Вот и я о том же: мы не хуже, мы лучше. А значит, вперед и с песней! Как говорится, бороться и искать, найти и перепрятать!

Дим потопал вниз по склону, в сторону небольшого перелеска, росшего на другом краю оврага, обходя подозрительные места и стараясь не грохнуться на каменной осыпи, а следом за ним двинулся довольный Граммон. Я же старательно «принюхивался» к окружающему пространству, стараясь уловить любую странность. И ведь уловил. И носителя своего навел на находку. Так что спустя десять минут Дим снял предусмотрительно закрепленную на заплечнике лопатку и принялся разрывать попавший под искажение муравейник. Конечно, муравьи — это не ящерицы, зато их много. Пусть далеко не все из них выжили после удара тьмы, но и тех, что окуклились, хватит, чтобы сравнять наш с Граммоном счет.