Глава 26
Верен де Клермон сидела в своем берлинском доме и в недоумении смотрела на небольшую заметку в газете.
«Индепендент»
1 февраля 2010 г.
Жительница графства Суррей неожиданно обнаружила у себя дома манускрипт, принадлежавший Мэри Сидни, талантливой поэтессе Елизаветинской эпохи и сестре сэра Филипа Сидни.
«Я нашла это возле нашего чердака, в старом сушильном шкафу, оставшемся от моей матери», – рассказала корреспонденту газеты шестидесятидвухлетняя Генриетта Барбер. По словам миссис Барбер, она решила убрать из шкафа материнские вещи и навести там порядок. Хозяйка дома сочла находку просто старой, потрепанной записной книжкой, в каких ведут дневники.
По мнению экспертов, на самом деле миссис Барбер нашла… алхимический лабораторный журнал, который графиня Пемброк вела на протяжении зимы 1590/91 г. Считалось, что научные записи графини погибли во время пожара, вспыхнувшего в Уилтон-Хаусе в XVII веке. Пока неясно, каким образом этот журнал попал в семью Барбер.
«Мы вспоминаем Мэри Сидни прежде всего как поэтессу, – заявил представитель аукционного дома „Сотбис“, где в мае манускрипт будет выставлен на продажу. – Однако современники хорошо знали о ее страстном увлечении алхимией».
Манускрипт особо интересен тем, что в нем графиня вкратце упоминает о своем помощнике или помощнице. Описывая эксперимент, названный ею созданием дерева Дианы, Мэри Сидни упоминает, что ей ассистировал некто ДР. «Возможно, мы никогда не установим личность того, кто помогал графине Пемброк, – полагает историк Найджел Уорминстер из Кембриджского университета, – однако сам манускрипт способен рассказать нам очень много о становлении экспериментальной базы в начинавшуюся эпоху научной революции».
– Что-то случилось, Schatz? – спросил Эрнст Нейман, ставя перед женой бокал вина.
Для вечера понедельника она выглядела чересчур серьезной. Такой Верен бывала по пятницам.
– Ничего особенного, – торопливо ответила она, не поднимая глаз от газетных строчек. – Маленькое незавершенное семейное дельце.
– И в нем опять замешан Болдуин? Никак он сегодня потерял миллион евро?
Шурин отличался азартностью, и Эрнст никогда полностью ему не доверял. Болдуин учил Эрнста хитросплетениям международной торговли, когда тот был еще молодым парнем. Сейчас герру Нейману было около шестидесяти. Друзья завидовали, что у него такая молодая жена. Свадебные фотографии, где Верен выглядела как сейчас, а самому Эрнсту было двадцать пять, супруги надежно спрятали от посторонних глаз.
– Болдуин ни разу в жизни не терял миллион чего бы то ни было.
Получив столь уклончивый ответ, Эрнст поморщился. Он пододвинул к себе английскую газету и прочитал статью, почему-то заинтересовавшую жену.
– Неужели тебя интересует какая-то старая алхимическая дребедень?
– Дай я сначала позвоню, – все в той же уклончивой манере ответила Верен.
Руки Верен спокойно держали мобильный телефон, однако Эрнст поймал выражение ее глаз, имевших необычный серебристый цвет. Жена была рассержена, напугана и думала о прошлом. Эрнст вспомнил, где и когда он видел такое же выражение ее глаз. Это было за несколько мгновений до того, как Верен спасла ему жизнь, отшвырнув от своей мачехи.
– Ты звонишь Мелисандре?
– Изабо, – привычно поправила мужа Верен, нажимая кнопки.
– Да, Изабо, – повторил Эрнст.
Неудивительно, что ему было трудно называть мачеху Верен именем, отличным от того, каким она сама назвалась, когда после Второй мировой войны убила отца Эрнста.
Соединение устанавливалось необычайно долго. В динамике слышались странные щелчки. Казалось, вызов Верен несколько раз переадресовывали. Наконец раздались длинные гудки.
– Кто звонит? – спросил молодой мужской голос.
Спросивший показался Эрнсту американцем. Возможно, и англичанином, но почти утратившим английскую манеру произношения.
Верен мгновенно оборвала соединение. Она бросила мобильник на стол и закрыла лицо руками:
– Боже мой! Это происходит на самом деле. Все так, как предсказывал отец.
– Ты меня пугаешь, Schatz, – признался Эрнст.
В жизни он повидал достаточно ужасов, но все они меркли по сравнению с теми, что терзали Верен в редкие моменты, когда она по-настоящему засыпала. Ее кошмарные видения, связанные с Филиппом… Этого было достаточно, чтобы всколыхнуть упорядоченную жизнь Эрнста.
– Кто тебе ответил по телефону?
– Совсем не тот, кого я рассчитывала услышать, – сказала Верен, поднимая глаза на мужа. – Мне должен был ответить Мэтью, а он не ответил. И я знаю причину: его здесь нет. Он там. – Верен покосилась на газету.
– Верен, ты говоришь какую-то бессмыслицу.
Эрнст начинал терять терпение. За все годы он так ни разу и не встретился со сводным братом жены – вечным нарушителем спокойствия, интеллектуалом и… паршивой овцой семейства де Клермон.
Верен уже набирала другой номер. На этот раз соединение произошло почти сразу.
– Итак, тетушка Верен прочитала сегодняшние газеты. А я уже несколько часов подряд жду, что ты позвонишь.
– Галлоглас, где ты сейчас находишься?
Ее племянник был вечным скитальцем. В прошлом он присылал открытки, где не было ничего, кроме телефонного номера. Номера принадлежали заправочным станциям или мотелям на отрезках дорог, по которым он путешествовал: немецкий автобан, Шоссе 66 в Штатах, Тролльстиген в Норвегии, туннель Гуолян в Китае. Потом наступила эра мобильных телефонов, упростившая международные звонки. При наличии GPS и Интернета Верен могла установить местонахождение Галлогласа где угодно, хотя она и тосковала по открыткам.
– А нахожусь я где-то близ Уорнамбула, – уклончиво ответил Галлоглас.
– Тогда объясни, где находится этот чертов Уорнамбул? – потребовала Верен.
– В Австралии, – почти хором ответили ей Эрнст и Галлоглас.
– Никак я слышу мужской голос с немецким акцентом? Ты что, завела себе нового бойфренда? – решил подразнить тетку Галлоглас.
– Думай что говоришь, щенок! – огрызнулась Верен. – Ты хоть и числишься родственником, мне еще по силам разорвать тебе глотку. Это мой муж Эрнст.
Эрнст подался вперед и предостерегающе покачал головой. Он не любил, когда его жена устраивала поединки с вампирами-мужчинами. Правда, силой она превосходила многих из них. Заметив встревоженное лицо мужа, Верен отмахнулась, показывая, что беспокоиться не о чем.
Галлоглас засмеялся. Это несколько успокоило Эрнста.
– Значит, напуганная тетушка Верен удостоила меня звонком. Давно не слышал твоего голосочка. И не делай вид, будто удивлена статьей сильнее, чем я – твоим звонком.
– Я тогда отчасти надеялась, что он бредит, – призналась Верен.
Ей вспомнилась ночь, когда они с Галлогласом сидели у постели Филиппа и слушали его бессвязные фразы.
– И ты думала, что бред заразен, поэтому я тоже бредил? – усмехнулся Галлоглас.
Верен заметила, что по манере говорить племянник сейчас очень напоминал Филиппа.
– Да, я так думала, если хочешь знать правду.
Уж лучше поверить, что и племянник впал в бредовое состояние, чем допустить правдивость отцовских разговоров о возможности путешествовать во времени.
– Но ты в любом случае будешь придерживаться данных обещаний? – тихо спросил Галлоглас.
Верен колебалась. Ее замешательство длилось всего мгновение, но Эрнст это увидел. Верен всегда выполняла свои обещания. Давным-давно, когда Эрнст был испуганным мальчишкой, настолько испуганным, что весь сжимался от страха, Верен пообещала ему, что он обязательно вырастет во взрослого мужчину. С шести лет он крепко держался за это обещание, как и за все остальные, которые Верен делала потом.
– Ты еще не видела Мэтью с ней. Когда увидишь…
– Что тогда? Сочту Мэтью бо́льшим источником бед, чем мне думалось ранее? Не сочту.
– Верен, дай ей шанс. Она ведь тоже дочь Филиппа. А у него по части женщин был превосходный вкус.
– Эта ведьма не настоящая его дочь, – быстро возразила Верен.
На дороге близ Уорнамбула Галлоглас плотно сжал губы, отказываясь отвечать на последнюю фразу Верен. Он допускал, что Верен знала о Диане и Мэтью больше, чем кто-либо в семье, однако сам он все же знал еще больше. Едва только пара вернется из прошлого, жди нескончаемых дебатов о вампирах и детях. Так зачем начинать спор раньше времени.
– И потом, Мэтью здесь нет, – сказала Верен, глядя на газету. – Я позвонила по номеру. Мне ответили, но не Болдуин.
«Так вот почему она так быстро прервала соединение», – подумал Эрнст. Если Мэтью по какой-либо причине не мог руководить братством, то номер передавался Болдуину, единственному из живущих ныне чистокровному сыну Филиппа. Номер появился давно, еще во времена первых телефонов. Филипп сам его выбрал: 917 – месяц и день рождения Изабо. Телефоны становились совершеннее, менялись сами принципы устройства телефонной связи на национальном и международном уровне, но сколько бы цифр ни добавлялось впереди, последние три оставались неизменными.
– Тебе ответил Маркус, – сказал Галлоглас, поскольку тоже звонил на фамильный номер.
– Маркус? – переспросила ошеломленная Верен. – Будущее де Клермонов зависит от Маркуса?
Второй раз имя сына Мэтью прозвучало в ее устах почти как ругательство.
– Тетушка Верен, дай и ему шанс. Он славный парень… Что же касается будущего семьи, оно зависит от всех нас. Филипп это знал, иначе не взял бы с нас обещания вернуться в Сет-Тур.
Филипп де Клермон оставил весьма четкие указания дочери и внуку. Он велел им ждать внешних признаков, подтверждающих его «бредовые» слова: историй о молодой американской ведьме, наделенной громадной силой, упоминания фамилии Бишоп, материалов об алхимии и, наконец, потока аномальных исторических открытий.
Тогда, но никак не раньше Галлогласу и Верен предписывалось вернуться в семейное гнездо де Клермонов. Филипп не пожелал сообщить, почему так важно, чтобы вся семья собралась вместе, но Галлоглас и так знал.
Галлоглас ждал несколько десятилетий. Затем он услышал истории о ведьме из Массачусетса по имени Ребекка. Она принадлежала к старинному роду ведьм, который вел свое начало от салемской ведьмы Бриджит Бишоп. Повсюду только и было разговоров о ее силе. Затем так же бурно обсуждалась весть о ее трагической гибели. У Ребекки осталась малолетняя дочь. Галлоглас разыскал девочку в северной части штата Нью-Йорк и начал издали наблюдать, как Диана Бишоп растет, лазает по лесенкам на детской площадке, ходит к подружкам на дни рождения, посещает школу. Потом школу сменил колледж. Незаметно подошла пора выпускных экзаменов. Галлоглас присутствовал на ее сдаче устного экзамена, испытывая чисто отцовскую гордость. Потом он часто стоял под колоколами Харкнесс-Тауэр в Йельском университете. Перезвон колоколов пронизывал его тело, а он смотрел, как молодой профессор Диана Бишоп идет по кампусу. Ее одежда была другой, но решительная походка и горделивый разворот плеч оставались неизменными что в платье с кринолином и гофрированным воротником, что в джинсах и неприметной мужской куртке.
Галлоглас старался держаться на расстоянии, но порой приходилось вмешиваться. Например, в тот день, когда ее энергия притянула демона и тот двинулся за ней по пятам. Галлоглас гордился, что ему хватает выдержки, чтобы не помчаться по ступеням Харкнесс-Тауэр, не заключить профессора Бишоп в объятия и не сказать, как же он рад ее видеть после стольких лет.
Когда Галлоглас узнал, что Изабо срочно вызвала Болдуина в Сет-Тур по делу, касающемуся Мэтью, он понял: еще немного – и исторические аномалии посыплются как из рога изобилия. Он читал сообщение о находке двух портретных миниатюр Елизаветинской эпохи, неизвестных ученым и искусствоведам. Когда Галлогласу удалось добраться до «Сотбиса», миниатюры уже были проданы. Он не на шутку испугался, что они могут попасть не в те руки. Но он недооценил Изабо. Утром, во время разговора с Маркусом, сын Мэтью подтвердил, что миниатюры благополучно нашли пристанище на письменном столе Изабо. Прошло более четырехсот лет с тех пор, как Галлоглас спрятал портреты в одном шропширском доме. Как славно будет снова взглянуть на них, а потом и на тех, с кого они писались!
А пока Галлоглас готовился к надвигающемуся шторму испытанным способом: путешествиями, перемещаясь на дальние расстояния с максимально возможной скоростью. Прежде это были путешествия по морю и железным дорогам. Нынче Галлоглас предпочитал мотоцикл, серпантины горных дорог и каменистые склоны. Ветер шумел в его всклокоченных волосах. Воротник кожаной куртки был поднят, закрывая шею, которая никогда не покрывалась даже легким загаром. Так Галлоглас готовился явиться по зову долга и исполнить обещание, данное еще в седой древности: защищать де Клермонов, чего бы это ни стоило.
– Галлоглас? Ты еще на линии? – послышался из динамика голос Верен, выбивая ее племянника из раздумий.
– Да, тетушка.
– Когда ты отправишься?
Верен вздохнула, подперев рукой голову. Она не решалась взглянуть на Эрнста. Бедняга Эрнст! Он сознательно женился на вампирше, поскольку Верен затмила ему всех остальных женщин. И все же как опрометчиво он впутался в многовековое повествование, где немыслимым образом переплетались кровь и желание. У Верен даже мелькнула мысль не поехать. Но когда-то она пообещала отцу, и хотя Филипп был мертв, ей впервые не захотелось его огорчать.
– Я сказал Маркусу, чтобы ждал меня послезавтра.
Галлоглас не собирался говорить, что обрадован теткиным решением. Верен тоже не горела желанием признаваться, что у нее остаются сомнения по части обещания, данного отцу.
– Тогда до встречи.
Верен прикинула, сколько времени у нее остается. Достаточно, чтобы подготовить Эрнста. Вряд ли он обрадуется, когда узнает, что его ждет пребывание под одной крышей с Изабо.
– Благополучного тебе путешествия, тетушка Верен, – успел сказать Галлоглас.
Верен отключилась. Галлоглас убрал мобильник в карман и стал глядеть на море. Когда-то он потерпел кораблекрушение, и его выбросило на берег в этой части Австралии. Волна унеслась обратно в море, а он стоял, любуясь здешними красотами. Тогда он чувствовал себя водяным, нашедшим на суше спасение от бури и обнаружившим, что способен жить на твердой земле. Галлоглас потянулся за сигаретами. Как и езда на мотоцикле без шлема, курение было выражением его презрительного отношения к вселенной, которая одной рукой подарила ему бессмертие, а другой безжалостно отбирала всех, кого он любил.
– Ты ведь и сигареты у меня отберешь? – спросил у ветра Галлоглас.
В ответ ветер вздохнул. Мэтью и Маркус были очень решительно настроены против пассивного курения. По их мнению, если курение не причиняло вреда вампирам, это еще не означало, что можно потворствовать его губительному воздействию на людей.
– Если мы их убьем, чем будем питаться? – с несокрушимой логикой спрашивал Маркус.
В устах вампира это звучало весьма странно, но Маркус отличался подобными странностями, и Мэтью был немногим лучше. Галлоглас объяснял это избыточным образованием, полученным обоими.
Докурив сигарету, он снова полез в карман за кожаным мешочком. Там лежали двадцать четыре кругляша шириной в один дюйм и толщиной в четверть дюйма. Галлоглас нарезал их из ветки ясеня, что рос возле дома его предков. На каждом был выжжен символ – буква алфавита древнего языка, на котором давно уже никто не говорил.
Еще до встречи с Дианой Бишоп Галлоглас уважительно относился к магии. На земле и в водной стихии существовали силы, природу которых не понимал никто. Когда они появлялись, Галлоглас старался смотреть в другую сторону. Но он не мог отучиться от привычки вопрошать руны. Руны помогали ему плыть по коварным водам судьбы.
Галлоглас запустил руку в мешочек. Некоторое время его пальцы просто перебирали руны. Ему хотелось знать, совпадет на этот раз путь де Клермонов с течением судьбы или им придется двигаться против течения?
Когда пальцы успокоились, Галлоглас вытащил первую руну, показывающую нынешнее положение дел. Наутиз – руна отсутствия и желания. Галлоглас снова запустил руку в мешочек. Вторая руна должна была показать ему желаемое направление будущего. Он вытащил Отилию – символ дома, семьи и наследия. Галлоглас полез за последней руной. Она отвечала на вопрос, как ему исполнить снедавшее его желание воссоединиться с семьей.
Райдо. Противоречивая руна, обозначавшая как прибытие, так и отправление, начало путешествия и его конец, первую встречу и долгожданное воссоединение. Галлоглас зажал руну в кулаке. На этот раз ее смысл был ему ясен.
– И тебе, тетушка Диана, благополучного пути. И приведи обратно моего дядю, – сказал Галлоглас, обращаясь к морю и небу.
Потом он сел на мотоцикл, завел мотор и помчался в будущее, которое уже не мог ни представить, ни отодвинуть.
