Двадцать картин и десять рисунков – примерно столько работ действительно создано неким художником, мы не знаем точно, когда родившимся (примерно в 1450 г.) и умершем в 1516 году, по имени Иеронимус Босх. В архивах города, расположенного в северном Брабанте (Нидерланды), Хертогенбоса хранятся документы, упоминавшие Иеронима или Йона ван Акена (Jheronimus van Aken), переименовавшегося в Иеронима Босха. Итак, Иероним происходил из семьи художников, дом-мастерская которых был расположен в центре города на юго-западной части рыночной площади в тени кафедрального собора Св. Иоанна. Отец – Антоний ван Акен (фамилия Акен свидетельствует, что семья, до переезда в Хертогенбос, происходила родом из германского города Аахена) был художником со своей семейной мастерской, родовым делом, традиционным для устройства средневекового общества фамильных рабочих гильдий. В мастерской над заказами также трудились три его сына – Гооссен (1444–1498 гг.), Иероним (примерно 1450–1516 гг.) и Ян (1448–1499 гг.), а также кузены – Йохане (1470–1537 гг.) и Антонио (1478–1516 гг.), продолжившие дело после смерти отца.

Мать – Алейд ван дер Муннен (Aleid van der Mynnen) – была родом из небогатой семьи. В детстве Иероним наверняка посещал мастерскую кузенов Хоернкен (Hoernken) по материнской линии, где отливались грандиозные церковные колокола. Его дедушка Ян родился то ли в Аахене, то ли в Неймегене, где в последствии жил, получая художественные навыки вместе с двумя другими братьями – Хубертом и Петром (Hubert, Peter)⁸⁰.

Любопытно бытующее мнение, что имена Яна и Губерта относятся к братьям ван Эйкам, происходившим из Маасейка, существует даже «родословная», в которой ван Акены и ван Эйки были кузенами! В любом случае современные исследователи с большим энтузиазмом расследуют связи и пересечения родовых линий представителей художественных мастерских региона нижнего Рейна 1350–1450 годов – именно в этих землях работали братья Майвайль, ван Лимбурги, ван Эйки и семья ван Акенов. Так или иначе пути, которыми проходили семьи художников, вели в городской центр искусства того времени – Неймеген.

Около 1425 года дедушка Босха Ян ван Акен переехал в Хертогенбос. Этот город, окружённый монастырями и торговыми дорогами, процветал, но ему не хватало художников, хотя спрос на мастеров уже явно появился. Двенадцатитысячное городское население обслуживал всего лишь один художник – Рулоф ван Туй ль (Roelof van Tuyl), с 1436 года к нему присоединился ещё один, известный как Прайм, семья которого так же, как и семья ван Акенов, на протяжении нескольких поколений рисовала для жителей Хертогенбоса.

Стоит сказать и о самом Хертогенбосе – городе, в котором не располагалось пышного двора, в отличие от Брюсселя. Этот город, окружённый лесами, полями и водоемами, не был центром отдельной епархии, он не славился своим университетом, как интеллектуальные города Лёвен или Утрехт. Зато в Хетрогенбосе находилась знаменитая латинская школа и культурная жизнь вращалась вокруг пяти камер риторов – своеобразных позднесредневековых литературных салонов, повлиявших на становление нидерландской поэзии. Периодически риторами, или, как их называли в Нидерландах, редерейкерами, устраивались различные поэтические представления и театральные шоу. Хертогенбос был одним из четырёх крупных городов герцогства Брабант, успешно занимавшихся торговлей. Город рос и богател, ширился класс горожан, живущих в достатке – такая динамика неизбежно вела к появлению нового заказчика на произведения искусства.

На протяжении всего Средневековья основным меценатом и потребителем искусства в первую очередь оставалась церковь и во вторую – дворяне, с расцветом же городов и рыночных отношений в XV–XVI веках эту роль всё чаще исполняли новые буржуазные элиты. Традиционный средневековый этос трансформировался под натиском метаморфоз, происходящих в разных сферах жизни и быта. Ломались древние правила и устои, веками обретающие свою незыблемую легитимность в соответствии с небесной иерархией, центрированной фигурой Христа Пантократора – вседержителя мира. Терялся и тратился старый порядок; растворялась и плавилась в тигле перемен эпоха, определённая учебниками истории как феодальная.

Однако модернизация общественного устройства и (по мнению ревнителя благочестия) его хаотизация – находили упрёк и порицание в традиционалистской точке зрения. Образ жизни новых элит не отвечал интенциям и нормам достопорядочного христианина, за что подвергался осуждению, критике или насмешке. Например, Себастьян Брант в своей знаменитой поэме «Корабль дураков» высмеивает современные ему нравы и разгул страстей, призывая к смирению и нестяжательству. Брант представляет своё произведение как сатирический образ корабля дураков, на борту которого собраны все современные автору пороки и проявления глупости. Все эти дураки, модники, служители культа, молодчики и старики, гротескно изображённые на страницах поэмы, будто сошли с картин Иеронима Босха. Подобно Бранту и Босху, многие «северные гуманисты» претворяли свои умения, способности и таланты в критическом изображении и скептическом осмыслении реалий постсредневекового времени.

Мир менялся, но новые порядки ещё не были включены в символическую систему культуры. Ностальгия по Средневековью тем больнее переживалась, чем громче тикали часы прогресса, приближавшие европейскую культуру к современности.

Два «сердца» Хертогенбоса: рыночная площадь и Собор Св. Иоанна, – шедевр брабантской готики, – конкурировали между собой в борьбе за духовную и интеллектуальную жизнь города. С конца XIV–XVI вв. в культуре Германии и Нижних земель (нынешние территории Бельгии, Голландии, Люксембурга) происходил духовный и интеллектуальный подъём. В контексте католической доктрины возникло гуманистическое течение под названием «Новое благочестие» (Devotio Moderna), ратовавшее за религиозную реформу. Адепты нового движения взывали к апостольскому обновлению через воспроизведение подлинно благочестивых практик, таких как смирение, послушание, простота жизни. Во многом благодаря работе Герта Гроте (Geert Groote, 1340–1384 гг.), «Новое благочестие» появилось в конце XIV века, оно процветало в Нидерландах и Германии в XV веке, а угасло с пришедшим на смену движением Реформации.

Герт Грот был одним из многих представителей католического мира, кто не был доволен состоянием церкви, её обмирщением, борьбой за власть, потерей монашеской традиции, отсутствием моральных ценностей среди духовенства. Гроте стремился противопоставить этому благие практики. Так движение «Новое благочестие» появилось около 1374 года, когда Грот создал небольшой родительский дом в Девентере – в общежитии для бедных женщин, желающих служить Богу. Это общежитие, ставшее позднее общиной, носило название «Сёстры общей жизни». Находясь под юрисдикцией городских властей и приходских священников, «Сёстры» не владели никакой частной собственностью: их образ жизни был чем-то вроде обычной христианской жизни в миру, но с влиянием церковнопризнанного порядка. В конце XIV–XV вв. религиозные общежития подобного типа появлялись всё чаще: около 25 домов в Нидерландах и 60 в Германии. Некоторые из этих заведений становились частью третьего ордена Св. Франциска (мужчины и женщины этого ордена францисканцев могли жить в миру и сочетаться браком) или ордена монахинь-августианок. Мужские общины подобного типа складывались уже после смерти Грота и, к примеру, «Братство общей жизни» насчитывало около 40 домов к концу XVI века.

Большинство членов общин были священниками или кандидатами на священство. Эти общины не принимали обеты, но вели весьма аскетический образ жизни, полный повседневных работ, покаяния, молитвы, духовного чтения, занимались копированием рукописей. Иногда результатом такого движения становились монашеские союзы, наподобие созданного вокруг Виндесгейма, неподалеку от Зволле, и принявшего устав св. Августина. Поначалу новые формы религиозности встречали непонимание со стороны клира и мирян, но в итоге (к концу XV в.) это движение обрело силу и влиятельность. «Новое благочестие» стимулировало развитие методов индивидуальной молитвы и подходы к христианской медитации как в XV веке, так и в последующий период. Возникнув в то же время, что и гуманизм, движение объединяло мысль эпохи Возрождения с христианской немецкой мистикой, способствуя формированию идеи личного отношения человека с Богом. Практиковавшие благочестивую жизнь ценили и почитали внутренний мир индивидуума, предлагая личностное отношение к вере и религии. Будучи предтечей Реформации «Новое благочестие» слилось с ней в учении Лютера и Кальвина.

Ярким представителем этого движения стал Фома Кемпийский (ум. 1471 г.) – его трактат «Подражание Христу» предлагает читателю образ смирения и любви к Сыну человеческому как сложный, но верный путь спасения. К концу XV века книга была напечатана на нескольких языках и оказалась чрезвычайно востребованной в течение многих столетий. «Новое благочестие» также оказало огромное влияние на Эразма Роттердамского, – известного в Хертогенбосе и, вероятнее всего, Босху тоже, мыслителя.

На фоне всех этих социальных изменений и религиозных исканий, Ян ван Акен, дедушка Иеронима, купил дом недалеко от рыночной площади (улица Vughterstraat) и принялся выполнять городские заказы. Вероятно, его кисти принадлежит семейный портрет известной и богатой городской четы ван дер Вейль (Van der Wiel), написанный около 1452 года. Так что, переехав на новое место, где практически не было конкуренции, фамильная мастерская, в которой работали все четыре сына Яна ван Акена, ставшие художниками, почти сразу снискала успех. Однако только два художника из всей семьи были удостоены социального статуса «мастера» – Ян и его сын Ян-младший, уехавший в 1430 году в Брюгге и открывший там свою мастерскую. Городская администрация всегда была аккуратна с раздачей чинов, привилегий и титулов: они не давались без веских на то причин. Примечательно, что сам Иероним Босх не удостоился звания мастера, а это значит, что он не имел собственной художественной школы и учеников, которые бы заканчивали или доделывали за него работы (как это водилось во многих художественных мастерских), у Босха могли быть только ассистенты, которые помогали ему в подготовке к живописному, техническому процессу: приготовление красок, масла, дерева. Но уже при жизни у Босха появились последователи, а сразу после его смерти – копиисты и подражатели.

Ян ван Акен умер в возрасте примерно 73 лет, его сын Антоний продолжил семейное дело, к этому моменту Иерониму исполнилось три года. Художественное образование Иерониму дал отец, за плечами которого стояло не одно поколение художников. Босх с детства знал, как работать с пигментами и маслом, как изготовить доски для письма, какой дуб будет подходящим и т. д. Антоний ван Акен для своей семьи нашёл новый дом с мастерской, располагавшийся на рыночной площади, но при жизни так и не смог выплатить за него всю сумму полностью, этот долг после его смерти лег на плечи сыновей⁸¹.

Жизнь Иеронима и его отца теснейшим образом была связана с «Новым благочестием», поскольку «Братство общей жизни» основало в Хертогенбосе две важных общины, одной из которых было «Братство Богоматери», поклонявшееся чудотворному образу Пречистой Девы Марии, находившемуся в соборе Св. Иоанна – в капелле, принадлежавшей братству. Эта крупная и богатая община оказала значительное влияние на культурную жизнь города. Её члены заказывали композиторам написание музыки, нанимали певцов и органистов, а также скульпторов и художников, таких как семья Акенов. Отец Иеронима состоял при братстве в качестве художественного консультанта, прораба: от него зависело, кому поручалось золотить статуи святых, которые несли во время процессий, кому заказать большой деревянный алтарь для капеллы. Не исключено, что этим проектом занимался сам Иероним – позже он постоянно принимал заказы от братства, выполнение которых могло быть своеобразным пожертвованием со стороны художника. В 1482 году Иероним удостоился членства в благочестивом элитарном обществе. Босх никогда не собирался становиться священником, однако он получил в латинской школе образование, необходимое для вступления в интеллектуальную общину, влиявшую на культурную атмосферу региона.

К 1500 году треть общества состояла из весьма незаурядных священников, обладавших образованием: многие учились в университетах, некоторые проводили годы в Ватикане, участвовали в актуальных дискуссиях. Еженедельно встречаясь в капелле собора Св. Иоанна и за праздничным столом одного из членов братства, собравшиеся вели беседы, обсуждали духовные и социальные нормы, книги (частные библиотеки членов братства были весьма разносторонни), завязывали полезные знакомства, делились новостями. Исследователи, теологи, священники, магистры медицины, даже ректор университета в Лёвене, художники, архитекторы, – все они сидели за одним столом, уставленным деликатесами: вином, уткой, кроликами, центральным блюдом был лебедь.

Заводившиеся, благодаря братству, связи могли быть действительно грандиозны. За одним столом с Босхом сидели Симон ван Каудербох (Simon van Couderboch) – музыкант, ректор латинской школы, Николас Колен (Nicolaas Colen) – священник и друг Эразма Роттердамского, Ян Хейнс (Jan Heijns) – архитектор из Брюгге, спроектировавший капеллу братства и построивший замок Маурик. Сестра Хейнса была замужем за архитектором, художником, декоратором Алардом дю Хамелем (Alaert du Hamel), создавшим произведения и гравюры по мотивам работ Босха.

Обжорство на картинах Босха – одно из самых часто упоминаемых грехов, встроенных в целый цикл телесных злоупотреблений: леность духа, отказ от знаний и образования, работы и порядка. Всё это ведёт к праздности, а в праздности тело становится полем действия греха. Итогом же поэтапного захвата человека грехом становятся чревобесие и блуд. При этом обжорство и злоупотребление разнообразными блюдами было свойственно отнюдь не крестьянам (которые в силу бедности пировали крайне редко, исключительно по праздникам), а представителям более состоятельных социальных слоёв (горожанам, буржуа), которым и был адресован дидактический посыл картин Иеронима Босха.

Важной персоной братства был Фредерик Эгмонт (Frederick van Egmond), лорд Бурен и Изельштейн, входивший в совет Карла Смелого и Максимильяна I. Скорее всего, он видел работы Босха и даже заказал некоторые. Картинами Босха также интересовался герцог Брабанта, ван Нассау Бреда, – он заказал художнику «Сад земных наслаждений». Нассау не был членом братства, но, тем не менее, знал творчество художника, и, вероятно, видел его произведения у других представителей высшего класса, делавших заказы Босху.

По мере роста и процветания Хертогенбоса состоятельные горожане не только заказывали произведения искусства, но и совершали дорогостоящие паломничества (которые иногда стоили им жизни) в Иерусалим и Сантьяго-де-Компостела. Впрочем, хождения к святым местам бывали и не столь далекими – в Рим, Кёльн, Кобленц, другие города. За период XV–XVII вв. жителями Хертогенбоса было совершено около 40 паломничеств в Иерусалим (весьма вероятно, что их было больше, поскольку не все упомянуты в городских хрониках), в числе паломников были и соседи Босха⁸². Рассказы, истории, случаи, события и дорожные впечатления становились актуальными новостями города, будоража воображение художников. Фигура пилигрима часто встречается на картинах Босха, как и чернокожие мужчины и женщины, диковинные птицы и животные далёких стран.

Шли годы, наступал XVI век, Иероним оттачивал своё мастерство, его известность росла, женитьба на Алейт Гойартс ван дер Меервене (Aleid van de Meervenne) из богатой семьи не только помогла преодолеть материальные трудности, но и повысила социальный статус Босха – он стал частью высшего общества⁸³. Его картины были востребованы представителями аристократии, которые видели в созданных художником образах нечто чрезвычайно важное и созвучное человеку агонизирующего средневековья.

Работы Босха производили сильнейшее впечатление на современников: используя иконический тип повествования и структуру триптиха-ретабля, он нарушал привычную церковную иконографию, создавая новое высказывание, концептуализируя грех. Религиозные темы разворачиваются в мирском пространстве земного человека и его повседневной жизни. Эта черта говорит о Босхе не только как о художнике средневекового мира с его устремлением к метафизике святого, подвига, Христа, но и как о художнике, причастном к процессу Нового времени, с вниманием к миру и всем его трансформациям. Переход от Средневековья к Новому времени переживался в культуре как эсхатологический разлом эпох. Исчезновение старого мира рождало образы и предчувствие апокалипсиса, становящегося столь значимой категорией в понимании творчества Босха. Если итальянское Возрождение дарило зрителю витальное, гедонистическое искусство, воспевающее природу и человека, почти уже равного возможностями и силой Богу, то северная Европа переживала сомнение, поиск, желание аскетизма, пароксизм религиозности, страх потерять Бога, – столь разные тенденции представляются двумя сторонами одной монеты.

Джованни Пико делла Мирандола писал: «Тогда принял Бог человека как творение неопределённого образа и, поставив его в центре мира, сказал: "Не даём мы тебе, о Адам, ни определённого места, ни собственного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно твоей воле и твоему решению. Образ прочих творений определён в пределах установленных нами законов. Ты же, не стеснённый никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя предоставляю. Я ставлю тебя в центре мира, чтобы оттуда тебе было удобнее обозревать всё, что есть в мире. Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтёшь. Ты можешь переродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие божественные. О, высшая щедрость Бога-отца! О высшее и восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, чем пожелает, и быть тем, чем хочет"⁸⁴. В то же время «Похвала глупости» Эразма Роттердамского становится северным бестселлером религиозно-философского гуманизма и демонстрирует больший скепсис и сомнение по отношению к человеческой природе, полной искушений и слабостей: «Нет существа несчастнее человека, поскольку все остальные животные довольствуются теми пределами, в которые их заключила природа, и лишь он один пытается раздвинуть границы своего жребия»⁸⁵. В обеих цитатах представлен человек, обретающий личность, анализирующий, думающий и оттого величественный – и оттого же страдающий.