Глава 22
Собрать вместе двадцать шесть самых сильных лондонских ведьм оказалось делом непростым. Я думала, что мы встретимся в каком-нибудь просторном помещении, где ведьмы рассядутся рядами, а я буду стоять перед ними. Однако на самом деле все было совсем не так. В течение нескольких дней Совет проходил в разных местах: в чьих-то домах, в лавках и тавернах по всему Лондону. Никаких официальных церемоний знакомства. Никакой пустой траты времени на обмен любезностями и разговоры о пустяках. Всех этих ведьм я видела впервые. Их лица быстро забывались и тускнели в моей памяти.
Зато мне крепко запомнились впечатляющие моменты, когда ведьмы демонстрировали свои возможности. Я впервые ощутила неоспоримую силу огненной ведьмы. Благочестивая Олсоп была права, говоря, что я должна увидеть и прочувствовать все сама. Я увидела и прочувствовала обжигающую силу взгляда и прикосновения одной рыжеволосой огненной ведьмы. Вблизи ее огонь в моей крови сразу же пробудился и заплясал, но я отчетливо поняла, что сама огненной ведьмой не являюсь. Вскоре это подтвердилось, когда я встретилась еще с двумя огненными ведьмами в задней комнате таверны «Митра» на Бишопсгейт.
– С ней надо держать ухо востро, – заявила одна из них, закончив чтение по моей коже.
– Прядильщица, способная путешествовать во времени, и при этом столько воды и огня в крови, – поддакнула вторая. – Я думала, такое сочетание вообще не встречается.
Воздушные ведьмы собрались в скромном, но достаточно просторном доме Благочестивой Олсоп. По комнатам бродили два призрака, которые вместе с двойником старухи встречали гостей у двери и молчаливо помогали ведьмам устроиться поудобнее.
В отличие от огненных, воздушные ведьмы отнеслись ко мне с меньшим страхом. Их прикосновения были легкими и сухими. Затем они спокойно, по-деловому, оценили мои сильные стороны и недостатки.
– Неистовая, – сказала обо мне седовласая ведьма лет пятидесяти.
Она была совсем миниатюрной и двигалась с такой скоростью, что казалось, законы гравитации действуют на нее совсем по-иному.
– Слишком много устремленности, – хмурясь, произнесла другая гостья. – Ей нужно научиться не особо вмешиваться в события, позволяя им идти своим чередом. Иначе каждый ее ветерок превратится в настоящую бурю.
Благочестивая Олсоп поблагодарила их за участие, но, когда они ушли, явно почувствовала облегчение.
– Пойду-ка я прилягу, дитя мое, – сказала она, вставая со стула и идя в свою спальню.
Двойник, словно тень, двинулся следом.
– А скажите, Благочестивая Олсоп, мужчины в Совете есть? – спросила я, поддерживая старую ведьму под локоть.
– Горстка. Все молодые колдуны отправились в университет изучать натурфилософию, – вздохнула она. – Странные нынче времена, Диана. Все гоняются за чем-то новым. Ведьмаки думают, будто книги научат их лучше собственного опыта… Ты ступай домой. Отдохнуть мне надо. В ушах звенит от всей этой болтовни.
В четверг к нам с утра пришла водяная ведьма. Я еще не вставала, утомленная вчерашними походами по городу. Высокая и гибкая, ведьма не вошла, а вплыла в дом и тут же натолкнулась на стену вампиров, встретивших ее в гостиной.
– Пропусти ее ко мне, – сказала я Мэтью, жестом приглашая ведьму в спальню.
Когда дверь спальни закрылась, водяная ведьма осмотрела меня с головы до ног. Ее взгляд вызывал у меня странное ощущение, словно в летний день я погружалась в прохладную соленую морскую воду.
– Благочестивая Олсоп была права, – низким мелодичным голосом проговорила ведьма. – В вашей крови слишком много воды. Нам нельзя прийти сюда всем вместе, иначе вы можете устроить настоящий потоп. Вам придется принимать нас по одной. Боюсь, это займет у вас целый день.
Вместо моего похода к водяным ведьмам они весь четверг втекали и вытекали из нашего дома, сводя с ума Мэтью и Франсуазу. Но никто из них не отрицал моей причастности к их миру. И в их присутствии я не ощущала никаких «подводных течений».
– Вода не солгала, – заявила одна из водяных ведьм, проведя пальцами по моему лбу и плечам.
Затем она повернула мои руки ладонями вверх и стала вглядываться в рисунок ладоней. Она была немногим старше меня: белокожая, черноволосая, с глазами уроженки островов Карибского моря.
– Какая вода? – спросила я.
Ведьма внимательно разглядывала ручейки, струящиеся по «линиям жизни» моих ладоней.
– Каждая лондонская водяная ведьма собирала дождевую воду начиная с середины лета и до Мейбона. Затем всю воду они вылили в гадательную чашу Совета. И чаша показала, что у долгожданной прядильщицы в жилах будет вода. – Водяная ведьма облегченно вздохнула и отпустила мои ладони. – Нам понадобятся новые заклинания, чтобы повернуть испанский флот от английских берегов. Благочестивая Олсоп взяла на себя заботу о воздухе. Раньше мы бы обратились к шотландской прядильщице, одаренной земляной ведьме. Но сейчас она нам не поможет, даже если бы и хотела. Хотя вы истинная дочь луны, ваша помощь нам очень пригодится.
В пятницу утром явился посыльный с адресом дома на Бред-стрит, где мне надлежало быть к одиннадцати часам. Меня ожидала завершающая встреча с членами Совета – двумя земляными ведьмами. Вообще-то, земляной магией в той или иной степени владели многие ведьмы. Она считалась основой ведьмовства, и в современных шабашах земляные ведьмы не выделялись в особую категорию. Мне было любопытно узнать, отличаются ли чем-нибудь земляные ведьмы Елизаветинской эпохи.
Меня сопровождали Мэтью и Энни. Пьера муж отправил с каким-то поручением, а Франсуаза пошла по магазинам. Мы уже шли через церковный двор собора Святого Павла, как вдруг Мэтью схватил за руку чумазого и невероятного тонконогого уличного мальчишку. Лезвие кинжала застыло в пугающей близости от уха сорванца.
– Только шевельни своим поганым пальчиком – и я оттяпаю тебе ухо, – тихо пригрозил Мэтью.
Я удивленно наклонила голову и поняла, в чем дело. Грязные мальчишечьи пальцы застыли на моей поясной сумке.
Даже в своем времени я всегда улавливала в Мэтью потенциальную склонность к проявлению жестокости, а в елизаветинском Лондоне она проявлялась намного отчетливее. И все равно я не понимала, откуда в нем столько злобы на несчастного малыша.
– Мэтью, прекрати! – потребовала я, видя испуг, застывший на грязном мальчишечьем лице.
– Другой на моем месте попросту отсек бы тебе ухо или потащил к судье, – угрюмо произнес Мэтью, щуря глаза.
Неудачливый воришка побледнел еще сильнее.
– Довольно! – сказала я мужу, касаясь мальчишечьего плеча.
От моего прикосновения он вздрогнул. Ведьминым глазом я увидела отвратительную сцену: тяжелый мужской кулак, с силой бьющий по худенькому плечу, затем удар о стену. Под грубой рубашкой – единственной одеждой в холодный зимний день – прощупывалась ссадина, еще не прекратившая кровоточить.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Джек, миледи, – прошептал мальчишка.
Кинжал Мэтью по-прежнему был приставлен к его уху. На нас уже обращали внимание.
– Убери кинжал, Мэтью. Нам нечего опасаться этого ребенка.
Мэтью убрал кинжал. Он все еще был взбешен случившимся.
– Где твои родители?
– У меня их нет, миледи, – пожал плечами Джек.
– Энни, отведи мальчика домой. Пусть Франсуаза приготовит ему поесть и найдет какую-нибудь одежду. Неплохо было бы вымыть его в горячей воде, а затем уложить в кровать Пьера. Вид у него усталый.
– Диана, ты не можешь подбирать с улицы каждого лондонского сироту, – сказал Мэтью и для подкрепления своих слов звякнул кинжалом.
– Франсуазе он пригодится для разных мелких поручений, – заявила я, убирая Джеку волосы со лба. – Джек, ты согласен мне помогать?
– Угу, госпожа, – ответил он.
В испуганных глазах мальчишки появился проблеск надежды. Следом согласие выразил и его голодный желудок. Громкое урчание снова заставило мой ведьмин глаз открыться. Желудок был совершенно пуст, а тоненькие ножки Джека тряслись не столько от страха, сколько от слабости. Я вынула из сумки, которую он пытался украсть, несколько монет и протянула Энни:
– По дороге домой зайди к Прайору и купи Джеку кусок пирога. Он вот-вот упадет в обморок от голода. Пирога ему хватит, пока Франсуаза готовит более существенную еду.
– Да, госпожа, – сказала Энни.
Будто старшая сестра, она схватила Джека за руку и повела в направлении Блэкфрайерса.
Мэтью хмуро глядел им вслед, затем повернулся ко мне. Выражение его лица не поменялось.
– Ты ничем ему не поможешь. Этот Джек, если его действительно так зовут, в чем я искренне сомневаюсь, не проживет и года, если не прекратит воровать.
– Он не проживет и недели, если кто-нибудь из взрослых о нем не позаботится. Помнишь, о чем ты говорил? Детям нужна любовь, взрослые, способные о них позаботиться, и место, где они будут чувствовать себя в безопасности.
– Не надо обращать против меня мои же слова. Как ты помнишь, Диана, речь шла о нашем ребенке, а не о каком-то бездомном оборвыше.
Наверное, на Мэтью подействовало общение с ведьмами, пусть и косвенное. За несколько дней он перевидал их больше, чем многие вампиры встречают за всю жизнь. Ему требовалась драка, хотя бы словесная.
– Когда-то мое положение было очень похоже на положение Джека. – (Мой муж отшатнулся, словно я дала ему пощечину.) – Ты понимаешь, что мы не можем просто взять и снова выгнать Джека на улицу? – спросила я и, не дожидаясь ответа Мэтью, продолжила: – Если Джек не приживется у нас, то мы можем отвести его к Эндрю Хаббарду. А там – как повезет. Но в любом случае это будет хоть какая-то забота о нем. Не то что на улицах.
– У нас достаточно слуг, – холодно произнес Мэтью.
– А у тебя достаточно денег. Если не хочешь тратиться на мальчишку, я буду платить ему за работу из своих.
– Нет. Пока мы здесь, лучше рассказывай ему сказки на ночь. – Мэтью взял меня за локоть. – Думаешь, он не поймет, что живет рядом с тремя варгами и двумя ведьмами? Дети людей видят таких, как мы, гораздо яснее, чем взрослые.
– А ты думаешь, Джека будет очень волновать, кто мы такие, если у него есть крыша над головой, вдосталь еды и возможность спокойно спать по ночам?
Я поймала взгляд женщины, недоуменно глазевшей на нас. Вампир и ведьма не должны были вести запальчивые разговоры на улице. Я поглубже натянула капюшон плаща.
– Чем больше существ нечеловеческой породы вторгаются в нашу жизнь, тем сложнее и опаснее она становится, – сказал Мэтью; он тоже заметил глазеющую женщину и отпустил мой локоть. – А людям от этого вдвойне тяжелее.
Посетив дом на Бред-стрит и встретившись с двумя коренастыми, неулыбчивыми ведьмами, мы с Мэтью вернулись домой и разошлись по разным концам жилища, давая нам остыть. Мэтью сражался с поступивший почтой, орал на Пьера и исторгал бурный поток проклятий в адрес правительства ее величества, прихотей своего отца и глупости шотландского короля Якова. Я разговаривала с Джеком, рассказывая ему о его новых обязанностях и выясняя способности и умения мальчишки. Мальчишка обладал несомненными дарованиями по части залезания в чужие карманы. Он умел открывать замки и знал шулерские приемы, позволявшие обобрать до нитки какого-нибудь деревенского простофилю, севшего с ним играть. Но Джек был совершенно неграмотен. Готовить и шить он тоже не умел, так что его помощь Франсуазе и Энни оставалась под вопросом. Однако Пьер всерьез заинтересовался мальчишкой, особенно когда вытащил у него из внутреннего кармана ветхой одежонки свой талисман.
– Идем со мной, Джек, – сказал Пьер, держа дверь открытой и подталкивая мальчишку к ступеням.
Пьер шел собирать свежие донесения от осведомителей Мэтью и наверняка рассчитывал воспользоваться тем, что наш новый подопечный хорошо знает лондонское дно.
– Да, сэр, – с готовностью ответил Джек.
Всего один обед – и он заметно повеселел и набрался сил.
– Ничего опасного, – предостерегла я Пьера.
– Разумеется, мадам, – простодушно ответил вампир.
– Я серьезно. И приведите его обратно еще до наступления темноты.
Я разбирала бумаги на своем столе, когда из кабинета вышел Мэтью. Франсуаза с Энни отправились в Смитфилд купить у мясников мяса и крови. В доме мы были одни.
– Прости меня, mon coeur. – Мэтью встал сзади, обнял меня за талию и поцеловал в затылок. – Тяжелая нынче была неделя. У тебя Совет, у меня – королева.
– И ты меня прости. Мэтью, я же понимаю, почему ты не хочешь, чтобы Джек жил у нас, но я не могла бросить его на улице. Голодный, ослабевший ребенок, да еще с израненным плечом.
– Знаю. – Мэтью так крепко обнял меня, что моя спина буквально впечаталась в его грудь.
– А если бы этот мальчишка встретился нам в современном Оксфорде, твоя реакция была бы иной? – спросила я.
Я смотрела на огонь, избегая глядеть мужу в глаза. После уличной истории с Джеком мне не давал покоя вопрос: чем обусловлено поведение Мэтью – генетикой вампиров или моральными принципами Елизаветинской эпохи.
– Думаю, нет, – ответил он. – Пойми, Диана: вампирам нелегко жить среди теплокровных. Без эмоциональных связей теплокровные для нас не более чем источник питания. Даже у цивилизованного и воспитанного вампира рядом с теплокровным всегда возникает настойчивое побуждение испить его крови.
Дыхание Мэтью холодом обдувало мне шею. В одном месте моя кожа чувствовала покалывание. Я знала в каком. В том, где Мириам своей кровью исцелила рану, нанесенную мне Мэтью.
– Но тебе же не хочется выпить моей крови.
Ничто не указывало на то, что Мэтью усиленно борется с собой, подавляя такое желание. Помнится, когда отец предложил ему пополнить силы моей кровью, он напрочь отказался.
– Сейчас я гораздо лучше справляюсь со своими побуждениями, чем когда мы только-только встретились. Сейчас мое желание выпить твоей крови обусловлено не столько питанием, сколько… контролем. В первую очередь это было бы знаком моего доминирования в нашей супружеской паре.
– Для этого у нас есть секс, – сухо сказала я.
Мэтью был щедрым и изобретательным любовником, но спальню он считал исключительно своей вотчиной.
– Я что-то не понял смысла твоей фразы, – нахмурился он.
– Секс и доминирование. На этом, по мнению современных людей, и строятся отношения у вампиров, – сказала я. – Их романы и фильмы полны вампирских альфа-самцов, закидывающих женщин себе на плечо, перед тем как потащить их на обед и свидание.
– Обед и свидание? – поморщился Мэтью. – Ты хочешь сказать…
– Ты угадал. Ты бы посмотрел, какую чушь читают мэдисонские подруги Сары. Некий вампир встречает девицу, кусает ее, и та с ужасом обнаруживает, что вампиры не страшная сказка, а страшная реальность. Секс, кровь и поведение собственника – все это начинается очень быстро. Некоторые сцены описаны с умопомрачительными подробностями… Вампиры не тратят времени на ухаживание. Не припомню, чтобы вампиры в романах любили поэзию или танцевали со своими избранницами.
Мэтью выругался:
– Теперь понятно, почему твоя тетка допытывалась, не голоден ли я.
– Тебе стоило бы почитать эту писанину. Хотя бы поймешь, что́ думают о вампирах люди. Это сущий кошмар массового сознания. Стереотип, и гораздо худший, чем приходится преодолевать ведьмам. – Я повернулась к нему лицом. – Но ты бы удивился, как много женщин, зная обо всех этих ужасах, хотят, чтобы у них был бойфренд-вампир.
– А если бы их бойфренды-вампиры повели себя как отъявленные мерзавцы и стали бы угрожать жизни голодных сирот?
– У большинства вымышленных вампиров золотое сердце. Бывают, конечно, случаи ревности, когда их захлестывает гнев и они расчленяют свою подругу.
– Даже не верится, что у нас происходит такой разговор, – признался Мэтью.
– Почему? Вампиры же читают книги о ведьмах. «Доктор Фауст» Кита – чистый вымысел, но это не мешает тебе наслаждаться хорошим повествованием о сверхъестественном.
– Да, однако все это грубое обращение, а затем любовное слияние… – покачал головой Мэтью.
– Ты тоже применял ко мне, как ты изволил выразиться, «грубое обращение». Помнится, в Сет-Туре я неоднократно оказывалась в твоих руках.
– Только когда тебе был причинен вред! – энергично возразил Мэтью. – Или когда ты уставала.
– Или когда тебе хотелось, чтобы я находилась в одном месте, а была в другом. Или когда лошадь оказывалась чересчур рослой, кровать – слишком высокой или море – излишне бурным. Честное слово, Мэтью, порою у тебя бывает очень избирательная память. Так тебя устраивает. Что касается любовных слияний, они не всегда бывают нежными, как это описываешь ты. И не в книгах, которые я читала. Иногда это настоящий, напористый…
Раньше чем я успела договорить, высокий обаятельный вампир закинул меня к себе на плечо:
– Этот разговор мы продолжим в приватной обстановке.
– Помогите! Мне кажется, что мой муж – вампир! – засмеялась я, колошматя его по бедрам.
– Тише, ты! – рявкнул Мэтью. – Иначе тебе придется объясняться с госпожой Холи.
– Будь я не ведьмой, а обычной женщиной, то от твоего рычания лишилась бы чувств. Я бы целиком стала твоей, и ты мог бы делать со мной что угодно, – захихикала я.
– Ты и так уже целиком моя, – напомнил Мэтью, опуская меня на кровать. – Кстати, я решил изменить этот дурацкий сюжет. В интересах оригинальности, не говоря уже о достоверности, мы пропускаем обед и переходим прямо к свиданию.
– Читателям бы очень понравился вампир, который так говорит!
Мэтью, похоже, не волновали мои редакторские замечания. Он был поглощен задиранием моих многочисленных подолов. Мы собирались заняться сексом, не раздеваясь. Очень пикантно, в духе Елизаветинской эпохи.
– Погоди. Дай я хотя бы сниму валик на заднице.
От Энни я узнала, что именно так называется похожее на пончик сооружение, благодаря которому мои юбки имели благопристойную округлость и придавали ходьбе плавность.
Однако Мэтью не был настроен ждать.
– К чертям валик на заднице!
Он торопливо развязал тесемки на штанах, затем откинул мне руки за голову и прижал к кровати. Через мгновение он уже вошел в меня.
– Я и подумать не могла, что разговор о массовом чтиве способен так подействовать на тебя, – прошептала я, когда Мэтью начал двигаться во мне. – Напомни, чтобы я почаще говорила с тобой на такие темы.
Мы садились ужинать, когда явился посыльный и объявил, что меня ждут в доме Благочестивой Олсоп.
Совет вынес решение.
Мы с Энни отправились туда в сопровождении двух вампиров. Позади тащился Джек. Войдя, мы нашли старуху в гостиной вместе с Сюзанной и тремя незнакомыми ведьмами. Вампиров Благочестивая Олсоп отправила в «Золотого гусенка», а мне велела подойти ближе к собравшимся. Все они сидели у огня.
– Познакомься со своими учительницами, Диана.
Двойник Благочестивой Олсоп указал мне на пустой стул и ушел в тень хозяйки. Все пять ведьм изучающе глядели на меня. В темных платьях из плотной шерсти они были похожи на группку богатых горожанок. Ведьм в них выдавали только глаза, от взгляда которых у меня пощипывало кожу.
– Значит, Совет согласился с вашим первоначальным замыслом, – медленно произнесла я, стараясь смотреть каждой ведьме в глаза.
Мне никогда не удавалось изображать страх и трепет, который так нравится учителям.
– Согласились, – смиренно ответила Сюзанна. – Вы уж простите меня, госпожа Ройдон. Мне нужно двоих сыновей растить, а муж слишком болен, чтобы зарабатывать на семью. Я дорожу хорошими отношениями с соседями, и портить их мне никак нельзя.
– Позволь представить тебе остальных, – сказала Благочестивая Олсоп.
Она слегка повернулась к женщине, сидевшей справа. Той было около шестидесяти. Невысокая, круглолицая и, возможно, наделенная душевной щедростью. Мне понравилась искренняя улыбка этой ведьмы.
– Это Марджори Купер.
– Здравствуйте, Диана, – сказала Марджори, слегка кивая мне, отчего невысокий воротник ее платья зашуршал. – Добро пожаловать в наше собрание.
Ведьмы Елизаветинской эпохи называли свои сообщества собраниями, придавая этому слову тот же смысл, какой современные ведьмы вкладывали в слово «шабаш». Как и все остальное в Лондоне, территориально собрания ведьм совпадали с границами церковных приходов. Сосуществование шабашей ведьм и христианских церквей казалось странным, но было весьма разумным в организационном смысле и давало дополнительную защиту. Все разногласия ведьмам предписывалось решать в своем кругу.
Таких собраний в Лондоне было больше сотни и еще две дюжины в предместьях. По аналогии с приходами собрания входили в более крупные территориальные образования, называемые округами. Каждый округ отправлял одну из своих старейшин на Совет, занимавшийся делами и проблемами ведьм в масштабах города.
Охота на ведьм и возникшая паника обеспокоили членов Совета. Они боялись, что прежняя система управления начнет рушиться. Лондон и так кишел существами нечеловеческой природы, и их число возрастало с каждым днем. Из обрывков разговоров я знала о разросшемся олдгейтском собрании. Оно насчитывало более шестидесяти ведьм, тогда как обычно их было от тринадцати до двадцати. Крупные собрания имелись также в Крипплгейте и Саутварке. Не желая привлекать к себе внимание людей, некоторые собрания начали «разлетаться» и разделяться на септы, или, другими словами, на кланы. Но предводительницы новых собраний не имели опыта, а это в нынешние трудные времена лишь усугубляло проблемы ведьм. Члены Совета, наделенные даром ясновидения, заранее знали, что так случится.
– Как и Сюзанна, Марджори владеет магией земли. Ее особенность – память, – пояснила Благочестивая Олсоп.
– Мне не нужны ни гримуары, ни эти новые альманахи, которыми торгуют сплошь и рядом, – с гордостью заявила Марджори.
– Марджори помнит каждое заклинание, которое хоть раз произносила. Она способна назвать точное расположение звезд за все годы своей жизни и на много лет назад, когда ее еще не было на свете.
– Благочестивая Олсоп боялась, что вы не сумеете записать все, чему научитесь здесь, и взять с собой. Я не только помогу вам найти нужные слова, и тогда каждая ведьма сможет воспользоваться созданным вами заклинанием. Я научу вас, как крепко запирать слова внутри, чтобы никто и никогда не отобрал их у вас. – Глаза Марджори сверкнули, а в ее голосе зазвучали заговорщические интонации. – Мой муж – виноторговец. Он сможет снабжать вас куда более добротным вином, чем то, что вы пьете нынче. Я знаю, насколько важно вино для варгов.
Последняя фраза заставила меня громко засмеяться. Другие ведьмы тоже засмеялись.
– Благодарю вас, госпожа Купер. Я обязательно передам мужу ваше предложение.
– Просто Марджори. Мы все здесь сестры.
Впервые я не съежилась, когда другая ведьма назвала меня сестрой.
– А меня зовут Элизабет Джексон, – представилась ведьма, сидящая слева от Благочестивой Олсоп.
По возрасту она находилась где-то между Марджори и хозяйкой дома.
– Вы водяная ведьма, – догадалась я, по ее словам ощутив причастность к воде.
– Да.
Волосы и глаза Элизабет были одинакового цвета – серо-стальные. В отличие от коренастой, кругленькой Марджори, эта ведьма была высокой и очень худой. Многие водяные ведьмы, встреченные мной в дни проведения Совета, напоминали извилистые речки. Элизабет была похожа на холодный, прозрачный горный поток. Я почувствовала, что она всегда скажет мне правду, даже когда я и не захочу эту правду услышать.
– Элизабет сильна в ясновидении. Она научит тебя искусству гадания.
– Моя мать считалась сильной ясновидящей, – призналась я. – Я бы хотела следовать по ее стопам.
– Но у нее не было огня, – решительно заявила Элизабет, решив с первой же встречи говорить только правду. – Вы не сможете во всем следовать по стопам вашей матери. Поймите, Диана: огонь и вода – могущественная смесь, но при условии, что они не уничтожают друг друга.
– Мы проследим, чтобы такого не случилось, – пообещала третья ведьма, поворачиваясь ко мне.
До этого момента она упорно избегала смотреть мне в глаза. Теперь я поняла причину. Золотистые искорки в ее карих глазах сразу же пробудили мой третий глаз и встревожили его. Он помог мне увидеть светящийся нимб, окружавший эту ведьму. Должно быть, передо мной была Кэтрин Стритер.
– Вы даже… даже сильнее, чем огненные ведьмы из Совета, – запинаясь, призналась я.
– Кэтрин – особая ведьма, – подтвердила Благочестивая Олсоп. – Ее родители тоже были из огненных. Это случается редко. Кажется, природа сама понимает, что такой свет не спрячешь.
Когда мой третий глаз закрылся, не в силах выдерживать сияние трижды благословенной огненной ведьмы, начал тускнеть и облик самой Кэтрин. Ее каштановые волосы потеряли блеск, глаза потухли, но лицо осталось миловидным, но незапоминающимся. Однако стоило Кэтрин заговорить, и ее магия тут же снова засверкала во всем великолепии.
– А в вас больше огня, чем я ожидала, – задумчиво сказала Кэтрин.
– Жаль, что Дианы не было здесь, когда испанская Непобедимая армада подошла к нашим берегам, – сказала Элизабет.
– Так, значит, это правда? Знаменитый «английский ветер», который унес испанские корабли подальше от Англии, был сотворен ведьмами? – спросила я.
Эту часть ведьминого фольклора я всегда отметала как миф.
– Благочестивая Олсоп очень тогда помогла ее величеству, – с гордостью сообщила Элизабет. – Будь вы здесь, мы бы устроили испанцам дополнительное угощение. Пылающую воду или, по крайней мере, огненный дождь.
– Давайте не забегать вперед, – сказала Благочестивая Олсоп, поднимая костлявую руку. – Диана пока еще не создала свое предзаклинание прядильщицы.
– Предзаклинание? – переспросила я.
– Предзаклинание раскрывает особенности дарований прядильщицы. Вместе мы составим благословенный круг. В нем мы на время, так сказать, расплетем твои способности и поищем их суть, которая не отягощена словами и желаниями, – ответила Благочестивая Олсоп. – Нам это скажет многое о твоих способностях и о том, как нам нужно их упражнять. Заодно мы узнаем и про твоего духа-хранителя.
– У ведьм нет духов-хранителей.
Это было таким же человеческим предрассудком, как утверждение, будто ведьмы поклоняются дьяволу.
– У прядильщиц есть, – невозмутимо ответила Благочестивая Олсоп, кивнув на своего двойника. – Вот он, мой дух-хранитель. Как и все такие духи, он продолжение моих способностей.
– Сомневаюсь, что мне так уж нужен дух-хранитель, – сказала я, вспомнив сморщенную айву, туфельки Мэри и цыпленка. – У меня и так забот хватает.
– Потому ты и должна создать предзаклинание. Оно позволит тебе выйти навстречу твоим самым потаенным страхам и в дальнейшем свободно обращаться с магией. Не скрою, опыт этот может оказаться ужасающим. Бывало, прядильщицы входили в круг черноволосыми, а покидали его с волосами белее снега, – призналась Благочестивая Олсоп.
– Но для Дианы это не будет столь же ужасающим, как та ночь, когда варг покинул ее и в ней поднялись воды, – тихо произнесла Элизабет.
– И она не испытает чудовищного одиночества, как в другую ночь, когда ее заперли в подземелье, – сочувственно кивнула Марджори.
– Нынешние страхи – ничто по сравнению с мучениями, которые вы пережили, когда огненный ведьмак пытался вас открыть, – заверила меня Кэтрин, и от ярости ее пальцы сделались оранжевыми.
– К пятнице наступит новолуние. До Сретения еще несколько недель. Мы входим в отрезок времени, благоприятный для заклинаний, побуждающих детей учиться, – заметила Марджори.
Она сосредоточенно наморщила лоб, извлекая нужные сведения из своей фантастической памяти.
– Я думала, эта неделя благоприятна для заклинаний от укусов змей. Может, я ошиблась? – спросила Сюзанна, доставая из кармана небольшую книжицу.
Пока Марджори и Сюзанна обсуждали последовательность магических начинаний, Благочестивая Олсоп, Элизабет и Кэтрин пристально смотрели на меня.
– Я вот думаю… – Благочестивая Олсон глядела так, словно что-то прикидывала в уме, затем постучала пальцем по губам.
– Определенно нет, – прошептала Элизабет.
– Вы помните, что мы договорились не забегать вперед? – спросила Кэтрин. – Благодеяния богини, излившиеся на нас, и так достаточно щедры. – Эти слова сопровождались зелеными, золотистыми, красными и черными вспышками, мелькавшими в ее карих глазах. – Но быть может… – добавила она и почему-то умолкла.
– Альманах Сюзанны в корне неверен. Мы уже решили: лучше всего, если Диана соткет свое предзаклинание к следующему четвергу, на молодой, растущей луне, – заявила Марджори, хлопая в ладоши от удовольствия.
– Уфф! – вздохнула Благочестивая Олсоп, затыкая ухо от сотрясений воздуха. – Помягче, Марджори, поспокойнее.
Итак, я снова ходила в школу, как я называла собрание ведьм прихода церкви Сент-Джеймс-Гарликхайт. Мой интерес к алхимическим опытам Мэри только возрастал. Теперь я проводила дома меньше времени. А наше жилище в «Олене и короне» продолжало оставаться центром Школы ночи и штаб-квартирой государственных и прочих дел Мэтью. Там без конца появлялись посланцы с донесениями и почтой. Туда частенько заходил Джордж, чтобы бесплатно перекусить и рассказать об очередных бесплодных усилиях по поиску «Ашмола-782». Хэнкок и Галлоглас приносили сюда свое белье на стирку и, пока оно стиралось, сидели в нашей гостиной полураздетыми. После историй с Джоном Чандлером и Хаббардом отношения между Мэтью и Китом оставались натянутыми. Затем мир был восстановлен, точнее, вынужденное перемирие. Не скажу, чтобы Мэтью жаждал видеть Кита у нас дома, однако драматург стал довольно часто заглядывать к нам. Он сидел, задумчиво глядя в пространство, потом вдруг хватал бумагу и принимался лихорадочно писать. Это существенно уменьшало запасы бумаги и служило дополнительным поводом для моего раздражения.
И конечно же, определенного внимания требовали Энни и Джек. Точнее, они требовали постоянного внимания. Джек, которому, по моим представлениям, было лет семь или восемь (своего точного возраста он не знал), не уставал развлекаться, изводя девчонку. Он кривлялся, повторяя ее жесты, и подражал ее манере говорить. То, что Энни была вдвое его старше, не спасало. Она частенько убегала к себе наверх, бросалась на кровать и заливалась слезами. Несколько раз я отчитывала Джека за его дрянное поведение. Мальчишка лишь дулся и сопел, вряд ли испытывая угрызения совести. Мне отчаянно захотелось тишины, хотя бы нескольких спокойных часов в день. Я наняла для детей учителя, охотно взявшегося обучать их чтению, письму и началам арифметики. Но очень скоро оба довели недавнего выпускника Кембриджа чуть ли не до белого каления. Он больше не мог выдерживать их отсутствующих взглядов и умело разыгрываемой тупости. Последнее облекалось в форму младенческой невинности. Обоим было скучно читать по складам или решать простенькие арифметические примеры. То ли дело ходить с Франсуазой по магазинам или мотаться с Пьером по Лондону!
– Если наш ребенок будет вести себя подобным образом, я его просто утоплю, – заявила я Мэтью, придя передохнуть к нему в кабинет.
– Она непременно будет вести себя подобным образом, можешь не сомневаться. И ты ее не утопишь, – сказал Мэтью, откладывая перо.
Мы до сих пор расходились во мнениях относительно пола нашего ребенка.
– Я перепробовала все. Взывала к их рассудку, льстила, упрашивала. Черт, я опустилась даже до подкупа!
Увы, булочки мастера Прайора не пробуждали в Джеке совесть, а лишь подхлестывали его и без того кипучую энергию.
– Такие ошибки делает каждый родитель, – засмеялся Мэтью. – До сих пор ты пыталась быть им другом. Попробуй относиться к Джеку и Энни как к щенятам. Сильный щелчок по носу утвердит твою власть намного успешнее, чем мясной пирог.
– Твои родительские подсказки основаны на опыте животного царства? – спросила я, вспомнив его ранние исследовательские работы, посвященные волкам.
– По сути, да. И если эти милые детки не прекратят себя вести подобным образом, то придется вмешаться мне. Но щелкать по носу я не буду. Я буду кусаться.
Мэтью сердито посмотрел на дверь, за которой что-то с грохотом упало, затем голос Джека с фальшивым смирением произнес:
– Прошу прощения, госпожа.
– Спасибо за совет, но я еще не настолько впала в отчаяние, чтобы воспитывать их с помощью рукоприкладства, – сказала я мужу, покидая его кабинет.
За два дня мой «преподавательский» тон и суровый вид навели некое подобие порядка, но я прекрасно понимала: это ненадолго. Дети не смогут долго сидеть паиньками по углам. Активность, свойственная их возрасту, требовала выхода, и мне нужно было что-то придумать для управления ею. Оставив на время книги и бумаги, я устраивала Джеку и Энни длительные прогулки по Чипсайду и западным предместьям Лондона. Мы сопровождали Франсуазу в ее походах на рынки. Мы ходили к докам Винтри и смотрели на разгружающиеся корабли. Моим подопечным нравилось угадывать, откуда приплыли товары и где набирались команды кораблей.
В один из таких дней я перестала ощущать себя туристкой. Появилось новое ощущение, будто елизаветинский Лондон – мой дом.
Субботним утром мы отправились на Лиденхоллский рынок, славящийся своей отменной бакалеей и редкими пряностями. Заметив одноногого попрошайку, я полезла в кошелек, чтобы достать пенни. Не успела я и глазом моргнуть, как детки забежали в шляпный магазин. Их шалости в подобном месте могли обойтись мне в кругленькую сумму.
– Энни! Джек! – крикнула я вдогонку, бросив пенни одноногому. – Не вздумайте там ничего трогать!
– Далеко же вы зашли от своего дома, госпожа Ройдон, – послышался низкий голос.
Спиной я поймала чей-то ледяной взгляд, а обернувшись, увидела Эндрю Хаббарда.
– Здравствуйте, отец Хаббард, – сказала я.
Одноногий попрошайка торопливо заковылял прочь.
– А где ваша женщина? – спросил Хаббард, оглядываясь по сторонам.
– Если вы имеете в виду Франсуазу, то она здесь, что-то покупает, – сухо ответила я. – Энни тоже со мной. У меня не было случая поблагодарить вас за эту девочку. Она мне очень помогает.
– Я так понимаю, с Благочестивой Олсоп вы уже успели познакомиться.
На столь бесцеремонную попытку выудить из меня сведения я ответила молчанием.
– Со времен несостоявшегося вторжения испанцев она редко покидает свой дом. Только если случается что-то серьезное.
И эту фразу я встретила молчанием. Хаббард улыбнулся:
– Госпожа, я же вам не враг.
– Этого, отец Хаббард, я не говорила. Но с кем я встречаюсь и по каким причинам, вас не касается.
– Да. Ваш свекор… или вы предпочитаете называть его отцом? Он достаточно ясно написал об этом в своем письме. Разумеется, Филипп поблагодарил меня за помощь вам. От главы семейства де Клермон гораздо чаще услышишь угрозы, нежели благодарности. И вдруг – такая перемена. Поведение вашего мужа меняется в лучшую сторону. Весьма обнадеживающий знак.
– Чего именно вы хотите, отец Хаббард? – настороженно спросила я.
– Я вынужден терпеть присутствие де Клермонов. Но если возникнут осложнения или неприятности, мое терпение может закончиться. – Хаббард наклонился ко мне, обдавая ледяным дыханием. – А вы как раз и вызываете осложнения. Я носом это чую. И даже языком. С тех пор как вы появились, ведьмы стали… какими-то иными. Мои отношения с ними осложнились.
– Это всего лишь печальное совпадение, – ответила я вампиру. – Я здесь ни при чем. Я настолько несведуща в магическом искусстве, что даже не могу силой магии разбить яйцо.
Из дверей рынка вышла Франсуаза. Я сделала Хаббарду реверанс и пошла ей навстречу. Но вампир схватил меня за руку. Его пальцы были обжигающе холодными.
– Кстати, госпожа Ройдон, запах исходит не только от вашей или нашей породы. Вам известно, что тайны тоже имеют свой ясно различимый запах?
– Нет, – ответила я, стараясь высвободить руку.
– Ведьмы по запаху способны определить, когда кто-то лжет. Варги чуют тайну, как гончая – оленя. Как бы вы ни пытались спрятать вашу тайну, я все равно ее узнаю.
– Мадам, вы готовы? – спросила Франсуаза.
Увидев Хаббарда, она нахмурилась. К счастью, Франсуаза успела вовремя вытащить детей из шляпного магазина. На Джека Хаббард не произвел никакого впечатления, зато Энни при виде своего благодетеля побледнела.
– Да, Франсуаза. Можем идти, – ответила я, отворачиваясь от жутких полосчатых глаз вампира. – Благодарю вас, отец Хаббард, за совет и сведения.
– Кстати, если мальчишка вам в тягость, я охотно о нем позабочусь, – пробормотал Хаббард.
Эти слова заставили меня снова подойти к вампиру.
– Мое не трогать! – сказала я.
В этой дуэли глаз первым не выдержал Хаббард. Он отвел взгляд. Я вернулась к моей маленькой ораве, состоявшей из вампирши, ведьмы и человеческого детеныша. Беспечность Джека как ветром сдуло. Мальчишка переминался с ноги на ногу, словно намереваясь дать деру.
– Идем домой. Там тебя ждет имбирный пряник, – сказала я, беря Джека за руку.
– Кто этот человек? – шепотом спросил мальчишка.
– Отец Хаббард, – тоже шепотом ответила Энни.
– Это про него разные песенки поют? – задал новый вопрос Джек, оглядываясь назад.
Энни кивнула, добавив вслух:
– Да. И когда он…
– Хватит, Энни. Лучше расскажи, что́ вы видели в шляпном магазине, – спросила я, еще крепче сжимая руку Джека. Другую я протянула к тяжелой корзине Франсуазы.
– Давайте понесу корзину.
– Это не поможет, мадам, – ответила Франсуаза, но корзину отдала. – Милорд все равно узнает, что вы встречались с этим чудовищем. Даже запах капусты ничего не скроет.
Джек сразу навострил уши, и я предостерегающе посмотрела на служанку.
– Не будем волноваться раньше времени, – сказала я, решительно поворачивая к дому.
Вернувшись домой, я освободилась от корзины, плаща, перчаток и детей. Налив вина, я понесла его Мэтью. Муж сидел за столом, склонившись над бумагами. У меня полегчало на сердце.
– Весь в делах? – спросила я, ставя кубок и заглядывая через плечо.
Увиденное заставило меня нахмуриться. Лист бумаги был исчерчен какими-то схемами, где изобиловали «крестики» и «нолики». Все это скорее походило на современные формулы и вряд ли имело какое-то отношение к шпионажу или Конгрегации. Если, конечно, Мэтью не трудился над созданием нового шифра.
– Чем ты занимаешься? – спросила я.
– Пытаюсь кое-что выяснить, – ответил Мэтью, сдвигая лист в сторону.
– Нечто генетическое?
«Крестики» и «нолики» напомнили мне уроки биологии и классические опыты Грегора Менделя с горохом. Однако на листе были и другие знаки. Я узнала инициалы, относящиеся к членам семьи Мэтью: ИК, ФК, МК, МУ. Другие инициалы касались моей семьи: ДБ, РБ, СБ, СП. Между инициалами были прочерчены стрелки. Перекрестные линии соединяли разные поколения.
– Отчасти, но не совсем, – ответил Мэтью, прерывая мое разглядывание.
Я услышала его классический обтекаемый ответ, который и ответом-то не являлся.
– Думаю, для этого тебе понадобилось бы современное оборудование, какого здесь не сыщешь.
В самом низу листа стояли две жирные буквы «Б» и «К», обведенные кружком. Бишоп и Клермон. Кружок обозначал нашего ребенка.
– Для обоснованных выводов – несомненно, – согласился Мэтью, поднося кубок к губам.
– И какова твоя гипотеза? – спросила я. – Если она касается нашего ребенка, я имею право знать.
Мэтью вдруг застыл и раздул ноздри. Отставив кубок подальше, он взял мою руку, поднес к губам, словно намереваясь поцеловать. Но глаза у него потемнели.
– Ты виделась с Хаббардом, – с упреком произнес Мэтью.
– Но не потому, что искала встречи с ним.
Я попыталась вырвать руку и вдруг поняла ошибочность своего поведения.
– Подожди, – хрипло прошептал Мэтью, еще крепче стискивая мое запястье, затем прерывисто вдохнул. – Хаббард касался твоего запястья. Только запястья. А знаешь почему?
– Потому что он пытался привлечь мое внимание, – ответила я.
– Нет. Он пытался завладеть моим вниманием. В этом месте хорошо прощупывается пульс. – Большим пальцем Мэтью провел мне по вене, и я вздрогнула. – Здесь кровь находится так близко к поверхности, что я не только обоняю ее, но и вижу. Ее тепло усиливает любые посторонние запахи, находящиеся в этом месте. – Пальцы Мэтью, как браслетом, окружали мое запястье. – Где в это время была Франсуаза?
– На Лиденхоллском рынке. Со мной были Джек и Энни. Рядом подвернулся нищий, и я…
Умолкнуть меня заставила короткая, острая боль. На моем запястье появились полукруглые неглубокие ранки, из которых сочилась кровь. Следы зубов.
– Хаббарду хватило бы мгновения, чтобы взять у тебя кровь и все о тебе узнать. – Мэтью большим пальцем зажал место укуса.
– Я даже не видела, как ты это сделал, – ошеломленно призналась я.
Его глаза, все еще темные, вспыхнули.
– Ты бы и Хаббарда не увидела, если бы он вознамерился это сделать. – (Возможно, заботливость Мэтью не была чрезмерной, как мне думалось раньше.) – Больше не позволяй ему подходить слишком близко. Ты это поняла?
Я кивнула, и Мэтью начал постепенно обуздывать свой гнев. Только взяв себя в руки, он смог вернуться к моим вопросам о генетике.
– Я пытаюсь определить, насколько вероятно, что мое бешенство крови передастся нашему ребенку, – с нескрываемой горечью произнес он. – Бенжамен страдал этим бешенством. Маркус – нет. Мне ненавистен сам факт, что невинное дитя может получить такое проклятие.
– А ты знаешь причины, почему Маркус и твой брат Луи оказались невосприимчивыми, тогда как ты, Бенжамен и Луиза – нет?
Я старательно избегала предположения, что невосприимчивость может касаться всех его детей. Когда сможет (и если сможет), Мэтью расскажет больше.
Его плечи немного расслабились.
– Луиза умерла гораздо раньше, чем появилась возможность проводить достоверные исследования. А для достоверных выводов мне не хватает данных.
– Зато у тебя есть теория, – сказала я, кивая на лист с диаграммами.
– Бешенство крови всегда казалось мне чем-то вроде инфекционного заболевания. Я предполагал, что Маркус и Луи просто обладают природным иммунитетом. Но когда Благочестивая Олсоп сказала, что только прядильщица способна зачать ребенка от варга, это перечеркнуло мои прежние размышления. Похоже, я все время смотрел не в том направлении. Возможно, дело не в иммунитете Маркуса. Во мне самом есть что-то восприимчивое. И точно так же из всех теплокровных женщин только прядильщица восприимчива к семени варга.
– Генетическая предрасположенность? – спросила я, стараясь следить за ходом его рассуждений.
– Возможно. Некий рецессивный ген, который редко проявляется в популяции, если только не присутствует у обоих родителей. Я постоянно думаю о твоей новой подруге Кэтрин Стритер. Ты называла ее трижды благословенной, как будто ее генетическое целое больше, нежели сумма составляющих частей. – Мэтью быстро погрузился в лабиринт своей интеллектуальной головоломки. – Затем я подумал о другом. Можно ли объяснить твою способность к зачатию лишь тем, что ты прядильщица? Что, если не только ты, но и я обладаю сочетанием рецессивных генетических особенностей?
Когда Мэтью запустил пальцы в волосы, я посчитала, что всплеск бешенства крови полностью погас, и облегченно вздохнула.
– После возвращения в двадцать первый век ты сможешь проверить свою теорию, – сказала я и, понизив голос, продолжила: – Стоит Саре и Эм узнать, что они станут бабушками, ты получишь столько образцов крови, сколько тебе нужно. А заодно и готовность в любое время сидеть с ребенком. Обе в высшей степени подвержены «бабкиной похоти» и для ее удовлетворения много лет подряд возятся с соседскими детьми.
Наконец-то Мэтью улыбнулся:
– «Бабкина похоть». Какое грубое выражение! – Он подошел ко мне. – Похоже, Изабо тоже страдает ею, и не одну сотню лет.
– Мне даже страшно подумать, – сказала я, изображая содрогание.
Почему-то, когда мы говорили о реакции других на нашу новость, а не анализировали, как относимся к этому сами, я чувствовала себя по-настоящему беременной. Пока мое тело едва замечало новую жизнь, которую носило. В повседневных делах легко забывалось, что скоро мы станем родителями. Целыми днями я даже не вспоминала об этом и спохватывалась лишь ночью, когда Мэтью осторожно касался моего живота и в молчаливом единении вслушивался в признаки новой жизни.
– Тебе страшно подумать, как долго Изабо мечтает о внуках. А мне страшно подумать, что тебе может быть причинен вред, – сказал Мэтью, обнимая меня. – Будь осторожна, ma lionne, – прошептал он, уткнувшись в мои волосы.
– Буду. Обещаю.
– Опасность умеет красиво наряжаться, а ты не всегда способна распознать, что́ скрывается под этими нарядами. – Он немного отодвинулся и, пристально глядя мне в глаза, продолжил: – Запомни одну простую вещь: вампиры не похожи на теплокровных. Мы бываем смертельно опасны, и недооценивать это тоже опасно.
Предупреждения Мэтью еще долго звучали в моих ушах. Я стала наблюдать за другими вампирами из нашего окружения, пытаясь по едва заметным признакам угадывать направление их мыслей и их состояние. Я хотела понять, что́ выдает вампира, когда он голоден или утомлен, беспокоен или скучает. Такие признаки было очень легко пропустить. Когда Энни прошла мимо Галлогласа, его веки опустились, прикрывая жадный блеск глаз. Но это произошло так быстро, что я вполне могла приписать случившееся игре собственного воображения. Наверное, и Хэнкок раздувал ноздри, заметив нескольких теплокровных, шедших мимо нашего дома.
Однако я видела одежду, которую они постоянно приносили, чтобы отстирать пятна крови, и это уже не было игрой воображения. Галлоглас и Хэнкок охотились прямо в городе, утоляя свою вампирскую жажду. Мэтью к ним не присоединялся. Он ограничивался кровью скота, которую Франсуаза приносила ему от мясников.
В понедельник мы с Энни, как всегда, отправились к Мэри. Я внимательно наблюдала за тем, что нас окружало. Если в первые дни нашего появления в Лондоне мной двигало любопытство, сейчас меня занимали не особенности жизни Елизаветинской эпохи. Нет ли за нами слежки? Не идет ли кто по пятам? Энни шла рядом со мной. Позади шел Пьер, крепко держа Джека за руку. На собственном печальном опыте мы убедились: только так можно удержать мальчишку от «сорочьей привычки», как называл ее Хэнкок. Но невзирая на все наши усилия, Джек продолжал воровать по мелочам. Стремясь отучить его от воровства, Мэтью придумал новый ритуал. Каждый вечер, перед сном, Джек был обязан вывернуть карманы и объяснить, откуда у него появилась та или иная блестящая вещица. Он послушно выворачивал карманы, а воровство продолжалось.
При таких шаловливых ручонках вести Джека в дом графини Пемброк, где столько соблазнов, было опасно. Я поручила его заботам Пьера, а мы с Энни отправились дальше. Девчонка даже просияла, предвкушая несколько часов задушевной болтовни с Джоан и передышки от каверз Джека.
– Диана! – обрадовалась Мэри, когда я переступила порог ее лаборатории.
Сколько бы раз я сюда ни приходила, меня снова и снова завораживали фрески, посвященные изготовлению философского камня.
– Входите. Я сейчас кое-что вам покажу.
– Наверное, ваш сюрприз?
Мэри неоднократно намекала, что вскоре порадует меня показом своих алхимических успехов.
– Да, – ответила графиня, беря записную книжку. – Сегодня восемнадцатое января. Эту работу я начала девятого декабря. Она заняла ровно сорок дней, как и обещали мудрецы.
Число 40 в алхимии считалось знаменательным. В течение этих дней Мэри могла производить любое количество экспериментов, но на сороковой день она должна была достичь определенного результата. Я заглянула в ее «лабораторный журнал», пытаясь понять, чем же она занималась в течение этих неполных шести недель. Я научилась разбирать почерк Мэри и знала символы, которыми она обозначала металлы и вещества. Если я не ошиблась в чтении, графиня начала процесс с растворения унции серебра в aqua fortis – «сильной воде» алхимиков, которую в мое время называли азотной кислотой. К ней Мэри добавила дистиллированной воды.
– А этот знак обозначает у вас ртуть? – спросила я, указывала на незнакомый мне символ.
– Да, но только чистейшую ртуть, которую я получаю из Германии.
Лаборатория была любимым детищем Мэри, на которое она не жалела денег, заказывая лучшее оборудование и химикалии. Она показала мне еще один пример ее приверженности качеству за любую цену: большой стеклянный сосуд. Сосуд имел не только совершенную форму, но и хрустальную прозрачность. Следовательно, его привезли из Венеции. Английское стекло, изготавливаемое в Сассексе, изобиловало крошечными пузырьками и не везде было достаточно прозрачным. Графиня Пемброк предпочитала венецианскую лабораторную посуду, благо могла себе это позволить.
Когда я увидела то, что находилось внутри сосуда, невидимая рука коснулась моих плеч, словно призывая быть осторожной.
Из маленького семечка на дне сосуда вырастало серебристое деревце. От его ствола во все стороны расходились ветки, достигая верхней части сосуда, имевшего форму большой колбы. Крошечные бусинки на концах ветвей символизировали плоды, словно дерево это было плодоносным и сейчас настало время сбора его даров.
– Arbor Dianae, – с гордостью пояснила Мэри. – Кажется, сам Бог вдохновил меня сотворить это дерево, дабы порадовать вас. Я и раньше пыталась его вырастить, но оно никогда не давало корней. Всякий увидевший его уже не сможет сомневаться в силе алхимического искусства.
Дерево Дианы было впечатляющим зрелищем. Оно сверкало и росло прямо на глазах. Появлялись новые ветви, стремясь заполнить оставшееся пространство сосуда. Это чудо имело вполне научное название: древовидная амальгама кристаллического серебра. Но название не уменьшало моего восхищения перед самим процессом. Кусок металла проходил стадии роста, какие проходит настоящее дерево.
На фреске противоположной стены был изображен дракон, сидящий на сосуде, очень похожем на тот, что Мэри использовала для сотворения arbor Dianae. Дракон держал в пасти собственный хвост, и капли его крови падали в серебристую жидкость внизу. Я переместила взгляд на следующую роспись: птица Гермеса, улетевшая на алхимическую свадьбу. Птица напомнила мне картинку алхимической свадьбы из «Ашмола-782».
– Думаю, можно ускорить достижение результата, – сказала Мэри, возвращая мое внимание к ее шедевру.
Прямо из своей высокой прически Мэри вытащила гусиное перо, запачкав себе кожу над ухом.
– Как вы думаете, если растворять в aqua fortis не кусок серебра, а серебряные опилки, это подстегнет весь процесс?
Мы замечательно провели время, обсуждая новые способы создания дерева Дианы, и не заметили, как подошел момент прощания.
– Вы придете ко мне в четверг? – спросила Мэри.
– Увы, нет. На четверг у меня намечены другие дела.
После захода солнца я должна была появиться в доме Благочестивой Олсоп.
Лицо Мэри погрустнело.
– А в пятницу?
– В пятницу приду, – согласилась я.
– Диана… – замялась Мэри. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Да, – ответила я, удивляясь ее вопросу. – Неужто я кажусь вам больной?
– Вы какая-то бледная, и вид у вас усталый, – сказала Мэри. – Как большинство матерей, я склонна… Ой! – Она умолкла и покраснела, ее глаза скользнули по моему животу, затем она снова внимательно посмотрела на меня. – Вы беременны.
– В ближайшие недели я замучаю вас вопросами, – сказала я, стискивая руку графини.
– Какой срок? – спросила она.
– Еще невелик, – ответила я, намеренно уклоняясь от прямого ответа.
– Но ваш ребенок не от Мэтью. Варг не в состоянии зачать ребенка, – сказала Мэри, удивленно почесывая щеку. – И Мэтью благосклонно принимает дитя, зная, что ребенок не его?
Мэтью меня предупреждал: окружающие будут считать, что ребенок от другого мужчины. Но мы как-то не обговаривали варианты ответа. Теперь придется их придумывать.
– Он считает ребенка своим кровным чадом, – твердо ответила я.
Мой ответ лишь усилил беспокойство графини.
– Вам повезло, что Мэтью слишком бескорыстен и готов защищать всех, кто в том нуждается. А вы – вы готовы любить ребенка, чье зачатие совершилось против вашей воли?
Мэри решила, что меня изнасиловали и Мэтью женился на мне лишь из желания оградить меня от позорного клейма женщины, забеременевшей без мужа.
– Ребенок ни в чем не виноват. Я не могу отказать ему в любви.
Я тщательно подбирала слова, чтобы не усугублять подозрений Мэри, но и не пытаться их рассеивать. К счастью, Мэри удовлетворилась таким ответом и, в силу своего жизненного опыта, воздержалась от дальнейших расспросов.
– Как вы понимаете, нам желательно возможно дольше сохранять эту новость в тайне, – добавила я.
– Разумеется, – согласилась Мэри. – Я велю Джоан приготовить вам нежный заварной крем. Он увеличивает силу крови и в то же время успокаивающе действует на желудок, если съесть его перед сном. Помню, в дни моей последней беременности он мне очень помогал и даже уменьшал приступы утренней тошноты.
– Пока что, слава Богу, меня не тошнило по утрам, – ответила я, надевая перчатки. – Хотя, по словам Мэтью, это может начаться со дня на день.
Мэри задумчиво наморщила лоб. Что еще взволновало графиню? Видя мое хмурое лицо, она широко улыбнулась:
– Вам не следует переутомляться. Когда придете в пятницу, я не позволю вам долго стоять на ногах. Работать можно и сидя. – Мэри помогла мне надеть плащ. – Остерегайтесь сквозняков. И пусть Франсуаза сделает припарку для ваших ног, если они начнут опухать. Рецепт припарки я пошлю вместе с кремом. Может, кликнуть моего лодочника, чтобы довез вас до пристани на Уотер-лейн?
– Да здесь идти всего пять минут! – со смехом возразила я.
Наконец Мэри согласилась отпустить меня пешком, но предварительно я заверила ее, что буду остерегаться не только сквозняков, но и холодной воды и шума.
Ночью мне приснилось, что я сплю под ветвями дерева, выросшего из моего чрева. Его крона закрывала меня от лунного света, но я все равно увидела дракона, летящего в ночном небе. Достигнув луны, дракон обвил ее своим хвостом, и серебристый шар сделался красным.
Я проснулась в пустой постели. Простыни были мокрыми от крови.
– Франсуаза! – завопила я, ощутив резкую судорогу во всем теле.
На мой крик прибежал Мэтью. Едва взглянув на него, я все поняла. Сокрушенное лицо мужа подтвердило мои страхи.
