Глава 20

На этой печальной ноте мы расстались, и я повезла Тоню домой, так как машины у нее никогда не было, а я, не имея маленьких детей и голодного мужа, ожидающих дома, вполне могла довезти ее до дома и только потом возвращаться к великовозрастному сыночку. Если он дома, конечно. Хотя теперь детки в его возрасте (и более младшем) предпочитают сидеть дома за компьютерами, а не сбегать на улицу, как делали мы. Так что, скорее всего, дома.

Тоня спросила, идти ли ей к нотариусу. Брать на себя долги Елизарова ей, конечно, не хотелось. Хотя можно ли доказать, что кредиты брал Елизаров, если все оформлено на Сергеева? Кто этим будет заниматься? Коллекторские агентства? А они знают, что Андрюша сменил имя и фамилию, причем, так сказать, неофициальным путем?

— Но ведь тут появляется повод его убить, — сказала Тоня.

Я сама об этом думала. Могли Андрея убить за долги? То есть тогда уже не Андрея, не Валентина Петрова, а Илью Сергеева, по документам которого он жил? Но тогда как получить долги с мертвеца? По идее, он живым был нужен тем же коллекторским агентствам, пусть и «черным». И зачем кредитору — любому — убивать его таким способом, причем на свадьбе? Нет, навряд ли это кто-то из тех, у кого Андрюша позаимствовал некоторые суммы.

— Но комната… — задумчиво произнесла Тоня.

— А она окупит твои расходы? В особенности если придется еще с его законной дочерью делиться? Не забывай: тебе еще официально отцовство устанавливать. Были ли у него банковские вклады? Почему-то мне кажется, что нет. Хотя бы потому, что Андрюша не любил светиться.

По-моему, мы могли только съездить в Новгородскую область и попытаться отыскать там дом Ильи Сергеева. Я не видела больше никаких вариантов. Может, конечно, наши органы найдут место, где в последнее время проживал Андрей Елизаров по документам Ильи Сергеева, но похоже, он снимал квартиру или комнату без оформления каких-то документов. Где же его искать?

В общем, в ближайший выходной, который совпал у Тони, Иры и меня, мы отправились в Новгородскую область. Если и не найдем ничего, то хоть проветримся.

Почти всю дорогу Ира с Тоней говорили про похудение. Почему-то «худеющие» или несколько сдвинутые на похудении гражданки (не хочу говорить плохо про своих подруг, но ведь на самом деле сдвинутые!) мгновенно находят общий язык и проникаются друг к другу симпатией. Такими оказались Ира с Тоней. Я посмеивалась. Не могу сказать, что я стройна, как модель, но моя фигура меня всегда устраивала. То есть я о ней просто не думала, никогда по этому поводу не комплексовала. Может, потому что у меня всегда было много поклонников? Пациенты постоянно говорят комплименты. А Тоня с неустроенной личной жизнью всегда считала себя «толстой», хотя она была просто пухленькой. В частности, Елизаров в свое время не ругал ее лишний вес. Вообще-то брачный аферист, насколько я понимаю их психологию, как раз должен хвалить женщину за то, что она считает проблемой. Елизаров и хвалил, худеть не заставлял. Он исчез, а вынашивание ребенка потере лишних килограммов не способствовало, как раз наоборот. Тоня сидела на диетах, потела в фитнес-центре, плавала в бассейне, но вес держался упорно.

Ира оказалась большим знатоком вопроса, от нее мы с Тоней впервые услышали про «столы». Ира хотела посоветоваться со мной как с врачом. «Столы» (как их прозвал худеющий народ) появились вначале за Западе, где тоже не все довольны своим весом, но теперь есть и у нас, несмотря на «импортозамещение». Но на подобную технику «импортозамещение» не распространяется. Тем более что своей аналогичной у нас пока нет. Хотя, учитывая то количество худеющих, которых знаю только я лично, производители могли бы неплохо заработать.

Реклама гласит, что к ним можно приходить худеть даже с пакетом из «Макдоналдса». Это один из видов сброса лишнего веса для ленивых. Тебя пристегивают к столу, который фактически состоит из нескольких частей, и включают нужный режим. Ты лежишь, полулежишь (чтобы гамбургером не подавиться), а твои ноги поднимаются вверх и вниз. На другом столе вверх и вниз поднимается и опускается корпус. Есть универсальные, на которых может подниматься и опускаться любая часть тела.

— И как? — спросила я у Иры. — Хоть сколько-то сбросила?

Ира не сбросила ни грамма, но на столе для подъема и опускания корпуса ее даже слегка укачало. Потом Ира долго рассказывала про обертывания, которыми активно увлекалась. Лежишь и вдыхаешь запах шоколада… и одновременно килограммы уходят. То есть должны уходить. У Иры они почему-то наотрез отказывались это делать, а организм просил шоколада внутрь, а не только сверху в виде обертываний. В общем, я поняла, что Ира использует только средства для ленивых. Можно ли так похудеть? По-моему, нет. Но раз на такие средства есть спрос, будет и предложение, и народ будет ходить на эти процедуры, в особенности если они доставляют удовольствие.

Тоня в свое время увлекалась «грязями», считая, что и похудеет, и одновременно подлечится. Причем в пик популярности «грязей» на сеансы приводили даже детей, вероятно, подлечиться впрок. Один мой сокурсник основал клинику на берегу озера в Ленинградской области. Использует он не только грязи, но и торф, которым лечили еще в позапрошлом веке. Он может помочь при нарушениях в работе опорно-двигательного аппарата, при гинекологических и урологических заболеваниях. Тоня, конечно, и туда ездила. Ей очень понравилось, как ее специальной лопаточкой обмазывали, потом обертывали тканью, а затем поверх ткани еще надевали костюм из какой-то специальной резины (как говорят клиентам). Возможно, похудению как раз этот костюм и способствует. Но там к грязям добавляется лечебное питание по индивидуальной программе и физические упражнения. Тоня на самом деле там скинула какое-то количество килограммов и сантиметров.

Ира, услышав про этот лечебный центр, тут же загорелась идеей. Тоня сказала, что с удовольствием составит ей компанию, вот только денег надо поднакопить. И мы вернулись к нашим баранам. Тоне требовалось наследство. Хотя бы для похудения.

Деревню, где стоял дом Ильи Сергеева, и сам дом Ильи Сергеева мы нашли без труда. Некая личность мужского пола и неопределенного возраста была рада проводить нас к «Илюхиной хате», если дадим денежку на поправку здоровья. Личность неопределенного возраста, конечно, собиралась здоровье не поправлять, а гробить, если вообще в данном случае можно было сделать хуже, но денежку Тоня дала.

Дом даже снаружи создавал впечатление нежилого, входная дверь была не заперта, мы вошли, личность осталась снаружи. Вероятно, рассчитывала получить еще какую-то денежку за какие-то услуги или скорее информацию, которую сообщать нам не спешила.

Если в этом доме и можно было что-то взять, то взяли задолго до нашего появления. Мы увидели только очень старую мебель — частично сломанную или развалившуюся от старости и частично подгнившую. Из старого дивана печально торчала пружина, садиться на стулья было просто опасно, стол стоял на трех с половиной ножках, вместо половины четвертой были подложены кирпичи, тоже потрескавшиеся. На стенах не висело ничего, занавески отсутствовали, как и полотенца, постельное белье, вообще все, что придает любому дому жилой вид. К тому же все было покрыто слоем пыли.

Мы вернулись на улицу.

— Илья тут когда последний раз ночевал? — спросила я у личности неопределенного возраста.

— В последний день жизни, — как само собой разумеющееся ответил абориген. — Или ночь.

— А день помните, в который он умер? — влезла Тоня.

— Праздник был какой-то церковный. То есть нашли его в праздник. Умереть мог и в предыдущий день. Мы с Петровичем зашли отметить, ну и это… В общем, царствие ему небесное.

Личность перекрестилась и попросила еще денежку — на помин души раба Божьего Ильи.

— Место покажешь, где его похоронили, дадим.

— Пошли!

Дорога до сельского кладбища заняла где-то около получаса. Оно было довольно большим для деревенского, в особенности если учитывать, что все окрестные деревни теперь стоят почти пустые. Правда, хоронить тут начали еще до Октябрьской революции. Абориген также поведал нам, что несколько дачников, которые в этих местах бывают только в летнее время, привозили хоронить своих родственников — здесь гораздо дешевле, чем в Петербурге. Ходят на кладбище летом, летом же они здесь, так почему бы не привезти? Подобным извозом подрабатывают водители маршруток, прибывшие на заработки из бывших республик Советского Союза.

На могиле Ильи стоял гранитный памятник, правда, несколько косовато установленный. Абориген сообщил, что «плиту» Андрюха, друг Илюхи, притащил «из города», и они втроем — Андрюха, Петрович и наш новый знакомый — установили ее сами «уж как смогли». А потом помянули раба Божьего тем, что Андрюха, опять же, привез из города.

— А где тут контора? — спросила я.

Абориген моего вопроса не понял. После нескольких уточняющих выяснилось, что на кладбище никаких работников нет и отродясь не было. В советские времена отход в мир иной оформлялся в сельсовете, как, впрочем, и рождение на свет, и вступление в законный брак. Только разводы не оформляли. Они тогда не приветствовались, случаи были единичные, и абориген помнил только один случай развода, про который ему еще мамка рассказывала. Жена законная мужику одиннадцать лет родить не могла, а любовница, новая «учителка», быстренько осчастливила его сыном. Разводиться мужчина ездил куда-то в другое место.

Но нас интересовал Илья, а не бывшие жители деревни и соседних населенных пунктов.

Как и следовало ожидать, смерть Ильи Сергеева никто не регистрировал. Оставшиеся от него вещи продали абориген с Петровичем — то, что можно было продать.

— А кому их можно было продать? — поинтересовалась Ира.

Оказалось, гастарбайтерам, которые время от времени селятся в этих краях в заброшенных домах.

— А здесь есть для них работа? — удивилась я.

— Не, — покачал головой абориген. — Нет тут работы. Ни для кого. Даже летом дачники сами справляются. Не строится тут никто. А гастарбайтеры здесь отсиживаются, если в городе накуролесят. Поживут и уезжают. Или беглые.

— Беглые гастарбайтеры или наши? — уточнила Ира.

— Гастарбайтеры. Они из спецприемников бегут, или как там эти места называют, в которые их помещают перед принудительной отправкой на родину. А они не хотят на родину. Им деньги надо зарабатывать и семьи кормить, а там работы нет. И если вышлют, въезд на несколько лет закрывают. Они сбегают — те, кто может, конечно, отсиживаются вот в таких деревнях, где нет никакой власти, а им в это время новые документы выправляют. Дорого, конечно, получается. И пока они тут отсиживаются, ничего не капает. Но что поделаешь?

Я спросила, часто ли приезжал Андрей. К сожалению, абориген ничего конкретного по этому поводу сказать не мог — просто не помнил. В последний раз Елизаров был здесь, когда они устанавливали плиту.

— А что ему тут делать-то? — удивленно посмотрел на меня мужчина.

И в самом деле. Деньги и украденные у женщин драгоценности в доме друга Ильи Сергеева Андрюша точно хранить бы не стал. Он представлял, какой контингент бродит тут по округе.

Интересно, где он все-таки жил в Петербурге? Я сомневалась, что удастся найти это место. Наверное, снимал жилье. Хозяева, поняв, что жилец исчез, сдадут свои квадратные метры кому-то еще, а оставшееся от Андрюши возьмут в счет долга. Наверняка они сдают жилье без оформления, а светиться в «органах» никому лишний раз не хочется. Пропал и пропал жилец. И сколько таких людей пропадает… И никому до них нет дела.