Глава 18
На следующий день Мэтью дожидался меня в просторном солярии замка Байнард, разглядывая из окон Темзу. Услышав мои шаги, он повернулся. Елизаветинская версия лабораторного халата, закрывавшего мой золотисто-коричневый корсаж и юбки, вызвала у него улыбку. Мне самой было смешно смотреть на пышные рукава, которые топорщились на плечах. Зато крахмальный воротник был довольно скромного размера и не сдавливал шею. Честно говоря, в этом странном халате я чувствовала себя комфортнее, чем в других нарядах.
– Мэри наблюдает за ходом опыта и не смогла выйти. Она сказала, что в понедельник мы непременно должны прийти к ней на обед и не опаздывать. – Я обняла мужа за шею и звучно поцеловала.
К моему удивлению, Мэтью наморщил нос и отстранился:
– Почему от тебя пахнет уксусом?
– Мэри моет им руки. Утверждает, что уксус отмывает грязь лучше, чем мыло.
– Когда мы покидали наш дом, от тебя восхитительно пахло хлебом и медом. Но стоило тебе провести время с графиней Пемброк, и ты благоухаешь, как маринованный огурец. – Нос Мэтью коснулся моей кожи за ухом. – Я знал, что найду местечко, до которого уксус не добрался.
– Мэтью… – прошептала я, ибо позади нас стояла Джоан, горничная Мэри.
– Ты ведешь себя как чопорная дама Викторианской эпохи, – засмеялся Мэтью. – В эпоху Елизаветы нравы были куда свободнее. – Он пощекотал носом мою шею, затем выпрямился и спросил: – И как прошли твои ученые занятия?
– Ты хоть видел лабораторию Мэри?
Я сняла бесформенное серое одеяние, отдала его Джоан и отпустила горничную графини.
– Мэри обосновалась в одной из башен замка, – продолжала я, надевая плащ. – Она расписала стены изображениями философского камня. Кажется, будто работаешь внутри свитка Рипли! В Библиотеке Бейнеке в Йеле я видела копию. Но ее длина всего двадцать футов. Фрески Мэри раза в два длиннее. Я оторваться от них не могла. Еле-еле заставила себя сосредоточиться на работе.
– А в чем заключался эксперимент?
– Мы охотились на зеленого льва, – гордо заявила я.
Так назывался алхимический процесс соединения двух веществ кислой природы, сопровождающийся впечатляющими изменениями цвета.
– И как, поймали? – осторожно спросил Мэтью.
– Почти. Но затем что-то пошло не так и реторта взорвалась. Зрелище было просто фантастическое!
– Рад, что ты не работаешь в моей лаборатории. Вообще-то, есть такое правило: при опытах с азотной кислотой нужно всячески стараться избегать взрывов. Я бы рекомендовал вам обеим в следующий раз экспериментировать с менее летучими веществами. Например, заняться перегонкой розовой воды. – Он вдруг прищурился и спросил: – Надеюсь, никаких опытов со ртутью вы не проводили?
– Не волнуйся. Я воздерживаюсь от всего, что могло бы повредить ребенку, – ответила я, защищая свое право на алхимические изыскания.
– Стоит мне сказать хоть слово о твоем благополучии, как ты тут же предполагаешь, что подспудно я имею в виду совсем другое. – Мэтью нахмурил брови. Усы и борода, к которым я до сих пор привыкала, делали его лицо еще более суровым.
– Прости, – сказала я, быстро сменив тему. – На следующей неделе мы хотим смешать новый набор веществ из prima materia. Среди них будет и ртуть, но обещаю, что не притронусь к ней. Мэри хочет проверить, разложится ли к концу января эта смесь до состояния алхимической жабы.
– Весьма праздничное начало Нового года, – заметил Мэтью, набрасывая плащ на мои плечи.
– Что ты разглядывал на противоположном берегу? – спросила я, снова уходя от темы экспериментов.
– Там готовят большой новогодний костер. Привозить дрова приходится по нескольку раз. Местные жители под шумок их растаскивают. С каждым часом груда дров становится все меньше и меньше. Это все равно что наблюдать за шитьем Пенелопы.
– Мэри сказала, что завтра никто не будет работать. Надо послать Франсуазу, пусть купит побольше белого хлеба, замочит его в молоке с медом, и к субботнему завтраку он снова станет мягким. Мэри беспокоится, что в доме, где заправляют вампиры, я могу остаться голодной.
– Вообще-то, леди Пемброк, когда дело касается нашей породы, руководствуется принципом «не спрашивай, не говори».
– Это просто забота о моем здоровье. Кстати, о туфлях она никому и словом не обмолвилась.
– Мэри Сидни усвоила от своей матери правила выживания: закрывать глаза на всякую «неудобную» правду. В семье Дадли этому правилу следовали все женщины.
– Дадли? – удивилась я.
Я кое-что знала об этом семействе аристократов-бунтовщиков. Но какое отношения оно имело к кроткой, благожелательной Мэри?
– Матерью леди Пемброк была Мэри Дадли – подруга ее величества и сестра фаворита королевы Роберта. – Мэтью скривил губы. – Как и дочь, Мэри Дадли отличалась живым и острым умом. Ее голова была заполнена множеством идей, и потому она ничего не знала ни о вероломстве отца, ни о политических выкрутасах брата. Когда наша благословенная королева заболела оспой, Мэри Дадли преданно ухаживала за ней и заразилась сама. Оспа пощадила лицо Елизаветы, но не пожелала проявить такую же благосклонность к лицу Мэри. Однако Мэри ни разу не призналась, что впоследствии и муж, и королева не желали смотреть на ее обезображенное лицо, предпочитая другие лица.
Услышанное меня потрясло.
– И что было потом?
– Мэри Дадли умерла в одиночестве, снедаемая горестными мыслями. Опять-таки, так умирали многие женщины в их семействе, чьи лица не были изуродованы оспой. Величайшим достижением она считала устройство судьбы своей пятнадцатилетней дочери, которую выдала замуж за сорокалетнего графа Пемброка.
– Мэри Сидни вышла замуж в пятнадцать лет?
Эта умная, проницательная женщина управляла громадным домом, воспитывала троих непоседливых детей, увлеченно занималась алхимией. И все это – легко, без малейших видимых усилий. Теперь мне приоткрылась причина такой легкости. Леди Пемброк была на несколько лет меня моложе, но к своим тридцати годам она уже половину жизни несла на плечах тяготы взрослого человека.
– Да, в пятнадцать лет, – ответил Мэтью. – Но мать Мэри успела дать все необходимое для выживания: железную дисциплину, глубокое чувство долга, прекрасное образование, любовь к поэзии и страсть к алхимии.
Я инстинктивно потрогала живот под корсажем, думая о жизни, растущей внутри меня. Какие инструменты для выживания понадобятся нашему ребенку?
По пути домой мы говорили об алхимии. Мэтью рассказал, что кристаллы, над которыми Мэри дрожит, словно наседка над цыплятами, – это всего-навсего окислившаяся железная руда. Из нее путем возгонки графиня намеревалась получить серную кислоту. Меня всегда больше интересовал символизм алхимии, нежели ее практические аспекты. Однако день, проведенный в обществе графини Пемброк, показал, насколько интригующе одно может быть связано с другим.
Мы благополучно добрались до «Оленя и короны», и вскоре я уже глотала теплый настой мяты с мелиссой. Оказалось, в Елизаветинскую эпоху чаи уже существовали, но исключительно травяные. Я продолжала говорить о Мэри, когда заметила, как мой муж улыбается во весь рот.
– Я сказала что-то смешное?
– Просто я еще не видел тебя такой, – ответил он.
– Какой?
– Настолько оживленной. Ты бурлишь вопросами, увлеченно рассказываешь о своей работе и ваших с Мэри планах на следующую неделю.
– А знаешь, мне нравится снова чувствовать себя студенткой, – призналась я. – Поначалу было трудно. Привыкла, что знаю все ответы на вопросы студентов. С годами забылось, насколько здорово, когда у тебя нет ничего, кроме вопросов.
– И здесь, в отличие от Оксфорда, ты чувствуешь себя свободной. Ведь тайны – это занятие для одиночек.
Глаза Мэтью были полны симпатии. Его пальцы гладили мой подбородок.
– Я вовсе не была одинокой.
– Была. Похоже, ты и сейчас одинока, – тихо произнес Мэтью.
Раньше чем я успела возразить, Мэтью рывком поднял меня со стула и оттеснил к каминной стене. На пороге, как всегда, взявшись неведомо откуда, возник Пьер.
В дверь постучали. У Мэтью напряглись плечи. На поясе блеснул кинжал. По его кивку Пьер вышел на площадку и распахнул дверь.
– У нас послание от отца Хаббарда.
На пороге стояли двое молодых вампиров. Оба – в дорогой одежде, которая была не по карману большинству посланцев. Обоим я не дала бы больше пятнадцати лет. Я еще не видела вампиров-подростков и всегда считала, что существуют строгие возрастные ограничения.
– Добрый вечер, господин Ройдон, – произнес вампир повыше, зачем-то потрогал себя за нос и внимательно посмотрел на Мэтью глазами цвета индиго, а затем перевел взгляд на меня, и по моему телу побежали мурашки. – Здравствуйте, госпожа.
Рука Мэтью стиснула эфес кинжала. Пьер сделал шаг в сторону, чтобы в случае чего оказаться между нами и дверью.
– Отец Хаббард желает вас видеть, – сообщил вампир пониже, с пренебрежением глядя на оружие Мэтью. – Приходите, когда часы пробьют семь.
– Передай Хаббарду, что я приду в удобное для себя время, – язвительно ответил Мэтью.
– И не только вы, – добавил парень повыше.
– Кита я не видел, – ответил Мэтью, не скрывая своего нетерпения. – Если он в беде, ваш хозяин лучше меня знает, где его искать. Вот так-то, Уголок.
Прозвище вполне соответствовало облику парня. Его подростковая фигура была на редкость угловатой и нескладной.
– Марло и так провел с отцом Хаббардом целый день, – скучающим тоном сообщил Уголок.
– Неужели? – спросил Мэтью, глаза которого приобрели кинжальную остроту.
– Да. Отец Хаббард желает видеть эту ведьму, – сказал спутник Уголка.
– Понятно, – равнодушно отозвался Мэтью.
У меня перед глазами блеснуло что-то черное и серебристое. В следующее мгновение кинжал Мэтью уже подрагивал, вонзившись в дверной косяк, в опасной близости от глаза Уголка. Мэтью направился к вампирам. Оба парня попятились.
– Благодарю за сообщение, Леонард, – сказал он и ногой толкнул дверь.
Пока юные вампиры шумно спускались по лестнице, Мэтью и Пьер молча переглядывались.
– Хэнкока и Галлогласа! – приказал Мэтью.
– Сию минуту.
Пьер выбежал из гостиной, едва не столкнувшись с Франсуазой. Служанка выдернула застрявший кинжал и вопросительно посмотрела на хозяина.
– К нам заходили весточку передать, – объяснил Мэтью, упреждая ее сетования насчет попорченного косяка.
– Как все это понимать? – спросила я.
– Нам с тобой предстоит встреча с одним старым другом. – Голос Мэтью оставался пугающе ровным.
Я смотрела на кинжал, перемещенный Франсузой на стол.
– И этот старый друг – вампир? – спросила я.
– Франсуаза, вина! – потребовал Мэтью и выдернул несколько листов, разрушив мою аккуратную стопку бумаги.
Я что-то буркнула в знак протеста, но Мэтью не слышал. Схватив перо, он принялся с лихорадочной скоростью писать. На меня он по-прежнему не смотрел.
– От мясника принесли свежей крови. Может, вам стоило бы…
Мэтью поднял голову. Губы сжались в полоску. Оставив возражения, Франсуаза налила ему большой бокал вина.
– Это отнесешь графу Нортумберленду в Рассел-Хаус, – распорядился Мэтью, подавая ей письма. – А это – Рэли. Его ты найдешь в Уайтхолле.
Франсуаза беззвучно вышла. Мэтью остановился у окна, разглядывая улицу. Его спутанные волосы забились под воротник. Мне вдруг захотелось поправить и пригладить их, но по развороту его плеч я поняла: сейчас это будет воспринято как нежелательное вторжение в личное пространство.
– Ты говорил про отца Хаббарда, – напомнила я мужу.
Чувствовалось, мысли Мэтью сейчас далеко от гостиной.
– Ты словно напрашиваешься, чтобы тебя убили, – резко проговорил Мэтью, по-прежнему стоя спиной ко мне. – Изабо предупреждала меня, что ты напрочь лишена инстинкта самосохранения. Сколько подобных эксцессов должно еще произойти, пока ты не научишься осторожности?
– Что я сделала не так на сей раз?
– Ты всячески стремилась обратить на себя внимание, – сердито ответил Мэтью. – Радуйся: тебе это удалось.
– Изволь повернуться ко мне лицом! Я устала говорить с твоей спиной и затылком. – Мой тон был спокойным, хотя в этот момент мне хотелось задушить Мэтью. – Я спрашивала про отца Хаббарда. Кто он такой?
– Эндрю Хаббард – вампир. Он правит Лондоном.
– Что значит «правит Лондоном»? Ты хочешь сказать, ему подчиняются все лондонские вампиры?
В XXI веке лондонские вампиры отличались сильной приверженностью к кругу себе подобных. Они сохраняли свои ночные привычки и проявляли лояльность. Во всяком случае, это я слышала от других ведьм. Их поведение не было вызывающим, как у вампиров Парижа, Венеции и Стамбула. Да и кровожадностью они не отличались, чего не скажешь о московских, нью-йоркских и пекинских вампирах. Словом, лондонские вампиры были дисциплинированной и организованной частью вампирского сообщества.
– Хаббард правит не только вампирами. Ведьмы и демоны тоже ему подчиняются. – Мэтью повернулся ко мне; от его глаз веяло холодом. – Эндрю Хаббард – бывший священник. Малообразованный, но поднахватавшийся теологии. От таких всегда ждешь каких-нибудь бед. Вампиром он стал, когда Лондон впервые накрыла чума. В тысяча триста сорок девятом году она выкосила почти половину населения. Хаббард благополучно пережил первую волну эпидемии, заботясь о больных и провожая в последний путь умерших. А потом заболел и сам.
– И кто-то его спас, превратив в вампира.
– Да, хотя я так и не смог узнать, кто же это был. Вокруг Хаббарда наворочено множество легенд. В основном они рассказывают о его якобы Божественном воскрешении. Суть этих легенд такова: когда Хаббард понял, что ему не выкарабкаться и он вот-вот умрет, то выкопал на церковном кладбище себе могилу, лег в нее и стал ждать свидания с Богом. А через несколько часов восстал из могилы живой и невредимый… Подозреваю, он не только заболел чумой, но и повредился рассудком. – Мэтью замолчал. Я терпеливо ждала продолжения. – Хаббард собирает потерянные души. В те дни их было предостаточно. Сироты, вдовы, мужчины, у которых за неделю вымерла вся семья. Больных он превращал в вампиров, затем повторно крестил и заботился, чтобы у них была крыша над головой, пища и работа. Их Хаббард считает своими детьми.
– И даже ведьм и демонов?
– Да, – коротко ответил Мэтью. – С ними он проводит ритуал усыновления или удочерения. Но его ритуал совсем не похож на ритуал Филиппа. Хаббард вкушает их кровь. Он утверждает, что таким образом ему раскрывается содержание их душ и он убеждается, что Бог вручил их его заботе.
– А заодно через кровь он узнаёт их тайны, – догадалась я.
Мэтью кивнул. Теперь понятно: он хотел уберечь меня от знакомства с отцом Хаббардом. Любой вампир, выпивший хотя бы глоток моей крови, сразу узнает о ребенке и о том, кто его отец.
– Филипп с Хаббардом договорились исключить де Клермонов из его семейных ритуалов и обязательств. Наверное, прежде чем ехать в Лондон, нужно было ему сообщить, что ты моя жена.
– Однако ты предпочел этого не делать, – сказала я, сцепляя руки.
Теперь понятно, почему Галлоглас предлагал сойти на берег в другом месте, а не в окрестностях Уотер-лейн. Прав был Филипп: порой Мэтью вел себя как первостатейный идиот или, если не столь резко, как на редкость самоуверенный тип.
– Хаббард не лезет в мои дела, а я в его. Как только он узнает, что ты из семьи де Клермон, он оставит тебя в покое… Слава Богу, наконец-то, – пробормотал Мэтью, заметив кого-то на улие.
Через минуту в гостиную вошли Галлоглас и Хэнкок.
– Что-то вы долго добирались.
– Добрый вечер, Мэтью, – невозмутимо поздоровался Галлоглас. – Итак, Хаббард все-таки затребовал вас к себе. Но только не пытайся его одурачить, оставив тетушку дома. Каким бы ни был его замысел, Диана пойдет с тобой.
Вопреки обыкновению Мэтью провел по волосам в обратную сторону, начав с затылка.
– Дело дрянь, – сказал Хэнкок, наблюдая за пальцами Мэтью.
Волосы вставали на манер петушиного гребня. Это был еще один «теллс» моего мужа, означавший, что колодец его изобретательных уловок и полуправд иссяк.
– Все твои замыслы строились на том, чтобы избежать встречи с Хаббардом. Других у тебя нет. Мы никак не могли понять: или ты отчаянный храбрец, Мэтью, или круглый дурак. Думаю, предстоящая встреча ответит на этот вопрос и ответ тебе не понравится.
– Диану к Хаббарду я собирался отвести в понедельник.
– После того, как она уже целых десять дней находится в городе, – заметил Галлоглас.
– Торопиться ни к чему. Диана из семьи де Клермон. И потом, мы находимся не в городе. – Увидев мой недоуменный взгляд, Мэтью пояснил: – Блэкфрайерс не считается частью Лондона.
– Я не собираюсь влезать в логово Хаббарда и снова спорить с ним о том, что считать частью Лондона, – заявил Галлоглас, ударяя себя перчатками по бокам. – Он не принял твоих доводов в тысяча четыреста восемьдесят пятом году, когда мы явились помочь сторонникам Ланкастеров, из-за чего ты не смог разместить братство в Тауэре. То же самое ты услышишь от него и в этот раз.
– Не стоит заставлять его ждать, – сказал Хэнкок.
– Времени у нас предостаточно.
Чувствовалось, Мэтью хотелось закрыть эту тему.
– Мэтью, ты так и не научился распознавать чередование приливов и отливов. Полагаю, мы отправимся по воде, поскольку ты считаешь, что Темза тоже не является частью города. В таком случае мы можем безбожно опоздать. Идемте, – подытожил Галлоглас, указывая на дверь.
Пьер уже ждал нас, натягивая длинные черные кожаные перчатки. Свой обычный коричневый плащ он сменил на черный, чересчур длинный по меркам нынешней моды. На правой руке поблескивала серебряная эмблема: змея, обвивающая крест, а вверху – растущий полумесяц. Это был герб Филиппа, отличавшийся от герба Мэтью отсутствием звезды и геральдических лилий.
В такой же плащ облачился и Галлоглас, а затем и Хэнкок с Мэтью. Тяжелые складки касались пола, делая моего мужа выше ростом и внушительнее. Когда все четверо моих спутников встали рядом, вид у них был весьма пугающий. Теперь понятно, почему люди утверждали, что вампиры всегда ходят в черных плащах.
Мы подошли к причальному спуску. Галлоглас оглядел все имевшиеся лодки.
– В той, пожалуй, мы все уместимся, – указал он на длинную лодку и пронзительно свистнул.
Когда хозяин лодки спросил, куда нам надо, Галлоглас выдал ему целый набор распоряжений, касавшихся нашего маршрута, причала, а также того, кто сядет на весла. Лодочник попытался было возражать, но Галлоглас лишь рявкнул на него, и бедняга притулился возле носового фонаря, откуда постоянно бросал на нас тревожные взгляды.
– Пугать каждого встречного лодочника не лучший способ для налаживания добрососедских отношений, – сказала я Мэтью, выразительно посмотрев в сторону пивоварни.
Хэнкок бесцеремонно подхватил меня с причала и передал Мэтью. Рука мужа крепко обняла меня за талию. Лодка отчалила и стремительно понеслась по Темзе. Даже лодочник поразился ее скорости.
– Галлоглас, нам незачем привлекать к себе внимание, – сердито бросил племяннику Мэтью.
– Хочешь грести сам, а я тем временем буду согревать твою жену? – Мэтью не ответил, и Галлоглас, покачав головой, буркнул: – Не подумал.
На Лондонском мосту светились фонари, немного разгоняя окрестный сумрак. С каждым взмахом весел Галлогласа шум несущейся воды становился все громче. Мэтью всматривался в береговую линию:
– Пристанешь к спуску у «Старого лебедя». Я хочу вернуться в этой лодке и доплыть обратно раньше, чем прилив сменится отливом.
– Тише! – недовольно прошептал Хэнкок. – Мы же собирались появиться у Хаббарда незаметно. А ты поднимаешь такой шум, что можно было маршировать по Чипсайду с трубами и знаменами.
Галлоглас сделал два мощных гребка левым веслом. Еще несколько гребков пригнали нашу лодку к причалу. Оттуда начиналась шаткая лестница, ведущая вверх. Лестница держалась на таких же шатких опорах. Лодок на причале не было, зато были потенциальные пассажиры. Лодочник мгновенно развеял их надежды и сам проворно вылез из лодки.
Выбравшись на какую-то улицу, мы молча двинулись по ней, но очень скоро свернули в извилистый переулок, а оттуда – еще в один. Мы огибали дома, проходили по дорожкам садиков. Мои спутники шагали бесшумно, словно стая котов-охотников. У меня так не получалось. Я спотыкалась о торчащие камни и не всегда замечала рытвины, заполненные водой. Наконец темный лабиринт вывел нас на широкую улицу. Из окон соседних домов пробивался свет. Где-то вдали слышался смех. Я растирала озябшие руки. Может, где-то здесь и обитает Хаббард? Может, Мэтью зря волновался? Сейчас мы покажем Эндрю Хаббарду мое обручальное кольцо и спокойно вернемся домой.
Мы не пошли по улице, а лишь пересекли ее и оказались на заброшенном церковном кладбище. Надгробия здесь клонились друг к другу, будто мертвецы искали общения с себе подобными. Пьер достал внушительную связку ключей на толстом металлическом кольце. Мы подошли к колокольне. Рядом с ней, в стене, темнела дверь. Выбрав ключ, Галлоглас быстро открыл ее. Похоже, и эта церковь давно не видела прихожан. Мы прошли через ветхий неф. Слева от алтаря была другая дверь, деревянная, за которой начинался спуск вниз. Ведьмы не умеют видеть в темноте, и потому я понятия не имела о нашем дальнейшем пути. Спустившись вниз, мы двигались по каким-то проходам. Иногда их пересекали другие проходы. Мои ноздри ловили запах вина, плесени и человеческих испражнений. Мне вспомнились нравоучительные рассказы, имевшие целью отпугнуть любопытных детишек от экскурсий по кладбищам и подземельям.
Сеть туннелей оказалась достаточно разветвленной. Иногда они расширялись, образуя помещения. Пройдя еще какое-то расстояние, мы достигли тускло освещенного склепа. Из небольшого оссуария на нас глядели пустые глазницы черепов. Сверху донесся приглушенный звон колоколов. Я насчитала семь ударов. Мэтью торопливо повел нас в очередной туннель, из конца которого струился неяркий свет.
Мы очутились в подвале, где хранилось вино, доставляемое сюда с кораблей. Вероятно, где-то неподалеку был причал. Вдоль стен стояло несколько бочек. Запах вина был давнишним. Его перебивал более свежий запах опилок. Я повернула голову и увидела аккуратные ряды гробов, подобранных по величине. Здесь были гробы огромные, где поместился бы Галлоглас, и совсем маленькие гробики для младенцев. По углам копошились тени, а в центре совершалось нечто вроде ритуала для существ нечеловеческой природы.
– Отец Хаббард, моя кровь – ваша, – произносил испуганный мужчина. – Я отдаю ее добровольно, чтобы вы узнали мое сердце и приняли меня в вашу семью.
Голос смолк. Через несколько секунд раздался крик боли. Я уловила пристальное ожидание, владевшее собравшимися.
– Джеймс, я принимаю твой дар и обещаю впредь оберегать тебя, как свое дитя, – послышался грубый голос. – За это ты будешь почитать меня, как своего отца. Приветствуй же своих братьев и сестер.
В воздухе стало шумно от приветствий. Даже сквозь одежду моя кожа почувствовала ледяное прикосновение.
– А ты запоздал, – снова послышался тот же голос, перекрывавший общий гул. У меня закололо затылок. – И вдобавок явился со всей свитой.
– Я не мог опоздать, ведь мы заранее не договаривались о встрече, – ответил Мэтью, сжимая мой локоть, поскольку меня буквально буравили десятки глаз и мне стало не по себе.
Послышались негромкие шаги. Передо мной появился высокий, худощавый мужчина. Я спокойно выдержала его взгляд, так как на собственном опыте убедилась: нет ничего хуже, чем показать вампиру, что тебе страшно. У него были крупные надбровные дуги и глубоко посаженные глаза. Их темно-серую радужную оболочку прочерчивали синие, зеленые и коричневые жилки.
Глаза вампира были единственной яркой частью его тела. В остальном оно поражало своей бледностью: светлые короткостриженые волосы, почти невидимые брови и ресницы, бледные широкие губы на чисто выбритом лице. Длинный черный плащ – нечто среднее между мантией ученого и сутаной священника – лишь подчеркивал его мертвенную бледность. В широких, чуть сгорбленных плечах Хаббарда безошибочно угадывалась сила, но в остальном передо мной был скелет, обтянутый кожей.
Его грубые, властные пальцы сжали мне подбородок, повернув мою голову вбок. В то же мгновение Мэтью сжал запястье Хаббарда.
Холодные глаза этого лондонского властелина прошлись по моей шее и, конечно же, заметили шрам. В кои-то веки я пожалела, что Франсуаза не прицепила к моему платью самый пышный кружевной воротник, какой смогла бы найти. Хаббард выдохнул. Ледяная струя пахла киноварью и еловой хвоей. Его губы сжались и сделались совсем белыми.
– А у нас сложность, господин Ройдон, – сказал Хаббард.
– И не одна, отец Хаббард. Во-первых, ты позволяешь себе лапать то, что принадлежит мне. Если ты немедленно не уберешь руки, я еще до рассвета разнесу твое логово в щепки. А потом случится то, что заставит всех без исключения жителей города – демонов, людей, варгов и ведьм – думать о близком конце света. – Голос Мэтью дрожал от ярости.
Из темных углов начали появляться «дети» Хаббарда. Среди них я заметила Джона Чандлера. Наши глаза встретились. Аптекарь из Крипплгейта смотрел на меня с вызовом. Был здесь и Кит. Он стоял рядом с другим демоном. Когда тот попытался взять его под руку, Кит отодвинулся.
– Привет, Кит, – убийственно спокойным тоном поздоровался с ним Мэтью. – Я уж думал, ты сбежал и где-то прячешься.
Хаббард не сразу отпустил мой подбородок. Сначала он вновь повернул меня лицом к себе. Должно быть, на моем лице отчетливо читался гнев на Кита и ведьмака-аптекаря, выдавшего нас. Хаббард предостерегающе покачал головой.
– «Не враждуй на брата твоего в сердце твоем», – пробормотал он, отпуская мой подбородок, потом обвел взглядом собравшихся и приказал: – Оставьте нас!
Ладони Мэтью обхватили мое лицо, а его пальцы стали разглаживать кожу на подбородке, удаляя запах Хаббарда.
– Иди с Галлогласом. Я здесь не задержусь.
– Она останется, – возразил Хаббард.
Мэтью напрягся всем телом. Он не привык, чтобы ему приказывали. Выждав минуту или две, он велел нашим выйти и ждать снаружи. Хэнкок был единственным, кто не сразу выполнил распоряжение.
– Как говорит твой отец, «мудрец и со дна колодца способен увидеть больше, нежели дурак с вершины горы». Будем надеяться, что он прав, поскольку именно на дно ты сегодня нас и привел, – сказал Хэнкок.
Он последовал за Пьером и Галлогласом, выйдя через пролом в дальней стене. Вскоре хлопнула массивная дверь, и в подземелье стало тихо.
Мы втроем стояли так близко, что я слышала звук воздуха, выдыхаемого из легких Мэтью. Что же касается Хаббарда… похоже, чума повредила ему не только разум. Белизна его кожи была не фарфоровой, как у большинства вампиров, а восковой, словно он до сих пор страдал от последствий чумы.
– Вынужден напомнить тебе, месье де Клермон, что ты находишься в Лондоне с моего позволения, – заявил Хаббард, усаживаясь в громоздкое кресло, перекочевавшее сюда из какого-нибудь богатого дома. – Хотя ты представляешь Конгрегацию, я согласился на твое присутствие в Лондоне лишь потому, что этого требует твой отец. Но ты пренебрег нашими традициями. Привезя в город свою жену, ты не поспешил представить ее мне и моим детям. Есть у меня претензии и к твоим рыцарям.
– Большинство рыцарей, сопровождающих меня, живут в этом городе гораздо дольше, чем ты, Эндрю. Когда ты потребовал, чтобы они вошли в число твоих «детей» или покинули город, они обосновались за его стенами. Вы с моим отцом условились, что де Клермоны не станут увеличивать ряды братства в Лондоне. Я выполняю это соглашение.
– И ты думаешь, моих детей волнуют такие тонкости? Я видел кольца на их пальцах и эмблемы на плащах. – Хаббард подался вперед; его глаза угрожающе сверкнули. – Меня уверяли, будто ты находишься на полпути в Шотландию. Почему же ты до сих пор здесь?
– Возможно, ты мало платишь своим доносчикам, – предположил Мэтью. – Кит нынче совсем поиздержался.
– Я не покупаю любовь и верность. В равной степени я не прибегаю к устрашению и пыткам во имя достижения своих целей. Кристофер добровольно выполняет то, о чем я прошу. Так поступают все благочестивые дети, любящие отца.
– У Кита слишком много хозяев, чтобы хранить верность любому из них.
– Разве то же самое нельзя сказать и о тебе? – Бросив Мэтью вызов, Хаббард повернулся ко мне и демонстративно втянул в себя мой запах, после чего горестно вздохнул. – А теперь поговорим о твоем браке. Кое-кто из моих детей убежден, что близкие отношения между ведьмой и варгом отвратительны и противоестественны. Однако Конгрегация с ее заветом ничуть не более желанна в моем городе, чем мстительные рыцари твоего отца. Те и другие вмешиваются в Божье повеление, чтобы мы жили одной семьей. Вдобавок твоя жена – прядильщица времени. Я неодобрительно отношусь к прядильщикам времени, ибо они соблазняют мужчин и женщин идеями, непригодными для нашей эпохи.
– Идеями вроде свободы выбора и свободы мышления? – спросила я. – Вы боитесь…
– Далее, – перебил меня Хаббард, глядя только на Мэтью, – ты осмелился пить ее кровь. – Глаза Хаббарда переместились к шраму на моей шее, оставленному Мэтью. – Когда ведьмы это обнаружат, то потребуют расследования. Если окажется, что твоя жена добровольно предложила свою кровь вампиру, ее заклеймят позором и изгонят из Лондона. Если же ты пил кровь насильно, без ее согласия, тебя казнят.
– Что-то не похоже на детей, живущих одной семьей, – пробормотала я.
– Диана! – одернул меня Мэтью.
Хаббард сцепил пальцы и снова пристально посмотрел на Мэтью:
– И наконец, твоя жена беременна. Будет ли отец ребенка ее разыскивать?
Все мои ехидные ответы разом улетучились. Пока что Хаббард не вызнал нашу главную тайну – об отцовстве ребенка. Если же он узнает, что отец – Мэтью… Усилием воли я отогнала панику. Думать и оставаться в живых. Быть может, совет Филиппа и на сей раз поможет нам выбраться и из этого лабиринта.
– Нет! – коротко ответил Мэтью.
– Значит, отец мертв. Умер естественной смертью или от твоей руки, – заключил Хаббард, впиваясь глазами в моего мужа. – В таком случае, родившись, ребенок будет принят в мою паству. А его мать войдет туда немедленно.
– Нет! – повторил Мэтью. – Твоей дочерью она не будет.
– Как думаешь, долго ли вы продержитесь за пределами Лондона, когда остальные члены Конгреации узнают о ваших вопиющих нарушениях? – Хаббард покачал головой. – Пока твоя жена будет членом моей паствы, ей ничего не угрожает. И конечно же, больше никакого вкушения ее крови.
– Ты не проведешь над Дианой свой извращенный ритуал. Если уж тебе так надо, скажи своей пастве, что она твоя дочь. Но ни ее крови, ни крови ее ребенка тебе не видать.
– Я не имею обыкновения лгать душам, которых взял под опеку. Почему, сын мой, когда Господь бросает тебе вызов, у тебя для Него есть только два ответа: покров тайны или воинственность? То и другое ведет к разрушению. – В голосе Хаббарда появились эмоциональные нотки, и я представила его проповеди. – Бог дарует спасение не всем подряд, а тем, кто верит во что-то большее, нежели собственная персона.
Я почувствовала: сейчас Мэтью выпалит какую-нибудь дерзость, и взяла его за руку.
– Прошу прощения, отец Хаббард, если я правильно понимаю, де Клермоны в Лондоне выведены из-под вашей… опеки?
– Да, госпожа Ройдон. Вы правильно понимаете. Однако вы не принадлежите к де Клермонам. Вы всего лишь вышли замуж за одного из них.
– Позвольте кое-что вам сообщить, – сказала я, крепче стискивая руку Мэтью. – Я не только жена Мэтью, но и дочь Филиппа де Клермона. Он удочерил меня, принеся клятву на крови. Получается, я вдвойне де Клермон, и потому ни я, ни мой ребенок никогда не назовут вас отцом.
Эндрю Хаббард потерял дар речи. Я же мысленно поблагодарила Филиппа за то, что он всегда на три шага опережал каждого из нас. После моих слов Мэтью наконец-то расправил плечи. Еще во Франции его отец позаботился о нашей безопасности в Лондоне.
– Если угодно, можете проверить. Филипп пометил мой лоб вот здесь.
Я коснулась точки между бровями, где находился мой ведьмин третий глаз. Сейчас он дремал, совершенно равнодушный к вампирам.
– Я верю вам, госпожа Ройдон, – наконец произнес Хаббард. – Ни у кого не хватило бы дерзости лгать о подобных вещах в доме Бога.
– В таком случае я могу рассчитывать на вашу помощь. Я приехала в Лондон, чтобы усовершенствоваться в магии и ведьмовстве. Кого из своих детей вы могли бы порекомендовать мне в помощники?
Улыбка, появившаяся на лице Мэтью, быстро погасла.
– Диана! – тихо прорычал он.
– Если бы вы смогли мне помочь, мой отец был бы очень доволен, – сказала я, игнорируя возмущение Мэтью.
– И в чем же выразится удовлетворенность вашего отца?
Эндрю Хаббард тоже был принцем эпохи Возрождения и стремился получить стратегическое преимущество везде, где это возможно.
– Во-первых, мой отец будет рад услышать о том, как тихо и спокойно мы провели время накануне Нового года, – сказала я, глядя вампиру в глаза. – А все остальное, о чем я напишу ему в следующем письме, будет зависеть от ведьмы, которую вы отправите ко мне в «Оленя и корону».
Хаббард ответил не сразу:
– Я обговорю вашу просьбу со своими детьми и решу, кто из них наилучшим образом подойдет для вас.
– Любой, кого он пошлет, окажется шпионом, – предупредил меня Мэтью.
– Но ведь ты тоже шпион, – напомнила я мужу. – Знаешь, я устала и хочу домой.
– Полагаю, Хаббард, мы с тобой уладили все недоразумения, и Диана, как все де Клермоны, находится в Лондоне с твоего позволения. – Мэтью повернулся к выходу, давая понять, что не нуждается в ответе.
– Даже де Клермоны должны вести себя в Лондоне с осторожностью, – бросил нам вслед Хаббард. – Надеюсь, госпожа Ройдон, вы это запомните.
На обратном пути Мэтью и Галлоглас вполголоса переговаривались. Я молчала. Из лодки я выбралась сама, отказавшись от помощи, и одна, не дожидаясь мужчин, поднялась на Уотер-лейн. И все равно Пьер успел меня опередить, а возле дома нас догнал Мэтью. Уолтер и Генри уже ждали в гостиной. Когда мы вошли, оба вскочили на ноги.
– Слава Богу! – воскликнул Уолтер.
– Мы пришли сразу же, как услышали, что Хаббард затребовал вас с Дианой к себе. Джордж заболел и слег, а Кит и Том будто сквозь землю провалились, – добавил Генри, беспокойно поглядывая то на меня, то на Мэтью.
– Сожалею, что позвал вас. Моя тревога была напрасной, – ответил Мэтью, торопливо снимая плащ.
– Но если дело касалось ордена… – начал Уолтер, приклеившись глазами к плащу.
– Не касалось, – заверил его Мэтью.
– Дело касалось и касается меня, – сказала я. – И прежде чем вы соорудите очередной провальный замысел, поймите простую вещь: ведьмы – моя забота, но никак не ваша. За Мэтью следят, и не только Эндрю Хаббард.
– Он к этому привык, – угрюмо пробасил Галлоглас. – Любителей поглазеть в Лондоне хватает. Советую вам, тетушка, не слишком обращать на них внимание.
– Мэтью, мне действительно нужно найти себе ведьму-учительницу, и как можно скорее, – сказала я, опустив руку на ту часть корсажа, что прикрывала живот. – Но пока ты или кто-то из вас топчется рядом, никакая ведьма не согласится делиться своими секретами. Кто обычно приходит в этот дом? Либо варг, либо философ, либо шпион. И с точки зрения ведьм, стоит им здесь появиться, как их тут же выдадут властям. Пусть Берик далеко от Лондона, но страх добрался и сюда.
Взгляд Мэтью оставался ледяным. Спасибо, что муж хотя бы слушал меня и не возражал.
– Если ты прикажешь ведьме прийти сюда, она придет. Мэтью Ройдон всегда добивается желаемого. Но вместо помощи я получу еще один спектакль вроде того, что устроила нам вдова Битон. Мне этого совсем не нужно.
– И еще меньше вам нужна помощь Хаббарда, – громко заявил Хэнкок.
– У нас с тобой мало времени, – напомнила я Мэтью.
Хаббард не узнал, что отец будущего ребенка – Мэтью, а Хэнкок и Галлоглас пока не учуяли изменений в моем запахе. Однако события сегодняшнего вечера показали, сколь шатко и опасно наше положение.
– Хорошо, Диана. Ведьм мы оставим тебе. Но чтобы никакого вранья и никаких секретов, – сказал Мэтью. – Кто-то из нас обязательно должен знать, где ты находишься.
– Мэтью, ты не можешь… – запротестовал Уолтер.
– Я доверяю суждениям своей жены, – твердо произнес Мэтью.
– То же самое Филипп говорил насчет бабули, – пробубнил Галлоглас. – А вскоре начался ад кромешный.
