Глава двадцать вторая
Карьера в дурдоме

Наконец-то в моей коробке конфет под названием «Жизнь» попалась любимая конфета с восхитительным белым суфле, покрытая настоящим шоколадом. Глядя на мою конфету, начинаешь понимать, что только ради нее стоило соглашаться на всю коробку. Моя любимая конфета таяла в моих руках, вызывая в душе невероятное чувство чего-то золотого, светлого, радостного. Запасы этого внутреннего золота казались безграничными, и я готова была обнять целый мир, завернуть его в свое внутреннее искрящееся счастье, как в обертку, и бесконечно любоваться.

И пока вкус моей конфеты нежно таял поцелуями на моих губах, я с горечью осознавала, что эта необычная конфета попала в мою коробку наверняка по ошибке. Кондитер Судьба случайно бросила дорогую конфету в коробку с дешевой, липкой и приторной глазурью, и я сначала хотела выбросить ее, но теперь, когда распробовала, я предпочла бы выбросить всю коробку, оставив лишь ее одну.

— Так! Где моя сказка? — заерзала я, требуя продолжения «сериала». А ведь это не ноу-хау. Первый сериал с излюбленным приемом: «Ну как всегда! На самом интересном месте!» — придумала Шахерезада. И была в нем тысяча и одна серия. Не знаю, на сколько сезонов потянет наша сказка, но, с одной стороны, мне не терпится узнать, чем она закончилась, а с другой хочется, чтобы она продолжалась бесконечно.

— Душа моя просит продолжения? — улыбнулся мой «Шахерезад», проводя пальцами по моим волосам. — На чем я остановился? Ах да… Душа принца изнывала от того, что впервые за всю свою недолгую жизнь, а ему было уже двадцать пять, он получил отказ. Жалкая душонка не могла смириться с тем, что он — третий лишний. Хитрый принц пообещал девушке, что она станет королевой, если ответит на его ухаживания, но красавица отказалась. Принц был в ярости. Его душа еще сильней жаждала заполучить то, что ему не принадлежит. Была ночь. Темная и тревожная. Принц нетерпеливо ждал, когда его приказ будет выполнен, расхаживая по этой самой комнате. И не было больше слов любви. Стихи, которые были написаны на несколько лет вперед придворными поэтами, сгорали в камине. Дверь открылась, и в комнату втолкнули растерянную девушку. «Ты же понимаешь, что мне не отказывают?» — злобно произнес принц, вставая с места и запирая дверь на ключ. Девушка умоляла не трогать ее, просила пощадить, взывала к качествам, изначально принцу не присущим. «Если вы меня действительно любите, то отпустите! Прошу вас!» — шептала она, пытаясь открыть дверь. Когда принц обнял ее, девушка ударила его. «Ах так? Либо — я, либо — никто!» — в гневе воскликнул наш герой. Через мгновение девушка упала на пол, прижимая руку к окровавленной груди. «Чего же ты боишься? Любовь ведь побеждает смерть? И если ты любишь, то должна в это верить… Хочу на это посмотреть!» — усмехнулся он, глядя, как его мечта делает последний вздох в своей жизни.

Я бросила взгляд на шрам возле сердца, но промолчала. Мне ведь никто никогда не рассказывал сказок. Медали, виртуально выданные знакомыми и друзьями, приколотые к груди моей мамы и моего папы, блестевшие на солнце общественного мнения надписью: «Хорошие родители, обеспечившие свою дочь всем необходимым!» — были для них дороже всего на свете. А мой внутренний мир, мои переживания всегда воспринимались как попытка сорвать с их груди заслуженную награду. Не может «всем обеспеченный ребенок» быть несчастлив! Не может… Просто «с жиру бесится»!

— О чем же сейчас думает душа моя? — Я готова бесконечно целовать губы, которые произносят эти слова.

— Все в порядке. Вспомнился один неприятный пустяк. Знаешь, за что я тебе благодарна? За то, что тебе не все равно, о чем я думаю, о чем переживаю, — улыбнулась я, проводя пальцами по его губам.

— Странно, не так ли? Я задаю тебе вопрос, на который сам не люблю отвечать, — заметило мое чудовище, вплетая свои пальцы в мои волосы. — Знаешь, меня пытались понять многие. А меня не нужно понимать. Меня можно только принять. Таким, каким я есть. Проще говоря, со мной нужно просто смириться…

Я уже свернулась в клубочек, спряталась у него на груди и уснула. Мне достаточно просто того, что он есть. Остальное не имеет значения… Главное, что он есть…

Не помню, что мне снилось, но проснулась я одна, среди подушек и одеял.

— Иери? — заволновалась я, сонно глядя в темноту. В темном углу вспыхнули красные глаза.

— Я здесь, душа моя… — прошептала тьма. — Просто тело устало, и я решил, что будет лучше, если оно отдохнет… Но я все равно с тобой… Я ведь знаю, как моя душечка боится темноты…

Алые огни приблизились ко мне, холодная лапа осторожно прикоснулась к моим растрепанным волосам, а потом сползла на щеку, успокаивая меня ледяным прикосновением.

— Спи, душа моя, — услышала я вкрадчивый голос, от которого на душе становилось так сладко и тепло. Холодная лапа легла мне на плечо, осторожно поглаживая длинным когтем мою шею.

Я осторожно взяла ее, прижала к своей щеке, потерлась об нее и попыталась согреть. Но как я ни старалась, когтистая лапка все равно оставалась холодной… Сквозь сон я чувствовала прикосновение когтей к моей спине и даже попросила почесать под лопаткой. Какое блаженство… Я помню, как сонно поцеловала холодную ладонь и почувствовала ледяной поцелуй на своем вспотевшем лбу. И если сейчас он захочет вырвать мое сердце, то он всего лишь заберет то, что принадлежит ему.

Утро встретило меня завтраком и ванной, поэтому весь мир может наслаждаться чистой и блаженствующей Любовью. Пока я сидела на работе и пила утренний кофе, на пороге появилась брюнетка с палочкой. Она сильно хромала на правую ногу, на лице у нее был свежий шрам, а на руке — повязка. Почти как у меня.

Она с некоторым сомнением оглядывалась по сторонам, рассматривая распечатанную на цветном принтере заманчивую, но абсолютно не соответствующую реальному положению дел в Азерсайде живопись, облепившую стены. По закону подлости, следом за ней влетел Гимней, чуть не сбив ее с ног. Он подошел к моему столу, не обращая внимания на посетительницу, и протянул руку.

— Мне ее пожать? Или в нее нужно что-то вложить? — спросила я, глядя, как директор смотрит на меня.

— Деньги за последний контракт. Быстро, — произнес Гимней. В кармане у него зазвонил телефон. Я краем глаза следила за девушкой, которая доковыляла до кресла, осторожно раскрыла каталог и достала из кармана сложенный листок бумаги.

— Ты что, на маникюр не пошла?.. Что? Да я тебе телефон месяц назад покупал! Анжеле подарили новый? Что значит «круче»? При чем тут какая-то Анжела? Ты меня слышишь? — Гимней пытался перекричать вопли, доносившиеся из трубки. — Всем сказала что? Что муж подарит тебе новый телефон? Да мне плевать, что ты сказа… Так, все, не устраивай истерику на весь магазин… Ты понимаешь, что с деньгами… Нет, не куплю тебе телефон! Не куплю! Ты даже два месяца со старым не… Что значит устарел? Мой — не устарел, а твой вдруг взял и устарел! Езжай на свой маникюр! Какая Анжела? Ты о ком? А я при чем, что какая-то Анжела двинулась с френчем? Я что, врач? А! Сдвинулась… Куда сдвинулась? Да прекрати истерику, в конце-то концов!

Он со злостью положил трубку.

— Деньги! Быстро! — приказал директор, нетерпеливо поглядывая на часы. Телефон из кармана намекал на тот самый счастливый день, когда рука с шикарным маникюром залезла в чужие штаны и нежно погладила портмоне. Судя по подробностям интимной жизни, сквозящим сквозь истерику, портмоне было единственной достопримечательностью штанов.

В этот момент я почувствовала себя известным политиком, задачей которого было дать лаконичное, в меру пессимистичное объяснение отсутствию денег в бюджете, но при этом как следует подбодрить налогоплательщиков.

— Деньги я не взяла. Вам надо, вы и берите, — ответила я, бросая любопытный взгляд на посетительницу. Через минуту Гимней исчез в комнате с зеркалом, а через две появился с мешком.

— Любовь у нас, оказывается, бескорыстная… — с гадкой улыбкой противным голосом сообщил директор, поглядывая на часы. — Так бы сразу и сказала. А то я собирался тебе зарплату дать… Так что придется тебе потерпеть…

— Извините, — подала голос посетительница, обращаясь к Гимнею, который споткнулся об палку и чуть не растянулся на полу. Палка со стуком упала на пол. — Здесь нет того, кого я ищу…

— За пятьдесят тысяч мы найдем вам того, кого хотите! — оживился Гимней, глядя на меня. — Деньги вперед. Я хотел сказать, от пятидесяти тысяч…

— У меня нет таких денег! — покачала головой девушка, сжимая в руке свою бумажку и пытаясь прикрыть шрам волосами.

— Нет денег? Возьмите кредит! Продайте что-нибудь… А где вы видели, чтобы кто-то работал бесплатно? — развел руками бог Любви, глядя на посетительницу так, словно она с луны свалилась. — Займите. И тогда мы вам обеспечим хоть дракона. Любой каприз за ваши деньги.

Он развернулся и пошел прочь, не желая терять время на «неплатежеспособного» клиента.

— Я пойду, наверное… — тихо заметила девушка, сворачивая бумажку и пытаясь дотянуться до своей упавшей палки.

— Давайте я попробую вам помочь, — улыбнулась я, поднимая палку с пола и вкладывая ее в забинтованную руку. — Кого вы ищете?

— Понимаете… — замялась посетительница, заметно нервничая. — Как бы вам так объяснить… Простите, если это прозвучит глупо… Три месяца назад я попала в автомобильную аварию. Родители погибли. А я была не пристегнута, поэтому вылетела через лобовое стекло… Как сказали врачи, я месяц пробыла в коме… Наверное, я так сильно ударилась головой, потому что увидела незнакомое место… У меня были длинные светлые волосы… Я отчетливо помню… И белое платье… Меня обнимал кто-то очень родной, безумно любимый… Я не знаю, как такое может быть… Я не помню лица, но помню это чувство взаимной, невероятно сильной любви.

Мне протянули рисунок. Рисунок был корявый, словно малолетний фанат «Властелина колец» делал первые шаги на поприще живописи. Мама погладила живописца по голове и сказала, что «котик очень красивый, но уроки делать надо», а бабушка, надевая очки-лупы, прокряхтела, мол, «страсти-мордасти рисуешь».

— После аварии у меня никого не осталось. Меня бросил муж… Правда, дал немного денег на лечение… Вы знаете, я не могу его осуждать… Мне так хотелось умереть, но этот странный сон не давал мне покоя… И он был настолько реален, что был больше похож на воспоминание… — брюнетка закусила губу, снова пытаясь прикрыть шрам волосами. — Я обошла всех гадалок, экстрасенсов, и вот одна из них дала мне ваш адрес.

В этот момент меня слегка передернуло. Это лучшее, что могла сделать одна черная мадам. А ведь были все шансы испробовать на себе нетрадиционные методы мучения.

— Мне сказали, что Любовь сможет помочь. Но… у меня нет денег, говорю честно… С работы меня уволили, — она сглотнула, пытаясь взять себя в руки. Девушка смотрела на меня так, словно спрашивала: «Я не сошла с ума? Скажите, что это не так!» — Знаете, если бы не этот странный сон, который повторяется каждую ночь, я бы наверняка осталась прикованной к кровати. Врачи давали плохой прогноз. Я каждый день умоляла себя жить… Ладно, извините… Зря я вам это рассказываю. И зря сюда пришла… Вы, наверное, считаете меня сумасшедшей? Я помню фонтан с рыбкой, обнимающей большую жемчужину, голубые розы вокруг фонтана и брошку с голубой розой… Я ее нарисовала на обороте… Помню, как меня держали за руку… И я не могу это ничем объяснить…

Брюнетка с усилием встала, развернулась и пошла к двери.

— Оставьте рисунок и телефон, — вздохнула я в надежде, что смогу помочь. Или хотя бы попытаюсь. Человек встал ради того, чтобы прийти сюда, вопреки прогнозам врачей! Для нее дойти сюда — это настоящий подвиг. Попробую… Обязательно попробую ей помочь!

— А как же деньги? — спросила девушка, доставая из кармана свое сокровище. — Я не смогу вам заплатить…

— Как сказал мой директор, я бескорыстная. Как вас зовут? — вздохнула я, осторожно расправляя рисунок и представляя, как подаю во всемирный розыск изображенного на тетрадном листе шариковой ручкой мужчину.

— Светлана. Записывайте номер, — Света помялась, оглядываясь по сторонам и диктуя номер своего мобильного.

— Не могли бы вы поточнее описать своего… мм… товарища из сна? Цвет волос, глаз и так далее… — спросила я, снова изучая портрет.

— Я не помню! — на лице Светы отразилось мучительное страдание. — Я помню голос, прикосновения, помню брошку на моей груди… А лицо я плохо помню… Извините, я не художник. У меня в школе по рисованию была двойка. За меня мама рисовала… Мне действительно как-то неловко… Спасибо. Хотя бы за то, что выслушали…

Дверь уже полчаса как закрылась, а я сидела и смотрела на детские каракули. Под такой портрет подойдет каждый, если приложить.

Оставался только один выход. Помощь друга. За ней я и отправилась. Приоткрыв дверь в комнату, откуда сегодня так радостно выпорхнула на работу, я увидела принца. Выглядел он неважно. Растрепанные волосы и расстегнутый колет заставили меня ревниво посмотреть в сторону кровати. Нет, никого не было. В комнате царил бардак. По стене растекалось красное пятно, а на полу валялись осколки бокала. Принц встал пошатываясь и подошел ко мне.

— Итак, слуги мне сказали, что каждый вечер ко мне приходит Любовь. Тебя и правда так зовут? — спросил принц, дыша на меня лютым перегаром. — Вот странно… Ты приходишь ко мне, мы засыпаем вместе, а я тебя не помню… А теперь скажи мне, Любовь. Ты меня любишь?

Я подняла брови, глядя в голубые глаза.

— Нет, — ответила я абсолютно честно.

— Хорошо, что нужно сделать, чтобы ты меня полюбила? — Принц склонился ко мне. — У меня мало времени… Мне нужна настоящая любовь…

Принц отвернулся, сделал шаг в сторону кресла и обессиленно упал в него.

— Я не знаю, каким богам молиться. Этот бог Любви… Почему он не нашел девушку, которая меня полюбит? Я же заплатил ему столько денег… Неужели ему плевать на меня? — Энрих смотрел на меня мутным взглядом.

— А для чего тебе нужна любовь? — спросила я, глядя в мутные глаза принца.

— Понимаешь, тут такое дело… Скоро у меня день рождения. А это последний срок. И вот сейчас я понимаю, что нормальных баб не осталось! Вообще! Ни одной! Им то корону подавай, то дорогие подарки! А на меня им плевать! Им всем только одно и надо! — заныл принц, словно я сейчас выну любовь из кармана и положу на столик, чтобы хоть как-то его утешить.

Когда я слышу фразу «вам всем только одно и надо», я понимаю, что человек, который ее произносит, может предложить только это «одно». И меня не удивляет, что на денежный нектар слетаются меркантильные бабочки, потирая лапки, а завидев красивые крылья, коллекционеры встают в очередь.

— Это как-то связано с проклятием? — поинтересовалась я, но тут же фигуру принца объяла тьма. На меня смотрели знакомые глаза.

— Душа моя решила заглянуть на последнюю страницу моей сказки, сгорая от нетерпения? Она не хочет подождать, пока я сам ей все расскажу? — в мою сторону потянулась рука. Через минуту я сидела на коленях и нежно целовала мое чудовище.

— Мне нужен совет… — шепотом заметила я, перебирая его волосы, забывая о том, что только что разговаривала с принцем. — Ко мне пришла девушка… Она говорит, что как будто вспомнила кого-то… Отсюда… Мне очень хочется ей помочь… Но это все звучит как-то странно, что мне самой не верится…

— Знаешь, что странно? — заметил Иери, прижимая руку к моему сердцу. — Странно то, что ты каждый вечер приходишь к тому, которого боялась больше всего на свете. И странно то, что тот, кто мечтал тебя съесть, каждую ночь лежит и вслушивается в твое дыхание и считает каждый удар твоего сердца… А вот остальное мне почему-то не кажется странным…

— То есть ты хочешь сказать, что это может быть правдой? — задумалась я, предъявляя портрет для опознания.

— Мне трудно сказать, кто это… — заметило мое чудовище, бережно рассматривая портрет. — Увы… Но ты не расстраивайся, душа моя… Я сегодня был у гномов и любовался твоей статуей… Кстати, открою секрет. Скоро у тебя будет новая статуя… Впечатленные твоей самоотверженностью, наши соседи заказали твою статую в полный рост. И теперь вместо корыстного бога Любви во всех храмах будет стоять бескорыстная, а главное, чистая Любовь.

— Но я не богиня! — фыркнула я. — Я просто Любовь… И молиться на меня не надо!

— Это не тебе решать. Ты меня только что очень заинтриговала. И мне теперь интересно узнать, чем закончится эта история с рисунком, — Иери посмотрел мне в глаза. — Эта история намного интересней, чем история про девушку, которая страдала над журналом учета гномьих безделушек, который есть у каждого уважающего себя мастера.

Я наклонилась к его уху и с улыбкой прошептала: «Я сейчас съем одно хитрое чудовище! Или слегка укушу!» — а потом поцеловала в щеку, слезая с колен. К гномам!

Мастер Мерахт посмотрел на рисунок брошки, покачал головой. Он был чрезвычайно горд оттого, что я обратилась именно к нему.

— Не моя работа! — авторитетно выдал он, снова разглядывая рисунок, пока я стояла рядом, затаив дыхание. Подсолнушек в красивом платье заглядывала нам через плечо. — Это эльфийская работа… Посмотрите, как подвернут листок. Хотя… Постойте… Нет! Это все-таки гномья работа! Видите, как сделан завиток? Такую брошку заказывали эльфы, но делали гномы! И я даже знаю кто! Мастер, у которого я учился, показывал мне что-то похожее… Но, как говорится, каждый мастер помнит руками… Мне ее тогда даже подержать не дали… Это было много лет назад. Тогда я был подмастерьем и точил свои бляшки… Помню, удивлялся тому, что эльфы сами не могли сделать себе такое украшение… Мастер говорил, что делал розу для самого эльфийского короля. И хвастался, сколько ему за нее заплатили… Точно! Смотри-ка, Подсолнушек, память меня пока не подводит!

— Так ведь у эльфов королева… — задумалась я, вспоминая Листочка и его мировую маму.

— Вы меня не проведете! Пусть я здесь сижу, но я прекрасно знаю, что есть два эльфийских государства! И правят ими брат и сестра! — улыбнулся Мерахт, отдавая мне мой рисунок. — Эх, надо как-нибудь посмотреть на солнце. Любопытно мне. Никогда не видел, но уже столько про него наслышан! Подсолнушек говорит, что оно совсем не страшное…

Пограничники «второго эльфийского государства» встретили меня суровыми взглядами. В отличие от предыдущей экскурсии по эльфийским достопримечательностям, где, кроме деревьев, дупел и гнезд, ничего не было, здесь за белой чертой-границей простирался красивый город из белого камня, сокрытый прямо в лесной чаще.

— Прочь отсюда, человек! Если нарушишь нашу границу, то мы будем вынуждены бросить тебя в тюрьму! А по эльфийским законам тебе светит семицветик! — скривился один из вооруженных до ушей красавцев, глядя на меня, как на жука, ползущего по его сапогу, мечтая стряхнуть противное насекомое как можно скорее.

— Семицветик? — поинтересовалась я, вспоминая семь желаний. Если они за это исполнят семь моих желаний, то я буду злостным правонарушителем.

— Тебе выбьют цветок на теле! И будет в нем семь лепестков! По количеству лет, проведенных в эльфийской тюрьме за нарушение наших границ! — заметил красавец-таможенник. — А если ты будешь рецидивисткой — бабочку. Так что проваливай отсюда, человек!

Я отошла подальше от татуировочного салона, прикидывая, как бы проникнуть в этот заповедник. Отступать на самом интересном месте я не намерена, зато уже мысленно выбрала, где у меня будет бабочка, а где — цветочек. Судя по автобусу, половина девушек отсидела в эльфийской тюрьме. Ну да ладно…

Пришлось вернуться в офис, придумать себе приличную эльфийскую внешность, свернуть рисунок в трубочку — и вуаля! Я — посол с дипломатической миссией от Листочка и его мамы. Надеюсь, они будут не в обиде.

— Вы по какому делу? — вежливо и учтиво поинтересовались пограничники, готовясь пропустить сородича в любой момент.

— Меня послали с важным поручением к его величеству. Сказали передать лично в руки. От ее величества Мориэль. Срочно! — я сделала вид, что послали меня не только на словах, но и придали должное ускорение ногой.

И что вы думаете? Меня пропустили! Я двинулась по улице, наслаждаясь красотой мраморных домов, укрытых сеткой тени, падающей от величественных деревьев. Возле дворца, в обрамлении белых розовых кустов, приятно журчал фонтан в виде двух мраморных лебедей.

— Я к его величеству! — гордо произнесла я, потрясая «депешей» перед носом дворцовой стражи. — От ее величества Мориэль… Срочно…

И снова пропустили без лишних вопросов! Нет, ну какая прелесть!

В красивом тронном зале, украшенном гирляндами маленьких белоснежных роз, ползущих по мраморным колоннам под самый купол, царила гулкая тишина. Застыв возле увитого розами трона, я терпеливо ждала, когда его эльфийское величество соизволит меня принять. Прошло минут пятнадцать, а я уже представляла себя героем народных сказок. Было у меня стойкое ощущение, словно царь не знал, куда еще можно послать бедного Ивана Венценосного, Интеллектом-не-Отягченного? Молодильные яблоки принес? Принес. Два килограмма. Змея Горыныча убил? Убил. Смерть злого Кощея нашел? Нашел!

Меч-кладенец раздобыл? Вон валяется. Жар-птицу поймал? Поймал. В клетке сидит, газетку вчерашнюю пачкает. Кучу Василис спас, лягушку расколдовал, Бабе-яге приглянулся… Куда бы послать его, да так, чтобы он не вернулся? Ну конечно! Пусть занимает очередь на жилье от государства! И чтобы, пока не выстоит да не получит, духу его здесь не было!

Его величество появился в сопровождении охраны. Я посмотрела на надменного, но при этом красивого до мурашек по коже эльфа, прикидывая, какая очередь за ним бы выстроилась, выстави он свою кандидатуру для женитьбы. Длинные светлые волосы венчала роскошная корона, а с плеч на пол струился серебристый плащ. Эльф смотрел на меня свысока. Взгляд его холодных серых глаз выражал высшую степень презрения.

— Я даже читать не хочу, что она мне пишет! — горделиво бросил король, глядя поверх моих ушей. — Это ж надо было позволить какому-то мерзкому человеку стать женой наследника? Немыслимо! Я же сказал Мориэль, что думаю насчет людей! Я не знаю, как ей в голову взбрело женить Листочка на человеке. Мой племянник тоже хорош. Своего ума нет, живет мамочкиным. Так что передай моей сестрице, что я не хочу с ней разговаривать. Категорически. И писать ей ответ я тоже не собираюсь. Я все сказал. И не надо ездить мне по ушам. Передай слово в слово.

— Простите, я тут немного по другому вопросу… — осторожно заметила я, скрывая улыбку и глядя, как длинные уши придерживают корону. — Я хочу спросить по поводу…

Договорить я не успела. Его величество резко встал, возвышаясь надо мной в своем великолепном убранстве. В голове промелькнул почему-то обидно звучащие слова «смерд» и «холоп». Именно они читались в уничижительном королевском взгляде.

— Вон отсюда… — процедил эльфийский владыка, а его темно-синие глаза смотрели на меня с такой ненавистью, словно я только что с наслаждением подергала его за уши. — Я сказал, что передать моей сестре. Больше мне добавить нечего. Хотя нет. Передай ей вот что. Хватит с меня гонцов. Ни на какие письма я отвечать не буду! И никакие дипломатические отношения поддерживать не стану! Мне проще самому жениться на мерзком, отвратительном человеке, чем выслушивать ее доводы! Теперь все.

После того как меня демонстративно выставили за дверь, доходчиво объяснив все, что думают о Листочке, его маме и их выборе, я плюнула на дипломатию и решила побродить по городу. Может, я увижу хоть какую-нибудь зацепку? Фонтан в виде двух лебедей шелестел прохладной водой, которой я с наслаждением умылась.

Я не приставала к местным жителям, требуя написать список достопримечательностей, поэтому, как матерый турист, положилась на авось, разгуливая по вымощенным белым камнем улицам. Фонтан в виде цветка, фонтан в виде какой-то ушастой барышни с кувшином, просто большой фонтан в виде чаши. И все. Я присела на белоснежную скамью, понимая, что хороших новостей нет. Мои поиски зашли в тупик. И как теперь об этом сказать? Как объяснить, что нет никакого фонтана-рыбки? И не факт, что Мерахт говорил о той самой брошке.

Почему-то мне больно возвращаться ни с чем… Я представила, как сижу в офисе, беру трубку, набираю номер, слушаю гудки… А потом пытаюсь подобрать слова… Может, просто потянуть время? До завтра, например… Или просто не звонить… Она ведь не знает мой номер? Совесть грызла меня, хотя я прекрасно понимала, что сделала все возможное…