Часть VI
Империя. Прага
Глава 27
– Где мои красные чулки?
Мэтью стремительно сбежал по лестнице и теперь хмурился на сундуки, расставленные по всему первому этажу. Путь из Лондона в Прагу занял у нас четыре недели. Где-то на середине этого срока настроение Мэтью начало ухудшаться. Достигнув Гамбурга, мы временно расстались с Пьером, детьми и багажом. Вдобавок мы потеряли десять дней, переместившись из Англии в католическую страну, где действовал новый календарь. В Праге сегодня было одиннадцатое марта, и когда сюда доберется Пьер с нашими подопечными, мы не знали.
– В этом хаосе я никогда не найду их! – проворчал Мэтью, срывая досаду на одной из моих нижних юбок.
Несколько недель нам пришлось довольствоваться содержимым одного дорожного сундука и седельных сумок. Остальные наши пожитки прибыли лишь через три дня после того, как мы поселились в высоком узком доме. Он стоял на улице, круто поднимавшейся вверх, к самому Пражскому Граду. Улица называлась Шпаренгассе. Немцы, жившие в Праге, не напрасно дали ей такое название – Шпорная улица. Единственный способ заставить лошадь двигаться по этой улице вверх – это хорошенько ее пришпорить.
– Не знала, что у тебя есть красные чулки, – сказала я, поднимая голову от сундука.
– Представь себе, есть, – буркнул Мэтью, роясь в сундуке с моим бельем.
– Здесь ты их точно не найдешь, – изрекла я очевидную истину.
– Я уже везде смотрел, – оскалил зубы мой любимый вампир.
– Подожди. Я их найду, – пообещала я, глядя на его куда более пристойные черные узкие штаны. – Но зачем тебе понадобились красные чулки?
– Ими я собираюсь привлечь внимание императора Священной Римской империи! – Мэтью остервенело запустил руки в очередную кипу моей одежды.
Чулки кроваво-красного цвета способны были привлечь внимание не только скучающих придворных, если учесть, что эти чулки собирался надеть вампир ростом шесть футов и три дюйма и что больше половины роста приходилось на его ноги. Однако Мэтью всерьез решил осуществить свой более чем странный замысел. Я сосредоточилась, попросив, чтобы чулки показались. Затем я посмотрела, как поведут себя красные нити в моей ведьминой шкатулке. Возможность находить людей и предметы была дополнительным преимуществом прядильщиц. За время нашего путешествия я несколько раз им воспользовалась.
– Кстати, посланец моего отца уже прибыл? – спросил Мэтью.
Белоснежная гора между нами стала выше на одну юбку. Поиски продолжались.
– Да. Оставил для тебя пакет.
Я открыла сундук, почему-то ускользнувший от внимания мужа. Там лежали кольчужные рукавицы, щит с двуглавым орлом и какая-то изящная инкрустированная вещица в виде палочки с чашечкой на конце. Торжествуя, я извлекла из сундука длинные красные чулки.
– Нашла! – крикнула я, размахивая находкой.
Но Мэтью напрочь позабыл про свои лихорадочные поиски чулок. Все его внимание сосредоточилось на содержимом отцовского пакета. Мне стало любопытно, и я заглянула через плечо.
– Это что… Босх?
Творчество Иеронима Босха было мне знакомо, поскольку его картины причудливым образом наполняли алхимические предметы и символы. На его полотнах запросто летали рыбы, насекомые достигали гигантских размеров, как и обычные предметы. Такими же были и предметы домашнего обихода, а фрукты приобретали откровенно эротические очертания. Задолго до появления психоделического направления в искусстве Босх видел мир в ярких красках и немыслимых сочетаниях.
Однако вещь, присланная Филиппом, как и полотна Гольбейна, которые я видела у Мэтью в Олд-Лодже, была мне незнакома. Отец прислал ему триптих, написанный на досках, соединенных петлями. Предназначенный для алтаря, триптих открывался лишь на время особых религиозных церемоний. В остальное время он находился в закрытом состоянии. Подобные триптихи были интересны не только своей внутренней, но и внешней стороной, но в современных музеях ее редко удавалось увидеть. Представляю, какие шедевры были скрыты от глаз зрителей.
Художник покрыл внешние стороны досок триптиха бархатистой черной краской. В свете луны сверкало высохшее дерево. Возле его корней сидел на задних лапах маленький волк, а на вершине устроилась сова. Птица и зверь смотрели на зрителя, будто все знали о нем. В сумраке, окружавшем дерево, светилось не менее дюжины пар других глаз – призрачных, но не менее внимательных. Позади мертвого дуба виднелись обманчиво живые деревья с бледными стволами и переливчатыми зелеными листьями на ветвях. Они добавляли света всей картине. Присмотревшись, я увидела на этих деревьях уши, будто они вслушивались в звуки ночи.
– Что означает эта аллегория? – спросила я, изумленно глядя на триптих Босха.
Мэтью теребил завязки своего дублета.
– Это живописное воплощение старой фламандской поговорки: «У леса есть глаза, а у деревьев уши, и потому смотри, молчи и слушай».
Слова поговорки точно описывали тайную жизнь, которую вел Мэтью. Они напомнили мне нынешний девиз королевы Елизаветы.
Внутренняя часть триптиха состояла из трех взаимосвязанных сцен. На левой доске Босх изобразил падших ангелов, выбрав тот же бархатисто-черный фон. При беглом взгляде они скорее походили на стрекоз с двойными мерцающими крыльями. Но у ангелов были человеческие тела, а их странно вывернутые ноги показывали, что ангелы упали из небесных высей. На правой доске мертвые восставали для Страшного суда. Здесь они выглядели куда более удручающими, чем на фресках в Сет-Туре. Разинутые пасти рыб и волков олицетворяли входы в ад. Они втягивали грешников, обреченных на вечные муки и страдания.
Центральная часть триптиха показывала совсем другую реальность. На ней воскресший Лазарь спокойно выходил из гроба. У него были длинные ноги, темные волосы и серьезное лицо, весьма похожее на лицо Мэтью. Центральную доску окаймляли иссохшие ветви виноградных лоз, дающих странные плоды, перемежающиеся не менее странными цветами. С некоторых капала кровь. Из других выходили люди и животные. Иисуса ни рядом с Лазарем, ни в отдалении не было.
– Лазарь лицом похож на тебя. Теперь понятно, почему ты не хочешь отдавать триптих Рудольфу, – сказала я, подавая мужу красные чулки. – Должно быть, Босх знал и о твоей вампирской натуре.
– Иероним – латинизированное имя. Его настоящее имя было Ерун. Так вот, Ерун увидел то, чего не должен был увидеть, – угрюмо произнес Мэтью. – Я и не подозревал об этом, пока он не показал мне свои эскизы. Там он изобразил меня пьющим кровь у своей жертвы. С того дня Босх поверил, что все люди обладают двойственной природой, сочетающей человеческое и животное начала.
– И отчасти растительное, – сказала я, глядя на странную женщину с триптиха.
Головой ей служила большая ягода земляники, а руками – две вишни. Женщина убегала от дьявола с вилами, на голове которого вместо шляпы художник изобразил аиста.
– Босх знал, что ты вампир. Елизавета тоже это знает. А Рудольф?
Скольким же людям известна тайна Мэтью? От этих мыслей мне становилось все тревожнее.
– Да. Император знает, кто я, а также о моем членстве в Конгрегации. – Мэтью связал чулки в узел. – Спасибо, что нашла.
– Еще я хочу знать, нет ли у тебя обыкновения терять ключи от машины. Я просто не выдержу ежедневной паники по утрам, когда тебе нужно ехать на работу, а ключи опять куда-то запропастились.
Я обняла Мэтью за талию и прижалась щекой к сердцу. Медленное, ритмичное биение его сердца всегда успокаивало меня.
– И что тогда? Разведешься со мной?
Мэтью тоже обнял меня и упер подбородок в мой затылок. Сейчас мы олицетворяли собой идеальную влюбленную пару.
– Ты говорил, что вампиры не разводятся. – Я сжала его талию. – Кстати, в этих красных чулках ты будешь похож на персонаж комикса. На твоем месте я бы целиком облачилась в черное. Не волнуйся, тебя обязательно заметят.
– Ну ты и ведьма! – выдохнул Мэтью, поцеловав меня в затылок.
На аудиенцию к императору он все-таки отправился в черных чулках. Мэтью сочинил длинное витиеватое послание (частично в стихах), предлагая Рудольфу замечательную книгу для императорской коллекции… Спустя четыре часа Мэтью вернулся с пустыми руками. Послание принял у него какой-то приближенный императора. Вместо немедленной аудиенции Мэтью заставили ждать вместе с другими иностранными послами.
– Меня давно не окружало столько теплокровных. Создалось ощущение, что я нахожусь в вагоне для перевозки скота. Я пробовал выбраться на воздух, но все соседние помещения были полны ведьм.
– Ведьм? – удивленно переспросила я, спрыгивая со стола.
Стол мне понадобился, чтобы встать вровень с верхом платяного шкафа и благополучно спрятать там меч Мэтью. Необходимая мера предосторожности, памятуя о скором появлении Джека.
– Их там были десятки, – продолжал Мэтью. – Сетовали на происходящее в Германии… А кстати, где носит Галлогласа?
– Отправился купить яиц, а заодно найти нам повара и домоправительницу.
Франсуаза наотрез отказалась ехать с нами в Центральную Европу, заявив, что ей нечего делать в стране лютеранских безбожников. Она вернулась в Олд-Лодж, где никто и ничто не мешало ей ублажать Шарля. Пока не приехали остальные, Галлоглас исполнял обязанности моего пажа и мальчика на побегушках. Он прекрасно говорил по-немецки и по-испански, что делало его просто незаменимым во всех вопросах обустройства нашего пражского быта.
– Расскажи еще о ведьмах, – попросила я.
– Прага – тихая гавань для всех нечеловеческих существ Центральной Европы, опасающихся за свою безопасность. Здесь спокойно относятся к демонам, вампирам и ведьмам. Ведьмы имеют при дворе Рудольфа режим наибольшего благоприятствования, поскольку император завидует их знаниям и магической силе.
– Интересно, – пробормотала я. Стоило мне задуматься о ведьмах, как мой третий глаз увидел вереницу лиц. – Кто этот рыжебородый колдун? И ведьма, у которой один глаз голубой, а другой зеленый?
– Мы не собираемся задерживаться здесь надолго, и потому не так уж важно, кто они, – угрюмо отмахнулся Мэтью, снова направляясь к двери.
Сочтя сегодняшнюю часть поручения Елизаветы выполненной, мой муж отправился по делам Конгрегации на противоположный берег Влтавы, в Старе Место.
– Я вернусь еще засветло. Никуда не уходи до возвращения Галлогласа. Не хватало еще, чтобы ты заблудилась.
Я сразу уловила подтекст: Мэтью не хотелось, чтобы я наткнулась на ведьм.
Галлоглас вернулся на Шпаренгассе со сдобным кренделем в руках, приведя с собой двух вампирш. Крендель он отдал мне, кратко представив моих новых служанок.
Каролина (повариха) и Тереза (домоправительница) принадлежали к обширному клану богемских вампиров, служащих местной аристократии и важным иностранным гостям. Подобно домашним слугам де Клермонов, свою репутацию и необычайно высокое жалованье они заработали благодаря десяткам лет службы и собачьей преданности. За соответствующую плату мы купили у главы клана обещание хранить в тайне наше пребывание и все, что происходит внутри нашего дома. Обеих женщин глава клана переместил к нам из дома папского посла. Тот любезно согласился из уважения к семейству де Клермон. Как-никак это семейство существенно повлияло на исход недавних выборов нового папы, и посол знал, кто исполнил роль десницы Божьей. Меня интересовало лишь умение Каролины готовить омлет.
Наш пражский быт более или менее наладился. Каждое утро Мэтью отправлялся по крутой улице в замок. Я продолжала разбирать привезенные вещи и знакомилась с соседями. Квартал, примыкавший к замку, назывался Мала Страна. Мне недоставало жизнерадостности Энни и ее искренней готовности снова и снова удивляться миру. Скучала я и по Джеку, умевшему виртуозно вляпаться в какую-нибудь историю. На нашей крутой, извилистой улице было полным-полно детей всех возрастов и национальностей, поскольку здесь жили почти все иностранные послы. Оказалось, Мэтью не единственный иностранец в Праге, проживающий под носом у императора. Практически все, кого я, сопровождаемая Галлогласом, встречала на улице, рассказывали об особенностях императора. Император нередко заставлял важных персон томиться в ожидании, чтобы провести несколько часов в обществе немногословного итальянского антиквара или скромного саксонского рудокопа.
Первый день весны близился к вечеру. В доме вкусно пахло свининой и клецками, когда я услышала знакомый вопль:
– Госпожа Ройдон! – Джек крепко обнял меня, уткнувшись лицом в мой корсаж. – А вы знаете, что Прага состоит из четырех городов? Лондон – всего из одного. Но здесь тоже есть и замок, и река. Завтра Пьер покажет мне водяную мельницу.
– Здравствуй, Джек, – сказала я, ероша волосы мальчишки.
Даже во время нашего нелегкого путешествия в Прагу, когда мы часто страдали от холода, Джек ухитрился подрасти. Должно быть, Пьер его безостановочно кормил. Я подняла голову. Рядом стояли Энни и Пьер.
– Мэтью обрадуется вашему приезду. – Я улыбнулась. – Он скучал без вас.
– И мы по нему тоже скучали, – сказал Джек.
Он запрокинул голову. Только сейчас я заметила под его глазами темные круги. Роста в нем прибавилось, но выглядел он вялым.
– Ты никак заболел? – спросила я, дотрагиваясь до его лба.
Здешний климат не отличался мягкостью, и простуды могли вызвать серьезные осложнения. Говорили, что в Старе Месте свирепствует эпидемия. Мэтью предположил грипп.
– Джек плохо спит по ночам, – тихо пояснил Пьер.
Сказано это было серьезным тоном и намекало на некую причину, вызывающую бессонницу у восьмилетнего мальчика, но все расспросы я оставила на потом.
– Зато сегодня ты отлично выспишься. В твоей комнате стоит большая кровать с периной. Тереза проводит тебя туда, покажет, где лежат твои вещи, и умоет перед ужином.
Чтобы не будоражить вампиров, мы разместили Энни и Джека на третьем этаже, где находились и наши комнаты. Поскольку дом не отличался просторностью, на первом этаже размещались только кухня и кладовая. Комнаты второго этажа предназначались для официальных приемов. На третьем, как я уже сказала, обитали мы и дети. Вотчиной вампиров был четвертый, мансардный этаж с великолепным видом на Прагу и открывающимися окнами, которые давали доступ природным стихиям.
– Господин Ройдон! – закричал Джек.
Раньше чем Тереза успела поймать его за руку, он бросился к двери. Я не представляла, как он сумел разглядеть возвращающегося Мэтью. За окном спустились сумерки, отчего темно-серая одежда моего мужа вообще становилась незаметной.
– Осторожнее! – воскликнул Мэтью.
Он успел поймать Джека, иначе мальчишка ударился бы о твердые как камень вампирские ноги. Галлоглас, вернувшийся вместе с Мэтью, успел сорвать с головы Джека шапку и взъерошить давно не мытые волосы.
– Мы чуть не замерзли на реке. Однажды сани перевернулись, но собака не пострадала. Я ел жареного кабана. Когда ехали в повозке, у Энни юбка попала в спицы колеса, и она едва не вывалилась. – Джек торопился сообщить все обстоятельства их путешествия. – А еще я видел пылающую звезду. Она была не очень большая, но Пьер сказал, что, когда вернемся домой, нужно обязательно рассказать об этом мастеру Хэрриоту. Я для него рисунок сделал.
Джек сунул руку в замызганный дублет и достал оттуда не менее замызганный клочок бумаги. Бумагу он передал Мэтью с необычайной торжественностью, словно это была священная реликвия.
– Хороший рисунок, – сказал Мэтью, внимательно разглядывая произведение Джека. – Мне нравится, как ты изобразил хвост звезды. Смотрю, ты нарисовал вокруг и другие звезды. Умница, Джек. Мастер Хэрриот будет доволен твоей наблюдательностью.
Джек покраснел:
– Это был мой последний лист бумаги. В Праге можно купить бумагу?
В Лондоне Мэтью каждое утро снабжал Джека клочками и обрывками бумаги. Я и представить себе не могла, на что он их расходует.
– Бумаги здесь предостаточно, – успокоил Джека Мэтью. – Завтра Пьер сводит вас в лавку в Мала Стране.
После столь волнующего обещания загнать детей на третий этаж казалось непосильной задачей. И все же Тереза, точно дозируя ласку с понуканием, добилась желаемого. Теперь четверо взрослых могли свободно разговаривать.
– Джек что, заболел? – спросил у Пьера Мэтью.
– Нет, милорд. С тех пор как мы с вами простились, у него нарушился сон. – Пьер замялся. – Думаю, его донимают злые силы из прошлого.
Мэтью перестал хмуриться, но тревога не покинула его лицо.
– В остальном ваше путешествие было вполне ожидаемым?
Мэтью был в своем репертуаре, пытаясь осторожно выведать, не нарывались ли наши путешественники на разбойников или существ иной природы.
– Оно было долгим и холодным, – обыденным тоном ответил Пьер. – А дети постоянно просили есть.
– Чего и следовало ожидать, – покатился со смеху Галлоглас.
– А вы, милорд? – Пьер украдкой поглядел на хозяина. – Прага такая, какой вы ожидали ее увидеть?
– Рудольф до сих пор не удостоил меня аудиенцией. Если верить слухам, Келли обитает где-то на верхних этажах Пороховой башни, окруженный перегонными кубами и неведомо чем еще.
– А Старе Место? – осторожно спросил Пьер.
– Почти не изменилось. – Легкомысленность и небрежность, звучавшие в тоне Мэтью, подсказывали, что он чем-то встревожен.
– Почти не изменилось, пока ты не обращаешь внимания на слухи из Еврейского города. Один из тамошних колдунов создал глиняного человека, который ночами разгуливает по улицам, – сказал Галлоглас, с детской невинностью глядя на дядю. – А в остальном ничуть не изменился с тех пор, как мы были здесь в тысяча пятьсот сорок седьмом году, помогая императору Фердинанду наводить порядок.
Чтобы слепить глиняного человека и заставить его двигаться, требовалось нечто большее, чем обычные заклинания. Я истолковала слухи по-своему: где-то в Праге есть такой же прядильщик, как я, способный перемещаться между мирами живых и мертвых. Мне даже не понадобилось выведывать у Мэтью этот секрет. Его племянник услужливо все выдал сам.
– Неужели ты думал, что сможешь утаить от тетушки сведения о глиняном человеке? – Галлоглас недоверчиво покачал головой. – Ты мало бываешь на рынке. Женщины Мала Страны знают обо всем, включая меню императорского завтрака и то, что он отказал тебе в аудиенции.
Мэтью провел рукой по черной поверхности сложенного триптиха и вздохнул:
– Пьер, придется тебе отнести в замок еще один мой подарок.
– Но это же запрестольный образ из Сет-Тура, – возразил Пьер. – Император известен своей осторожностью. Он обязательно вас примет. Нужно лишь немного обождать.
– Нас поджимает время. А запрестольных образов у де Клермонов полным-полно, – с нескрываемой грустью произнес Мэтью. – Я сейчас напишу императору сопроводительную записку, и ты пойдешь в замок.
Вскоре после этого Пьер послушно отправился с триптихом в замок, откуда, как и хозяин, вернулся с пустыми руками. Никаких уверений об аудиенции ему не дали.
Меж тем нити, соединявшие миры, меняли свое положение и сплетались в крупный узор, превосходящий мое понимание. Но в Праге что-то происходило, и я это чувствовала.
Ночью я проснулась от негромких голосов. Они доносились из комнаты, примыкавшей к спальне. Когда я засыпала, Мэтью обычно лежал рядом и читал. Сейчас его не было. Я тихо подошла к двери, желая узнать, с кем же он разговаривает.
– Скажи, что́ происходит, когда я затеняю эту сторону лица монстра?
Рука Мэтью быстро двигалась над большим листом бумаги.
– Кажется, что он отдаляется, – прошептал Джек, завороженный разительной переменой.
– А теперь попробуй ты.
Мэтью подал Джеку перо. Джек сосредоточенно сжал перо, высунув от усердия язык. Мэтью растирал ему спину, расслабляя мышцы тощего мальчишеского тела. Джек стоял на коленях, крепко прислонившись к могучему телу вампира.
– Надо же, сколько монстров, – пробормотал Мэтью, взглянув на меня.
– Может, вы своих нарисуете? – Джек пододвинул бумагу к Мэтью. – Тогда и вы спать будете.
– Твои чудовища распугали всех моих, – сказал Мэтью, поворачиваясь к Джеку.
Лицо мужа было мрачным. У меня сжалось сердце: сколько же тягот выпало на долю Джека, которому не исполнилось и десяти!
Мэтью снова посмотрел на меня и легким движением головы показал, что полностью контролирует ситуацию. Я послала ему воздушный поцелуй и вернулась в теплую, мягкую постель.
На следующий день мы получили ответ императора. Послание было запечатано толстой восковой печатью, из-под которой торчали ленточки.
– Ваше подношение возымело действие, милорд, – сказал Пьер, словно извиняясь за свое недоверие.
– Похоже. Я любил этот триптих. Теперь придется потратить уйму времени, чтобы вернуть его назад.
Мэтью откинулся на спинку стула, и тот жалобно заскрипел. Мэтью сломал печать и развернул послание императора. Ровные аккуратные строчки изобиловали завитушками-росчерками, но я так и не смогла прочесть ни слова.
– А почему почерк такой цветистый? – поинтересовалась я.
– Семейство Хуфнагель прибыло из Вены и не знает, чем заполнить время. Чем диковиннее почерк, тем лучше для его величества, – ответил Пьер.
Его ответ был таким же непонятным, как и строчки письма.
– Сегодня Рудольф соизволит меня принять, – удовлетворенно улыбаясь, пояснил Мэтью, складывая письмо. – Отец будет доволен. Он прислал деньги и драгоценные камни, но, похоже, на этот раз де Клермоны отделаются малой кровью.
Пьер подал Мэтью второе письмо, вдвое меньше первого. Имя адресата было написано более простым и понятным почерком.
– Это император добавил собственноручно.
Я снова заглянула через плечо Мэтью.
«Bringen das Buch. Und die Hexe». Внизу стояла императорская подпись: тщательно вырисованное R, петли в буквах d и l и двойное f в конце.
Даже с моим зачаточным знанием немецкого я поняла содержание записки: «Захватите книгу. И ведьму».
– Я поторопился, – пробормотал Мэтью.
– Говорил тебе, чтобы предложил Рудольфу другую наживку – большое полотно с Венерой Тициана. Дед забрал картину у короля Филипа, когда королева сочла картину слишком откровенной, – сказал Галлоглас. – А Рудольф, как и его дядюшка, всегда питал слабость к рыжим. И к пикантным картинам.
– А еще к ведьмам, – почти шепотом добавил мой муж, швыряя письмо на стол. – Он не на триптих попался. На Диану. Пожалуй, я отклоню приглашение.
– Дядя, тебе приказывают явиться, – сказал Галлоглас.
– Рудольф владеет «Ашмолом-782», – напомнила я. – Манускрипт не появится перед «Тремя во́ронами» на Шпаренгассе. Мы должны его найти.
– Уж не нас ли вы называете во́ронами? – спросил Галлоглас, делая вид, будто обижен.
– Я говорю о знаке на доме, тупица.
Подобно всем домам на этой улице, наш имел не только номер, но и символ над входной дверью. После пожара, случившегося в середине XVI века, дед императора повелел найти другой способ различать дома, помимо украшений в стиле сграффито.
– Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите, – улыбнулся Галлоглас. – Но я обожаю смотреть, как от вас исходит яркое магическое свечение.
Я тут же прошептала маскирующее заклинание, сделав свечение незаметным для человеческих глаз.
– И потом, – продолжал Галлоглас, – для моего народа сравнение с вороном звучит как комплимент. Я стану Мунином, Мэтью мы назовем Хугином. А вам, тетушка, дадим имя Гёндуль. Из вас получится потрясающая валькирия.
– О чем он говорит? – спросила я Мэтью.
– О во́ронах Одина. И о его дочерях.
– Спасибо, Галлоглас, – пробормотала я.
Не так уж плохо, когда тебя уподобляют дочери бога.
– Даже если у Рудольфа действительно находится «Ашмол-782», мы не знаем, действительно ли в манускрипте содержатся ответы на наши вопросы.
Мэтью до сих пор помнил печальный опыт расшифровки манускрипта Войнича.
– Историки никогда не обольщаются насчет ответов в том или ином манускрипте, – ответила я. – Если мы их там не найдем, наши вопросы станут точнее и осмысленнее.
– Намек понят. – Мэтью скривил губы. – Поскольку без тебя я не смогу увидеть ни императора, ни его библиотеки, а ты не уедешь из Праги без книги, придется исполнить повеление Рудольфа. Мы отправимся к нему в гости.
– Дядя попался в собственную ловушку, – радостно произнес Галлоглас и подмигнул мне.
По сравнению с путешествием в Ричмонд путь до замка занимал считаные минуты, словно мы отправлялись к соседям одолжить миску сахара. Однако наша цель была более серьезной целью, да и одежда требовалась приличествующая событию. К счастью, мы с любовницей папского посла имели почти одинаковые фигуры. В ее гардеробе нашлось достаточно роскошной одежды, достойной жены высокопоставленного английского сановника или представительнице семьи де Клермон. Мне понравилось, как одеваются состоятельные пражские женщины. Они носили простые платья с высокими воротниками и юбками-колокол. Платья дополнялись вышитыми плащами с длинными рукавами, отороченными мехом. Плащи имели небольшие воротники, дополнительно защищавшие шею от холода и ветра. Мне это особенно нравилось.
Мэтью благополучно оставил в покое красные чулки. Он надел черное и серое, добавив темно-зеленый цвет, который ему очень шел. Сегодня зеленые сполохи мелькали в разрезах его раздутых по моде штанов. Из открытого ворота виднелась рубашка.
– Ты выглядишь восхитительно, – сказала я, оглядев мужа с головы до ног.
– А у тебя вид настоящей богемской аристократки, – ответил он, целуя меня в щеку.
– Теперь можно выходить? – спросил Джек, извертевшийся от нетерпения.
Ему раздобыли серебристо-черную ливрею, а на рукав прикрепили эмблему с крестом и полумесяцем.
– Значит, мы отправляемся к императору как де Клермоны, а не как Ройдоны, – сказала я.
– Нет. Мы Мэтью и Диана Ройдон. Мы всего лишь путешествуем со слугами семейства де Клермон.
– Это же всех собьет с толку, – сказала я, выходя из дому.
– Непременно, – подмигнул мне Мэтью.
Будь мы просто обывателями, поднялись бы по новым ступенькам, которые вели к парапетам, обеспечивая удобный проход для пешеходов. Но посланцам английской королевы надлежало передвигаться верхом, что мы и сделали, заставив лошадей тащиться вверх по Шпаренгассе. Эта нелепая поездка имела и свои преимущества: высота лошадиной спины позволяла лучше рассмотреть здешние дома с их скошенными фундаментами, разноцветными сграффито и нарисованными знаками. Мы проехали мимо домов «Красный лев», «Золотая звезда», «Лебедь» и «Два солнца». Достигнув вершины холма, мы сделали резкий поворот, очутившись в квартале Градчаны. Он был застроен особняками местной знати и придворных.
Еще при въезде в Прагу меня поразили размеры императорского замка. Он словно нависал над городом. Из наших окон были видны его парапеты. Но вблизи Пражский Град я видела впервые. Он оказался еще крупнее и обширнее. По сути, это был отдельный город со своей торговлей и промышленностью. Впереди высились готические шпили собора Святого Вита. Вдоль стен замка на равном расстоянии высились круглые башни. Когда-то их строили с оборонительной целью. Сейчас в башнях располагались мастерские сотен ремесленников, живущих при дворе Рудольфа.
Замковая стража впустила нас через западные ворота. Мы въехали во внутренний двор и оставили лошадей на попечение Пьера и Джека. Стражники повели нас по подобию улицы, которая состояла из домов, примыкавших к стенам замка. Дома эти были построены сравнительно недавно, и камень их стен не успел потускнеть и сгладиться. Вероятно, здесь помещались императорские конторы и канцелярии. Кладка стен замка была намного старше, и это сразу бросалось в глаза.
– Почему нас не ведут прямо во дворец? – шепотом спросила я у Мэтью.
– Потому что там сейчас полное запустение, – ответил Галлоглас.
Он нес манускрипт Войнича, завернутый в кожу и перевязанный кожаными тесемками, чтобы страницы не пострадали от сырой погоды.
– Старый королевский дворец показался Рудольфу мрачным и продуваемым ветрами, – объяснил Мэтью, помогая мне идти по скользким булыжникам. – Окна его нового дворца выходят на юг – в сторону императорского сада. Там он дальше от собора и священников.
Переступив порог императорской резиденции, мы оказались в шумном и суетливом мире, где сновали люди, слышалась разноязыкая речь. На землях Священной Римской империи говорили на немецком, чешском, испанском и латыни. Чем ближе мы подходили к покоям императора, тем лихорадочнее сновали люди. Казалось, здесь все чем-то заняты. Нас провели через просторную комнату, где на столах лежали архитектурные чертежи. Вокруг столов стояли ожесточенно спорящие люди. Спор происходил и в соседнем помещении, где обсуждали достоинства изысканной золотой чаши в форме морской раковины, усыпанной драгоценными камнями. Наконец мы очутились в уютной гостиной с тяжелыми стульями и изразцовой печью, от которой шел жар. Двое придворных о чем-то оживленно беседовали. Услышав шаги, они прекратили разговор и повернулись к нам.
– Привет вам, старый друг, – сказал по-английски добродушный мужчина лет шестидесяти и искренне улыбнулся Мэтью.
– Здравствуйте, Тадеаш. – Мэтью тепло пожал ему руку. – Вы замечательно выглядите.
– А вы все молодеете, – подмигнул ему Тадеаш и перевел взгляд на меня. Моя кожа не ощутила ничего. – А вот и женщина, о которой столько разговоров. Разрешите представиться: Тадеаш Гаек.
Он поклонился. Я сделала реверанс. Давний друг Мэтью был обычным человеком.
К нам подошел второй придворный. Лицо у него было оливкового цвета, а волосы – почти такими же темными, как у Мэтью.
– Здравствуйте, мастер Страда, – сказал Мэтью, слегка поклонившись.
Похоже, этому человеку мой муж симпатизировал намного меньше, чем первому.
– Она и в самом деле ведьма? – Страда с нескрываемым любопытством разглядывал меня. – Если слухи не врут, моя сестра Катарина была бы рада встретиться с ней. Катарина беременна, и беременность протекает с некоторыми осложнениями.
– Но Тадеаш – императорский врач. Ему как-то сподручнее наблюдать за ходом беременности, а потом и за рождением ребенка императора, – сказал Мэтью. – Или император охладел к вашей сестре?
– Император по-прежнему благоволит к Катарине, – ледяным тоном ответил Страда. – Только поэтому ее каприз должен быть исполнен.
– Вы уже встретились с Йорисом Хуфнагелем? С тех пор как его величество открыл подаренный вами запрестольный образ, Йорис только и говорит об этом триптихе, – сказал Тадеаш, меняя тему.
– Нет, нам он не попадался, – ответил Мэтью. – Император у себя?
– Да. Сейчас он рассматривает новое полотно мастера Спрангера. Очень большое и… с изрядным количеством подробностей.
– Очередное изображение Венеры, – насмешливо фыркнул Страда.
– Но эта Венера очень похожа на вашу сестру, – улыбнулся Гаек.
– Ist das Matthäus höre ich? – спросил гнусавый голос в дальнем конце гостиной.
Все повернулись и отвесили глубокие поклоны. Я автоматически присела в реверансе. Как же мне разговаривать с императором? Я ожидала, что Рудольф заговорит на латыни, но никак не на немецком.
– Und Sie das Buch und die Hexe gebracht, ich verstehe. Und die norwegische Wolf.
Рудольф был невысокого роста, с непропорционально длинным подбородком и заметно выступающей челюстью. Полные мясистые губы, как у всех Габсбургов, еще сильнее выпячивали нижнюю часть его лица, хотя это отчасти уравновешивалось бледно-голубыми глазами навыкате и толстым приплюснутым носом. Многолетняя привычка вкусно есть и пить изысканные вина сделала тело императора грузным, однако никак не сказалась на его ногах, оставив их тощими. Рудольф заковылял к нам в красных с золотыми гербами туфлях на высоком каблуке.
– Ваше величество, я привел свою жену, как вы приказывали, – сказал Мэтью, делая легкий упор на слове «жена».
Галлоглас переводил слова Мэтью с английского на безупречный немецкий, как будто мой муж не мог сам говорить по-немецки.
Наше путешествие из Гамбурга в Виттенберг, а оттуда в Прагу показало мне, что Мэтью прекрасно говорит по-немецки.
– Y su talento para los juegos también, – с легкостью продолжил Рудольф по-испански, словно хотел заставить Мэтью говорить с ним без переводчика.
Император медленно разглядывал меня, так долго задерживаясь на всех округлостях моего тела, что мне ужасно захотелось в душ.
– Es una lástima que se casó en absolute, pero aún más lamentable que ella está casada con usted.
– Весьма печально, ваше величество, – резко ответил Мэтью, упорно продолжая говорить по-английски. – Но уверяю вас, мы обвенчались по всем правилам. На этом настоял мой отец. И моя избранница – тоже.
Это дополнение лишь заставило Рудольфа пялиться на меня с еще большим интересом.
Галлоглас пришел мне на выручку.
– Das Buch, – сказал он, шумно выкладывая на стол принесенный манускрипт Войнича.
Книга отвлекла внимание императора. Страда неторопливо развязывал тесемки, а Гаек с Рудольфом гадали, насколько ценным может оказаться этот подарок для императорской библиотеки. Когда же книгу окончательно развернули, в гостиной густо запахло разочарованием.
– Это что, шутка? – сердито спросил Рудольф, вновь перейдя на немецкий.
– Я не совсем понимаю смысл слов его величества, – сказал Мэтью, ожидая, пока Галлоглас переведет.
– Эта книга мне уже знакома! – раздраженно бросил Рудольф.
– Ничего удивительного, ваше величество. Мне говорили, что вы по ошибке отдали ее Джону Ди, – сказал Мэтью, сопровождая свои слова учтивым поклоном.
– Император не делает ошибок! – заявил Страда, раздраженно отпихивая книгу.
– Мы все делаем ошибки, синьор Страда, – мягко заметил ему Гаек. – Однако я уверен, что существует иное объяснение причины того, почему эта книга вернулась к императору. Возможно, доктору Ди удалось раскрыть ее тайны.
– В ней нет ничего, кроме детских рисунков, – парировал Страда.
– Разве в этом кроется причина, почему странная и богато иллюстрированная книга попала в багаж доктора Ди? Или вы надеялись, что он сможет понять то, чего не удалось вам? – (Слова Мэтью возымели противоположное действие: Страда побагровел.) – Возможно, синьор Страда, вы позаимствовали книгу Ди. Я говорю о книге с алхимическими рисунками, перекочевавшей к Ди из библиотеки Роджера Бэкона. Допускаю, вы надеялись с ее помощью расшифровать эту книгу. Такое объяснение выглядит куда пристойнее, чем предположение, что вы обманным путем завладели сокровищем несчастного доктора Ди. Разумеется, его величество не мог знать о подобных злодеяниях.
– И эту книгу, которую ты называешь единственным моим сокровищем, ты намереваешься забрать в Англию? – сердито спросил Рудольф. – Только ее? Или твоя жадность простирается и на мои лаборатории?
– Если вы подразумеваете Эдварда Келли, то королева лишь нуждается в заверении, что он находится здесь добровольно. Всего-навсего, – солгал Мэтью и поспешно перевел разговор в другое русло. – Ваше величество, как вам нравится ваш новый триптих?
Мэтью оставил императору достаточно пространства для маневра и выхода из щекотливой ситуации, не потеряв лица.
– Исключительный триптих! В нем Босх превзошел самого себя. Мой дядюшка сильно опечалится, узнав, что триптих теперь у меня. – Рудольф обвел взглядом гостиную. – Увы, это помещение не годится для показа твоего подарка. Я хотел показать триптих испанскому послу, но здесь невозможно отойти достаточно далеко, чтобы должным образом созерцать шедевр Босха. В его триптих нужно вглядываться медленно, ожидая, пока детали не проявятся сами собой. Идемте. Я покажу, где его поместил.
Мэтью и Галлоглас встали так, чтобы Рудольф не смог слишком близко подойти ко мне. Император привел нас в помещение, напоминавшее запасники музея, где слишком много экспонатов и не хватает персонала. Казалось, стеллажи и шкафы вот-вот рухнут от обилия книг, морских раковин и окаменелостей. Здесь же стояли бронзовые статуи и висели картины, включая и новое полотно, изображающее Венеру. Картина не просто изобиловала подробностями, а была открыто эротической. Похоже, мы попали в знаменитую кунсткамеру Рудольфа – собрание его чудес и диковин.
– Вашему величеству необходимо больше пространства… или меньше экспонатов, – заметил Мэтью, едва не уронив фарфоровую вазу.
– Я всегда найду место для новых сокровищ. – Взгляд императора снова остановился на мне. – Я строю четыре новых помещения, куда войдет все. Можете взглянуть, как продвигается работа.
Подойдя к окну, император указал на две башни и длинное здание. Судя по всему, оно должно было соединить их с покоями императора. Напротив тоже что-то строилось.
– А пока Оттавио и Тадеаш составляют каталог моей коллекции и передают архитекторам мои требования. Не хочу перемещать все в новую Kunstkammer лишь для того, чтобы через какое-то время сокровищам и там стало тесно.
Рудольф провел нас еще через несколько комнат. Оттуда мы вышли в длинную галерею с окнами по обеим сторонам. Она купалась в свете. После пыльных и сумрачных комнат это было все равно что наполнить легкие свежим воздухом.
Дойдя до середины, я остановилась как вкопанная. Триптих Мэтью расположили на длинном столе, покрытом толстым зеленым фетром. Император был прав: стоя вблизи триптиха, невозможно по-настоящему оценить его краски.
– Он прекрасен, донья Диана. – Воспользовавшись случаем, Рудольф взял меня за руку. – Смотри, как с каждым шагом ты замечаешь перемены. Только грубые предметы можно увидеть сразу, поскольку в них нет тайн и им нечего открывать.
Страда глядел на меня с нескрываемой враждебностью, Гаек – с жалостью. Мэтью смотрел не на меня, а на императора.
– Раз уж разговор пошел о тонких предметах, могу я взглянуть на книгу Ди?
Лицо Мэтью не выражало ничего, кроме искреннего простодушия, однако Рудольф и его придворные были не из тех, кого можно одурачить хотя бы на мгновение. Волк Ройдон подкрадывался к добыче.
– Откуда мне знать, где она сейчас?
Рудольфу пришлось выпустить мою руку, чтобы вяло махнуть в сторону своих «запасников».
– В таком случае синьор Страда небрежно относится к своим обязанностям, раз столь ценный манускрипт не может быть найден по первому требованию императора, – тихо произнес Мэтью.
– Оттавио нынче очень занят весьма важными делами! – Рудольф раздраженно сверкнул глазами на Мэтью. – Я не доверяю доктору Ди. Твоей королеве нужно бы остерегаться его ложных обещаний.
– Но зато вы доверяете Келли. Возможно, он знает о местонахождении манускрипта?
Этот вопрос застал императора врасплох.
– Я не хочу тревожить Эдварда. Его алхимический труд нынче находится на особо важной стадии.
– В Праге есть на что посмотреть. Диана приехала сюда по поручению графини Пемброк, которой понадобилась стеклянная посуда для алхимических опытов. Мы посмотрим город и займемся выполнением поручения графини. К этому времени сэр Эдвард, надеюсь, закончит свою работу и сможет принимать посетителей. Возможно, и синьор Страда успеет отыскать вашу затерявшуюся книгу.
– Графиня Пемброк? Сестра кумира королевы, сэра Филипа Сидни? – с явно возросшим интересом спросил Рудольф; Мэтью приготовился ответить, но император поднял руку. – Поручение было дано донье Диане. Пусть она и ответит.
– Да, ваше величество, – ответила я по-испански.
Произношение у меня было отвратительное. Я надеялась, это уменьшит интерес Рудольфа.
– Чудесно, – пробормотал император. («Черт бы тебя побрал!» – подумала я.) – В таком случае донья Диана должна посетить мои мастерские. Я с радостью выполню пожелание леди.
Непонятно, какую леди он имел в виду.
– А что касается Келли и книги, мы посмотрим. Там будет видно. – Рудольф повернулся к триптиху. – «И потому молчи, смотри и слушай». Кажется, так звучит эта поговорка.
