38
В одиннадцать часов мать Джереми отложила книгу и включила новости.
– Пойду-ка я лягу, – сказал Джереми.
Мать явно удивилась:
– А как же «Субботним вечером в прямом эфире»?
– Да ну его, – сказал он. – Летом идут одни дурацкие повторы. И вообще, если честно, что-то я совсем никакой.
Она приподняла бровь:
– Надо же? Всего-то до середины ночи прошлялся.
– Вот именно. – Он поцеловал ее, пожелал спокойной ночи и отправился к себе. Заперев за собой дверь, он собрал одежду, которую планировал надеть позже, положив предварительно в передний карман вельветовых штанов швейцарский армейский нож. Потом достал из нижнего ящика стола лезвие Тани. «Носи его с собой на память», – сказала она тогда. Лезвие до сих пор было завернуто в носовой платок. Белая ткань была вся в бурых пятнах свернувшейся крови.
Джереми достал лезвие, посмотрел на него. Воспоминания прошлой ночи нахлынули с новой силой, вызывая страх и вожделение.
«Кому нужно лезвие на память? – думал он. – Кто сможет забыть… такое?»
Но Таня попросила его носить лезвие с собой.
Он снова завернул его в платок и сунул в карман штанов.
Потом скатал подготовленную одежду и затолкал под кровать. Снял пижаму и аккуратно повесил на спинку стула. Выключил свет и лег в постель.
Светящийся циферблат часов на тумбочке показывал четверть двенадцатого. До выхода оставалось еще полчаса.
Минуты поползли.
В голове кипели образы и видения. Таня и Светлячок. Их лица, их тела, их запах, их голос. Светлячок и Таня. Тролль, падающий с колеса обозрения, Таня, поправляющая его сломанные ноги, Джереми ломает ему палец за то, что ударил Светлячка. Музей Диковин Джаспера, Ковбой, трясущий банку с эмбрионом внутри, огромный и жуткий паук, скукоженная мумия, Ковбой высмеивает четверых отморозков, вот те гонятся за ними, а вот Джереми разрывает рубашку на той девчонке и касается ее груди. Карен отплясывает на вечеринке, вся взмокшая, в одних трусиках и лифчике. Насмешливый, хриплый голос тролля из темноты под променадом. И какой бы образ ни возникал в его голове, все они почему-то замыкались на Тане. Или на Светлячке. Думая о Светлячке, он испытывал мучительное чувство вины и потери. Мысли о Тане зарождали в нем какое-то странное желание. Он хотел ее, он боялся ее. Ему было стыдно из-за того, что он променял Светлячка на Таню. И страшно.
Звук шагов в коридоре вырвал Джереми из этих суматошных мыслей. Хлопнула дверь, зажурчала вода из-под крана, послышался шум сливаемого бачка, наконец мимо двери прошаркали материны шаги. Значит, она отправилась в свою спальню.
Тридцать пять минут двенадцатого.
Он отсчитывал минуты до выхода, обдумывая способы улизнуть незаметно, но к этим мыслям то и дело примешивались другие – пугающие: что ждет его на этом ночном рандеву с Таней?
Без четверти двенадцать он скатился с кровати, запихнул халат и пижаму под покрывало и, дрожа от холода, опустился на колени возле кровати. Достал одежду. Уселся на ковре и стал ее надевать.
Одевшись, он подкрался к двери и тихонечко приоткрыл ее. В коридоре было темно, даже из комнаты матери не проникал свет. Но Джереми подозревал, что она еще не спит. Затаив дыхание, чувствуя, как от напряжения стучит в висках, он коснулся стены кончиками пальцев, чтобы не сбиться с курса, и пошел вперед, тихо ступая по полу резиновыми подошвами.
Добравшись до входной двери, он бесшумно снял цепочку и повернул защелку замка. Тот открылся, приглушенно щелкнув. Повернув ручку, Джереми медленно открыл дверь и вышел на крыльцо. Осторожно притворил дверь за собой.
Сквозь сетчатую дверь веранды была видна вся улица, залитая светом фонарей. Вдоль бордюров стояли несколько машин. Одна из них вполне могла оказаться Таниной. Впрочем, Джереми понимал, что еще рано, и она, скорее всего, еще не подъехала.
Может быть, она вообще не приедет.
Эта мысль одновременно и обнадежила и разозлила его.
Он закрыл сетчатую дверь и спустился на одну ступеньку.
Если она не приедет, сказал он себе, я смогу отправиться к Светлячку.
«Слушай, я что-то передумал. Можно войти?»
Черт, я же адреса ее не знаю.
На другой стороне улицы фары одного из припаркованных автомобилей ярко вспыхнули и снова погасли.
Сердце Джереми екнуло.
Он ускорил шаг, добрался до тротуара и оглянулся на свой дом, в глубине души надеясь, что сейчас в одном из окон зажжется свет, входная дверь распахнется, и мать выбежит с криком: «Куда это ты намылился, молодой человек?»
Дом был погружен во тьму. Побег удался.
Джереми перешел через дорогу. Из открытого окна подмигнувшего фарами автомобиля высунулась рука и помахала ему. Он помахал в ответ. Подойдя ближе, он разглядел, что это старый «Форд LTD». Пассажирская дверь распахнулась, но в салоне царила темнота. Либо свет не работал, либо Таня специально его выключила.
Остановившись у двери, Джереми наклонился и заглянул внутрь. Таню окутывала тень, размытые черты лица напоминали маску, но Джереми все равно узнал ее. Он уселся на пассажирское сиденье и захлопнул дверь.
– Садись поближе, – сказала Таня.
Он придвинулся к ней. Двигатель работал, но с перебоями. Джереми чувствовал, как машина вибрирует под ними. Несмотря на то что все окна были открыты, в салоне стояли неприятные запахи бензина и сигаретного дыма. Но присутствовал и другой аромат, нежно-мускусный, навевавший Джереми мысли о ночных джунглях и дикарях. И исходил он от Тани.
Она повернулась к нему. На ней были темный свитер и спортивные штаны. Взяв Джереми за руку (ту, что была порезана), Таня прижала ее к губам. Другой рукой она оттянула подол свитера и направила руку Джереми вверх по своей горячей коже – прямо к груди. Удерживая ее там, она обняла его, наклонилась и поцеловала. Ее рот будто поглотил его. Она застонала, когда Джереми принялся осторожно ласкать ее грудь. Та была невероятно гладкой, сосок пружинил под пальцами. Джереми тер его, а язык Тани тем временем скользнул ему в рот. Джереми сдавил сосок, коснулся находящегося под ним шрама и провел по нему пальцами, остановившись лишь там, где начинался пояс ее штанов, желая проследовать дальше, но не решаясь. Вместо этого он скользнул рукой вверх, наткнувшись на висящий на ее шее свисток. Ему хотелось прикоснуться к другой ее груди, но, не осмелившись этого сделать, он просто вцепился в свисток.
Таня прервала поцелуй и слегка отстранилась.
– Пора начинать, – прошептала она. – А на это у нас еще будет время. Позже. У нас будет куча времени на все что угодно.
Джереми кивнул и вытащил руку из-под ее свитера.
Она нежно поцеловала его, потом достала из поясной сумки что-то, упакованное в пакет.
– Это тебе, – сказала она.
Джереми с недоумением смотрел на пакет, пытаясь понять, что в нем.
– Это хирургические перчатки, – пояснила Таня. – Мы же не хотим оставить везде отпечатки пальцев. – Она достала еще один такой же пакет и, развернув его, натянула перчатки.
– Неужели необходимо надевать их прямо сейчас? – спросил Джереми. Ему совершенно не хотелось обтягивать руки резиной. Ему хотелось, чтобы они были свободны, чтобы осязали Таню.
– Машина чужая, – сказала она.
– О… – пробормотал он. Живот свело, он почувствовал, как член начал скукоживаться. – Ты хочешь сказать, что угнала ее?!
– Разумеется.
Он покосился на замок зажигания. Ключа из него не торчало, но мотор работал на холостых оборотах.
– Святый Боже, – проговорил Джереми.
Таня повернулась вперед, сняла ручной тормоз, потянула вниз рычаг переключения передач и развернула машину в сторону от тротуара.
– Мы бросим ее где-нибудь возле Фанленда, когда закончим, – сказала она. – Не переживай, хозяева обязательно ее отыщут. Дело в том, что мы не можем воспользоваться моей машиной, иначе меня запросто смогут вычислить.
– Что мы собираемся делать? – спросил Джереми.
– Проучить одного тролля, – сказала она. – Я знаю, где сегодня можно найти превосходного тролля.
– Правда? И где же?
– У Нейта дома.
Робин приподнялась на локте и посмотрела на Нейта. Он выглядел умиротворенным, как ребенок. Руки и ноги разметал в стороны – так и уснул. Грудь его мерно вздымалась и опадала. Робин положила на нее руку. Его кожа, золотистая в мерцании свечей, на ощупь оказалась прохладной.
Осторожно убрав руку, она встала с постели, подняла одеяло, сброшенное на пол, когда они занимались любовью, и накрыла Нейта. Он не шелохнулся.
Робин улыбнулась.
Бедолага, весь вымотался, подумала она.
А кто бы не вымотался?
Она и сама ощущала во всем теле невероятную слабость. Мышцы казались разваренными, точно пудинг. Кожа вокруг рта припухла, ее слегка покалывало от непрерывных поцелуев. Щеки зудели от его щетины. Так же, как плечи, грудь и шея. Соски немного саднили. Внутри она ощущала какую-то странную мягкость.
Перестарались, подумала она и снова улыбнулась.
Она подошла к комоду, любуясь своим отражением в зеркале. Да уж, выглядит она действительно как выжатый лимон. Наклонившись, она задула свечи на комоде, после чего решила сделать то же самое со свечами на тумбочке со стороны Нейта. Робин не хотелось его будить, поэтому вместо того чтобы перелезть через кровать, она заставила себя ее обойти. Перед тем как погасить последнюю свечу, она наклонилась и осторожно придвинула руку Нейта к боку.
Наконец она задула все свечи, скользнула под одеяло, повернулась к Нейту и стала придвигаться к нему, пока не почувствовала тепло его тела. Нежно положила руку ему на грудь и прислушалась к дыханию. Затем поцеловала его в плечо.
Он хныкнул.
Наверное, видит дурной сон.
Робин осторожно погладила его по груди, надеясь отвлечь от неприятного сновидения. Ритм его дыхания не изменился. Нейт по-прежнему спал. Робин прислушивалась, готовая разбудить его, если он снова захнычет.
Может быть, ему снится падение Поппинсака?
Как жаль, что она не может избавить его от этого бремени. Просто поцеловать и тем самым стереть из памяти все дурное.
Если бы только можно было вылечить его любовью…
Но он обречен жить с чувством вины. У него свое бремя, у Робин – свое.
Слава Богу, что мы рассказали об этом друг другу, подумала она.
Она и так любила его. Но взаимная откровенность, словно жаркое пламя, сплавила их души в единое целое.
Она вспомнила, как стояла в джакузи, крепко прижавшись к нему, и рыдала, как их слезы смешивались, ощущение, будто они с ним слились воедино, как они со слезами целовались…
Когда воспоминания покинули ее, она провалилась в сон.
Таня погасила фары. Дорога впереди погрузилась в темноту. Она резко свернула на узкую дорожку, возникшую впереди и казавшуюся бледно-серой полосой посреди сумрака леса. Через некоторое время Таня переключила передачу, но не прибавила скорость, очевидно опасаясь шумом двигателя выдать себя.
– А ты уверена, что они здесь? – прошептал Джереми.
– Уверена, – сказала Таня. – Только вместо нее здесь должна была быть я.
– А?
– У нас было все на мази. Его предки уехали до среды, и я собиралась все это время пробыть с ним.
– Черт.
– Говнюк вонючий.
– Он просто ненормальный, если променял тебя на эту девку.
– Большая ошибка. Сейчас он увидит, насколько большая.
Они добрались до вершины холма. В темноте маячил огромный черный силуэт дома с покатыми островерхими крышами. Все окна были темные, лишь некоторые слегка поблескивали в лунном свете. Дом выглядел мрачным и безлюдным.
Джереми очень надеялся, что там и вправду никого нет.
Его мутило от ужаса.
Он был счастлив находиться с Таней, но как же ему хотелось, проникнув в дом, никого там не застать!
Он вытер взмокшие ладони о вельветовую ткань брюк, забыв, что на руках резиновые перчатки. Руки так и остались влажными.
Все будет в порядке, сказал он себе.
Она сказала, что Нейта берет на себя. Стало быть, ему надо позаботиться о девушке. Нет проблем – позаботится. Он прекрасно справился с теми двумя на крыльце Музея Диковин – и ему понравилось. Вот он, долгожданный шанс побороться с музыкантшей.
Как странно: ведь впервые столкнувшись с ней на променаде, он так все и представлял.
Таня словно вдохнула жизнь в самые дерзкие его мечты, воплотила их в реальность колдовской силой своего темного очарования.
Я не хочу бить эту девушку, думал он. На самом деле я этого не хочу.
Его трясло от страха, от какого-то мучительного предвкушения.
Пожалуйста, пусть дома никого не окажется.
Машина подъехала к стоянке перед крыльцом. Таня остановилась и опустила рычаг ручного тормоза. Двигатель продолжал тихонько урчать, когда она открыла дверь и вышла из автомобиля. Джереми хотел напомнить ей, что надо бы заглушить мотор, но вовремя вспомнил, что у нее нет ключей.
Он вышел из машины и на дрожащих ногах подошел к капоту, пока Таня доставала что-то с заднего сиденья. Она подошла к нему с бумажным пакетом в руках.
– Что это? – прошептал он.
– Вещи, – сказала она. – Увидишь.
Он поднялся вслед за ней по лестнице на крыльцо. Таня вытащила из кармана свитера ключ и отперла замок.
По крайней мере нам не пришлось его взламывать, подумал Джереми.
Таня распахнула дверь. Внутри царила темнота.
Они вошли в прихожую, и Таня бесшумно затворила за собой дверь.
Джереми слышал только барабанную дробь собственного сердца. Оно колотилось так, что Джереми почти чувствовал, как оно гонит кровь по сосудам.
Таня присела на корточки. Поставила сумку на пол. Тихо забренчал металл. Джереми узнал этот звук и тут же вспомнил старого бродягу. В слабом свете, льющемся из окон, он увидел, как Таня подняла руку, демонстрируя ему извлеченный из сумки предмет. Это была пара наручников. Она передала их Джереми, достала еще одну пару и положила в карман свитера.
Затем она извлекла из сумки молоток и тоже передала его Джереми.
Его дыхание оборвалось. Желудок стянулся тугим узлом. Мошонку словно стиснули ледяные пальцы.
Таня тем временем достала из сумки топорик и встала, оставив пустую сумку на полу.
Джереми выдавил шепотом:
– Мы же не хотим их убивать, а?
– Шутишь, что ли?
– А что же тогда мы собираемся делать?
– Девка отправится с нами. А Нейт – нет. Пошли.
На дрожащих одеревенелых ногах он последовал за Таней к лестнице. Они медленно поднимались на второй этаж. Всякий раз, как лестница под ногами издавала скрип, Джереми вздрагивал. Сердце стучало, как бешеное, из горла вырывался сухой, надтреснутый хрип. Джереми с трудом сглотнул, и хрип прекратился.
Лестнице, казалось, не будет конца.
А ведь сейчас, вместо всего этого, я мог бы быть со Светлячком, думал Джереми. Боже, ну почему я не поехал к ней?!
Наручники. Молоток. Топор.
Все оказалось гораздо хуже, чем он мог вообразить.
Он представил, как разворачивается и мчится вниз по лестнице – прочь из этого дома, прочь от Тани, прочь от поджидающего его безумия…
А потом он вспомнил, как держал руку у нее под свитером.
«На это у нас еще будет время. Позже. У нас будет куча времени на все что угодно».
Она находилась тремя ступенями выше, едва заметная в темноте. Он знал, что под свитером на ней ничего нет.
Он знал, что никуда не убежит.
Оказавшись на площадке, Таня повернулась к нему:
– Не делай ничего, пока я не скажу, – прошептала она.
Джереми кивнул и положил наручники в карман куртки.
Бок о бок они двинулись по коридору. У открытой двери в спальню Таня остановилась. Заглянула внутрь. Постояла, не двигаясь, а потом уперла обух топорика в спину Джереми и подтолкнула его вперед. Он вошел в комнату. В слабом лунном свете, льющемся из окна, он разглядел кровать. Одеяла были взбиты.
Это они.
Таня была права. Они здесь.
А вдруг она лгала, что не собирается их убивать?
Что я здесь делаю?
Таня закрыла дверь. Толкнула Джереми топориком в предплечье, а потом вложила рукоять ему в руку. Почему она не оставила его себе?
Хочет освободить руки, понял Джереми, наблюдая украдкой, как она пересекла комнату, направляясь не к кровати, а к комоду у стены. Рядом с ним стоял стул с прямой спинкой. Таня подняла его и пошла обратно.
Если я не позволю ей взять топор…
Совершенно беззвучно она опустила стул на ковер перед дверью и спинкой подперла ручку.
По идее, стул должен был помешать кому-то войти, но Джереми понимал, что главное – не позволить никому выйти.
Она протянула руку за топориком. Джереми не попытался его удержать. Она переложила топорик в левую руку, а правой схватила Джереми за запястье и повела к кровати. Когда они остановились в изножии, он услышал ровное дыхание спящих.
Таня бесшумно проскользнула вдоль левой стороны кровати, низко склонилась над спящими и переложила топорик в правую руку.
Джереми увидел, как топорище взмыло вверх.
И обрушилось вниз.
Нет!
Звук удара болью отозвался в его собственной голове. Съежившись, он почувствовал, как обмякли ноги, и в тот же миг кто-то потрясенно ахнул. Одеяло на другой стороне кровати взметнулось.
– Хватай ее! – гаркнула Таня.
Девушка была нагая; на фоне белых простыней ее тело казалось темным силуэтом. Запутавшись в одеяле, она извивалась на краю постели, пытаясь руками высвободить ноги.
Джереми набросился на нее, повалил. Матрас отпружинил. Она корчилась и извивалась под ним. Джереми пригвоздил одну ее руку к кровати, но перехватить вторую не мог – молоток мешал. Ее ногти прочертили на его щеке огненные полоски боли. Он выпустил молоток. Как только тот ударился об пол, Джереми схватил девушку за запястье.
Вот ты и попалась!
Она вырвалась и скинула его на бок. Он рухнул спиной на ковер. Молоток впился между лопаток. Девушка взгромоздилась сверху и, рыдая и рыча, вцепилась зубами Джереми в подбородок. Он заорал, выпустил ее запястья и ударил девушку кулаком в лицо. Не разжимая хватки, она откинулась назад, раздирая его плоть. Обезумев от боли, Джереми схватил ее за короткие волосы над ушами и, выкручивая голову, перевернулся, распластав ее на полу рядом с собой.
Она заехала ему коленом в живот. Воздух словно взорвался в груди. Он согнулся пополам, обхватив живот руками.
– Что там за херня? – послышался голос Тани.
С трудом глотая воздух, Джереми увидел, как девушка выползла из-под него и поднялась на ноги.
Комната наполнилась светом.
Девушка замерла, глядя через плечо на кровать.
– Ни с места, – предупредила Таня.
Джереми попытался сесть. Тяжело дыша и держась за подбородок, он увидел Таню, которая сверлила девушку ненавидящим взглядом. Она стояла над неподвижным телом Нейта с топориком наготове. В свете синей прикроватной лампы Джереми видел, что все лицо Нейта залито кровью из раны во лбу. Рана была не просто большая – огромная, но все же Таня ударила его не лезвием, а обухом. Теперь же она занесла над его головой именно лезвие.
– Одень ее, Герцог. Она не должна привлекать внимания.
Кивнув, он подобрал молоток и встал. Подошел к девушке. Та стояла как вкопанная, не сводя глаз с Тани. На Джереми она и не взглянула.
– Руки за голову, – выдохнул он.
Она распрямилась, подняла руки и сомкнула пальцы на макушке.
Стоя у нее за спиной, Джереми смотрел на ее гладкую загорелую кожу, бледные ягодицы и стройные ноги.
Он провел рукой по подбородку. Резиновая перчатка стала скользкой от крови.
Он с силой провел гвоздодером по середине девичьей спины. Девушка зашипела и вздрогнула. На коже проступили две параллельные глубокие борозды, потекла кровь.
Джереми посмотрел на Таню.
Таня кивала и улыбалась.
Джереми обошел вокруг девушки и встал перед ней. Ее глаза смотрели прямо ему в лицо. В них были страх и боль, но преобладало омерзение, словно больше всего на свете ей хотелось его уничтожить.
Он размазал свою кровь по ее щекам и подбородку. Он ударил ее по лицу наотмашь, так что ее голова мотнулась. Но она продолжала смотреть на него. Смотрела, оскалив зубы, словно зверек, но не сопротивлялась, когда его рука скользила по ее телу – сжимая, пощипывая, лаская. Когда же он влепил головкой молотка ей в живот, она согнулась пополам и упала на колени, с хрипом втягивая в себя воздух. От удара коленом в челюсть ее голова запрокинулась, и девушка рухнула на пол.
– Будет с нее, – сказала Таня. – Время поджимает.
Пока Джереми искал одежду девушки, Таня приковала Нейта наручниками к кровати. В шкафу Джереми обнаружил рюкзак и вытащил из него джинсы и голубую рубашку. Он швырнул вещи девушке и смотрел, как она медленно, превозмогая боль, пытается их надеть. Прежде чем она успела застегнуть на рубашке первую пуговицу, он схватил ее за волосы, рывком поднял на ноги и сковал ее руки наручниками за спиной.
Затем он вытащил свой ремень, продел конец через пряжку и накинул на шею девушке получившуюся петлю.
Схватив с верхней части комода ключи Нейта, Таня кинула их в сумочку и выключила свет.
– Отлично, – сказала она. – Напомни мне разбить окно, когда на улицу выйдем. Все должно походить на ограбление.
– Ладно, – сказал Джереми.
Держась за ремень, как за поводок, он вывел девушку в темный коридор.
