Как восприняли столь яркое и убедительное произведение о грядущем Конце света современники и ранние отцы церкви?

Текст Откровения – вот уже две тысячи лет один из наиболее комментируемых в новозаветном корпусе. Он неизменно вызывает интерес у читателя, стимулируя работу мысли и провоцируя различные интерпретации. Исследователи и теологи постоянно и неустанно осмысляют его, а поэтому рассмотреть и учесть все мнения, точки зрения и взгляды на Откровение не представляется возможным. Однако необозримое многообразие толкований сводится лишь к нескольким экзегетическим алгоритмам.

Первоочередной вопрос, тревоживший всех – когда же и где настанет Царствие небесное – Новый Иерусалим. В течение II века Откровение получило широкое распространение и признание. Патриоты, как и апостолы, были уверены, что Страшный суд и Второе пришествие не просто состоятся в скором будущем, но уже происходят «здесь и сейчас». Ощущение близкого или уже наступившего Конца света всегда отличало христианскую Церковь от прочих верований и мифологий. Самым же примечательным и важным для периода Средневековья стало формирование универсального толкования Апокалипсиса, роднящего воззрения множества разных авторов (Ипполита Римского, Коммодиана, Викторина Петавского, Мефодия Олимпийского, Лактанция). Этот взгляд на Апокалипсис связан с представлением о мировой седмице, по истечении которой произойдёт Армагеддон, но предшествовать ему будет тысяча лет изобилия и благодати – седьмой день. Такая формула отражает события Книги Бытия: подобно тому как мир создан Богом в шесть дней, за которыми следует суббота покоя и благословения, – мир должен просуществовать шесть тысяч лет, и с их окончанием настанет тысячелетнее царство святых. Ириней Лионский, Юстин Мученик и Тертуллиан считали, что Царство Христово восторжествует на земле и Христос с праведниками во плоти будут править миром тысячу лет, после чего произойдёт финальное сражение Добра со Злом и Страшный суд.

В связи с шестидневным творением мира новый смысл обретала и заклятая шестёрка в числе зверя. Ириней полагал, что мир, созданный за 6 дней, должен просуществовать 6000 лет. Соответственно число зверя, составляющее «шесть раз стоу шесть раз десять и шесть единиц» символизирует полное восстановление Антихристом всего отступничества, бывшее в течение 6000 лет бытия мира: «И потому в грядущем звере будет восстановление всего нечестия и всякого коварства, чтобы вся богоотступническая сила, собравшись и заключившись в нём, ввержена была в печь огненную. И кстати его имя будет иметь число 666, потому что он восстановляет в себе самом все смешение зла, бывшее пред потопом и происшедшее от ангельского отступничества»¹⁵. В толковании многих средневековых богословов число 666 символизирует троекратное провозглашение творения без субботы и мира без Творца, что означает тройственное и окончательное отречение от Бога.

Победа над дьявольскими силами и грёзы о тысячелетнем царстве праведников были чрезвычайно популярны и основывались на буквальном прочтении Откровения: «Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет» (Откр. 20:4). Мысль об этом тысячелетии повторяется в 20 главе целых шесть раз. Однако мнение отцов церкви расходились в интерпретациях деталей: до или после Воскресения наступит век благодати, до или после Суда и т. д.

Впервые в богословии александрийской школы Откровение перестало восприниматься как пророчество о тысячелетнем царстве на земле. Ориген и Климент предлагали аллегорически толковать произведение, сместив акцент на духовную жизнь христианина не в будущем, а в нынешнем веке. Богослов Тихоний в своих фрагментарно сохранившихся толкованиях отказался от понимания тысячелетнего царства как периода, следующего за Вторым пришествием Христа. Именно Тихоний, повлиявший на учение Августина, трактовал тысячелетие как период существования на земле Церкви, начало которой уже положено спасительными событиями распятия и воскресения Христа. Вслед за этой мыслью Блаженный Августин полагал в 20 главе «О граде Божьем», что тысячелетнее царство праведников – это и есть уже существующая Церковь, таким образом, Страшный суд – это крестные муки и смерть Христа, после чего для поверивших в него, а, следовательно, и спасённых, начинается эпоха Царства Христова в этом мире, в том времени и истории, которые проживаются человеком.

По мере ослабления гонений на христиан, утверждения Церкви и её полного признания, угасает также и интерес к Апокалипсису. К V веку восточные отцы церкви усомнились в самой каноничности текста, ставшего в православии менее популярным, чем на западе, где патристы отказались от милленаризма и идеи о Конце света как о прогнозируемом скором будущем.

Хотя текст Иоанна Богослова отнюдь не утратил привлекательности в глазах западного теолога, прочитывался он в символическом ключе или же как аллегория духовной жизни и становления христианина. Концептуально в Апокалипсисе обнаруживалась связь с проблемами индивидуальной души и путями персонального спасения в рассуждениях Беды Достопочтенного, Беата Лиебанского, Амвросия Аутперта, Гаймона Осерского. Средневековые интеллектуалы постоянно обращались к Апокалипсису за вдохновением, появлялись всё новые трактовки. Одни считали Откровение единственным текстом, написанным самим Христом, другие же – важнейшей книгой всего христианского учения¹⁶, «цветком теологии»¹⁷.

В конце XII века Иоахим Флорский (ум. 1202 г.) воспринял Откровение как пророчество о ходе человеческой истории, которой соответствуют те или иные разделы книги. Полагая, что он живёт во времена снятия 6-ой печати, Иоахим смело соотносил отдельные образы с современными ему реалиями: в шестом царе, соответствующем шестой голове зверя, он увидел Салах-ад-Дина, отвоевавшего Иерусалим у крестоносцев. В каждой из семи голов дракона он видел признак дьявола, реализовавшийся в истории: семь царей, из которых «пять пали, один есть, а другой еще не пришел» (Откр. 17:10), пять «павших» царей-антихристов – это Ирод, Нерон, Констанций, Магомет, Мельсемут; Антихрист, современник Иоахима – Салах-ад-Дина. А последний Антихрист отождествляется со «зверем из моря», который придёт в скором будущем. В некоторых случаях Иоахим истолковывает один и тот же ряд видений применительно к событиям разных эпох. Согласно Флорскому, Откровение отображает ход всей человеческой истории и даёт ключ к пониманию всего Писания. Спустя несколько десятков лет после смерти Иоахима Флорского появились толкования францисканца Александра Минорита, а затем Николая де Лира: Откровение уже не рассматривалось как многоплановый символико-исторический текст, но как отражение конкретных исторических событий в их строгой хронологической последовательности.

Казалось бы, за полтора тысячелетия Откровение приобрело всевозможные оттенки интерпретаций, однако неисчерпаем кладезь столь символичного и полного тайн текста. На излёте позднесредневековой культуры Реформация (и в ответ на неё – контрреформация) оголила механизмы функционирования текста Апокалипсиса в кризисные времена. Реформаторами всех направлений (Мартин Лютер, Филипп Меланхтон в Германии, Джон Бейл, Джон Фокс в Англии, Генгрих Буллингер в Швейцарии) создавались толкования, в которых католические деятели, те или иные папы, светские властители отождествлялись с Антихристом, зверем, лжепророком, великой блудницей, и прочими узнаваемыми героями Откровения, маркируя «хороших» и «плохих», «своих» и «чужих». В свою очередь и представители католицизма пользовались теми же методами, предчувствуя Конец века сего в «лжепророках» и «воинстве» Реформаторов. Так, с одной стороны, Откровение стало орудием пропаганды, но с другой – частая апелляция к этому тексту возбудила интерес и потребность в разностороннем текстологическом анализе, впоследствии ставшем научным.

Нюансы же и вехи развития теологической полемики о грядущем Страшном суде и обретении Царствия небесного отражались и запечатлевались в изменениях христианской иконографии на протяжении всех веков и поколений, соприкасавшихся с Откровением Иоанна Богослова".