Глава 26
Доронин с нетерпением ожидал возвращения Медведева. Ему хотелось, чтобы майор опередил появление полковника. Хотелось полностью закончить справку о довоенном периоде жизни Барановой и представить ее начальнику, как только он появится в своем кабинете. Но неожиданно работу пришлось отложить. Позвонил дежурный из приемной наркомата и проверил:
– Вы вызывали гражданина Назарова Тимофея Захаровича?
– Назарова? – припоминая, переспросил Доронин. – А, конечно, конечно.
– Он прибыл, – доложил дежурный.
– Прекрасно. Сейчас я к нему выйду. У вас найдется свободная комната?
– Третья, товарищ подполковник.
– Иду.
Доронин быстро оделся и вышел на улицу. Приемная наркомата размещалась на Кузнецком мосту, и подполковник уже через несколько минут был там.
В приемной было несколько человек, в том числе и военных. Но Доронин безошибочно отыскал среди них того, кто ему был нужен.
– Вы Назаров? – спросил он уже немолодого бойца с широким лицом и маленькими живыми глазками, одетого в поношенную шинель, подпоясанную брезентовым ремнем, и обутого в ботинки с обмотками.
– Так точно, товарищ подполковник, – вставая со стула, ответил он.
– Давайте документы, – сказал Доронин.
– Пожалуйста, – ответил боец, расстегнул шинель, достал из кармана гимнастерки документы и протянул их Доронину.
Доронин просмотрел красноармейскую книжку, командировочное предписание.
– Как добрались, Тимофей Захарович? – дружелюбно спросил он.
– Так ведь известно как, товарищ подполковник. С фронта – на машинах. Потом на товарняке. А уж к Москве подъезжал, как все люди, на пассажирском, – ответил Назаров.
– Домой-то заглянули?
– Нет! Что вы, товарищ подполковник! – категорически отверг это предположение Назаров. – Мне как сказали у нас в особом отделе, чтоб я прямо сюда, так я без задержки с Курского и дунул на Кузнецкий.
– Ну, это они зря уж так строго вас проинструктировали, – добродушно усмехнулся Доронин. – Дома побывать обязательно надо. А фронтовику даже положено. Поэтому давайте сделаем так. Я сейчас отмечу командировочное, что вы прибыли. Отдам его вам, это на случай, если патруль остановит. И вы поезжайте домой. Отдохните с дороги. А завтра утречком приходите опять сюда. Дома-то кто-нибудь есть у вас?
– А как же? Жена, товарищ подполковник. И дочь, – довольно улыбаясь, ответил Назаров.
– Давно их не видели?
– Да уж больше года. Из госпиталя на фронт возвращался, вот тогда и заглянул на пару деньков.
– А когда в армию призывались?
– В октябре сорок первого, товарищ подполковник.
– А до октября были в Москве?
– А как же! Каждую ночь на крыше. Еще тогда четыре зажигалки потушил, – вспомнил Назаров.
«Для беседы не готов», – подумал Доронин. И сказал:
– Ну что ж, это очень хорошо. А соседей по дому еще не забыли?
– Это жильцов-то? – уточнил Назаров. – Да не только их, а и приятелей-то из них всех помню и знаю. Известное дело – дворником работал.
– Вот у меня и будет к вам просьба, Тимофей Захарыч, – перешел на серьезный тон Доронин. – Порасспросите жену хорошенько, кто из жильцов, которые перед войной или уже после начала ее уехали из дома, за время вашего отсутствия возвращались в Москву? Может, совсем вернулись, а может, кто на денек, на два заглядывал. Пусть она вспомнит. Поняли?
– Чего ж тут непонятного, товарищ подполковник? Все яснее ясного, – ответил Назаров. – Все узнаю как есть.
– Вот и хорошо. Жене ничего говорить не надо. Из интереса, мол, спрашиваете, – посоветовал Доронин.
– Конечно, товарищ подполковник. Не резон ей в наши солдатские дела лезть, – согласился Назаров.
Доронин отметил командировочное предписание.
– Значит, завтра к десяти буду ждать вас здесь, – напутствовал он Назарова и отпустил его домой.
А сам вернулся к себе. В отделе его уже ждал Медведев. С ним они просидели до глубокой ночи.
– И удивляться нечему, что Леня не нашел в Киеве никаких ее следов. Врет она все. Никогда она там не родилась и до революции не жила, – тыча пальцем в фотографию Барановой, сердито закончил свой доклад Медведев. – Ну и пройдоха…
– Думаю, Дима, тут дело посерьезней. И намного! – задумчиво проговорил Доронин. – Когда она впервые начала менять свои данные?
– В восемнадцатом. Когда за Судзиловского замуж выходила, – ответил Медведев.
– Вот когда она уже почувствовала, что с советской властью ей не по пути!
– Только не по пути или уже начала ей вредить?
– Узнаем, Дима. Узнаем, – уверенно ответил Доронин. – Лёне в Киеве еще раз придется побывать. И прояснить последнее темное пятно в довоенной биографии этой дамы.
Доронин отпустил Медведева отдыхать, а сам снова вернулся к составлению справки для начальника отдела. С использованием новых, очень важных данных, которые привез Медведев, дело у него значительно продвинулось вперед. И не хватало только одного звена, чтобы замкнуть всю цепь целиком. За этим недостающим звеном Петренко вылетел в Киев уже в первой половине следующего дня. А Доронин, как и было условлено накануне, снова встретился с Назаровым.
– Ну как дома встретили? Обрадовались? – приветливо спросил он.
– Ишо как обрадовались, товарищ подполковник. Жена сразу заголосила. А я ей говорю, што ж ты ревешь, голова садовая? Муж домой возвернулся живым и здоровым! А ты ревешь! – с увлечением рассказывал Назаров. – Она, значит, подумала, что я снова ранен. А я говорю: да какая же рана, ежели я сам на своих двоих до дома добрался и руками тебя обнимаю так, что у тебя кости трещат…
Разговор предстоял серьезный, и Доронин пригласил Назарова в отдельную комнату, имевшуюся для таких случаев при приемной. В комнате было светло, тепло, стоял стол и несколько стульев. Доронин предложил Назарову снять шинель. Солдат разделся, и Доронин увидел у него две медали: «За отвагу» и «За боевые заслуги», желтую и красную ленточки, нашитые на правой стороне гимнастерки.
– За что награжден? – предложив Назарову сесть, спросил Доронин.
– «За отвагу» дали за то, што пулемет ихний гранатами уничтожил, товарищ подполковник. А «За боевые заслуги» – полагаю за то, што с высоты не ушел. Отстреливались мы на ней до последнего, можно сказать, патрона. А когда боеприпас весь кончился, врукопашную схватились. А тут и наши подоспели. Ну и командир наш всех, кто уцелел, представил к награде.
– А ранены когда были?
– Легко-то, – ткнул пальцем в красную нашивку Назаров, – ешо в сорок первом. В спину осколком зацепило. А тяжело, это он меня пулей из крупнокалиберного в ногу. Аккурат в бедро. Так и вышиб кусок кости. Это уже под Харьковом, в сорок втором. Я с той поры на передовую так больше и не попал. В тылу служу. В банно-прачечном комбинате. Своих обстирываем. И уже не немца, а вошь жаром и паром бьем, товарищ подполковник, – доложил Назаров.
Доронину нравилась бесхитростность и добродушие солдата. Вел он себя спокойно. Не нервничал и не робел. Что можно было сказать далеко не о всех, с кем приходилось иметь дело подполковнику. На некоторых из тех, кого вызывали в наркомат, даже совершенно ни в чем не виноватых, уже сам вызов действовал крайне волнующе…
– Ну, Тимофей Захарыч, а о чем я вас просил, поговорили с женой? – после небольшой паузы перешел к делу Доронин.
– Обязательно, товарищ подполковник. Все разузнал как есть, – ответил Назаров.
– Давайте рассказывайте, – попросил Доронин.
– Наши жильцы, товарищ подполковник, кто вакуирован был, вернулись почти все. Это, стало быть, женщины, старухи, старики, какие при них и дети. А мужики и парни – те, значит, в армии. Кое на кого уже похоронки пришли. Вот у меня тут списочек для памяти. А не вернулись, получается, только Шишигины из пятой квартеры, Ануфриевы, мать и дочь, из двенадцатой и Жигалины из двадцать третьей. У них тоже мать, дочь и еще бабка. Это все, товарищ подполковник.
– Хорошо, – одобрил Доронин. – Ну а из тех, кто еще до войны уехал?
– А до войны у нас только четверо уезжали, – точно ответил Назаров. – Звонковы: сам, значит, он, жена и трое детей у них было. Эти уехали куда-то на Волгу еще в тридцать девятом. Они из квартеры сороковой. А из флигеля выезжали: старшая Мартынова, Анна, стало быть, в тридцать седьмом в Новосибирск. А младшенькая, Люба, – та в сороковом вместе с мужем в Белоруссию. Не то в Бобруйск, не то в Борисов, не то ешо куда-то. А вместо них во флигеле поселилась Баранова Мария Кирилловна, врачиха. Та тоже уехала перед войной недели за две. Вот так…
– И куда же она уехала?
– В Ригу, товарищ подполковник.
– Откуда вам это известно?
– Так она мне сама сказывала. Поеду, говорит, братца навещу в Риге.
– А еще кому-нибудь она об этом говорила?
– Еще кому? – неожиданно задумался Назаров. – Не знаю, однако, товарищ подполковник. Точно сказать не могу… Хотя, похоже, что навряд ли…
– Почему так думаете?
– Да потому, что она уехала, а больные-то к ней все ходили да ходили. А ее нет и нет. Они, стало быть, начали расспрашивать жильцов: куда, дескать, делась? Когда вернется? А жильцы-то ничего и сказать не могут. Вот я и думаю, что никому она ничего не сказала.
– А почему она вам сказала, Тимофей Захарыч?
– А как же, товарищ подполковник? Ежели я ей завсегда пособлял? То, понимаешь, картошки из магазина принесу, то капусты, то дровишек напилю, наколю. Ледок опять же с приступков зимой обобью. Она меня даже очень привечала. Идет, бывало, куда, поговорит. Зуб мне вылечила…
– Она что, одинокая была?
– Ды как сказать? – снова задумался Назаров. – В Москве, это точно, у нее никого не было. А вот в Риге – брат. А еще племянник имеется…
– Откуда знаете?
– Собственными глазами видел, вот как вас, товарищ подполковник, – ответил Назаров.
– Кого? Брата? Племянника?
– Племянника, товарищ подполковник. Брата-то как я увижу? Он в Риге…
– А племянника где видел?
– Тут, в Москве, прямо у нас во дворе.
– Когда это было?
– А как они вместе переезжали. Она, значит, на жительство. А он ей помогал. Мы тогда вместе с ним вещички разгружали. И в квартеру их вместе вносили. А потом он два дня жил у нее. Так что мы опять же встречались, – рассказывал Назаров.
– А потом куда он уехал?
– А вот уж это я не знаю. Этого они мне не сказывали, товарищ подполковник, – словно извиняясь, признался Назаров. – Но думаю, что недалеко.
– Это почему же?
– А потому, что старуха моя посля видела его.
– Где?
– А тут же, в нашем дворе…
– Когда? При каких обстоятельствах?
– Числа старуха не называла, а говорила, что недавно. И было это уже после того, как квартеру Барановой обчистили жулики.
– А все-таки, Тимофей Захарыч, поточнее можно установить? – попросил Доронин. – Это очень важно. Очень!
– Попробую добиться чего-нибудь от жены, – не очень уверенно пообещал Назаров. – Но тут, я бы сказал, другое антиресно, товарищ подполковник. Племянник, а назвался больным. Говорит, лечился у Барановой. И теперь пришел тоже вроде как подлечиться.
– А может, это на самом деле не племянник был?
– Точно, племянник, товарищ подполковник. Жена божится, что сразу его узнала. И даже сказать ему об этом хотела. Но коли уж он назвал себя больным, то, значит, постеснялся. А так точно, говорит, он. Только вроде как поисхудал маленько. И в военном был.
– Это очень интересно, Тимофей Захарыч, – сказал Доронин. – И очень важно. Надо, чтобы вы все это написали мне.
– Э… товарищ подполковник, писать-то я не мастер. С грамотешкой-то у меня хреновато, – признался Назаров.
– Надо, Тимофей Захарыч, – повторил Доронин.
– А может, дочка напишет? А мы с женой подпишемся? У нее ладно получится. Она у нас хорошо ученая, – предложил Назаров.
– Ну что же, пусть напишет. И обязательно пусть жена поточнее припомнит, когда видела этого племянника. И еще: опишите, каков он из себя. Все, что припомните, все опишите. Каков у него рост. Какое лицо: глаза, нос, рот… Поняли?
– Как не понять, товарищ подполковник? Все как есть пропишем, – пообещал Назаров.
– Завтра выходной. Отдыхайте. А в понедельник жду вас, дорогой, со всеми бумагами, – поднимаясь из-за стола, сказал Доронин.
– Все сделаю, товарищ подполковник, – вставая следом за ним, ответил Назаров.
