Глава 38
– Мои две недели истекают. Пора возвращаться.
Отцовские слова не были неожиданностью, но, услышав их, я ощутила удар. Веки прикрылись сами собой, чтобы не выдать навернувшихся слез.
– Если я не вернусь в самое ближайшее время, твоя мама подумает, будто я увлекся здесь какой-нибудь торговкой апельсинами.
– Торговки апельсинами появились в семнадцатом веке, – отрешенно сказала я, перебирая нити у себя на коленях.
Я постоянно совершенствовала свои магические способности, будь то простые заговоры против головной боли и более сложные узоры, способные поднять волны на Темзе. Сейчас я крутила между пальцами золотистые и голубые нити. Сила и понимание.
– Вау! Отличное восстановление формы, Диана, – сказал отец, поворачиваясь к Мэтью. – Она быстро приходит в норму.
– Я же вам говорил, – сухо ответил Мэтью.
Они пытались юмором сгладить острые углы общения друг с другом. Иногда оно делало обоих просто невыносимыми.
– Я рад, Мэтью, что сумел с вами познакомиться. Хотя вы и бросали на меня устрашающие взгляды, когда думали, будто я давлю на Диану отцовским авторитетом, – засмеялся отец.
Не обращая внимания на их перебранку, сдобренную юмором, я вплела между золотистой и голубой нитями еще и желтую. Убеждение.
– Ты можешь задержаться до завтра? Потом будешь жалеть, что пропустил празднество.
Лондон готовился отпраздновать середину лета и потому находился в приподнятом настроении. Опасаясь, что последний вечер, проведенный в обществе дочери, – недостаточная приманка, я беззастенчиво воззвала к научным интересам отца.
– Ты увидишь множество народных обычаев.
– Народных обычаев? – со смехом переспросил отец. – Сильный аргумент. Разумеется, я останусь до завтра. Энни сплела мне потрясающий венок. Мы с Уиллом выкурим по трубке. Ублажим Уолтера. А затем я повидаю отца Хаббарда.
– Вы знаете Хаббарда? – хмуро спросил Мэтью.
– Конечно. Появившись в Лондоне, я представился ему. Пришлось, поскольку он здесь вроде начальства. Отец Хаббард очень быстро догадался, что я отец Дианы. У всех вас просто изумительное обоняние. – Отец добродушно посмотрел на Мэтью. – Интересный человек… то есть вампир. В его идеях что-то есть. Он хочет видеть все три наши породы живущими одной счастливой семьей.
– Это был бы полнейший хаос! – вырвалось у меня.
– Взять хотя бы минувшую ночь. Под одной крышей вполне мирно уживались три вампира, две ведьмы, демон, два человека и собака. Так что, Диана, не торопись отметать новые идеи. – Отец с упреком посмотрел на меня и продолжил: – А потом, думаю, нужно будет пообщаться с Кэтрин и Марджори. Нынешним вечером ведьмы повыползают из всех щелей. Эти двое наверняка знают самые веселые места.
Казалось, отец был на «ты» чуть ли не с половиной Лондона.
– И все же, папа, веди себя осторожно. Особенно с Уиллом. Никаких «вау» или «ну ты и замутил, Шекспир».
Мой отец обожал сленг. По его мнению, это было отличительной чертой антрополога.
– Жаль, нельзя забрать Уилла с собой. Он бы стал классным чуваком… прости, дорогая, замечательным коллегой. У него такое потрясающее чувство юмора. Для нашей кафедры это был бы клад. Добавил бы закваски в тесто, если ты понимаешь, о чем я. – Отец потер руки, предвкушая развлечения. – А у вас какие планы?
– Никаких, – ответила я и посмотрела на Мэтью.
Тот пожал плечами:
– Надо ответить на письма. Их столько скопилось за эти дни.
– Только не это! – испуганно замотал головой отец.
– Что? – насторожилась я.
Я сидела спиной к двери и потому невольно подумала о незваном госте.
– Не пытайтесь меня уверить, что вы оба замшелые ученые пни, не понимающие разницы между работой и жизнью. – Он взмахнул руками, словно отгоняя злые силы. – Я отказываюсь верить, что моя дочь превратилась в кабинетную крысу.
– Папа, твои слова немного отдают мелодрамой, – сказала я, ощущая какую-то неловкость. – Мы можем куда-нибудь пойти с тобой. В своем времени я никогда не курила. А так – историческое событие: первая трубка в обществе Уолтера Рэли, познакомившего Англию с табаком.
Эти слова еще больше испугали отца.
– В твоем положении только и курить. Ни в коем случае! Просто посидим в веселой компании. Лайонел Тайгер считает…
– Я не отношусь к числу поклонников Лайонела Тайгера, – перебил отца Мэтью. – Социальное плотоядное существо. Никогда не понимал таких.
– Давайте оставим плотоядную тему. Лучше скажи, почему ты не хочешь провести свой последний вечер со мной и Мэтью? – спросила я.
Странно, но я чувствовала себя обиженной.
– Дело не в этом, дорогая. Мэтью, помогите мне спокойно покинуть сию эпоху. Сводите Диану куда-нибудь. Должны же у вас быть на примете какие-нибудь интересные места.
– Вроде тех, где катаются на роликовых коньках? – спросил Мэтью, удивленно морща лоб. – В Лондоне конца шестнадцатого века скейтинг-рингов не было и в помине. Добавлю, что и к началу двадцать первого они почти исчезли.
– Вот черт! – воскликнул отец.
Эта игра называлась «мимолетности и тенденции». Отец с Мэтью играли в нее постоянно. Отцу было приятно узнать, что популярность диско и камней-питомцев пойдет на спад. Отец был потрясен, узнав, что некоторые вещи, например костюмы из полиэстера, превратились в предмет насмешек.
– А я люблю роликовые коньки. Мы с Ребеккой знаем одно местечко в Дорчестере. Мы ездим туда, когда хотим несколько часов отдохнуть от Дианы и…
– Мы отправимся на прогулку, – торопливо прервала его я.
Меня удивляла чрезмерная откровенность отца, когда он рассказывал, как они с мамой проводят свободное время. Возможно, он рассчитывал такими рассказами поколебать моральные принципы Мэтью. Когда эта затея провалилась, отец вдруг стал называть его сэром Ланселотом. Разумеется, Мэтью это раздражало.
– Прогулка. Вы пойдете на прогулку. – Отец помолчал. – В буквальном смысле, надо понимать? – Он встал. – Ничего удивительного, что три наши породы повторяют путь вымершей птицы дронт. Покиньте дом. Оба. Немедленно. Я приказываю вам хорошенько развлечься. – Отец даже подтолкнул нас к двери.
– Как? – спросила я, напрочь сбитая с толку отцовским поведением.
– Дочь не задает подобных вопросов своему отцу. Сегодня – канун середины лета. Выйдите и спросите первого встречного, как вам быть. А еще лучше – последуйте чьему-либо примеру. Повойте на луну. Займитесь магией. Если не появится никаких других фантазий, займитесь сексом. Этим даже сэр Ланселот умеет заниматься. – Отец сдвинул брови. – Намек понятен, мисс Бишоп?
– Думаю, да, – не слишком уверенно ответила я.
Что-то настораживало меня в отцовском стремлении погрузить нас в пучину развлечений.
– Прекрасно! Я не вернусь до восхода, поэтому меня не ждите. А еще лучше – гуляйте сами ночь напролет. Джек с Томми Хэрриотом. Энни у своей тетки. Пьер… Где он, я не знаю, но Пьер явно не нуждается в няньках. Встретимся за завтраком.
– Когда ты начал называть Томаса Хэрриота Томми? – спросила я.
Отец сделал вид, что не слышит:
– Обними меня перед уходом. И не забудь хорошенько поразвлечься. Слышишь? – Отец развел руки. – Увидимся на обратном пути, малышка.
Стивен вытолкал нас на лестницу и захлопнул дверь. Я потянулась к ручке. Холодные пальцы Мэтью перехватили мою руку.
– Мэтью, ему остались здесь считаные часы.
Я протянула другую руку. Муж перехватил и ее.
– Я знаю, – тихо сказал он. – И твой отец тоже это знает.
– Тогда он должен понять, что я хочу провести эти часы с ним.
Я смотрела на дверь, желая, чтобы отец открыл ее. От меня к двери протянулись нити. Они свободно прошли через волокна древесины и устремились к колдуну, находившемуся по другую сторону. Одна нить лопнула и ударила по тыльной стороне ладони, как резинка для волос.
– Папа! – вскрикнула я.
– Диана, марш развлекаться! – рявкнул он в ответ.
Мы с Мэтью бродили по городу. Магазины сегодня закрывались раньше обычного. Горожане спешили в пабы. Мясники складывали возле лавок аккуратные горки костей: белых, чистых, словно их предварительно прокипятили.
– Для чего эти кости? – спросила я, увидев третью по счету костяную горку.
– Для костяных костров?
– Каких костров? – переспросила я, думая, что ослышалась.
– Я же сказал: костяных. В канун середины лета принято зажигать костры: костяные, дровяные и смешанные. Каждый год мэр издает грозные предостережения, требуя отказаться от потакания замшелым суевериям, но люди все равно упрямо соблюдают древние традиции.
Мэтью повел меня обедать в знаменитую гостиницу «Бель соваж» на Ладгейт-Хилл, недалеко от Блэкфрайерса. Там можно было не просто поесть. «Бель соваж» представлял собой развлекательный комплекс, где перед посетителями разыгрывались пьесы и состязались фехтовальщики. Здесь же выступал знаменитый конь по кличке Марокко, умевший выделять среди зрительниц девственниц. Конечно, это не катание на роликах в Дорчестере, но нечто подобное.
Улицы были полны лондонских подростков. Они переходили из одной пивнушки в другую, переругиваясь и отпуская плоские шуточки. Днем большинство из них, будучи слугами и подмастерьями, выполняли тяжелую работу, а вечером хозяева заставляли их стеречь магазины и дома, нянчить детей, ходить за провизией, носить воду и делать еще сотню мелких дел, без которых не мог существовать тогдашний быт. Но в этот вечер Лондон принадлежал им, и подростки наслаждались каждой минутой свободы.
Мы проделали обратный путь и снова очутились возле входа в Блэкфрайерс, когда часы на башнях отбивали девять часов вечера. С этого времени городская стража начинала обход улиц. Правила требовали, чтобы после девяти часов все сидели по домам, однако сегодня никто не собирался соблюдать правила и принуждать к их соблюдению. Хотя солнце зашло часом ранее, на улицах было светло от почти полной луны.
В елизаветинском Лондоне мы практически не бродили по городу просто так, без определенной цели. Мы шли то в замок Байнард в гости к Мэри, то к ведьмам в приход церкви Сент-Джеймс-Гарликхайт, то за книгами на церковный двор собора Святого Павла.
– Мы можем просто побродить? – спросила я.
– Почему бы нет? Нам же было приказано гулять по городу и развлекаться, – ответил Мэтью, сопровождая свои словам поцелуем.
Невзирая на поздний час, в соборе Святого Павла было полным-полно народу. На церковный двор мы вошли через западные ворота, а вышли через северные и направились к Чипсайду – самой широкой и богатой лондонской улице. Здесь размещались лавки ювелиров. Обогнув фонтан на Чипсайд-Кросс, в котором, как в бассейне, плескалась орущая молодежь, мы свернули на восток. Мэтью показывал, по каким улицам проходила процессия в день коронации Анны Болейн. Я увидела дом, где в детстве жил Джеффри Чосер. Торговцы, игравшие в шары, пригласили Мэтью сыграть с ними. Трех ударов подряд оказалось достаточно, чтобы они поняли: он переиграет их всех.
– Приятно чувствовать себя победителем? – спросила я, когда он обнял меня за талию и мы пошли дальше.
– Еще как! – ответил он и махнул в сторону развилки. – Смотри.
– Королевская биржа! – взволнованно прошептала я. – Вечером! Ты помнишь?
– Джентльмен никогда не забывает, – пробормотал он, низко кланяясь. – Не знаю, открыты ли еще лавки, но фонари явно будут гореть. Прогуляемся по двору?
Мы прошли под арку. Рядом высилась колокольня, увенчанная золотой фигуркой кузнечика. Мне хотелось получше рассмотреть четырехэтажное здание, вместившее в себя сотни лавок. Здесь торговали всем: от доспехов до конских подков. Статуи английских монархов взирали на торговцев и покупателей. Кузнечик на колокольне был лишь началом целой стаи кузнечиков, оседлавших фронтоны мансардных окон.
– Кузнечик был на гербе у Грешема. Как видишь, строитель биржи не страдал избытком скромности и активно занимался самопродвижением, – засмеялся Мэтью, увидев, куда я смотрю.
Некоторые лавки еще были открыты. В аркадах, окаймлявших центральный двор, горели фонари. Мы были не единственными, кому сегодня захотелось сюда прийти.
– А откуда доносится музыка? – удивилась я, слыша ее звуки, но не видя самих музыкантов.
– С башни. – Мэтью махнул в сторону входа. – В теплое время года торговцы складываются и нанимают музыкантов. Они считают, что концерты помогают торговле.
Мэтью здесь хорошо знали. С ним постоянно здоровались, называя по имени. Он шутил с торговцами, расспрашивая их о женах и детях.
– Подожди, я сейчас, – сказал он, нырнув в ближайший магазин.
Я осталась слушать музыку. Какая-то молодая инициативная женщина устроила импровизированный бал. Люди встали кругами, взялись за руки и стали подпрыгивать. «Совсем как попкорн на горячей сковородке», – подумала я.
Мэтью вернулся с небольшой шкатулкой, которую церемонно преподнес мне.
– Мышеловка, – засмеялась я, глядя на откидную дверцу.
– Настоящая мышеловка, – пояснил Мэтью, беря меня за руку, и потащил в самую середину веселья. – Потанцуй со мной.
– Но я совсем не знаю этот танец.
Танцы в Сет-Туре и при дворе Рудольфа были плавными и размеренными.
– Ты не знаешь, зато я знаю, – сказал Мэтью, не обращая внимания на кружащиеся пары. – Это старинный танец. Называется «Черная лошадка». Движения совсем простые.
Мэтью подвел меня к концу цепочки, отдав мышеловку на хранение подвернувшемуся мальчишке. Он пообещал сорванцу пенни, если в конце танца тот вернет нам мышеловку.
Мы включились в танец. Движения и впрямь не отличались сложностью. Три шага, небольшой прыжок вперед, еще три шага и такой же прыжок назад. После нескольких повторений рисунок танца усложнился. Двенадцать танцоров разделились на две равные цепочки и начали переходить по диагонали из одной в другую, двигаясь взад-вперед.
Танец закончился. Собравшимся захотелось продолжения. Они называли музыкантам свои любимые танцы, требуя более темпераментной музыки. Мэтью получил назад мышеловку, заплатил честному мальцу пенни, и мы покинули Королевскую биржу. Я думала, что теперь мы пойдем домой, но Мэтью свернул на юг, к реке. Мы шли по каким-то переулкам, пересекали церковные дворы, и я напрочь потеряла ориентацию. Наконец мы оказались у церкви Всех Святых с высокой квадратной колокольней и примыкавшим к ней клуатром, где когда-то гуляли монахи. Как и большинство лондонских церквей, эта неумолимо превращалась в руины. Ее средневековая каменная кладка крошилась и осыпалась.
– Хочешь подняться наверх? – спросил Мэтью, увлекая меня в клуатр и дальше – к низкой деревянной двери.
Я кивнула. Мэтью толкнул дверь, и мы двинулись по ступеням. К счастью, колокола в этот час молчали. Мы поднялись еще выше. Мэтью открыл люк и вылез на крышу, затем нагнулся и поднял меня.
Крышу окружал невысокий парапет. Отсюда был виден практически весь Лондон и ближайшие окрестности. Там на холмах ярко пылали костры. Перемигивались фонари барок и лодок, скользящих по Темзе. На фоне черной воды они выглядели желтыми светлячками. Сюда доносился смех, музыка и прочие звуки, к которым я успела привыкнуть за месяцы жизни в Лондоне.
– Ты встретилась с королевой, посмотрела Королевскую биржу в ее вечернем великолепии и сыграла в пьесе при дворе Рудольфа, – напомнил мне Мэтью, загибая пальцы.
– Это только часть событий. Мы нашли «Ашмол-782». Я узнала, что являюсь прядильщицей и что магия не настолько упорядоченна, как я надеялась.
Мне вспомнился день, когда я впервые увидела Лондон. Мэтью показывал все приметные места, боясь, как бы я не заблудилась. Теперь же я знала их сама.
– Вот там – Брайдуэлл, – сказала я, указывая в темноту. – А там – собор Святого Павла. И арены, где травят медведей. – Я повернулась к притихшему вампиру. – Спасибо тебе за этот вечер, Мэтью. У нас с тобой не было свиданий. Мы не гуляли, как сегодня. Это была просто волшебная прогулка.
– Да, плохо я за тобой ухаживал. Нужно было бы почаще гулять допоздна, танцевать и смотреть на звезды. – Мэтью запрокинул голову, подставив лицо лунному свету.
– Ты сейчас по-настоящему светишься, – сказала я, дотягиваясь до его подбородка.
– И ты тоже. – Рука Мэтью опустилась на мою талию. Теперь он обнимал не только меня, но и нашего ребенка. – Твой отец дал нам целый список. Как думаешь, мы все выполнили?
– Мы развлекались. Ты, словно волшебник, показал мне биржу вечером, а потом устроил сюрприз, предложив подняться на колокольню, чтобы полюбоваться видом ночного Лондона.
– Осталось еще два пункта. Право выбора за тобой: я могу повыть на луну или мы можем заняться сексом.
Я улыбнулась и отвела глаза, почему-то смутившись. Мэтью вновь запрокинул голову, готовясь завыть.
– Не надо выть. Зачем пугать городскую стражу? – засмеялась я.
– Тогда будем целоваться, – сказал он.
Наутро все обитатели нашего дома дружно зевали за завтраком. Бессонная ночь не прошла даром. Том и Джек проснулись последними и сейчас жадно поглощали кашу. Появившийся Галлоглас наклонился к Мэтью и прошептал ему что-то на ухо. Я увидела погрустневшее лицо мужа и тут же ощутила противную сухость во рту.
– Где мой отец? – спросила я, вставая из-за стола.
– Вернулся домой, – угрюмо ответил Галлоглас.
– Почему ты не задержал его? – Я была готова разреветься. – Он же обещал, что побудет еще немного. У меня остались вопросы. Мне бы хватило нескольких часов.
– Нет, тетушка, – печально возразил Галлоглас. – Тебе бы не хватило всего времени, что есть в мире.
– Он даже не простился со мной, – ошеломленно прошептала я.
– Это было бы прощанием навсегда. Зачем отцу подвергать себя такой пытке? – тихо произнес Мэтью.
– Стивен просил меня передать тебе вот это. – Галлоглас протянул мне бумажный кораблик, сложенный в стиле оригами.
– Лебеди у отца никогда не получались, – всхлипнула я, вытирая глаза. – А вот кораблики он делал мастерски.
Я осторожно развернула отцовскую записку.
Диана!
Ты оказалась точно такой, какой мы мечтали тебя видеть, когда вырастешь.
Жизнь – крепкая основа времени. Смерть – всего лишь уто́к.
Ведь благодаря твоим детям и детям твоих детей я буду жить вечно.
Отец
P. S. Всякий раз, читая строки из «Гамлета»: «Прогнило что-то в датском королевстве», думай обо мне.
– Ты мне говорила, что магия – это всего лишь осуществленное желание. Возможно, и заклинания не более чем слова, в которые веришь всем сердцем. – Мэтью подошел ко мне и обнял за плечи. – Он любит тебя. Вечно. И я тоже.
Слова Мэтью вплелись в нити, соединяющие нас – ведьму и вампира. В них было подтверждение его нежности, почтения, постоянства и надежды.
– И я тоже тебя люблю, – прошептала я, усиливая заклинание Мэтью своим.
