До моего первого выхода в свет я довольно часто бывала в зоопарке. Пожалуй, даже слишком часто – так что повадки животных я знала куда лучше, чем нравы своих сверстниц. Собственно говоря, я и ходила туда каждый день, чтобы избежать общества людей. Лучше всего я ладила с одной молодой гиеной. Она тоже довольно быстро начала меня узнавать; она вообще была очень разумной. Я учила ее французскому, она объясняла мне премудрости своего языка – словом, мы замечательно проводили время.

Вскоре (в начале мая) моя мать решила дать бал в мою честь. Ночи напролет я не смыкала глаз: терпеть не могу балы, в особенности те, что даются в мою честь.

Первого мая 1934 года, ранним утром я пришла к своей гиене.

– Что за невезенье, – сказала я ей, – придется идти на этот дурацкий бал.

– Но почему же невезенье, – был мне ответ. – Я бы с удовольствием пошла… Танцую я, признаться, скверно, но поболтать, посплетничать просто обожаю.

– Еды, наверное, кучу наготовят, – продолжала я, – на заднем дворе целые грузовики стоят с продуктами.

– И вы еще жалуетесь! – презрительно процедила гиена. – Меня только раз в день кормят, да и то дают какие-то помои!

Тут мне в голову пришла довольно смелая идея, и со смешком я предложила ей:

– Так в чем же дело – идите вместо меня!

– Я бы пошла, – печально проговорила гиена, – но мы с вами совсем не похожи…

– Ну и что! – воскликнула я. – Послушайте: бал будет вечером, в потемках все равно ничего как следует не разглядишь. Вы наденете мое платье и в толчее запросто сойдете за меня. К тому же мы с вами почти одного роста… Умоляю вас, пожалуйста, – мне больше не на кого положиться!

Она уже примеривала на себя новую роль, и я знала, что ей ужасно хочется согласиться.

– Идет, – коротко бросила она.

День только начинался, и смотрители еще не успели разойтись по своим местам. В одно мгновение я распахнула дверцу, и скоро мы уже были на улице. Я подозвала такси; дома все еще спали. Когда на цыпочках мы добрались до моей комнаты, я вынула из шкафа платье, которое должна была надеть сегодня вечером. Оно оказалось чересчур длинным; более того – гиена совершенно не умела ходить на каблуках. Чтобы скрыть ее когти и мохнатые лапы, пришлось найти пару длинных перчаток: такие могла надеть и я. Когда первый луч солнца заглянул ко мне в комнату, она уже могла сделать несколько кругов по комнате, почти не оступаясь. Мы так увлеклись этими приготовлениями, что нас едва не застала моя мать, явившаяся пожелать мне доброго утра, – лишь в последний момент гиена успела юркнуть под кровать. «У тебя тут чем-то пахнет, – только и сказала мне мать, распахивая окно. – Перед балом, будь любезна, прими ванну с моими ароматическими солями».

– Хорошо, – не желая спорить, ответила я.

Впрочем, она довольно быстро ушла – наверное, запах действительно был для нее слишком сильным.

– Не опаздывай к завтраку, – сухо бросила она, выходя из комнаты.

Самым трудным было как-то скрыть морду гиены. Шли часы, мы перебрали все возможные варианты, но решения так и не нашли. Наконец она сказала:

– Кажется, я придумала. У вас есть бонна?

– Да, – проговорила я, не соображая, о чем идет речь.

– Отлично. Позовите ее. Когда она войдет, мы набросимся и сорвем с нее лицо. Это и будет моей маской на вечер.

– Нет, так не пойдет, – возразила я. – Если мы сорвем ей кожу с лица, она наверняка умрет. Кто-нибудь найдет труп, и мы попадем за решетку.

– Я голодна и вполне могу ее съесть, – спокойно отвечала гиена.

– Да, но кости?

– И кости тоже. Ну так что?

– Хорошо, но только обещайте мне, что вы убьете ее до того, как вырвете лицо. Прошу вас, не заставляйте ее страдать!

– Как скажете…

Еле сдерживая дрожь, я дернула за шнурок звонка. Поверьте, я ненавижу балы – иначе бы я так не поступила. Когда Мари вошла, я отвернулась к стене, чтобы не видеть того, что должно было произойти. Надо признать, она совсем не мучилась: сдавленный крик – и все кончено. Я не решалась обернуть и смотрела в окно, пока гиена расправлялась с телом.

Через несколько минут раздался ее голос:

– Все, больше не могу. Правда, тут еще остались ноги… Давайте спрячем их, я доем попозже.

– Посмотрите в шкафу – там где-то должна быть сумка с вышитыми лилиями. Выбросьте все: платки, брошки – и берите ее.

Она сделала все, как я ей сказала. Помедлив, она попросила:

– Ну повернитесь же! Гляньте, какая я красавица!

Я обернулась. Гиена стояла перед зеркалом и любовалась лицом Мари. Действительно, она очень аккуратно все обглодала, и лицо выглядело замечательно – ничего лишнего, как будто оно было ее собственным.

– Что ж, вы поработали на славу, – сказала я.

Наступил вечер. Гиена уже полностью оделась и, еще раз осмотрев себя, воскликнула:

– Как это все замечательно! Я просто чувствую, что буду иметь успех.

Снизу уже слышалась музыка, и я сказала:

– Ступайте. Но только помните: вам ни за что нельзя стоять рядом с моей матерью – она обязательно заметит подмену. Больше меня там никто не знает. Удачи вам!

Я поцеловала ее на прощанье – и впервые чуть не задохнулась от звериной вони.

Довольно быстро стемнело. Я была измотана событиями этого дня и, чтобы как-то успокоиться, взяла книгу и села у открытого окна; по-моему, это были «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта. Я читала, наверное, целый час – и вдруг в окно, попискивая, влетела летучая мышь. Это был первый признак надвигавшегося несчастья: я панически боюсь летучих мышей. Не помня себя от страха, я спряталась за стул – но не успела опуститься на колени, как шум мышиных крыльев потонул в оглушительном грохоте. Хлопнув дверью, в комнату ворвалась моя мать, бледная от ярости:

– Ты кого это привела?! Что это такое? Только мы сели за стол, как эта чертовка вскочила на стул и давай орать. «Чего носы воротите – воняет очень, да? Ну так я падалью питаюсь, а не вашими тортами» – и сорвала с себя лицо! Слышишь ты, сорвала его и тут же сожрала! А потом прыгнула в окно – только хвост мелькнул!