Похороны оказались настоящим кошмаром. Мать Эллен, энергичная, сильная женщина, справлялась со всем, что жизнь ей преподносила. Ее первый ребенок внезапно умер во сне на первом году жизни, и она сумела с этим смириться. Рак забрал у нее мужа в начале брака — она и с этим справилась. Но смерть Эллен ее надломила. Она впала в истерику. Рыдала на протяжении всей заупокойной службы, завывала, как профессиональная плакальщица, колотила себя кулаками по бедрам.

Эллен похоронили на Глейд-хилл, ухоженном кладбище, расположенном над городом, как птичье гнездо. Погребение там стоит возмутительно дорого — почти все, кого я знал, предпочитали кремацию, — но Эллен боялась огня и часто выражала желание покоиться в земле после смерти.

Никто из ее родных не знал о Ник Хорняк и о том, что Эллен мертва, потому что я втянул ее в свой грязный маленький мирок. За это я должен был быть ей благодарен, иначе не мог бы присутствовать на похоронах. Но моей совести было не легче от того, что меня никто не обвинял. Пожалуй, от этого было еще тяжелее. Я стоял в окружении скорбящих людей, со вздохами и печальным пожатием плеч принимал соболезнования. Лицемер. Виновный.

Похороны закончились, и машины стали выезжать на дорогу. Я предпочел бы остаться у могилы, но еще предстоял поминальный обед.

Пока я оглядывался в поисках кого-нибудь, кто бы мог подвезти меня — на кладбище меня привез Билл, но он держался в стороне и уехал раньше других, — на парковку перед воротами кладбища въехали один за другим пять черных «кадиллаков». Из средней машины показалась высокая тощая фигура. Я присмотрелся, желая убедиться, что мне не померещилось.

Так и есть, Кардинал.

Он подышал на сложенные ладони, затем кивнул мне и уселся на сиденье лимузина. Я двинулся к выходу.

Встав у открытой двери машины, я смотрел на Кардинала, который потирал руки, глядя в боковое стекло.

— Садись! — наконец рявкнул он. — Ненавижу сборища. — Я молча сел рядом. — Куда-нибудь подвезти?

— Вы знаете, где состоятся поминки?

Он кивнул, и водитель передал указание другим машинам. Кардинал молчал, пока мы спускались с холма и двигались в тени унылых серых зданий.

— Город выглядит привлекательнее с пятнадцатого этажа Дворца, — сказал он, морща нос. — Я уж и забыл, насколько все мерзко при ближайшем рассмотрении. — Открыв мини-холодильник, он достал оттуда две бутылки минеральной воды. — Если нужно путешествовать, то только так, с комфортом.

— Что вы здесь забыли? — спросил я, решив покончить с пустой болтовней.

— Ты не пришел ко мне. Я хотел проверить, все ли хорошо между нами.

— Только что опустили в могилу мою бывшую жену. Что же может быть хорошего?

— Я сказал между нами. Мне известно о твоем несчастье. Я тоже сожалею, хотя не был знаком с этой женщиной. Я знаю, как много она для тебя значила, и чувствую, что несу частичную ответственность за то, что произошло.

— Еще бы, — выдохнул я. — Вы ее практически убили.

— Нет. — Кардинал покачал головой. — Я не имею никакого отношения к смерти Эллен Фрейзер. Я в курсе, что ты за моей спиной снюхался со своим отцом, — сам понимаешь, это вряд ли могло остаться незамеченным моей разветвленной сетью шпионов. Вот ты и подозреваешь меня, и это очевидно, так как ты держишь в тайне свои действия. Но я не знаю, почему погибла твоя бывшая жена, равно как и Никола Хорняк, и понятия не имею, кто их убил.

— Вами считает, что вы позволили нас подставить, — заметил я. — Он полагает, что вас напугала открытка с календарем инков и вы пошли на поводу того, кто ее вам адресовал, потому что боялись.

— Он не так уж ошибается. — Кардинал отпил глоток минералки. — Я никогда не боялся принять вызов и не отступал из страха. Не в моем духе пятиться. Но я научился вести себя умно, и иногда для моих целей полезнее залечь поглубже, чем атаковать. Это один из таких случаев. Когда получил эту открытку, я пришел в бешенство. Будь лет на двадцать моложе, я бы порвал город на части, нашел ублюдка, который решил, что может себе такое позволить, и преподал бы ему поучительный урок. Но я уже не такой бесшабашный, как прежде. И у меня есть другие проблемы. Да, противно плясать под чужую дудку, но это было правильное решение. Так что да, верно, я спихнул тебя в воду. Но я не предполагал, что все так закончится.

— А изменилось бы что-нибудь, если бы вы все это предвидели?

— Возможно. Я знаю, как больно потерять жену. Не желаю никому испытать эту боль.

— Все правильно, — пробормотал я. — Вы были когда-то женаты. Довели жену до безумия. И заперли ее в «Скайлайте».

— Ты ступил на тонкий лед, Ал, — жестко проговорил Кардинал.

— По мне видно, как меня это беспокоит?

— А должно бы. Я могу тебя… — Он замолчал, потом выругался. — Я приехал не за тем, чтобы угрожать. Я хотел очистить свое имя, прежде чем ты наделаешь глупостей. Я не твой враг, и ты только потеряешь время, если будешь относиться ко мне как к врагу.

Я мог бы поспорить, но приезд Кардинала говорил о многом, поэтому мне не хотелось его провоцировать.

— Слепцы сказали, что они знают, кто ее убил, — сказал я вместо ответа.

— Они вступили с тобой в контакт?

— Да.

— Они говорили с тобой по-английски? — Кардинал выглядел потрясенным. — Я не знал, что они способны на обычную речь. Расскажи, что они сказали.

Я вкратце рассказал о встрече с виллаками.

— Разумеется, они вполне могли соврать по поводу убийства Эллен и Ник, — подытожил я.

— Сомнительно, — возразил Кардинал. — Бессмысленно было тащить тебя под землю, только чтобы соврать. — Он погладил подбородок изогнутым мизинцем и посмотрел в сторону. — Они объяснили, почему называли тебя Плоть сновидений? — Хотя он задал вопрос обычным тоном, я понял, что ответ для него очень важен.

— Нет. Они болтали что-то про кровь и какую-то чакану, но мне все показалось бессмысленным.

— Они упоминали слово «аюамарка»?

— Нет, — ответил я, но не стал говорить, что слышал это слово от Паукара Вами.

— Любопытно, — пробормотал Кардинал, потом махнул рукой. — Хватит об этих слепых идиотах. Как насчет расследования, хочешь продолжать?

— Слишком поздно останавливаться, — ответил я.

— Ерунда. Я могу поручить это дело другим людям. И пошли в зад все мои шантажисты. Если хочешь, можешь уехать из города и вернуться, когда все уже утрясется.

— Я не сбегу, — твердо сказал я. — И не хочу, чтобы вы вмешивались. Убийцы Эллен — мои. Если кто-нибудь встанет на моем пути…

Кардинал ухмыльнулся:

— Я оказался прав насчет тебя, Ал. Ты зря терял время в гвардии. Прекрасно, дело все еще твое. Желаю удачи!

— Мне не нужна удача. У меня есть это. — Расстегнув куртку, я показал пистолет.

— Не менее убедительный аргумент, чем многое другое, — сухо заметил Кардинал и больше не произнес ни слова до конца поездки.

Поминки проходили в большом доме, принадлежащем одному из кузенов Эллен. Родственники и друзья переходили от группки к группке, тихо разговаривали, много пили и курили так, будто табачная промышленность собиралась завтра свернуть работу.

В главной комнате находился большой камин. Кто-то затопил его еще в начале дня, несмотря на великолепную погоду, и я уединился возле него в глубоком кресле, потому что больше не мог переносить сочувственные похлопывания по спине. Я бы ушел, но это было бы невежливо, а я ради Эллен хотел хоть раз в жизни вести себя прилично.

Я сидел у камина, смотрел на огонь, и мне никогда не было так холодно. Спустя несколько медленных, одиноких минут ко мне подошла Дебора, старшая сестра Эллен.

— Держишься? — спросила она, вытирая глаза платком. Я тупо кивнул. — Мама совсем расклеилась. Мы за нее очень беспокоимся.

— Некоторые люди воспринимают подобные вещи хуже, чем другие. Рано или поздно она смирится. Просто будь рядом, когда ей понадобишься. — Банальности произносились легко. — Ты вроде в порядке, — заметил я.

Она оглянулась, желая убедиться, что никого нет рядом, затем тихо спросила:

— Помнишь Данни, моего сына?

— Конечно. Настоящий ходячий кошмар. Сколько ему, тринадцать, четырнадцать?

— Четырнадцать, — уточнила Дебора.

— Он здесь?

— Нет, он в больнице.

— Да?..

— У него рак, — сказала она так, словно открыла секрет. — То же, от чего умер отец.

Я смотрел на нее. Я не плакал с того времени, как опознал Эллен в «Скайлайте», но сейчас едва сдержал слезы.

— Это серьезно? — задал я глупый вопрос.

— Данни умирает. Его оперировали дважды, но это не помогло. Он опять в больнице. Мы не стали говорить ему про Эллен. Он скоро умрет. Через несколько месяцев мы снова наденем траур и соберемся здесь. Вот почему я так спокойна. Я готовлюсь к похоронам.

— Поэтому мама так сильно переживает? — спросил я.

— Мама ничего не знает. Мы решили скрывать от нее болезнь Данни. Другим родственникам тоже не говорили. Мы ведь живем за городом, так что видимся с ними редко. Скажем после ближайшей операции, если она тоже окажется безрезультатной. А теперь… — Дебора посмотрела на рыдающую мать. — Извини меня, — сказала она, уже не сдерживая рыданий, и поспешила прочь. Плечи ее тряслись.

Я остался сидеть возле камина, думая об Эллен, ее матери, ее племяннике Данни. Люди бродили по комнате как зомби, болтали о прошлом, работе, детях, но не об Эллен. Они не хотели говорить о покойной, как обычно бывает после похорон. Эллен покоилась на Глейд-хилл, но люди вели себя так, будто она здесь, в центре этой комнаты.

И во всем виноват я один.

Я вспоминал, как могильщики опускали в землю гроб. Слова священника, пытавшегося утешить скорбящих родственников. Стук комьев земли о крышку гроба. В гробу она выглядела как живая! Убийца не тронул ее лицо. Со стороны могло показаться, что она спит, но я-то хорошо знал, что Эллен спала с открытым ртом и весьма неспокойно. Она постоянно двигалась, ворочалась, шевелила пальцами ног. Морщилась. Но все это осталось в прошлом.

Мне нужно было что-то сделать. Охота на убийцу начнется позже, но я не мог ждать так долго. Медленно поднявшись, я нашел Боба, брата Эллен, и спросил, есть ли у него колода карт. Его моя просьба удивила, но карты он для меня отыскал. Я нашел пустую комнату и попросил Боба в ближайшее время позаботиться о том, чтобы туда никто не вошел.

— Что происходит, Ал? — поинтересовался он.

— Доверься мне, Боб. Я хочу помочь, — ответил я.

Затем пошел разыскивать мать Эллен. Одна из теток Эллен пыталась ее утешить. Я отодвинул ее в сторону с максимальной вежливостью и взял рыдающую женщину за руку.

— Миссис Фрейзер, — сказал я, — мне очень жаль.

Она продолжала рыдать, но не сопротивлялась, когда я повел ее за собой.

— Я хочу вам кое-что показать. Эллен хотела бы, чтобы вы это увидели.

— Эллен? — В ее голосе прозвучала слабая надежда, как будто безутешная женщина поверила, что я могу воскресить ее дочь.

— Да. Сюда, пожалуйста. Это не займет много времени.

На пороге комнаты я попросил Боба никого не впускать. В глазах его отразилось сомнение, но он не стал спорить, не желая поднимать шум.

Я посадил мать Эллен на кровать и включил свет. Достал из кармана колоду карт и перетасовал их:

— Пожалуйста, следите за картами, миссис Фрейзер. Я сейчас покажу вам фокус.

— Фокус? — неуверенно переспросила она.

Я улыбнулся и положил карты лицевой стороной вверх:

— Не беспокойтесь. Это хороший фокус. Теперь выберите карту, но не называйте мне, какую выбрали.

Она нуждалась в утешении и не сопротивлялась, когда я построил мир красок, а затем связывающий с ним туннель. Внутри нее скопилось столько горя, что я не мог освободить ее от всей боли, но даже небольшое облегчение было лучше, чем ничего. Если она сможет протянуть следующие несколько дней, есть надежда, что у нее хватит сил продолжать жить дальше.

Когда я провожал ее из комнаты, мать Эллен уже не выглядела потерянной, она даже начала общаться с людьми, благодаря их за то, что они пришли, предлагая им бутерброды. Боба одолевало любопытство, но он не стал приставать ко мне, требуя ответа, только хлопнул по спине и поблагодарил взглядом.

А я вернулся к камину, мыслям об Эллен — мне удалось не думать о ней, пока помогал ее маме, но теперь воспоминания, словно в отместку, накатили волной — и долго сидел в кресле, глядя на огонь.

Наконец, слава богу, поминки подошли к концу. Я попрощался с Бобом и еще парой знакомых. Мама Эллен, обняв меня на прощание, сказала, что Эллен меня любила. И я оказался свободен и мог посвятить себя тому единственному, что теперь имело для меня значение — окончательной, кровавой и безжалостной мести.