Глава 8

Этим промозглым утром я была самым ранним и единственным посетителем убогой общественной бани, первой, на которую наткнулась в этих трущобах. На банщика, открывшего было рот, когда он увидел, насколько я выпачкана, глянула так, что он поперхнулся несказанной фразой и молча выдал мне банные принадлежности. С остервенением отмывалась, рассматривая огромный синяк на животе и стараясь не задевать разбитые губы. С мрачной решимостью здесь же стирала свои изгвазданные потертые вещи и отчищала от налипшей грязи сапоги. Нахмурившись, бережно оттирала треснувшую после падения на землю гитару. С непримиримым выражением лица сидела в жарко натопленной сушильне, закутавшись в драную серую простыню, ожидая, пока всё просохнет. И сама заодно отогревалась после ночи на улице. На прачек, которые возмутились, что я отбираю у них хлеб, и попытались выгнать, так зыркнула исподлобья, что они в момент от меня отстали. Только бурчали недовольно, поглядывая искоса, но приближаться ко мне больше не рисковали.

Плевать. Мне уже на всё плевать. Я больше не могу быть милой, покладистой, улыбчивой, услужливой и пытаться приспособиться. Если я не одержу победу над обстоятельствами, они победят меня.

Так что, как только мои вещи просохли, я натянула их и направилась к центру города. Мне нужен банк. Гномам нет дела до того, в каком королевстве отчеканены деньги. Мне необходимо разменять один из золотых, припрятанных на черные дни. Вот и наступил такой день.

Хмуро вошла я в местное отделение Гномьего банка, так же хмуро осмотрелась и, печатая шаг, подошла к одному из коротышек.

— Мне требуется размен. У кого и в каком помещении? — сразу озвучила требуемое.

Черноволосый пузатый гном с ухоженной бородой внимательно оглядел меня, но вопросов задавать не стал. За что все ценят этот народ, так это за то, что для них деловые отношения — это деловые отношения. Даже если клиент придет к ним голым и с монетами за щекой, его и тогда обслужат. Снимут требуемую сумму с его счета, если таковой имеется, лишь сверят сначала ауру со своими хранилищами данных. Или примут деньги и пополнят счет. Или, как в моем случае, разменяют на монеты большего или меньшего достоинства. Возьмут плату за свои услуги и, вежливо прощаясь, пригласят снова к ним заходить. И никакого пренебрежения или, наоборот, попытки лебезить вы от гнома не дождетесь. Всё строго по делу.

Служащий банка приглашающе повел рукой и сопроводил меня в отдельную каморку, где за закрытой дверью уточнил:

— Монеты какого достоинства вы желаете разменять, господин, и на какие?

— Один золотой на серебряные и медные, — сухо сообщила я.

Присела на стул для посетителей, стащила сапог и под ничуть не удивленным взглядом собеседника выковыряла из-под изношенной стельки блестящий золотой кругляш. Положила его на стол и обулась.

— Желаете открыть счет? Или получить часть денег векселем? Или, может, открыть ячейку для хранения? — деловито уточнил гном, тщательно проверив монету. Причем его совершенно не смутил отчеканенный на ней профиль монарха закрытого королевства.

А когда я отказалась, открыл специальным амулетом, висевшим у него на шее, сейф в стене и вытащил оттуда три мешочка. В один спрятал мой золотой, из оставшихся принялся отсчитывать нужное количество серебряных и медяков. Лишь уточнил, сколько каких. Покончив с разменом, отодвинул в сторону комиссию банка, убедившись, что я вижу сумму и понимаю, что меня не обманывают.

— Всегда рады видеть вас клиентом Гномьего банка, — привычно сообщил он мне, покончив с разменом, спрятав мешочки обратно в сейф и закрыв его с помощью амулета. — Желаете что-нибудь еще?

— Где я могу уединиться на пару минут? — кивнув, поинтересовалась я.

Это для гномов тоже было делом обычным. Понятно ведь, что никто не хочет выходить с большой суммой в руках. Ее нужно спрятать на теле, или в вещах, или в кошельке так, чтобы никто не видел.

— Я оставлю вас и подожду у выхода, — степенно поклонившись, он вышел из комнатушки.

Мне же пришлось снять куртку и свитер, расстегнуть рубашку и основную часть серебра упрятать в нательный пояс, разложив монетки тонким ровным слоем. В кошелек ссыпала медяки и лишь несколько серебряных на первое время.

Снова одевшись, я вышла, попрощалась и покинула отделение Гномьего банка.

Теперь — новая одежда и обувь. Простая, неприметная, но добротная и приличная. Я должна выглядеть как скромная, но достойная бедность, а не как нищета в обносках. И сделать это нужно быстрее, пока не стемнело и не закрылись лавки.

Перекусила на ходу, купив у уличной торговки несколько пирожков с капустой. Запила студеной водой из фонтана и там же наполнила свою флягу. Найдя лавки готовой одежды и обуви, приобрела новые вещи. Два темных дорожных комплекта и один поприличнее — для выступлений, как советовал мне когда-то давно господин Дюзан. Белье, прочные сапоги на смену прохудившимся и разбитым, в которых начинала свой путь от стен родного замка. Фетровую шляпу с широкими полями. Похолодало, постоянно моросило, и она мне явно пригодится. И новый плащ. Над ним еще предстоит поработать, чтобы вшить в подкладку монеты, которые сначала нужно будет выпороть из старого.

Кстати, об этом. Швейные принадлежности мне тоже необходимы. Прежние сгинули вместе с сумкой. Нитки, иголки, витой шнур… Последний — чтобы украсить костюм, в котором буду давать представления для публики. Как любая аристократка, я прекрасно владею иглой, могу и вышивку сделать, и бисером расшить кайму или ворот.

Последний на сегодня мой поход был в магазин музыкальных инструментов. Люди, оказывается, более живучи, чем эти хрупкие предметы.

— Приветствую, господин, — пройдя к прилавку, я выложила на него свою треснувшую гитару. — Мне нужна замена ей. Что вы можете предложить?

Худощавый высокий торговец с вытянутыми вверх ушами и чуть раскосыми большими глазами взял гитару в руки, повертел, рассматривая ущерб. После чего спокойно взглянул мне в лицо. Я ожидала… не знаю, резких презрительных слов, возможно, учитывая, что губы разбиты, одежда все еще обветшавшая, а потому свела брови и вздернула подбородок, невольно выпрямляя спину.

Думаю, если бы услышала сейчас что-то оскорбительное, то сорвалась бы и нагрубила. Я — графиня дас Рези! Потомственная аристократка! И неважно, что сейчас выгляжу как бродяжка.

— Я бы порекомендовал вам приобрести зачарованный инструмент, юноша, — негромко произнес торговец, положив мою разбитую гитару обратно на стойку. — У него и звучание будет чище, и падения не страшны. Ведь в пути может случиться всякое.

Не услышав невольно ожидаемых нападок, я сдулась и уже спокойнее спросила:

— Зачарованный дорого будет стоить?

— Всё зависит от количества наложенных заклинаний и их силы. Вам бы я предложил… — Он поднял голову и задумчиво осмотрел свою лавку. — Пожалуй, вот это подошло бы идеально, если только…

Обогнув прилавок, мужчина прошел в зал и снял со стены темно-коричневую небольшую гитару. Она по размеру оказалась меньше, чем две моих предыдущих, но выглядела вполне привычно, ничего лишнего я на ней не нашла. А где же спрятан амулет? Или зачарован сам корпус?

— Здесь заклинания наложены на корпус, — озвучил мои догадки лавочник, поднося инструмент ко мне и демонстрируя. — Кроме того, струны износостойкие. Чистейший звук, полагаю. Ей не страшны вода и случайные падения. Разумеется, если попытаться ее разрубить или специально бить ею обо что-то твердое, она не выдержит. Но в целом, для странствующего музыканта — это оптимальный вариант. Есть только одна небольшая сложность, — пожевал он губами.

— Цена? — понятливо вздохнула я.

— Мм-м, не совсем. Видите ли, юноша, такие инструменты редкость. Нет, не потому что они звучат как-то волшебно или выполнены из каких-то особенно дорогих материалов. Как видите, здесь нет никаких украшений, позолоты или инкрустации, да и лак потемнел и потускнел. Но вот этот конкретный я не могу продать уже лет двадцать, пожалуй.

У меня взметнулись брови, и я вполне резонно предположила, что не потяну настолько дорогую вещицу, что ее никто не в состоянии купить уже два десятка лет.

— И в чем подвох?

— Возьмите и проверьте звучание, — попросил вдруг лавочник и бережно вложил в мои руки гитару.

Я нервно вцепилась в нее, испугавшись, что если вдруг уроню или испорчу, то мне придется оплатить ущерб.

— Не бойтесь, — дрогнули в улыбке губы странного лавочника. — Попробуйте сыграть любую мелодию. Какая вам особенно мила?

На мгновение прикрыв глаза, я вздохнула и бережно прикоснулась пальцами к струнам. Печальный протяжный звук разрезал тишину, и я заиграла свою любимую мелодию. Ту, которую часто исполняла вместе с мамой, а папа слушал нас, сидя у камина.

Музыка лилась, заполнив собой помещение, а я… плакала. Слезы стекали по щекам, срывались вниз и капали на темную лаковую поверхность.

Как давно это было… В прошлой жизни, которую уже не вернуть.

— Я рад, что не ошибся, молодой человек, — заговорил продавец, когда я доиграла. — Вы с ней созданы друг для друга.

— Я… купил бы ее, если это не слишком дорого, — сглотнув ком в горле и неловко вытерев рукавом мокрые щеки, проговорила я. Взглянуть на собеседника мне было стыдно. Я ведь сейчас мальчишка, а позволила себе такую слабость.

— Видите ли, юноша, такие инструменты — наследие сидхе. Этот народ уже не живет среди нас, и лишь редкие вещицы, оставшиеся после его ухода, блуждают по миру и ищут себе новых хозяев. Такие предметы поддаются не каждому. Им требуется… созвучие души, назовем это так. В моих руках эта гитара мертва и не звучит. Совсем. Так же как и в руках многих-многих других людей и нелюдей, которые готовы были ее купить. Не верите? — правильно понял он мой изумленный взгляд.

С улыбкой забрал у меня из рук гитару и заиграл. Я видела, он делает всё правильно, но…

— Хватит! — не выдержала я, заткнув уши.

— Вот именно об этом я и говорил, — перестал издавать кошмарные звуки лавочник. — Покупаете?

— Вы так и не сказали цену, — не отрывая взгляда от загадочной старинной вещицы, проговорила я.

Сколько же ей лет? Больше двух десятков она провела только в этой лавке, а даже это дольше, чем я живу на свете.

Улыбаясь, словно он ужасно чем-то доволен, хозяин лавки назвал цену, крайне удивив меня. Всего-то? Я думала, что он попросит как минимум золотой, а то и два. А мне даже не пришлось вытаскивать из нательного пояса припрятанные серебряные. Хватило тех, что были в кошельке.

— Мне кажется, ты с ней поладишь, — с нежностью погладил он лаковый бок гитары. — Она тосковала тут долгие годы и будет рада новой жизни. Надеюсь, вы принесете друг другу удачу.

— Вы так говорите, будто она живая, — в недоумении подняла я брови.

— Все вещи, в которые мастер вложил силы, душу и капельку волшебства, живые. Разумеется, не как мы с вами, но… Согласитесь, раз древним поделкам сидхе требуется созвучие души с хозяином, то значит, и у них есть какая-то своя загадочная душа? Хотите приобрести чехол для нее? — тут же без перехода поинтересовался он и вытянул из-под прилавка несколько штук разного размера и цветов.

Купила, конечно… Простой, черный, неприметный.

Уже начало смеркаться, и, помня о прошедшей ночи, я поспешила на поиски ночлега. Выбрала приличный чистый трактир в этом же квартале. Не богатый центр, но и не трущобы. Здесь, скорее всего, останавливались купцы, путешественники среднего достатка и, возможно, дворяне, желающие остаться инкогнито. Дороговато, конечно, но мне нужна передышка и хотя бы пара дней в нормальных условиях, чтобы снова почувствовать себя человеком, а не отбросом общества.

Перехватив поудобнее свои свертки с вещами (новую дорожную сумку купить не успела), я пересекла зал, встала рядом со стойкой и без приветствия произнесла:

— Комната на два дня. Сколько?

— Ужин и завтрак надо? — оценив мой вид, поинтересовался хозяин.

— Нет, только комната. Еду я оплачу отдельно, когда понадобится.

Отдав названную сумму, забрала ключ и молча ушла на второй этаж. А войдя в небольшую комнату, бросила свертки на стоящую справа узкую кровать, аккуратно сняла с плеча гитару и положила ее туда же, после чего осмотрелась. Ну что ж, вполне прилично. Стекла в окне явно мыли не так давно, покрывало на постели хоть и не новое, но чистое, так же как и наволочка на подушке. Надеюсь, простыня тоже порадует. Пыли нет. Темный узкий платяной шкаф рядом с дверью, стул у окна, у второй стены — узкий комод с выдвижными ящиками. На нем кувшин с водой и медный тазик для умывания. Даже зеркало в наличии, пусть и небольшое, размером с две ладони.

Некоторое время я сидела на постели, бездумно рассматривая мыски своих сапог. Моральное опустошение не давало собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Понятно, что необходимо приобрести дорожные мелочи и новую сумку. Это даже не обсуждается. Неплохо бы карту мира, новую тетрадь или блокнот. Но это всё просто список необходимых покупок и не более.

А вот что по большому счету делать дальше, я пока не понимала. Но точно надо что-то решать и менять ситуацию. Скоро зима, и продолжив вести бродячий образ жизни, я рискую однажды утром не проснуться, так как банально замерзну во сне.

Глубоко вздохнув, я встала и убрала свой новый гардероб в шкаф. Решила сегодня не переодеваться. Потом присела у окна и снова уставилась на улицу невидящим взглядом.

Что. Мне. Делать?

Я не знаю…

Ночь вступала в свои права, накрывая город тьмой. Загорались огни в окнах домов, стоящих дальше по улице. Во дворе трактира слышались голоса, собирался народ к ужину. Кто поесть и найти ночлег, кто выпить и пообщаться. В моей комнатушке тоже стало темно, но мне не хотелось пока ни зажигать свечу, стоящую на подоконнике, ни вынимать из чехла мой свет-камень.

Во мгле легче думалось.

Решившись, я вытянула из-за ворота рубашки одну из цепочек. Амулет личины я не трогала и не снимала ни разу за все эти месяцы. Мама предупреждала, что нельзя, во второй раз его активировать не удастся. А вот с тем амулетом, блокирующим магический дар (при условии, что он у меня есть), который я ношу с рождения, вероятно, пора распрощаться. Ведь здесь уже не страшно, что я, возможно, маг.

Стаскивала я его через голову трясущимися руками и с душевным трепетом. Ведь я что-то почую? Произойдут какие-то перемены?

А когда после продолжительного сидения с закрытыми глазами в попытке понять, что стало иначе, я не почувствовала ничего, то едва не разрыдалась. Это был бы мой шанс. Если бы я обладала магическим даром, то можно было бы выучиться, а потом найти свое место в жизни. А тут — ни-че-го. Совсем.

На ужин в общий зал я спускалась в состоянии, близком к отчаянию и жажде убивать одновременно. Ненавидела себя, Гаспара, ситуацию, в которую попала, весь мир в целом. У меня было настолько жуткое выражение лица, что я аж вздрогнула, когда зацепила его краем взгляда в зеркале, выходя из комнаты. Пришлось взять шляпу и нахлобучить ее, пряча от всех свои эмоции.

Нашла дальний темный угол, притулилась у стены, пристроила рядом гитару, которую побоялась оставлять в комнате, и огляделась. Заведение почти заполнилось, большая часть столов уже была занята. Трактирщик за стойкой протирал полотенцем кружки, лишь изредка отвлекаясь, чтобы отдать распоряжения сновавшим по залу служанкам с подносами.

Ко мне вскоре подскочила одна из них и протараторила:

— Тушеная капуста, отварная картошка, курица, гусь, яблочный пирог, грибная похлебка с обеда осталась.

— Похлебку, пирог и кружку горячего молока с медом, — хрипло сделала я заказ.

Я всё же немного простудилась после сегодняшней ночи, горло саднило, и хотя температура не поднялась, самочувствие было неважным.

— Молоко с медом? — опешила от столь странного заказа девица.

— Простыл, горло болит, — без улыбки ответила я и прищурилась. Вот пусть только попробует ляпнуть что-нибудь. Сегодня я настроена кровожадно.

Вероятно, она прочитала это по моему лицу, потому что лишь заученно улыбнулась и умчалась передавать мой заказ на кухню.

Вскоре мне всё принесли, и я, ни на кого не глядя, поужинала. К тому времени как покончила с трапезой, в трактире было уже не протолкнуться. По-хорошему, не мешало бы спросить разрешения у хозяина заведения и выступить, чтобы восполнить потраченные деньги, но… У меня не было на это сил. Снова изображать веселье, пытаться выглядеть милым и любезным менестрелем, забавлять народ, что-то петь и рассказывать… А горло-то болит.

Нет. Сегодня я не готова развлекать публику.

Но и уходить в свою комнату не спешила. Взяла в руки гитару, погладила ее и тронула струны. Плевать, кто там вокруг. Я хочу сыграть для себя, не для них.

Смежив веки, погрузилась в мир музыки. Мелодия за мелодией… То, что учила, исполняла и любила в своей прошлой жизни. Никаких веселых и разбитных народных мотивов. Только невероятные, берущие за душу, пронзительные ноты. Было бы еще красивее, если бы я играла на рояле, изобретении гномов, около сотни лет назад с обычной для них смекалкой переделавших привычный клавесин, но и так — это было прекрасно.

Уйдя в себя, совершенно забылась и потерялась, стало неважным, где я и кто вокруг. Музицировала, оплакивая свою жизнь. И древний инструмент давно исчезнувшего народа сидхе пел и плакал со мной. А может, я уже и не плакала. Не знаю…

Полностью опустошенная, я остановилась. Вздохнула, выпрямилась, открыла глаза и вздрогнула… В зале стояла гробовая тишина. Не сновали, переговариваясь и отшучиваясь, служанки. Не стучали приборы о тарелки и кружки о столешницы. Никто не беседовал и не смеялся. Все до единого посетители замерли неподвижно и слушали. Даже трактирщик отложил в сторону полотенце, отставил посуду и застыл, облокотившись о стойку локтями. И все они смотрели на меня.