Глава 13
– А мне нравится быть замужем, – сонно пробормотала я.
Мы благополучно выдержали третий день торжеств и вручение подарков. Почему-то нам дарили преимущественно мычащую и кудахчущую живность. Затем наступили дни блаженного безделья, когда мы предавались телесным утехам, разговаривали, спали и читали. Шеф не забывал посылать нам поднос с едой и питьем. Все остальное время мы были предоставлены самим себе. Даже Филипп нас не тревожил.
– Смотрю, тебе это не перестает нравиться, – сказал Мэтью, утыкаясь холодным носом в мое ухо.
Я лежала ничком, раздвинув ноги. Мы находились в помещении над кузницей. Когда-то оно служило чем-то вроде дополнительного арсенала. Мэтью восседал на мне, заслоняя меня от холодного ветра, дувшего из-под двери. Войди сейчас кто-нибудь сюда, не знаю, какая часть моего голого тела открылась бы его взору. Но скрыть зад Мэтью было бы невозможно. Сейчас Мэтью дразнил меня, склоняя к очередному слиянию.
– Сомневаюсь, что тебе хочется это повторить, – сказала я и тут же радостно засмеялась, поскольку Мэтью немедленно повторил свои поползновения.
Я не знала, все вампиры обладают такой потрясающей сексуальной активностью или же это индивидуальное качество Мэтью.
– Никак ты уже критикуешь мою изобретательность? – Он перевернул меня на спину и оказался между моих ног. – И вот тебе, чтобы ты не сомневалась.
Мэтью нежно вошел в меня, предварительно поцеловав.
– Ты говорил, что пойдем сюда упражняться в стрельбе, – вспомнила я. – Ты имел в виду такое упражнение?
Мэтью покатился со смеху:
– В Оверни существуют сотни эвфемизмов, обозначающих занятие любовью, но я сомневаюсь, что среди них есть такой. Надо будет спросить Шефа, не знает ли он.
– Ты не будешь у него спрашивать.
– Откуда вдруг в вас такая чопорность, доктор Бишоп? – с наигранным удивлением спросил Мэтью, выдернув из моих волос застрявшую соломинку. – Смотри на это проще. Здесь никто не заблуждается насчет того, как мы проводим время.
– Понимаю намек, – сказала я, натягивая чулки, которые прежде принадлежали Мэтью. – Раз уж ты заманил меня сюда и я успела несколько раз выстрелить, надеюсь, ты объяснишь, в чем мои ошибки.
– В стрельбе ты новичок, а потому не жди, что каждый раз будешь попадать в цель.
Мэтью встал, разыскивая свои чулки. Один лежал рядом с его штанами, а второй куда-то исчез. Я пошарила у себя за спиной и нашла этот чулок, успевший превратиться в плотный комок.
– С хорошим учителем я могла бы стать метким стрелком.
Я видела, как стреляет Мэтью. Он был прирожденным лучником: длинные руки, тонкие сильные пальцы. Мишенями нам служили небольшие копны сена. К ближайшей был прислонен изогнутый лук из полированного дерева и рога. Его незакрепленная кожаная тетива покачивалась на сквозняке.
– Тогда тебе нужно обучаться у Филиппа, а не у меня. Он просто легендарный лучник.
– А твой отец говорил, что Изабо стреляет лучше, чем он.
Полированный лук принадлежал Изабо, но до ее способностей мне было еще очень далеко.
– Маман – единственная, кто отважился выстрелить в него… Давай я помогу тебе натянуть тетиву.
Моя первая попытка закрепить конец тетивы в кольце закончилась тем, что она хлестанула мне по щеке, оставив розовую полосу. Натягивание тетивы требовало недюжинной силы и ловкости: нужно было согнуть лук так, чтобы оба его конца находились на определенном расстоянии. Мэтью поставил лук вертикально, нижний конец упер в бедро, а верхний согнул одной рукой, а другой быстро закрепил тетиву.
– У тебя это выглядит совсем легко.
С такой же легкостью он вытащил пробку из бутылки шампанского. Правда, это было в Оксфорде, в далеком XXI веке.
– Это действительно легко, если ты вампир и у тебя за плечами почти тысяча лет практики, – улыбнулся Мэтью, подавая мне лук. – Не забывай держать плечи прямо и не увязай в долгих раздумьях о выстреле. Тетиву отпускай мягко и плавно.
Послушать его – нет ничего проще. Я повернулась к мишени. С помощью нескольких ножей Мэтью приладил к копне сена шляпу, дублет и юбку. Я думала, что поначалу мне достаточно просто куда-то попасть: в шляпу, дублет или юбку. Мэтью развеял мое заблуждение, объяснив, что нужно сразу учиться попадать в избранную цель. Он наглядно продемонстрировал, как это делается. Пустив в копну стрелу, Мэтью окружил ее еще пятью, всаживая их по часовой стрелке, после чего выстрелил снова и рассек древко центральной стрелы.
Я взяла лук, вложила стрелу. Линией прицела мне служила левая рука. Я оттянула тетиву и замерла. Сам лук успел сдвинуться.
– Стреляй! – потребовал Мэтью.
Я отпустила тетиву. Стрела прошла мимо копны и упала на пол.
– Попробую еще раз, – сказала я, нагибаясь к колчану.
– Я видел, как ты ведьминым огнем атаковала вампиршу и прожгла ей дыру в груди, – тихо напомнил мне Мэтью.
– Мне не хочется вспоминать о Жюльет.
Я пыталась поместить стрелу в борозду лука и не смогла: дрожали руки. Тогда я опустила лук.
– И о Шампье. И о том, что мои магические силы полностью исчезли.
– О чем еще ты не хочешь вспоминать? – спросил Мэтью.
– О том, что заставила увянуть сочную айву. О разноцветных нитях в углу и ауре, которую вижу вокруг людей. Разве нельзя отложить эти разговоры хотя бы на неделю?
Моя магия – а точнее, ее отсутствие – снова стала постоянной темой наших разговоров.
– Я предполагал, что стрельба из лука пробудит твой ведьмин огонь, – сказал Мэтью. – И воспоминания о Жюльет могли бы этому помочь.
– А почему бы не дать мне просто упражняться? – спросила я, теряя терпение.
– Потому что нам нужно понять причину изменения твоей силы, – спокойно ответил Мэтью. – Поднимай лук, вкладывай стрелу и выпускай ее.
– На этот раз я хотя бы попала в копну, – сказала я, когда стрела угодила в правый верхний край копны.
– Это-то и скверно. Ведь ты целилась ниже.
– Ты портишь мне все удовольствие от стрельбы, – попыталась пошутить я.
Мэтью даже не улыбнулся:
– К искусству выживания нельзя относиться легкомысленно. Вложи новую стрелу, но перед прицеливанием закрой глаза.
– Хочешь, чтобы я положилась на интуицию? – нервозно засмеялась я.
Я вложила новую стрелу. Цель находилась передо мной, но я не стала сосредоточиваться на ней, а вняла совету Мэтью и закрыла глаза. И сразу же ощутила отвлекающее давление воздуха. Он давил мне на руки и бедра, тяжелым плащом ложился на плечи. Одновременно воздух помогал мне удерживать наконечник стрелы на нужной высоте. Я изменила позу, расправив плечи и отталкивая воздух. В ответ легкий ветерок зацепил прядку волос, отведя их от уха.
«Чего ты хочешь?» – мысленно спросила я, недовольная вмешательством ветра.
«Твоего доверия», – прошептал мне ветер.
От удивления у меня приоткрылся рот. Затем открылся мой ведьмин глаз, и я увидела, что наконечник стрелы горит золотистым огнем. Этот огонь передался ему в кузнице, где его ковали. С тех пор золотистое пламя было заперто внутри наконечника. Оно хотело вырваться наружу, но такое могло случиться не раньше, чем я освобожусь от страха. Я тихо выдохнула, мысленно создавая пространство для веры. Мое дыхание понеслось вдоль древка. Я отпустила тетиву. Стрела полетела. Мое дыхание удерживало ее на нужной высоте.
– Попала!
Глаз я не открывала, но твердо знала, что на сей раз поразила цель.
– Да, попала. Весь вопрос, как это у тебя получилось.
Мэтью взял лук, готовый выпасть из моих рук.
– Я ощутила огонь, плененный внутри стрелы. А вокруг древка и наконечника – плотный сгусток воздуха, – объяснила я и только теперь открыла глаза.
– Ты ощутила природные стихии. Так было, когда в Мэдисоне ты почувствовала воду под садом Сары. Так было и в Олд-Лодже, где ты выпустила наружу солнечный свет, таившийся в айве, – задумчиво произнес Мэтью.
– Иногда мне кажется, что мир полон невидимых возможностей, которые мне не ухватить. Если бы я, как Фетида, могла менять и собственный облик, я бы знала, как всем этим управлять.
Я решила еще поупражняться. Пока мои глаза оставались закрытыми, стрелы поражали цель. Но стоило мне хотя бы ненадолго их открыть, как стрела летела вбок или падала, едва покинув лук.
– На сегодня хватит, – сказал Мэтью, растирая мне затекший участок спины возле правой лопатки. – Шеф говорит, что через пару дней начнутся дожди. Проедемся верхом, пока погода благоприятствует.
Шеф не только был отменным кулинаром и кондитером, но и отличался умением предсказывать погоду. К подносу с завтраком он обычно прикладывал листок с прогнозом на этот день.
Мы покатались по окрестностям, а на обратном пути увидели костры, разведенные прямо в поле. На башнях Сет-Тура пылали факелы. Сегодня начинались сатурналии, открывавшие череду празднеств в замке. Филипп с его экуменическими воззрениями стремился потрафить всем, уделяя одинаковое внимание древнеримским и христианским традициям. К ним примешивался даже скандинавский Йоль, что намекало на отсутствующего Галлогласа.
– Вот уж не думал, что вам так скоро наскучит общество друг друга! – встретил нас голос Филиппа.
Как всегда, от его голоса сотрясались стены. Мы посмотрели наверх. Отец Мэтью стоял на галерее для музыкантов. Его голову украшали развесистые рога, делавшие Филиппа похожим на диковинную помесь льва и оленя.
– Мы думали, что не увидим вас еще недели две. Но раз уж вы здесь, займитесь делом. Возьмите звезды и луны и развесьте их по стенам.
Обилие зелени преобразило большой зал. Здесь пахло, как в лесу. Вдоль стены выстроились винные бочки, доступные любому из гостей. Нас встретили приветственными возгласами. Помощники Филиппа попросили Мэтью прикрепить над очагом большую зеленую ветвь. Он проворно вскочил на мраморную полку. Чувствовалось, Мэтью проделывал это не впервые.
Общее веселье захватило и нас. Когда подали ужин, мы с Мэтью вызвались разносить угощение. На сегодня все поменялись местами: слуги стали господами, а настоящие господа им прислуживали. Мой телохранитель Тома вытащил длинную соломинку и стал предводителем сегодняшнего праздника – Владыкой Буянов. Мальчишка важно восседал на месте Филиппа (под его тощий зад пришлось подложить несколько подушек). Голову Тома украшала драгоценная золотая корона с рубинами, входящая в число семейных реликвий. К короне он относился без малейшего почтения, словно она была бутафорской. Филипп играл роль придворного шута и безропотно выполнял любые глупейшие и сумасброднейшие распоряжения Тома. Так, мальчишка заставил Филиппа исполнить романтический танец с Аленом, причем отец Мэтью танцевал за женщину, раздразнить собак игрой на писклявой флейте и превратить тени в драконов, карабкающихся по стенам. Малышня визжала от восторга и страха.
Не забыл Филипп и взрослых, предложив им хитроумные азартные игры, пока он развлекает детей. Каждый взрослый получил мешочек с фасолью. Фасолины заменяли монеты в ставках. Задача была проста: собрать их как можно больше. Победителя в конце вечера ожидала кругленькая сумма настоящих денег. Находчивая Катрин догадалась обменивать свои поцелуи на чужие фасолины. Я в игре не участвовала, а так наверняка побилась бы об заклад, что деньги достанутся ей.
На протяжении вечера я несколько раз замечала Мэтью и Филиппа стоящими рядом. Они обменивались шутками или перебрасывались словами. Отец и сын отличались цветом волос, но в остальном были очень похожи. Все эти дни Филипп находился в приподнятом настроении, и это сглаживало острые углы в характере Мэтью. Хэмиш был прав: попав в XVI век, Мэтью стал другим. Пожалуй, даже утонченнее. Вопреки страхам, охватившим меня в Мон-Сен-Мишель, он по-прежнему оставался моим.
Почувствовав мой взгляд, Мэтью удивленно посмотрел на меня. Я послала ему воздушный поцелуй. Он поклонился, смущенный моей откровенностью.
За пять минут до полуночи праздник перешел в новую стадию. Филипп подошел к главному очагу, рядом с которым стоял какой-то предмет, накрытый плотной тканью. Филипп быстро сбросил покрывало.
– Ну и ну! Филипп клялся, что восстановит эти часы и снова заставит ходить, а я ему не верил, – пробормотал Мэтью.
Взрослые и дети радостно завопили. Мой муж добавил свой голос в их хор.
Такие часы я видела впервые. Все сооружение помещалось в красивом деревянном позолоченном футляре. В его верхней части находился бочонок с водой. Оттуда тянулась длинная медная трубка. Вода была движущей силой, заменяя собой пружину. Роль передаточного механизма выполняло хитроумное устройство: цилиндр, к которому на веревке был подвешен красивый кораблик. Из трубки внутрь его корпуса капала вода. Когда кораблик переполнялся, его тяжесть заставляла цилиндр поворачиваться и сдвигать единственную стрелку по циферблату, отмечая прошедшую минуту. Высота часов почти совпадала с моим ростом.
– А что произойдет в полночь? – спросила я.
– Сам не знаю, – хмуро отозвался Мэтью. – Но без пороха не обойдется. Недаром отец вчера из-за него суетился.
Церемонно выставив часы на всеобщее обозрение, Филипп стал произносить речь, отдавая дань уважения друзьям и членам семьи. Это вполне соответствовало характеру празднества, посвященного древнему богу. Он перечислил всех, кого община потеряла за минувший год. Тома потребовал упомянуть и его кошечку Прюнель, трагически погибшую в результате несчастного случая. Единственная стрелка часов продолжала двигаться к двенадцати.
Ровно в полночь корабль взорвался. Взрыв сопровождался оглушительным грохотом. Часы остановились. Их великолепный шкаф был разбит в щепки.
– Skata, – пробормотал Филипп, печально глядя на поврежденные часы.
– Месье Фине, да упокоит Господь его душу, не одобрил бы усовершенствований, которые ты внес в его часы, – сказал Мэтью, разгоняя ладонью дым. – Каждый год Филипп добавлял к часам что-то новенькое: водяные струи, звенящие колокольчики, механическую сову, ухающую каждый час. Отец забавляется этой игрушкой с тех самых пор, как король Франциск проиграл ему часы в карты.
– Пушка должна была выбрасывать искорки и облачка дыма. Я хотел позабавить детей, – негодующим тоном произнес Филипп. – Это все твой порох, Маттаиос.
– Судя по характеру повреждений – ни в коем случае, – засмеялся Мэтью.
– C’est dommage, – сказал Тома, сочувственно качая головой.
Мальчишка присел на корточки рядом с Филиппом. Корона сползла набок. Лицо Владыки Буянов было не по-детски серьезным.
– Pas de problème. На будущий год сделаем лучше, – беззаботным тоном пообещал мальчишке Филипп.
Жители Сен-Люсьена остались праздновать и развлекаться, а мы с Мэтью отправились наверх. Я задержалась возле очага, дожидаясь, пока Мэтью не задует свечи и не ляжет. Затем я тоже забралась в кровать и, задрав ночную рубашку, оседлала Мэтью.
– Как это понимать? – удивился он, лежа под собственной женой.
– Нарушать правила было позволено не только мужчинам, – сказала я, впиваясь ногтями в его грудь. – В аспирантуре я читала любопытную статью. Она называлась «Женщины сверху».
– Ты привыкла занимать главенствующее положение, поэтому сомневаюсь, что ты много почерпнула из той статьи, mon coeur.
Глаза Мэтью вспыхнули, когда я передвинулась, покрепче зажав его бедрами.
– Льстец.
Мои пальцы двинулись вверх по его телу, миновали грудную клетку и добрались до мускулистых плеч. Наклонившись, я прижала руки Мэтью к матрасу, дав ему вдоволь налюбоваться моим телом сквозь низкий вырез ночной рубашки. Он застонал.
– Добро пожаловать в мир вверх тормашками.
Я ненадолго отпустила его руки, чтобы сбросить рубашку, потом наклонилась над ним, водя сосками по его коже.
– Ты же меня убьешь, – простонал Мэтью.
– От этого, вампир, не умирают, – сказала я, помогая ему в меня войти.
Я слегка покачивалась, намекая на удовольствия, которые ждут его в скором времени. Мэтью глухо постанывал.
– Тебе это понравится.
Мэтью настаивал, чтобы я двигалась резче и быстрее. Но я сохраняла свой неспешный ритм, наслаждаясь соединением наших тел. Его холодное присутствие у меня внутри воспламеняло мою кровь. Я пристально смотрела ему в глаза. Мэтью первым достиг оргазма. Я вдруг почувствовала его полную беззащитность, и это подхлестнуло мой оргазм. Я прильнула к груди Мэтью, а когда через некоторое время решила слезть с него, он крепко обнял меня и прошептал:
– Оставайся на мне.
Я осталась и заснула. Мэтью разбудил меня перед рассветом. Им снова овладело желание. Его руки держали меня, пока внутри я превращалась из огня в воду, затем в воздух, чтобы потом вернуться в сон.
Пятница была самым коротким днем года. День зимнего солнцестояния. Деревня еще очухивалась после сатурналий, готовясь к скорому Рождеству, но Филипп был непреклонен.
– Шеф забил кабана, – сообщил он. – Разве можно огорчать нашего славного повара?
Воспользовавшись хорошей погодой, Мэтью отправился в деревню – помогать чинить крышу, обрушившуюся после недавнего снегопада. Я прогулялась вместе с ним. По всему чувствовалось, что муж рад заняться тяжелым физическим трудом на ветру и морозе.
Вернувшись, я прошла в библиотеку, где привычно загромоздила стол алхимическими книгами и чистыми листами бумаги. Половина верхнего была покрыта каракулями и диаграммами, смысл которых понимала только я. События последних недель вынудили меня прекратить опыты по получению спирта из вина. Тома и Этьену хотелось бегать с друзьями и совать пальцы в тесто, которое Шеф замесил для грандиозного торта. Им было не до помощи в моих научных экспериментах.
– Диана? – Филипп влетел в библиотеку и только потом заметил, что я там сижу. – А я думал, ты осталась с Мэтью.
– Не могла смотреть, как он сидит на крыше в такой мороз и ветер, – призналась я.
Филипп понимающе кивнул.
– А что ты делаешь? – спросил он, заглядывая через плечо.
– Пытаюсь понять, как нам с Мэтью быть со всей этой алхимией.
Соображала я туго. Сказывалось затянувшееся безделье и недостаток сна.
Филипп вывалил на стол охапку бумажных треугольничков, квадратиков и свитков, затем сел со мной рядом.
– Это же печать Мэтью, – сказал он, указывая на один из моих набросков.
– Да. Но этими же символами обозначают серебро и золото, луну и солнце.
К сатурналиям весь зал был украшен стилизованными изображениями обоих небесных тел.
– С вечера понедельника я постоянно думаю о них, – продолжала я. – Мне понятно, почему полумесяц и серебро символически изображают ведьму. Они оба связаны с богиней. Но почему вампир представлен символами солнца и золота?
Это противоречило традиционным знаниям.
– Потому что мы не меняемся. Наши жизни не знают роста и убывания. Подобно золоту, наши тела не разъедаются болезнями и смертью.
– Странно, что я об этом не подумала, – пробормотала я, вкратце записав его слова.
– Твой ум занимало совсем другое, – улыбнулся Филипп. – Мэтью очень счастлив.
– И не только благодаря мне. – Я выдержала удивленный взгляд свекра. – Мэтью счастлив вновь оказаться с вами.
Глаза Филиппа помрачнели.
– Мы с Изабо любим, когда наши дети приезжают домой. Конечно, у них своя жизнь, но от этого их отсутствие не переносится легче.
– А сегодня вы скучаете по Галлогласу, – сказала я.
Вопреки обыкновению Филипп не стал возражать.
– Скучаю, – признался он, вороша пальцами сложенные бумаги. – Галлогласа в нашу семью привел Гуго, мой старший. Гуго не делился своей кровью с кем попало. Он был мудр и осмотрителен. И с Галлогласом он не ошибся. Галлоглас – храбрый воин, с такими же понятиями о чести, как у его отца. Меня утешает, что мой внук находится в Англии не один, а вместе с Мэтью.
– Мэтью редко упоминает Гуго.
– Гуго был ему ближе, чем остальные братья. Гуго погиб от рук короля и Церкви вместе с последними тамплиерами. Это больно ударило по Мэтью и заставило его усомниться в преданности семье. Ему понадобилось время, чтобы справиться с бешенством крови и вернуться к нам.
– А Галлоглас?
– Галлоглас все еще не готов оставить свое горе позади. Пока этого не случится, во Франции он не появится. Как и Мэтью, мой внук жаждал отомстить тем, кто предал Гуго. Но никакая месть не способна излечить боль утраты. Однажды мой внук вернется. Я в этом уверен.
На мгновение я вдруг увидела Филиппа стариком. Исчез неутомимый предводитель. Передо мной был отец, обреченный судьбой пережить своих сыновей.
– Спасибо, Филипп, – сказала я и после недолгого колебания взяла его за руку.
Он порывисто сжал мою руку, встал и взял со стола одну из алхимических книг. Это была «Aurora Consurgens» с прекрасными иллюстрациями Годфри. Я вспомнила, как впервые увидела старинный трактат в Сет-Туре XXI века и не могла оторваться.
– Алхимия – любопытный предмет, – бормотал Филипп, листая страницы.
Он нашел картинку, изображающую рыцарский поединок между королем-солнцем и королевой-луной, которые восседали на спинах льва и грифона.
– Да, эта подойдет, – широко улыбнулся Филипп, поместив между страницами один из бумажных квадратиков.
– Что вы делаете? – спросила я, снедаемая любопытством.
– Это игра, в которую играем мы с Изабо. Когда кто-нибудь из нас в отъезде, мы оставляем послания между страницами книг. События забываются, и когда мы снова встречаемся, многого уже не помним. А так… мы натыкаемся на памятные записочки, когда меньше всего ожидаем их найти, и можем поделиться воспоминаниями о каком-то событии. – Филипп подошел к полкам, сняв оттуда том в потертом кожаном переплете. – Это «Песнь об Армурисе» – одна из наших любимых книг. Наши с Изабо вкусы отличаются простотой. Мы обожаем приключения. И наши послания мы всегда прячем в этой книге. – Филипп засунул маленький свиток в пространство между скрепленными листами пергамента и переплетом. Снизу на пол выпал бумажный квадратик. – Изабо запихивает свои послания не руками, а с помощью ножа. Поэтому их труднее найти. Любит она разные выдумки. Сейчас узнаем, о чем она пишет.
Филипп развернул квадратик и молча прочел. Затем озорно подмигнул мне, а его щеки стали румянее обычного.
– Не стану мешать вам писать ответ, – засмеялась я и встала.
В дверях появился Ален. Лицо у него было встревоженное.
– Сир, приехали посланники. Один из Шотландии, второй из Англии, а третий из Лиона.
Филипп вздохнул и выругался сквозь зубы:
– Не могли подождать до Рождества.
Я поджала губы.
– Сомневаюсь, что они привезли нам добрые вести, – сказал Филипп, поймав мой взгляд. – О чем рассказал лионский курьер?
– Шампье оказался предусмотрительным и оповестил друзей, куда и к кому едет. Друзья ждали его возвращения, не дождались и забили тревогу. Несколько ведьм собираются выехать на его поиски. И поедут они в наши края.
– Когда? – шепотом спросила я.
Все это было… как-то быстро.
– Снежные заносы на дорогах вынудят их задержаться. И потом, Рождество и последующие дни не лучшее время для ведьминых путешествий. Думаю, пройдет еще несколько дней. Возможно, неделя.
– А где другие посланники? – спросила я Алена.
– Отправились в деревню, искать милорда.
– Они приехали с требованием, чтобы Мэтью возвращался в Англию, – сказала я.
– В таком случае рождественские праздники – лучшее время для поездки. Дороги почти пустые, а ночи темные по причине новолуния. Идеальные условия… для манжасанов, но никак не для теплокровных, – своим обычным безапелляционным тоном заявил Филипп. – Лошади и места для ночлега приготовлены до самого Кале. Там уже дожидается лодка, которая переправит вас в Дувр. Я извещу Рэли и Галлогласа, чтобы готовились к вашему возвращению.
– Вы ожидали такого поворота событий, – сказала я, потрясенная перспективой отъезда. – Но я не готова. Я по-прежнему буду вызывать подозрения своей непохожестью.
– Ты вольешься в лондонскую жизнь успешнее, чем ты думаешь. Сегодня ты все утро говорила со мной на прекрасном французском и латыни. – (Я недоверчиво разинула рот.) – Это правда, – засмеялся Филипп. – Я дважды переходил на другой язык, а ты даже не замечала. – Он перестал улыбаться. – Мне самому сообщить Мэтью о приготовлениях?
– Нет. Я схожу к нему, – ответила я, касаясь руки свекра.
Мэтью я увидела сидящим на коньке крыши. В каждой руке он держал по письму. Лицо у моего мужа было хмурым. Заметив меня, он с грациозностью кошки соскочил вниз. Я вспомнила наш веселый, беззаботный разговор, когда утром провожала его в деревню. Все это показалось мне совсем далеким. Мэтью снял с заржавленной скобы свой дублет. Едва тот вновь оказался на его плечах, плотник исчез. Передо мной был принц.
– Агнес Сэмпсон призналась в пятидесяти трех случаях колдовства. – Мэтью выругался. – Шотландские власти так до сих пор и не поняли, что нагромождение обвинений делает каждое из них менее убедительным. Согласно их отчету, дьявол говорил с Сэмпсон и назвал короля Якова своим величайшим врагом. Елизавета должна прыгать от радости, что не она оказалась на первом месте.
– Ведьмы не верят в дьявола, – сказала я.
Из всех нелепых человеческих представлений о ведьмах это было самым необъяснимым.
– Представь, когда кого-то неделями постоянно запугивают, пытают, морят голодом. Да эти несчастные поверят во что угодно, едва им намекнут на прекращение подобного ада. – Мэтью запустил пальцы в волосы. – Признания Агнес Сэмпсон не заслуживают доверия, но они доказывают, что ведьмы вмешиваются в политику. О том же говорит и король Яков.
– И тем самым нарушают завет, – заметила я.
Теперь понятно, почему шотландский король так яростно преследовал эту Агнес.
– Ты права. Галлоглас хочет знать, что́ нам теперь делать.
– А как ты поступил, когда… шестнадцатый век был твоей эпохой?
– Я не пытался избавить Агнес Сэмпсон от смерти. Она получила соответствующее наказание за преступление перед королевской властью. Конгрегация не могла ее защитить, поскольку это бы означало нарушение собственных правил.
Наши глаза встретились. Во мне сейчас боролись ведьма и историк, поставленные перед невозможным выбором.
– В таком случае тебе снова придется молчать, – сказала я.
Историк во мне одержал победу.
– Мое молчание обречет ее на смерть.
– А твое выступление в ее защиту изменит прошлое с непредсказуемыми последствиями для настоящего. Пойми, Мэтью: я тоже очень не хочу, чтобы ведьмы гибли. Но если мы начнем менять ход исторических событий, куда это нас заведет?
– Значит, мне снова придется выполнять в Шотландии роль наблюдателя. Однако на этот раз мое восприятие будет иным, – нехотя признался Мэтью. – Уильям Сесил велел мне возвращаться в Англию, чтобы затем собирать для королевы сведения о шотландских событиях. И здесь, Диана, я вынужден подчиниться его приказу. У меня нет иного выбора.
– Нам так или иначе придется возвращаться в Англию. Друзья Шампье встревожены его исчезновением и собираются начать поиски. Мы можем уехать отсюда хоть завтра. Филипп заранее предусмотрел такую возможность и все подготовил для нашего путешествия.
– Узнаю своего отца, – невесело рассмеялся Мэтью.
– Жаль, что нам приходится уезжать так рано, – вздохнула я.
Мэтью прижал меня к себе:
– Если бы не ты, мои последние воспоминания об отце так и остались бы кошмаром. Я бы запомнил жалкое, истерзанное подобие прежнего Филиппа. Нужно уметь принимать сладкое, приправленное горечью.
Все оставшиеся дни Мэтью с отцом проходили через ритуал прощания. Обоим он был вполне знаком: Мэтью не в первый раз покидал родные места. И все же этот его отъезд станет поистине уникальным: в следующий раз в Сет-Тур вернется совсем другой Мэтью, ничего не знающий ни обо мне, ни о будущем Филиппа.
Ну хорошо, взрослые умели держать язык за зубами. А вот как быть с Тома и Этьеном? Не разболтают ли мальчишки нашу тайну? Когда я поделилась своими опасениями с Филиппом, он сказал:
– Жители Сен-Люсьена привыкли к обществу манжасанов. Мы куда-то исчезаем, затем возвращаемся. Нас ни о чем не спрашивают, мы ничего не объясняем. Так было всегда.
Тем не менее Мэтью четко рассказал отцу о своих планах. Я подслушала их утренний разговор с Филиппом в сенном сарае, где они упражнялись на мечах.
– Перед возвращением в нашу эпоху я обязательно отправлю тебе послание. А ты будь готов отправить меня в Шотландию для укрепления семейных связей с королем Яковом. Оттуда мне надлежит поехать в Амстердам. Вскоре голландцы откроют торговые пути с Востоком.
– Мэтью, я это выдержу, – тихо сказал сыну Филипп. – А пока вы в Англии, я хочу получать известия о том, как протекает твоя жизнь и жизнь Дианы.
– Галлоглас будет извещать тебя обо всех наших приключениях, – пообещал Мэтью.
– Его послания – это одно, а получать весточки от тебя – совсем другое, – произнес Филипп. – И когда я услышу твои напыщенные речи, мне будет очень трудно удержаться и не выказать своего злорадства. Ведь теперь я знаю твое будущее. Но я и с этим справлюсь.
Близился день нашего отъезда из Сет-Тура. Время затеяло с нами какую-то странную игру: сначала оно тянулось еле-еле, а затем вдруг бешено понеслось. В сочельник Мэтью отправился в церковь к мессе. Туда же пошли почти все слуги. Я осталась в замке. Филиппа я нашла в его кабинете, примыкавшем к большому залу. Как всегда, он писал письма.
Я постучалась в дверь. Это было формальностью. Филипп знал о моем намерении с того момента, как я покинула башню Мэтью. И все равно я не считала себя вправе входить к нему без стука.
– Introite, – услышала я знакомое слово.
Разрешение войти. Когда мы с Мэтью только появились в Сет-Туре, оно звучало как приказ.
– Простите, если помешала.
– Входи, Диана, – сказал Филипп, потирая глаза. – Катрин нашла мои шкатулки?
– Да. Чашку и футляр для перьев она тоже нашла.
Филипп настоял, чтобы я взяла с собой его изящный дорожный набор для письма. Каждый предмет был сделан из прочной кожи, способной выдержать снег, дождь и иные превратности пути.
– Перед отъездом я хотела вас поблагодарить, и не только за свадьбу. Вы сумели починить сломанную часть души Мэтью.
Филипп уперся ногами в пол, со скрипом отодвинув стул.
– Диана, это я должен тебя благодарить, – сказал он, внимательно глядя на меня. – Более тысячи лет наша семья пыталась починить эту сломанную часть его души. А тебе, если не ошибаюсь, хватило менее сорока дней.
– Поначалу Мэтью был совсем другим, – возразила я. – После встречи с вами он изменился. А тогда в нем ощущалась темнота, до которой мне было не добраться.
– Мэтью никогда полностью не вырвется из-под власти теней. Но чтобы его любить, тебе, наверное, нужно принять и тьму.
– «Не отвергай меня, хотя я темен и окружен тенями», – прошептала я.
– Что-то не припомню, откуда этот стих, – признался Филипп.
– Из «Aurora Consurgens» – алхимической книги, что я показывала вам в библиотеке. Когда я впервые прочла эту строчку, она сразу напомнила мне Мэтью. Вот только не понимаю почему. А хочется понять.
– Ты очень похожа на то кольцо, – вдруг сказал Филипп, постукивая пальцем по столу. – Это было еще одним хитроумным посланием Изабо.
– Она хотела сообщить вам, что одобряет наш брак, – догадалась я.
Тяжесть кольца сейчас действовала на меня успокаивающе.
– Нет. Изабо хотела сообщить мне, что одобряет тебя. Ты прочна, как и золото, из которого сделано это кольцо. Внутри тебя много тайн. Они скрыты, как скрыты строчки на внутренней стороне кольца. Но лучше всего твою суть передает камень: светлый на поверхности, огненный внутри и не поддающийся разрушению.
– Увы, я поддаюсь разрушению, – с грустью призналась я. – Да и бриллиант можно раздробить обычным молотком.
– Я видел шрамы, которые Мэтью оставил на тебе. Подозреваю, что есть и другие, не столь заметные. Если после этого ты не распалась на кусочки, не распадешься и теперь.
Филипп встал, подошел ко мне и нежно поцеловал в обе щеки. Мои глаза наполнились слезами.
– Мне надо идти. Завтра мы уедем на рассвете.
Я пошла к двери, но что-то заставило меня повернуться и порывисто обнять могучие плечи Филиппа. И как могли сломать такую глыбу?
– Что еще? – спросил смущенный Филипп.
– Филипп де Клермон, вы не будете одиноки, – убежденно прошептала я. – Обещаю, я найду способ прийти к вам во тьму и быть с вами. И когда вам покажется, что весь мир вас покинул, я буду рядом, буду держать вас за руку.
– А разве может быть иначе, когда ты уже находишься в моем сердце? – тихо спросил Филипп.
Провожающих было немного. Шеф приготовил мне в дорогу разнообразную снедь, которой набил седельные сумки Пьера. Оставшееся место Ален заполнил письмами к Галлогласу, Уолтеру и десяткам других адресатов. Глаза Катрин припухли от слез. Она хотела поехать с нами, но Филипп не разрешил.
Меня Филипп заключил в медвежьи объятия и долго не отпускал. Потом они с Мэтью немного поговорили вполголоса. Мэтью кивал.
– Я горжусь тобой, Маттаиос, – сказал Филипп, сжимая плечо сына.
Чувствовалось, ему хотелось немного продлить последние мгновения.
Когда Мэтью повернулся ко мне, его лицо выражало решимость. Он помог мне забраться в седло, после чего легко уселся на лошадь сам.
– Khaire, отец, – произнес Мэтью, глаза которого подозрительно сверкали.
– Khairete, Matthaios kai Diana, – ответил Филипп.
Мэтью не обернулся и не взглянул в последний раз на отца. Его спина оставалась прямой. Глаза были устремлены на дорогу. Он смотрел в будущее, а не в прошлое.
Я все-таки обернулась и увидела фигуру всадника. Филипп скакал по верху соседней гряды, желая сопровождать сына, пока это возможно.
– До свидания, Филипп, – прошептала я, надеясь, что ветер донесет ему мои слова.
