Глава 48
Собрались в подвале кафе Берсонса. Пришли Тальцис, Валейнис, Круклис и еще трое незнакомых Круклису парней.
– Вы не беспокойтесь, это очень надежные люди, – представил хозяин Круклису парней.
– А чего мне беспокоиться? Я очень рад познакомиться с настоящими патриотами, – пожимая парням руки, ответил Круклис. – Еще кто-нибудь придет?
– Нет. Все тут.
– Тогда позвольте мне сказать пару слов, – попросил Круклис.
Возражений, естественно, не последовало.
– Я почему-то, товарищи, совершенно уверен в том, что мы напали на нужный нам след. Эти русские – он и она, это кожаное пальто точно такого же покроя, какие носят у нас, этот второй карман слева и широкий рукав – ей-богу, это все готовится к нам за линию фронта, – без тени сомнения сказал Круклис. И вздохнул: – И все-таки это только предположение. А нужны доказательства! И только неопровержимые!
– Мы тоже думаем об этом, – сказал Берсонс. – Но проникнуть в мастерскую практически невозможно.
– Кто занимался этим вопросом? – спросил Круклис.
– Вот они, – указал на парней Берсонс.
– Почему именно они?
– Потому что один из них, Альфон, работал в этой мастерской до войны. Он знает там все щели.
Парень с бородкой, как у шкиперов парусного флота, по имени Альфон, встал.
– Вы пробовали проникнуть туда? – спросил Круклис.
– Да. Но ничего не вышло.
– Почему?
– Они заложили все окна кирпичом с трех сторон до высоты четвертого этажа. Туда не только не заберешься, но и ничего не увидишь из соседних зданий, – объяснил Альфон.
– Плохо!
– Мы думаем, что можно сделать еще, – сказал Берсонс.
– Если вы так уверены, что эти двое русских будут переброшены через линию фронта, можно их уничтожить, – предложил Тальцис.
– Конечно, можно. А толку? Этих убьете, они других пошлют, – ответил Круклис.
– Но тех еще надо подготовить, – заметил Тальцис.
– Верно. Но почему вы думаете, что Краусс готовит только этих двоих? Нет, пока это не выход из положения. Вот если бы мы точно знали, что именно они будут главными действующими лицами, тогда еще можно было бы принять твое предложение, Вилис.
– Значит, будем еще думать, – сказал Берсонс.
– Послушай, Витольд, Дзидра встречалась с водителем этого русского? – спросил Валейниса Круклис.
– Да. Они уже два раза ходили на танцы.
– Ну и что он за человек, этот водитель?
– Она говорит, что он из тех болванов, которые на сто процентов верят в победу Германии.
– Победу! – усмехнулся Круклис. – А ему не кажется, что не сегодня завтра им придется уматывать из Риги ко всем чертям собачьим?
– Он говорит, что это временные неудачи.
– Действительно идиот.
– Но я думаю, пусть танцуют. Может, все же о чем-нибудь проговорится, – сказал Валейнис.
Круклис безнадежно махнул рукой.
– Такая дубина вряд ли что и знает. А вот у меня возник вопрос…
Присутствующие сразу насторожились.
– Немцы, работающие в этой мастерской, где живут?
Вопрос прозвучал неожиданно. Но не застал врасплох Тальциса.
– В разных местах живут.
– Интересовался?
– Было.
– Для чего?
– На всякий случай.
– Правильно. Так где же?
– Одни в гостиницах. Другие на частных квартирах.
– Почему так? Всем мест в гостиницах не хватает?
– На квартирах живут те, кого на машинах возят. А к гостинице для всех прочих автобус подают, – объяснил Тальцис.
– Значит, Вилис, и это самое важное: на частных квартирах живет начальство! – поднял кверху палец Круклис. – А оно наверняка знает то, что нам нужно. И если вы утверждаете, что нам самим в эту мастерскую не попасть никогда, значит, у нас выход только один: захватить кого-нибудь из этих начальников. Как это сделать? Сейчас будем думать. Но, повторяю, другого выхода у нас нет.
На какое-то время в подвале воцарилась тишина. Лица людей были сосредоточенны и даже угрюмы. Такого делать еще не приходилось.
– Я знаю только два дома, в которых живут эти немцы, – сказал Тальцис.
– Вполне достаточно. Что за дома? – сразу заинтересовался Круклис.
Тальцис обрисовал оба здания.
– Я думаю, то, которое в переулке и к которому примыкает другая пятиэтажка, нам подойдет больше, – остановил свой выбор Круклис. – На каком этаже он живет?
– Этого я не знаю, – признался Тальцис. – Мы ведь думали, если чего – так сделаем это на дороге.
– Стукнуть можно, конечно, и на дороге, – согласился Круклис. – Но захватывать «языка» на городской улице, да еще не имея надежной машины, – не получится. Значит, первое задание: узнать, где расположена квартира, что выше, что ниже? Кто живет в доме еще? Как пройти к квартире через чердак? И как попасть на чердак этого дома через чердак соседнего? Понятно?
– Понятно, – ответил за всех Берсонс.
– Сколько на это потребуется времени?
– Дня три…
– Много. Хватит двух. Кто будет участвовать в операции?
– Можем все.
– Не сомневаюсь. Но нужны четверо. Двое будут брать. Один внизу сторожить. Еще один на последней площадке. Я пятый, – подсчитал Круклис.
– Тогда Альфон, Андрис, ты, Вилис, и еще одного подберем, – заверил Берсонс.
Круклис посмотрел на парней. Были они крепкими, рослыми, производили самое надежное впечатление. Но Круклис их видел впервые. И потому спросил:
– Не хочу вас обидеть, товарищи, но, может быть, кто-нибудь не готов к выполнению этого задания?
– У нас военная дисциплина, – заметил Берсонс.
– И все же…
– Вы в нас не сомневайтесь, – сказал Тальцис.
– Тогда за дело. Ты, Вилис, будешь информировать меня каждый день, – предупредил Круклис. – И последнее. Если операция пройдет удачно, в тот же день мы все пятеро должны покинуть Ригу. Считаю, что лучше всего нам уйти к партизанам. Хорошо бы к Салтыню.
– Это можно. Мы успеем связаться с кем надо. Завтра вам скажут, когда и где вас будет ждать связной из отряда, – ответил Берсонс.
Вечером следующего дня Тальцис пришел на квартиру Виксны. Информация его была короткой, но конкретной.
– Немец проживает на четвертом этаже. На площадке еще две квартиры. Лифт работает. В вестибюле – консьержка. Сидит только днем. В восемь уходит. Дверь запирается на ключ. Жильцы ее открывают сами. Чердак забит. Но мы его откроем, – сообщил он.
– Все? – выжидающе посмотрел на него Круклис.
– А что еще?
– Маловато.
– Да нет, вроде все…
– А номер квартиры?
– Седьмая.
– А кто там хозяева?
– Старуха, немка.
– Вот видишь! Одна?
– Был муж. Были сын с женой. Муж умер в сорок втором. Сын с женой уехали в Германию. Недавно невестка вернулась. Сейчас они там вдвоем.
– Очень некстати, – что-то обдумывая, покачал головой Круклис. – Фамилию немца узнал?
– Зинкель. Зовут Куртом.
– Черт принес эту невестку, – выругался Круклис и прошелся по комнате. – Мне так хотелось поговорить с этим Зинкелем в уютной домашней обстановке. Но две свидетельницы!
– Да они такие же змеи, как и он. Вся семейка у них такая. В сорок первом своих с хлебом-солью встречали! – загорячился Тальцис. – Да мы их…
Он недоговорил.
– Не только их, но и Зинкеля надо оставить целехоньким, – предупредил Круклис.
– А если он ничего не скажет?
– Не скажет – другое дело. Но лучше до этого не доводить. Это не в наших интересах, – заметил Круклис. – Ну а что собой представляет соседняя пятиэтажка?
– Дом победнее. Лифта нет. На каждой площадке по шесть квартир. Входная дверь открыта постоянно. Чердак тоже был открыт. В доме есть черный ход, выходящий во двор. Дверь открыта. Но заходить в дом лучше с переулка. Во дворе небольшой скверик, и в нем часто кто-нибудь отдыхает, – объяснил Тальцис.
– Хорошо. А как чердаки соединяются?
– Никак. Глухая стена между ними.
– Прекрасно! – так и сел Круклис. – Вот это сюрприз! Да нам же обязательно соединить их нужно. Иначе мы вообще не сможем ничего сделать.
– Завтра пробьем ход, – пообещал Тальцис.
– Никаких ударов! Ни в коем случае! – сразу же запротестовал Круклис. – Удары обязательно услышат жильцы.
– Тогда выломаем по одному кирпичу.
– Как угодно: выламывайте, вырезайте, выскребайте! Но чтобы это ни у кого не вызвало ни малейшего подозрения. Ты понял?
– Понял.
– Когда закончите работу?
– Завтра все будет сделано, – пообещал Тальцис.
– Хорошо. Как со связным от партизан?
– Послезавтра начиная с восьми вечера в течение недели нас будет ждать человек на пригородной станции Сигулда.
– Как мы туда доберемся?
– Скорее всего, городским автобусом. Сядем за углом и прямо до места, – ответил Тальцис.
– Мы с одной остановки. Альфон и Андрис пусть садятся на другой.
– Так оно и получится.
– Куда от Сигулды?
– Я думаю, дальше поедем поездом. До Валги.
– Как ты опознаешь связного?
– Завтра доложу, – пообещал Тальцис.
– Ладно. Буду ждать твоего сообщения, – сказал Круклис и пожал Тальцису руку.
Спустя сутки Тальцис снова появился с докладом.
– Проход готов, – сообщил он.
– Вас никто не видел?
– Может, и видели, да не обращали внимания. Альфон для отвода глаз чистил на крыше трубы, а мы с Андрисом делали свое дело. А когда началась бомбежка железнодорожного узла, тут вообще можно было весь дом расколотить, – объяснил Тальцис.
– Бомбежка – это хорошо, – согласился Круклис. – Вот бы и завтра шарахнули как следует. Ну а как же нам все-таки не прозевать этого Зинкеля?
– Я думаю, мы с Андрисом возьмем на себя лифт. Он электрик, в этом деле разбирается. Вот мы и займемся профилактикой. И доставим вам этого Зинкеля прямо наверх, – предложил свой план Тальцис.
Круклису это понравилось.
– Неплохо. Вы в лифте. А мы, значит, уже наверху?
– Конечно.
– Совсем неплохо. А как же консьержка?
– А что она? Сама нам и откроет. Покажем ей бумагу. У нас есть чистые бланки со штампом комендатуры. Заполним. И приступим.
– Кстати, о бумаге, обязательно захватите парочку чистых листов, ручку с чернилами и карманный фонарик, – предупредил Круклис. – И давай уточним все подробности: кто где стоит, что слышит, что делает, куда идет.
– А можно один вопрос?
– Конечно.
– Но мне не разрешали.
– Какая ерунда. Спрашивай что вздумается.
– Вы латыш?
– Я? – опешил Круклис. И на момент задумавшись, вдруг расхохотался. – Мы же все время говорим по-русски! Мы земляки, Вилис. Я родился тут. Отсюда в Гражданскую войну ушел в Красную армию. Изъездил полсвета. И, как видишь, снова здесь. Потому что каждого кулика тянет в свое болото. И особенно, когда можно помочь из болота выгнать чертей.
Тальцис за все время их знакомства впервые улыбнулся.
– А если я расскажу об этом ребятам? – спросил он.
– А какой же в этом может быть секрет?
– Они за вас голову положат.
– Ну, Вилис, все мы дети одной большой Родины. И если потребуется, за нее положим головы. Ты это, наверное, хотел сказать? Поэтому давай-ка вернемся к нашим делам: кто где будет стоять и так далее.
В этот вечер они разработали и обговорили план всей операции до мелочей.
На следующий день Круклис вышел из дома в шесть часов вечера. Дошел до переулка, в котором стоял нужный дом. По пути видел две колонны мотопехоты. Они двигались по улицам со стороны порта. Немцы стягивали на фронт все новые и новые резервы. Особенно много везли противотанковых орудий. В обеих колоннах Круклис насчитал их более сорока.
На углу переулка его встретил Альфон. Вынырнул откуда-то, будто из-под земли, держа под мышкой ящик с инструментами, и, мельком обменявшись взглядом, пошел вперед. Круклис поспешил за ним. Зашли во двор. Вот и скверик, о котором говорил Тальцис. И действительно, две старушки на скамейке. Прошли мимо них, не оглядываясь и не оборачиваясь, как обычно ходят, когда точно знают, куда надо идти. Без происшествий поднялись на пятый этаж. Квартиры остались внизу. Отсюда бесшумно проскочили еще два пролета и скрылись за дверью чердака. Постояли, послушали, не увязался ли кто-нибудь следом. И, ничего не услышав, закрыли дверь, плотно подперев ее со стороны чердака колом. Альфон действовал так уверенно, будто бывал тут десятки раз. Очутившись в темноте, он включил фонарик и пошел вперед. Вот и пролом. Небольшой. Но на четвереньках пролезть было можно. Так и сделали. Прошли через второй чердак и остановились у приоткрытой двери. Тут их ждал еще один товарищ. С лестницы раздавались тяжелые шаги. Кто-то поднимался вверх. Дошел до пятого этажа, ворча что-то под нос, открыл дверь и с шумом её захлопнул. Так повторялось несколько раз. Жильцы под вечер собирались домой. Около девяти хождение по лестнице и хлопанье дверями прекратилось. Только снизу слышались негромкие удары о что-то железное. Это Тальцис и Андрис изображали ремонт.
– Теперь уже недолго, – шепотом предупредил Альфон.
– Дождемся, – так же шепотом ответил Круклис.
Прошло еще с полчаса, и внизу снова хлопнула дверь.
И сразу послышался чей-то сердитый голос. Слов разобрать было нельзя. Но интонация явно выражала недовольство. Можно было уловить и то, что кто-то говорил по-немецки. Ему что-то отвечали. Судя по всему, это говорил Андрис. Трое наверху замерли в напряжении, боясь пропустить что-нибудь очень важное. Вдруг послышался лязг металлической двери, и на чердаке загудела машина подъемника. Лифт с пассажиром и «ремонтниками» пошел вверх. В тот же момент Альфон перекусил саперными ножницами главный телефонный кабель. Дом сразу же остался без связи.
– Пошли, – прошептал Альфон, быстро вышел на чердачную площадку и, как на лыжах, скатился на пятый этаж. За ним, не отставая ни на шаг, спустился новый товарищ. Круклис остался на площадке перед чердаком.
Вариантов захвата Зинкеля было предусмотрено несколько. Все они были рассчитаны на то или иное его поведение. Но ни Круклис, ни его напарники не знали, какой же из них придется осуществить. А в кабине лифта между тем произошло следующее. Зинкелю сразу не понравилось то, что лифт стоит и ему придется подниматься на четвертый этаж пешком. Сам ремонт, судя по всему, не вызвал у него никакого подозрения. И он тут же довольно грубо выразил свое возмущение слесарями, которые ни черта не умеют делать, только все портят и копаются часами там, где можно все отремонтировать за пять минут.
Оба «слесаря» молча выслушали замечания. А потом Андрис извинился и сказал, что, если господин не возражает, они поднимут его без внутренней дверцы кабины на пятый этаж. А оттуда он спустится. Зинкель не возражал. Вошел в кабину и так же грубо оттолкнул ногой сумку Андриса с инструментами, которая стояла на полу. Тальцис захлопнул наружную дверь лифта, углубил деревянным бруском контакты, Андрис нажал кнопку с цифрой «пять», и лифт двинулся вверх. Молча миновали второй этаж. И тут Андрис вытащил пистолет, приставил его к груди немца и негромко сказал:
– Если ты, сволочь, пикнешь, – пристрелю на месте.
Зинкель ошалело вытаращил на него глаза.
– Что? – как бык проревел он, наливаясь кровью. – Что такое?..
В следующий момент он получил такой тумак ногой ниже пояса, что мгновенно задохнулся и обмяк. Андрису пришлось тут же подхватить его под руку. В таком положении, судорожно хватающего ртом воздух, Зинкеля доставили на площадку пятого этажа. Здесь его уже ждали, взяли под руку с другой стороны и затащили на чердак. На площадке перед чердаком остался Тальцис.
На чердаке Зинкелю связали руки, отвели подальше от двери, усадили на дымоход и как следует обыскали. У него изъяли пистолет, документы, деньги, письма. Деньги Круклис сунул ему обратно в карман. Документы просмотрел. Внимание его привлекли небольшая черная книжечка, удостоверяющая принадлежность Зинкеля к какой-то эсэсовской организации, и членский билет национал-социалиста. В графе даты вступления стоял 1940 год. Это был год вершины мощи рейха и национал-социализма. И обыватель, одурманенный и воодушевленный успехами вермахта, валил в наци, что называется, валом. Знать это было важно. Такие данные давали основание предполагать, что Зинкель вступил в партию, поддавшись общему порыву, а возможно, и за компанию с каким-нибудь таким же, как он, материально вполне обеспеченным технарем, что он вовсе не идейный фашист и тем более не фанатик, забродивший на пивной пене в одном из нюрнбергских кабаков в начале двадцатых годов.
А коль все это так и было на самом деле, то можно было надеяться на то, что погибать за идею и за фюрера тут, на чердаке, он не захочет и, спасая свою шкуру, даст необходимые сведения. Письма были из Кюстрина от жены и от дочери. Обе подписали их на один манер: жена: «Твоя маленькая Клара», дочь – «Твоя крошка Лорхен». Прочитав и запомнив то, что надо, Круклис оставил письма себе. Из документов выписал нужные ему данные, а сами документы вложил обратно Зинкелю в карман.
– Не вздумайте дурить, господин инженер. Ваша жизнь целиком будет зависеть от вашего поведения, – предупредил его Круклис. – Все для вас кончится очень хорошо, если вы ответите на наши вопросы. И больше того, мы обещаем вам, что никто и никогда не узнает об этой встрече. Вы поняли?
Зинкель малость пришел в себя.
– Кто вы такие? – прохрипел он.
– Можете не сомневаться, мы не гестаповские провокаторы и не собираемся проверять вас на лояльность вашему фюреру. Мы партизаны. И даем вам на все десять минут.
– Бандиты, – снова прохрипел Зинкель.
И тотчас же получил такой удар под ребра, от которого чуть не слетел с дымохода.
– Прекратите это! – сердито одернул парней Круклис.
– Они повесили мою сестренку в сорок первом году только за то, что нашли у нее подшивку «Комсомольской правды». А вы ему позволили дышать еще целых десять минут, – насупившись, ответил Андрис.
– Они ответят за все, когда придет время. А этот нам нужен совсем не для того, чтобы мы сводили с ним счеты, – сказал Круклис и обернулся к Зинкелю: – Я вас не запугиваю и не угрожаю вам. Но вы сами должны понимать, что без написанных вами лично нужных нам показаний мы не сможем оставить вас в живых. Кстати, в вашем распоряжении только восемь минут, – предупредил Круклис.
– Я ничего писать не буду, – буркнул Зинкель.
Круклис сделал небольшую паузу.
– Есть еще время подумать, – заметил он.
– Вы ничего от меня не добьетесь. Все равно мы уничтожим вас всех! Фюрер приведет нас к победе. За ним идет вся Германия, – повысил голос Зинкель.
– Пока он всех вас ведет в могилу. И не мы, а сами немцы, и отнюдь не коммунисты, попытались на днях избавиться от своего бесноватого вождя. Посмотрите на часы. Осталось пять минут…
– Я ничего больше не скажу. А вы побоитесь меня застрелить. По улицам ходит патруль. И ваш выстрел будет роковым для вас! – предрек Зинкель.
– Осталось четыре минуты!
– Пусть три! Пусть две! Пусть одна!.. И моя семья далеко от вас! Вы ничего…
– Ну что ж, очень жаль, что вы не хотите прислушаться к голосу разума, – прервал его Круклис. – Не обольщайтесь. Мы не станем тратить на вас патрон. И не будем пачкать о вас ножи. Мы повесим вас. А когда вас завтра или через пару дней найдут, на груди у вас будет висеть записка, в которой будет сказано, что вы повешены по приговору партизанского суда как предатель.
– Я никого не предавал!
– Вы, фашисты, предали свой народ, ввергнув его в пучину безмерных страданий! Вы предали все светлые идеалы человечества, безжалостно растоптав их повсюду, куда ступила ваша нога. А ваше вероломное бандитское нападение на нашу Родину, это не предательство? Хватит! Время истекло! – сказал Круклис и забрал с дымохода часы.
– Но гестапо истолкует это слово совсем не так! И тогда действительно мои жена и дочь…
– Раньше надо было думать о жене и дочери! – оборвал его Круклис. – Я давал вам время. А теперь оно истекло. Кончайте его, ребята!
Андрис набросил на шею Зинкелю веревку, Альфон перекинул другой ее конец через слегу под самой черепицей. И тут Зинкель не выдержал. Он бухнулся на колени перед Круклисом и завертел головой, хотя петля еще и не коснулась его бычьей шеи.
– Не надо! Не надо! – залепетал он осевшим от страха голосом. – Я все скажу, что знаю! Но я маленький человек! И мне мало что известно.
– Поднимите его, – приказал Круклис.
Андрис снова усадил Зинкеля на дымоход.
– Чем занимается ваша мастерская? – без промедления начал допрос Круклис.
– Мы целиком подчиняемся штурмбаннфюреру Крауссу и выполняем только его заказы, – ответил Зинкель.
– Другими словами, вы работаете на «Русланд-Норд»?
– Совершенно точно.
– Что же конкретно вы делаете?
– Маскируем под предметы обычного домашнего и канцелярского обихода «адские машинки», другие взрывные устройства, производим приспособления для подслушивания телефонных разговоров, монтируем портативную радио– и фототехнику.
– Что делаете сейчас?
– Снаряжаем и дооборудуем мотоцикл с коляской.
– Какой мотоцикл?
– Советский. Марки «М-72».
– Для кого и для чего он предназначается?
– Я не знаю точно, но к нему все время примеряются двое ваших…
– Что значит «ваших»? Кто такие?
– Я имею в виду двоих русских. Мужчина и женщина. Похоже, муж и жена.
– Опишите их портоеты.
Зинкель дал описание, по которому Круклис сразу же узнал тех, кого видел в ателье у Валейниса.
– В чем выражается дооборудование мотоцикла? – продолжал он допрос.
– Мы сделали двойное дно и двойные стенки у коляски.
– Что предстоит туда закладывать?
– Пока что мы уложили в носовую часть мощный заряд взрывчатки со взрывным устройством, управляемым по радио.
– Еще?
– Я не знаю. Очевидно, остальное место они будут заполнять сами. Я, честное слово, не знаю…
«Кожаное пальто особого покроя, советский мотоцикл, заряд большой мощности со взрывателем, управляемым по радио, арбатские подворотни – все выстраивается в одну линию, – мельком подумал Круклис. – И эти двое… Сомнения нет, для себя готовят технику, потому и примеряются. Наверняка будет еще и оружие, и деньги, и рация… О каком же еще специальном самолете сообщал тогда Пяткин?»
– Что вам известно о способе доставки мотоцикла и тех, для кого он предназначен, в советский тыл? – спросил Круклис.
– Мы этим не занимаемся, – ответил Зинкель. И, подумав, добавил: – Но я слышал, что через фронт их перебросят по воздуху, на самолете уникальной конструкции, который в самом ближайшем времени должен быть перегнан сюда, в Ригу.
– От кого вы это слышали?
– Об этом говорила по-немецки та русская с гауптштурмфюрером Этценом.
– Кто такой этот Этцен?
– Я не знаю. Он из Берлина, был тут по заданию самого оберштурмбаннфюрера Хенгельхаупта.
– И что ответил Этцен этой русской?
– Он пошутил, что фрау полетит на таком самолете, на каком еще не летала ни одна королева.
Линия, мысленно выстроенная Круклисом из известных ему фактов и упирающаяся одним концом в московский Арбат, другим сразу же дотянулась до берлинской Беркаерштрассе. Конечно, Круклис и раньше знал, что без восточного отдела VI управления РСХА тут дело явно не обходится. Но такого конкретного доказательства этому, какое он получил сейчас от Зинкеля, в его арсенале улик до сих пор еще не было. Картина прояснилась почти полностью. Правда, неясными оставались немаловажные детали. Когда прилетит самолет-доставщик в Ригу? Когда он возьмет старт из Риги в советский тыл? И где, хотя бы примерно, в каком районе, он высадит эту пару с мотоциклом? Но надеяться на то, что хоть на один из этих вопросов ответит Зинкель, было бессмысленно. Этих деталей он просто не знал, да и не мог знать. И поэтому Круклис справедливо посчитал допрос законченным. Но это было лишь полдела. Теперь надо было позаботиться о том, чтобы Зинкель никому и ни под каким страхом не рассказал о том, что с ним приключилось на чердаке, в десяти метрах от его квартиры.
– Развяжите ему руки, – сказал Круклис.
Альфон ловко перерезал веревку, стягивающую за спиной у Зинкеля руки.
– Разомните хорошенько пальцы, вам сейчас придется писать, – обращаясь к Зинкелю, сказал Круклис.
Немец, сопя и всхлипывая, послушно задвигал пальцами. Тем временем Круклис положил на дымоход тетрадку и самописку.
– Готовы? – спросил Круклис.
– Вполне, – закивал Зинкель.
– Вот так-то лучше, – одобряюще заметил Круклис. И начал диктовать: – Поставьте вверху дату: двадцать пятое июля 1944 года. Надеюсь, неделю тому назад вы уже занимались этим мотоциклом?
– Да, конечно, – подтвердил Зинкель.
– Пишите с абзаца. В ответ на ваш запрос сообщаю. В настоящий момент готовим мотоцикл «М-72» для заброски в советский тыл. Это мне удалось узнать у гауптштурмфюрера Этцена. Пока что успели только спрятать в коляске мотоцикла мощную мину с радиовзрывателем. Ждем прилета специального самолета из Берлина, на котором мотоцикл и шпионы будут переброшены в ваш тыл. Написали? Пишите с новой строки.
Благодарю за деньги, которые вы послали моей жене. Она их уже получила, о чем уведомила меня в письме. Просил бы по возможности увеличить мой гонорар. Сейчас в Германии все страшно дорого. А собирать интересующие вас сведения после известных вам недавних событий становится все трудней. Написали?
– Кому адресовано это письмо? – со страхом выдавил из себя инженер.
– Мне, Зинкель. Мне. И поверьте, оно не попадет в руки бригаденфюрера Мюллера до тех пор, пока вы сами не вздумаете рассказать кому-нибудь о нашей сегодняшней встрече, – ответил Круклис.
Он взял письмо, сложил его вчетверо и убрал в карман.
– И помните, Зинкель. Если даже вы и доложите о случившемся с вами своему начальству, нам вы уже не повредите. Но гестапо вряд ли похвалит вас за вашу откровенность. И уж особенно гауптштурмфюрер Этцен. Они наверняка захотят побольше узнать и у вас, и у вашей жены, а возможно, и у дочки, о чем вы еще успели поведать партизанам на чердаке своего дома. А когда им понадобится что-то узнать, они умеют добывать нужные им сведения. Так что молчите, Зинкель. Молчите до тех пор, пока не только в Риге, но и в Берлине не останется ни одного живого представителя вашей бандитской партии.
Сказав это, Круклис кивнул подпольщикам и быстро пошел к лазу на чердаке соседней пятиэтажки. Трое направились за ним. А Андрис остался еще на полчаса возле Зинкеля. Потом отпустил его восвояси и, пригрозив на прощание пистолетом, побежал догонять друзей, которые ждали его в условленном месте. Круклис и Тальцис в это время были уже на перроне в Сигулде. Тут их встретил пожилой человек в очках и, обменявшись паролями, предложил в ожидании поезда на Валгу зайти к его знакомому и выпить чаю. Время переждали. Потом они ехали. Потом шли пешком, потом снова ехали уже на лошади. И снова шли. И лишь к концу вторых суток добрались до партизанского отряда. И Круклис попал в объятия друга своей боевой молодости Арнольда Салтыня. Воспоминаниям друзей, казалось, не будет конца. Но Круклис спешил в Москву, и уже через сутки в расположении отряда приземлился По-2. Он привез медикаменты, боеприпасы, свежую почту, питание для рации. Погода стояла безветренная, теплая. Над лесом густыми космами стлался туман. Мерцали звезды. Но уже приближался рассвет, и пилот торопился улететь обратно. По дороге к самолету Круклис отдал Тальцису последнее распоряжение:
– Передай Валейнису, пусть его красавица Дзидра не порывает с тем водителем. Только через него можно будет теперь узнать, когда эта русская пара начнет ездить на аэродром. Это будет значить, что самолет уже пригнали и вот-вот нужно будет ждать у нас «гостей».
– Обязательно передам, товарищ Сергеев, – ответил Тальцис.
Круклиса провожало все командование отряда. Он тепло всем пожал руки, а комиссару отряда Салтыню сказал:
– Знаешь, Арнольд, у меня такое чувство, будто я знаком со всеми вами сто лет и расстаюсь, как с родными братьями. Передай всем товарищам, которые мне помогали, самое огромное спасибо.
– Какие благодарности, Ян? Передай в Москве, что мы тут жизней не пожалеем, чтобы помочь Красной армии поскорее освободить нашу землю. Желаем тебе всяческих успехов, и береги себя, – растроганно ответил Салтынь.
– А мы ненадолго расстаемся. Шяуляй уже наш. Елгава наша. Ейлайне уже наша. До Риги рукой подать! А освободят Ригу, сразу же приеду и непременно всех вас разыщу! – Круклис еще раз крепко пожал друзьям руки и забрался в кабину самолета.
Крутнули винт. Мотор, чихнув, заработал. Пилот прибавил обороты, и самолет, пробежав поляну почти до конца, взлетел. И как только лес остался внизу, сразу стало видно, что рассвет разлился уже широкой полосою над горизонтом.
Круклис перед полетом не успел обмолвиться с летчиком даже парой слов. И сейчас, придвинувшись к его кабине поближе, громко спросил:
– Сколько лету до фронта?
– Сюда добирался час двадцать, – прокричал в ответ летчик.
– Ну, домой даже лошадь бежит быстрее, – пошутил Круклис.
Внизу уже стали видны поляны, лужайки, уже можно было отличить кустарник от высокого леса. Четче обозначились прожилки лесных речушек. До фронта было еще далеко. Ни стрельбы, ни разрывов еще не было слышно. Еще мерили кое-где предутреннее сумеречное небо фиолетово-синие лучи прожекторов. Да едко чадили то тут, то там недогоревшие за ночь пожары.
Однако прошло минут сорок, и обстановка внизу значительно изменилась. И дыму, и огней несравненно стало больше. И летчику уже несколько раз приходилось нырять к самым верхушкам деревьев, чтобы увернуться от колючих огоньков трасс, стремительно вырывавшихся из леса в направлении ночного бомбардировщика. До линии фронта оставалось не так уж много…
Круклис поглядывал по сторонам и вдруг увидел на фоне самого предела светлой полосы рассвета летящих им навстречу пару самолетов. Он тут же указал на них летчику.
– «Лавочкины» на охоту отправились, – безошибочно определил тот. – И нам поспокойнее будет…
Истребители между тем неожиданно круто взмыли вверх. Круклису даже показалось, что он уловил натруженный звук их двигателей. Но это только показалось. Гудел в полную мощность мотор По-2, свистел в открытой кабине ветер, ухали где-то внизу зенитные орудия, встречавшие огнем советских истребителей. Круклис не отрывал взгляда от «лавочкиных». «Не мой ли Освальд в этой паре? Тоже ведь где-то тут воюет, – невольно подумал он. – Обязательно напишу, спрошу, чем занимался он в это утро?»
Ла-5, набрав высоту, вдруг резко перешли в пике. Круклис посмотрел вниз. Над лесом, почти на той же высоте, что и их По-2, в направлении линии фронта летели четыре немецких самолета.
– Смотри! Вон! – крикнул летчику Круклис.
– «Фоккеры»! Ну, будет сейчас дело! – сразу оценил обстановку летчик.
И словно в подтверждение его слов, «лавочкины», сделав разворот, оказались сзади «фокке-вульфов». Маневр обеспечил нашим истребителям выгодную позицию. Они немного перестроились, ведомый отошел вправо, и огненные трассы снарядов их пушек врезались в строй немецких истребителей. Но оба, очевидно, несколько поспешили. Строй «фокке-вульфов» распался. Но все они, уцелев от огня, полезли вверх.
– Ну что там? – нетерпеливо спросил летчик. Воздушный бой разгорался уже сзади По-2, и он не видел результата атаки «лавочкиных».
– Спуделяли ребята, – ответил Круклис и снова вспомнил сына. «Ну, если это Освальд! Задам я ему перцу, чертову сыну!»
В воздухе началось что-то невообразимое. Стреляли «фокке-вульфы», стреляли «лавочкины», с земли непрерывно били зенитные орудия и пулеметы. Истребители гонялись друг за другом, за ними было трудно уследить. И Круклис не увидел, как один из «фокке-вульфов» отвалил от этой карусели в сторону и погнался за их самолетом. Он набросился на него с высоты: открыл огонь. Но поспешил, не соразмерил скорости и промазал. Выпущенные им снаряды прошли впереди тихоходного По-2. Летчик, однако, сразу же их увидел и резко отвернул в сторону. «Фокке-вульф» с глухим завыванием пронесся в вышине и пошел на очередной заход для атаки.
– Наблюдайте за ним! Смотрите, что он будет делать! И сразу же говорите мне! – крикнул летчик Круклису.
Слева мелькнуло озеро Калли.
– Заходит нам в хвост! – предупредил Круклис.
Летчик совсем немного выждал и бросил самолет в новый крутой вираж. И сделал он это, исключительно точно рассчитав по времени. Очередная трасса снарядов прошла так же стороной. По-2 летел так низко, что казалось, вот-вот начнет задевать колесами верхушки деревьев. Но летчик увидел впереди просеку и, свернув в ее сторону, спустился над ней еще ниже. И третий заход «фокке-вульфа» остался безрезультатным.
Впереди показалась губа Чудского озера.
– Мы уже над линией фронта! – крикнул летчик.
– Давай, давай жми! – подбодрил его Круклис. – Это что там впереди, слева?
– Остров Пирисар. Он уже на нейтралке! Вы за «фоккером» смотрите! За «фоккером»!
Но смотреть было уже поздно. Перед озером лес внизу расступился, маленький По-2 стал виден как на ладони. Вражеский пилот воспользовался этим и длинной очередью растрепал и поджег верхнее крыло и хвост ночного бомбардировщика. Объятый пламенем самолет, практически потеряв управление, кое-как дотянул до противоположного берега и огненным клубком плюхнулся в камыши.
