Глава 19
У Скорцени был свой, многократно проверенный на практике опыт подготовки диверсантов и террористов.
– Прежде чем их обучать, надо точно знать, на что они способны, – не уставал повторять он.
Грейфе не перечил любимцу фюрера ни единым словом и полностью соглашался с ним во всем.
– Тиры, ринги, бассейны, стадионы – это не место для проверок. Лес! Горы! Болото! Непогода! Ночь! Вот фон, на котором сразу выявляются все качества человека, – утверждал Скорцени. – Но этих ваших двух, штурмбаннфюрер, перед проверкой все же придется подучить. Давайте их мне. Мои люди за неделю сделают из них готовых парашютистов. А уж тогда и проверим.
– Берите, дорогой Отто. Они в полном вашем распоряжении, – разрешил Грейфе.
В тот же день Политова и Дреера доставили в расположение спецподразделения, над которым шефствовал Скорцени. Оказалось, что оба кандидата в жизни ни разу с парашютом не прыгали и имели о нем самое поверхностное представление. Но оба выказали горячее желание освоить технику прыжков с самолета. Начали с теории и изучения самого парашюта. На это Скорцени отпустил кандидатам два дня. И сам через два дня проверил, как они умеют складывать парашюты. На третий день кандидатов повезли на аэродром. Когда они приехали, Скорцени был уже там. Теперь он уже ничего не говорил. Он только внимательно за всем наблюдал. И от его зоркого глаза не укрылось, как излишне суетливо двигались руки у Дреера, когда он застегивал на себе лямки парашюта. Ведь перед этим они сами парой и укладывали свои парашюты. И именно с ними им предстояло сейчас прыгать. А это не всегда заканчивалось благополучным приземлением. И Дреер явно нервничал. Политов же, напротив, держался спокойно, будто и не ему предстояло сейчас подняться в небо и ступить за борт кабины самолета. И когда оба садились в самолет, у Дреера сильнее обычного поблескивали глаза.
Через несколько дней после начала подготовки Грейфе спросил Скорцени:
– Как там стараются кандидаты, дорогой Отто? Время идет…
– Все нормально, оберштурмбаннфюрер. Стараются заметно.
– Вам они нравятся?
– Еще пару дней, и они сами скажут вам, кто из них чего стоит, – ответил Скорцени.
– Ну что ж, дорогой Отто, время терпит, – примирительно сказал Грейфе.
Первый прыжок у обоих прошел нормально. За ним последовал второй, третий. К концу недели, как и обещал Скорцени, оба прыгали даже с небольшими затяжками. Скорцени справедливо посчитал, что они уже достаточно натренированы, и появился у Грейфе.
– Полагаю, оберштурмбаннфюрер, что настало то время, которое позволит вам окончательно остановить свои выбор на ком-нибудь из них, – объявил он.
– Но вы упорно не хотите поделиться со мной, дорогой Отто, собственными впечатлениями, – заметил Грейфе.
– Напрасно упрекаете. У меня нет от вас секретов оберштурмбаннфюрер, – ответил Скорцени, – Дреер производит впечатление более интеллигентного человека. Скорее все схватывает. Но Политова тоже дубиной не назовешь. Хотя он, конечно, человек другого сорта. Однако впечатления впечатлениями, а дело делом. Потому я и молчу. Хотите познакомиться с их заданиями на испытаниях?
– Конечно, Отто.
Скорцени изложил план. Грейфе слушал внимательно не перебивая. Но в конце спросил:
– Не надорвутся? Не перегнем мы палку?
– Надорвутся, значит, ни черта не стоят. Я предполагаю, что в финале кому-то из них придется везти воз потяжелее, – ответил Скорцени.
– Конечно, – согласился Грейфе. – Ну что ж, дорогой Отто, доверяю вам полностью.
На аэродром кандидатов привезли вечером. Над взлетно-посадочной полосой уже сгущались сумерки, и дальняя граница аэродромного поля практически уже была не видна. Пока оба переобмундировывались в экипировку десантников и получили парашюты, стемнело совсем. Кандидатам выдали оружие: по автомату, по две гранаты, по ракетнице с тремя ракетами и по компасу. После этого обер-лейтенант объявил обоим задания.
– Вы, – указал он пальцем на Политова, – прыгаете первым с высоты две тысячи метров. В районе посадки ветер. Чем больше сделаете затяжку, тем точнее приземлитесь. Внизу болотистая местность. После приземления сразу идите на восток. Дойдете до ручья. Свернете налево. Дойдете до разрушенной мельницы. От нее пойдете строго на север полтора километра. Выйдете к мосту через болото. Дождетесь машину с тремя синими подфарниками. Уничтожите ее гранатами. После этого поразите из автомата мишени. Время рассчитано. Если опоздаете выйти к мосту, машина проедет, и больше вы ее не увидите. Ясно? – перевел переводчик.
– Так точно, герр обер-лейтенант, – ответил Политов.
– После выполнения задания возвращаетесь на мельницу и сигналите тремя ракетами. Ясно?
– Так точно, герр обер-лейтенант, – повторил Политов.
– Вы, – продолжал офицер, обращаясь к Дрееру, – будете прыгать через три минуты после него. Высота та же. Местность та же. Приземлившись, найдете старый фольварк. От фольварка пойдете строго на северо-запад полтора километра. Выйдете к озеру. Найдете катер. Расстреляете из автомата «охрану» и подорвете катер гранатами. Если опоздаете выйти к берегу, катер отплывет в безопасное место. Вопросы есть?
– Никак нет, герр обер-лейтенант, – ответил Дреер.
– После выполнения задания вернетесь на фольварк и просигналите ракетами.
– Слушаюсь, герр обер-лейтенант, – отчеканил Дреер.
Их посадили в небольшой транспортный самолет и подняли в небо. Летели молча. Разговаривать было не о чем. Да и желания не было. Каждый понимал, что после этого испытания его уже вряд ли допустят к следующему. А выполнить то, что приказал этот громила, чем-то очень похожий на Скорцени, практически было почти невозможно. Но очень небольшой шанс на успех все-таки оставался.
Через полчаса полета в транспортный отсек вышел кто-то из экипажа и открыл люк-дверцу. Отсек наполнился сырым, холодным ночным воздухом. Выпускающий взглянул на часы и подтолкнул Политова. Тот встал и подошел к люку. Но выпускающий еще какое-то время держал его в самолете. Потом снова, уже требовательнее, хлопнул по плечу. Политов прыгнул. Он знал, что с этого момента каждая секунда будет идти в зачет. И решил выиграть их на каждом этапе испытания. Даже на затяжном прыжке. Ветер свистел у него в ушах, слезились глаза, огромная черная земля со светлыми пятнами болотной воды надвигалась на него со стремительной быстротой, но Политов, стиснув зубы, упрямо считал секунды свободного полета. Парашют он раскрыл над самыми кустами. Это он понял потому, как скоро вслед за рывком наполнившегося воздухом купола влетел в болотину. Ощущение было совсем не из приятных. Политов провалился в трясину почти по пояс. Ветер потащил его по кочкам. Но он был рад тому, что остался жив и не повредил ни рук, ни ног.
Освободившись от парашюта, Политов выбрался на сухое и огляделся по сторонам. Было темно. Но не так, как казалось сверху. Он различил черные силуэты отдельных деревьев и поблескивающую между кустами воду, отражающую меркнущий свет затухающей вечерней зари. Его охватило беспокойство: цело ли оружие и снаряжение. Ощупал себя. Гранаты, компас, ракетница, автомат, рожок с патронами – все было на месте. И сразу же двинулся вперед, на восток, как приказывал обер-лейтенант. Он не шел. Он почти бежал, проваливаясь в ямы, залетая в трясину, спотыкаясь о кочки, беспрестанно натыкаясь на кусты и валежник. Несколько раз сверял свой путь с компасом и бежал дальше. В ручей он шагнул, как на спасительную тропу, и не выходил из воды до самой мельницы. Он знал, что сильно шумит. Но знал и то, что за ними никто не следит. Стало быть, опасаться было нечего. А бежать по воде было легче и проще.
От мельницы к мосту все полтора километра лежали по той же болотине. Но Политов и их преодолел одним броском. Однако, как ни старался держать курс по компасу, к мосту не вышел. А уткнулся неожиданно в узкоколейку с натянутым над ней тросом. И сразу сообразил, почему немцы не дали им карт. Выбросили их на какой-то полигон. Об этом он догадался, еще влетая то тут, то там в многочисленные воронки, залитые водой. Но был этот полигон, судя по всему, невелик. И погляди он на карту, ни за что не стал бы заворачивать туда да сюда. А пошел бы к мосту сразу напрямик. Но этого-то и не хотели проверяющие. Им надо было узнать, как они оба ориентируются на местности…
В своей догадке Политов убедился окончательно, когда, свернув по узкоколейке направо, метров через двести вышел на мост. Все тот же ручей, по твердому песчаному дну которого он так безошибочно добрался до мельницы, неторопливо бежал и под мостом. Политов, не без удовольствия отметив это про себя, с иронией подумал о своих наставниках: «Все по себе меряют, сами с дороги на шаг боятся ступить, думают, что и для других тоже страшнее этого ничего нет. Да у нас за клюквой или на покосы разве по таким болотам ходят? Э-хе-хе!» На минуту мелькнула мысль: «Далеко теперь все это: и клюква, и черника, и голубика, и орехи, в таком изобилии родившиеся в лесах Северо-Западного фронта… И не увидит, и не попробует он их уже никогда. Потому что на всей той огромной и неимоверно богатой земле, на которой они произрастают как истинные и щедрые дары природы, для него, Политова, нет и не найдется и самого маленького местечка. Слишком уж много кровушки своих соотечественников он пролил с тех пор, как перешел на сторону своих нынешних учителей! Слишком много загубил жизней, доказывая преданность чужеземцам! И нет и не будет ему ни прощения, ни пощады от тех, среди которых родился и вырос. Да он и не собирался никогда к ним возвращаться, очень уж их боялся, ненавидел всей душой и прекрасно знал: на одной земле им вместе места нет. А стало быть, или им жить, или ему…»
Мысль эта пролетела сейчас над ним, как порыв ветра. И сразу же сменилась тревогой: «А где же машина? Неужели уже прошла?» Но, сообразив, что, кроме как по узкоколейке, протащить ее нигде невозможно, успокоился и стал ждать. Это продолжалось недолго. Трос над узкоколейкой неожиданно натянулся, и послышался характерный шум металлических колес, двигающихся по рельсам. А еще немного погодя из темноты выплыли три синеньких огонька. Политов достал гранаты. То ли на тележке по рельсам тянули машину, то ли макет машины – этого он не понял. Но, подпустив темный предмет, похожий очертаниями на ящик, метров на десять, бросил в него одну за другой обе гранаты и сам стремительно упал на землю. Взрывы последовали почти одновременно. Синие огоньки погасли. А на полотне появились, словно из-под земли, ростовые мишени. Политов дал по ним несколько очередей из автомата и по-рачьи попятился в ручей. Он посчитал, что задание выполнил. И по ручью, уже не торопясь, вернулся на мельницу. Но сигналить ракетами, как было приказано, ему не пришлось. Уже на подходе к мельнице его окликнул кто-то по-русски.
– Стой! Назовите себя! – потребовали из темноты.
– Политов я, – назвался он. И повторил: – Политов!
– Подходите сюда, господин Политов, – уже дружелюбней последовало из темноты.
Политов подошел к мельнице. Его осветили фонариком, пригласили пройти за ограду и провели на мельницу. Здесь, к удивлению Политова, в небольшой комнате, уставленной столами с телефонами и еще какими-то приборами, было светло. За столами сидело четверо офицеров. Старший из них, капитан, рассказывал что-то веселое. Остальные смеялись. Политов вошел и остановился у порога. Офицеры взглянули на него, и капитан что-то сказал. Лейтенант, встретивший Политова, тут же перевел:
– Проходите, господин Политов. Мы все знаем. Вы все сделали как надо.
Политов поблагодарил:
– Большое спасибо, герр гауптман, – сказал он, слегка поклонившись, снял с себя автомат, кобуру с ракетницей, сумку с ракетами и передал их стоявшему у дверей солдату.
Запищал телефон. Капитан взял трубку и с кем-то почтительно поговорил. Политов не понял из сказанного им ничего. Но так как капитан во время разговора то и дело оглядывался на него, сообразил, что разговор, очевидно, шел о нем.
Откуда-то с улицы в комнату зашел солдат с большим подносом в руках. В комнате сразу запахло чем-то вкусным. Солдат поставил поднос на стол и открыл его. На подносе лежали хлеб, нарезанный ломтями, колбаса, фляжка, ножи, вилки, стояли кружки. Лейтенант-переводчик сразу же принялся резать колбасу. А капитан взял фляжку, открыл ее, разлил по кружкам шнапс.
– Герр Политоф, битте! – жестом пригласил он Политова за стол.
Политов подошел, поблагодарил за честь, взял кружку, кусок колбасы, хлеб.
– За вашу победу, господа! – сказал он.
Лейтенант перевел. Немцы шумно поддержали тост, выпили. Переводчик наклонился к Политову, негромко сказал на ухо:
– Вами интересовался сам штрумбаннфюрер Скорцени. Наш капитан доложил ему, что вы в полном порядке. Сейчас мы дождемся вашего напарника и отправим вас в Берлин.
Политова так и подмывало спросить: «А как там все получилось у этого напарника?» Но он не спросил и лишь поблагодарил переводчика. Однако прошел час, а Дреер не вернулся. Офицеры выпили еще фляжку и съели еще круг колбасы. Дреера все не было. Тогда по приказу капитана солдат залез на мельницу и трижды выстрелил из ракетницы. И тогда, где-то далеко-далеко, может, у самой границы полигона, в ночном небе вспыхнули три ответных огня. Стало ясно – второй кандидат заблудился в болоте и ушел совсем не туда, куда было надо. Офицеры уже не улыбались, уселись по углам комнаты и курили. Солдат стрелял из ракетницы каждые полчаса. Но прошло еще не менее двух часов, пока Дреер добрался до мельницы. Он был совершенно измучен и еле стоял на ногах. У него забрали автомат, гранаты, ракетницу, и, не говоря ни слова, все вместе вышли из комнаты. Солдат запер дверь, и вся команда пошла, подсвечивая себе фонариками, по тропинке в сторону от ручья. Метров через триста вышли на поляну, на которой стояли два автомобиля. Трое немцев сели в один автомобиль, а двое русских и переводчик – в другой. Обе машины двинулись через поляну, выехали на дорогу, и скоро мельница и полигон остались далеко позади. В Берлин въехали на рассвете. Политова и Дреера развезли по гостиницам и предупредили, чтобы оба с утра после завтрака никуда из своих номеров не отлучались.
А утром следующего дня в кабинете у Грейфе появился Скорцени. И, поприветствовав его в традиционной нацистской манере, довольно хмуро спросил:
– Вам уже докладывали о вчерашнем?
– Да, дорогой Отто. Я в курсе, – ответил Грейфе. – Весьма сожалею, что так получилось. Ведь вы отлично знаете, что без подстраховки в таком деле, какое им предстоит, работать очень трудно.
– А рассчитывать на успех еще трудней, – согласился Скорцени. – Но испытания есть испытания. Оценки объективны…
– Безусловно, – вздохнул Грейфе. – И все же, дорогой Отто, я бы не стал отказываться от того второго русского. Бывают же случайности?
– Бывают, оберштумбаннфюрер.
– Вот-вот, – обрадовался Грейфе. – Может, стоит еще разок его проверить?
– Это несложно совсем, оберштурмбаннфюрер.
– И я так думаю. Тем более что, по другим данным, он подходит нам очень. Так как, оставим? – интригующе взглянул на штурмбаннфюрера Грейфе.
– И еще одного возьмем, – неожиданно предложил Скорцени и добавил: – А тренировать будем порознь. Политова отдельно. Тех двоих – отдельно. Но я почти уверен в том, что в Политове мы не ошибаемся.
