33

Он очнулся, сидя на жестком деревянном стуле, в окружении каменных стен. Перед ним горело несколько свечей, и когда он попытался открыть глаза, свет пронзил его голову спицей мучительной боли. Каден застонал и снова закрыл их. Он не знал, где находится, но когда к нему вернулось воспоминание о совершенном на него нападении, он напрягся, готовясь бежать или драться. Его руки и ноги не были связаны, и сквозь щелочки между веками он попытался определить, где дверь. Вряд ли его могли унести далеко. Он по-прежнему находился в Ашк-лане – доказательством тому были неровные гранитные стены. Может быть, если он…

– Нам пришлось потрудиться, чтобы принести тебя сюда без шума. Прошу, веди себя тихо, иначе все наши усилия пойдут насмарку.

Этот голос, сухой и жесткий, как дубленая кожа, был ему знаком, хотя в первые мгновения ему не удалось понять, откуда.

– Ума не приложу, что такого сложного в послушании, что оно с таким трудом дается молодым? – продолжал голос.

«Настоятель!» – вздрогнув, понял Каден и, невзирая на боль, попытался снова открыть глаза.

Он сидел посередине кельи Шьял Нина – скромной однокомнатной хижины, в которой Нин с Таном несколькими неделями раньше раскрыли ему тайну «кента». Нин спал в келье в спальном корпусе, как и остальные монахи, однако было известно, что он часто засиживался допоздна в своей келье, когда был занят важными делами. Как правило, приглашение в келью настоятеля не предвещало ничего хорошего, а сейчас их встреча начиналась в гораздо худших обстоятельствах, чем обычно. Впрочем, у Кадена так сильно болела голова, что он едва мог соображать, что происходит.

В очаге теплился слабый огонек, но это было единственной приветливой деталью в комнате. Нин сидел за пустым деревянным столом, подперев подбородок сложенными домиком пальцами и устремив на него пристальный взгляд своих темных глаз, словно Каден был каким-то доселе невиданным экземпляром белки, попавшимся в одну из его ловушек. В нескольких шагах от стола стоял Рампури Тан, уставившись в ночь сквозь маленькое окошко. Он пока что не произнес ни слова, даже не посмотрел на своего ученика, и Каден почувствовал, как его живот сжимается в комок, – неприятное ощущение, учитывая, что в голове по-прежнему грохотало, а ноги словно превратились в воду. Он снова застонал, но тут же подавил стон, повинуясь силе привычки: это не принесло бы ему сочувствия со стороны старших монахов.

– Акйил… – слабо проговорил он, тут же обнаружив, что его рот словно бы продраили суровым сукном. Его друга в комнате не было. – Где Акйил?

– Его здесь нет, – ровным тоном отозвался настоятель.

В обычных обстоятельствах Каден заскрипел бы зубами, молчаливо негодуя на такой ответ, но тут в его памяти всплыли найденные ими ножи, а затем и воспоминание о руке, зажавшей ему рот, не давая дышать…

– Торговцы! – вымолвил он. – Они…

«Что они? – спросил он себя. – Привезли с собой ножи?» Как он собирался объяснить тот факт, что они с Акйилом рылись в личном имуществе приезжих?

– Кто пытался нас убить? – спросил он вместо этого. – Вы их поймали?

Настоятель отвел глаза и принялся смотреть на неизвестную точку над левым плечом Кадена. Рампури Тан, не поворачиваясь от окна, тряхнул головой. Каден переводил взгляд с одного на другого, однако ни один из них, по-видимому, не собирался ничего говорить.

– Вы ведь их поймали, правда? – снова спросил он.

Он попытался встать, но ноги не держали, и он плюхнулся обратно на свой стул. Молчание протянулось перед ними, холодное и гнетущее, словно ночное небо.

Когда настоятель наконец заговорил, его слова были обращены не к Кадену.

– Ты говорил, что он делает успехи.

Тан хмыкнул.

– Я не вижу никаких успехов, – продолжал Нин. – Я вижу слепого, импульсивного мальчишку, привязанного к себе настолько крепко, что он едва может двигаться.

В обычное время Каден вскинулся бы, услышав подобный отзыв о себе, тем более высказанный таким ровным, безразличным тоном. Однако воспоминание о нападавших и беспокойство за Акйила не оставили в нем места для уязвленной гордости. Каден постарался снизить давление крови в своих сосудах и сделать так, чтобы его голос звучал здраво, без примеси эмоций.

– Настоятель, – негромко начал он, сам удивляясь тому, насколько ровно ему удавалось говорить, ведь внутри него все тряслось и вопило. – Очевидно, вы уже это знаете, поскольку вы вызволили меня, но эти торговцы не те, кем они прикидываются. Один из них, или оба вместе, поймали нас с Акйилом…

Настоятель прервал его, подняв руку.

– Как долго Тан был твоим умиалом?

– Какое отношение Тан имеет…

– Как долго? – оборвал его настоятель, не повышая голоса.

– Два месяца, – ответил Каден, сдержав свое нетерпение.

– И спустя два месяца ты по-прежнему не можешь узнать своего собственного учителя, даже когда он подходит настолько близко, что может тебя убить?

Каден в смятении перевел взгляд с настоятеля на Тана, который повернулся к ним от окна. Его глаза, как всегда, были непроницаемыми.

– Я пришел в амбар проверить, как у тебя дела, – пояснил монах. – Не обнаружив тебя там, я выследил тебя и принес сюда. Акйил не пострадал.

Каден открыл рот.

– Так это вы меня сюда принесли! Как вы меня выследили?

– Бешра-ан. Твой ум весьма несложен, хотя и чересчур загроможден, чтобы в него было удобно заглядывать.

Каден проигнорировал новое оскорбление.

– А что с торговцами? Почему вы просто не попросили меня пойти с вами? Зачем было на меня нападать?

– Ты мог начать спорить, – коротко отозвался Тан. – Тем временем женщина была уже близко. У меня не было времени.

Каден принудил себя совладать со своими эмоциями. Он был в сознании уже несколько минут, однако по-прежнему ничего не понимал. Исполненный решимости больше не выставлять себя дураком, он помолчал, обдумывая услышанное. Тан вернулся к своей позиции у окна, словно больше было нечего обсуждать, однако настоятель продолжал мерить его внимательным взглядом.

– Вы послали меня в глиняный амбар не потому, что хотели за что-то наказать, – заключил Каден спустя какое-то время.

– Могло быть и так, – отозвался Тан. – Учитывая, насколько жалко ты себя проявлял.

– Однако дело было не в этом, – упрямо продолжал Каден. – Иначе вам не было бы нужды нападать на меня в темноте, не было бы необходимости в этой полуночной беседе. Найдя меня в сухом русле, вы просто отправили бы меня всю ночь таскать воду или сидеть до рассвета на Когте. Но в таком случае мы наткнулись бы на торговцев.

Он понемногу начинал понимать.

– Вы не пытались сделать так, чтобы я их не увидел, – проговорил он. – Вы не хотели, чтобы они увидели меня!

Он поежился под балахоном. На протяжении лет, проведенных в Ашк-лане, интриги и хитросплетения вокруг императорского трона почти изгладились из его памяти. На самом деле Каден часто думал о том, что, возможно, его послали в монастырь не получать какое-то особенное образование, а попросту чтобы обеспечить ему безопасность до тех пор, пока он не повзрослеет. Могло ли быть так, что аннурская политика настигла его даже здесь?

– Это как-то касается моего отца, – заключил он, почувствовав истинность сказанного в тот самый момент, когда слова слетели с его губ.

– Почему, – медленно отозвался настоятель, – ты думаешь, что с твоим отцом что-то не так? Пирр Лакатур сказала, что император силен, как прежде. И Хакин подтвердил ее слова.

– Знаю, – ответил Каден.

Он медленно вдохнул и выдохнул. То, что он собирался им открыть, должно было навлечь на него еще более суровое наказание, чем прежде, однако вокруг него все равно уже полыхало вовсю. Он должен был узнать правду.

– В этой Пирр есть что-то не то, в них обоих. Вы, очевидно, уже знаете про ножи и арбалет, но это еще не все. В ту первую ночь, когда все собрались в трапезной, я подсматривал из голубятни.

Лицо Тана окаменело, но он не издал ни звука. Настоятель приподнял бровь.

– Пирр не смотрела на вас, когда она вошла в трапезную, – продолжал Каден. – И потом, когда она отвечала на вопрос про моего отца, что-то…

Он замолчал. Та сцена снова отчетливо встала перед его мысленным взором. Он в сотый раз внимательно рассмотрел лица: беззаботную улыбку женщины, небрежный взмах ее руки, наклон ее головы, когда она смотрела вдоль стола на собравшихся монахов. Все казалось вполне естественным.

Каден выдохнул воздух, который все это время задерживал в легких.

– Что-то было… неправильно, – неловко закончил он.

Несколько мгновений настоятель пристально разглядывал его, после чего обратился к Тану:

– Беру свои слова назад, друг мой. Мальчик действительно далеко зашел.

– Недостаточно далеко, – ответил Тан, не оборачиваясь.

Настоятель вытянул в сторону Кадена костлявый палец.

– Как много людей на земле смогли бы увидеть то, что увидел он, пускай даже он не сумел распознать увиденное? Несколько десятков?

– Больше, – пренебрежительно бросил Тан. – Верховные жрецы Мешкента. Большинство эмоциональных личей. Любой из кшештрим…

Настоятель мягко рассмеялся.

– Друг мой, я говорю о человеческих существах. Да, я знаю, что ты снова принялся точить свой старый клинок, но суть дела в том, что кшештрим никто не видел на земле на протяжении тысячелетий.

Настоятель окинул Тана долгим испытующим взглядом, под которым Каден начал бы корчиться на своем стуле. Его умиал, однако, лишь пожал плечами.

– Во всем Аннуре осталась, наверное, горстка эмоциональных личей, – продолжал Нин, – но не более чем горстка. Сомневаюсь, что даже из них многие смогли бы увидеть то, что увидел мальчик.

Тан открыл рот, но настоятель продолжил, предупреждая любое возражение:

– Обучение хин пристальному, тщательному наблюдению начинается с момента их прибытия в монастырь, однако кто заметил промашку, допущенную Пирр Лакатур? Ты и я; может быть, один или двое из старших братьев. – Он посмотрел на Кадена почти с сожалением. – Из мальчика мог бы получиться отличный монах.

– Какую промашку? – не выдержал Каден. – Что я такого заметил?

– Быть монахом подразумевает нечто большее, чем догадки и подозрения, – сказал Тан.

– Он не гадал. Он наблюдал.

– Да что я наблюдал-то? – вновь спросил Каден.

Тан резко тряхнул головой.

– Он находится в опасном положении. Он видит достаточно, чтобы задавать вопросы, но недостаточно, чтобы знать, когда следует воздержаться от них.

– Я понимаю, что вы хотите, чтобы я перестал спрашивать, – сказал Каден, подавляя свое нетерпение, – но я не собираюсь переставать. Что именно я увидел?

– Крошечную заминку, – ответил настоятель, игнорируя его вспышку. – На несколько мгновений длиннее, чем было бы естественно. Легчайшее напряжение в углу ее рта.

Он пренебрежительно махнул рукой.

– Сами по себе эти признаки ничего не значат.

– Взятые вместе, они могут также ничего не значить, – вставил Тан.

– Но вы так не считаете, – прервал Каден с ужасом. – Вы думаете, что Пирр о чем-то умалчивает. Почему мы не можем спросить ее напрямую? Потребовать, чтобы она рассказала про оружие. Чтобы она рассказала про моего отца.

Он осекся и замолчал, увидев, что Тан повернулся к нему от окна.

– Если бы я тебя не отыскал, ты мог бы быть сейчас мертв, а не хныкал бы как ребенок в келье настоятеля.

Каден недоверчиво уставился на него.

– Ложь, – продолжал его умиал. – Обман. Это не столь уж редкие явления среди людей. Они еще менее редки среди тех, кто зарабатывает себе на жизнь, продавая и покупая. Что примечательно в Пирр Лакатур, так это то, насколько хорошо она лжет. Насколько искусно обманывает.

Огромного роста монах подошел к своему ученику, нависнув над ним.

– Цены на шелк и управление повозкой – далеко не все, чему обучалась эта женщина. Где-то ее натренировали подавлять фундаментальные функции своего тела. Ты можешь спросить себя, когда закончишь изображать капризного принца, почему женщина, обладающая столь совершенными навыками, вдруг объявляется здесь, на краю света, одетая торговкой? На протяжении последующих дней, пока ты будешь копать погреб под медитационным залом, попробуй подумать над тем, какие цели может ставить перед собой такая женщина? Зачем она сюда явилась? А точнее за кем она сюда явилась?