Глава 7

Когда борт катера слегка ударился обо что-то, Берзин пришел в себя. В мешке, который ему набросили на голову, дышать было нечем, и он почти потерял сознание от недостатка воздуха и травмы головы. Его подняли, свалили как куль на палубу, где он больно ударился локтем. Потом грубые руки подняли Берзина и поставили на ноги. Стоять он почти не мог, и, когда его потащили куда-то, ноги почти все время волочились. Сначала по ступенями, потом по ровной палубе, потом снова ступени, но теперь уже его тащили вниз. Берзин услышал, как открылась дверь, его втащили через комингс в какое-то помещение и опять бесцеремонно бросили на пол. Кто-то присел рядом и стащил с головы вонючий мешок.

Кажется, я на борту какого-то судна, решил Берзин, когда человек, снявший с него мешок, вышел и захлопнулась дверь. Вон и ключ в замке повернулся – заперли. Берзин, лежа со связанными за спиной руками, перевернулся на другой бок и посмотрел наверх. Да, иллюминатора нет. Почему-то именно его Берзин и не рассчитывал увидеть. Какое-то помещение с обшарпанными стенами, обшитыми деревом. На пустой склад похоже. Или на тюремную камеру. Тусклая лампочка в белом плафоне над дверью. Судя по звуку бьющейся в борт волны, это помещение находилось ниже ватерлинии. И где-то сейчас был Большаков. Берзин очень надеялся, что спецназовца тоже затащили на этот корабль, а не просто убили.

Ага, двигатели заработали. Это стало чувствоваться по легкой вибрации пола. Берзин подтянул ноги и уселся, опираясь спиной о стену. Руки стянули вязками не очень сильно. Это хорошо. Пошевелив пальцами за спиной, оперативник убедился, что руки не затекли и вполне слушаются. Чем бы острым избавиться от этих пут? Хотя сбежать все равно не удастся, дверь на замке, за ней охранник. Наверняка там стоит человек.

Берзин стал вспоминать все произошедшее с ним с самого начала. Получалось, что ситуация очень серьезная. И на мосту в самом деле готовится что-то большое. Кем? Сейчас это не столь важно, важно как-то выбраться отсюда. Стоп? А где Большаков? Их же вместе взяли в море. Андрей еще советовал не дергаться. Узнать бы, что с ним, где он сейчас. Вдвоем как-то легче. Хоть голова немного прояснилась. Только вот во рту, как в пустыне Сахаре. Берзин ощутил, что страшно хочет пить. И, наверное, есть, но это подождет. Как не вовремя он вспомнил о жажде. Теперь это ощущение не отвяжется и будет изводить его минута за минутой. Надо переключиться на что-то другое, не думать, тогда жажда поутихнет, не будет так ярко ощущаться.

«Так, что я успел? Не узнать, что я успел сделать, чтобы наши вышли на след вот этих террористов? Начало цепочки теперь Вязников знает, я его посвятил в свои рассуждения и привел доводы. Майор – человек башковитый, свяжет все воедино. Тем более что информация и о Сташко, и о Пустовом у него есть, она прошла через его руки. Теперь он знает и о Бородуне. Бородуна допрашивают, наверняка тот станет спасать свою шкуру. Не станет он идти под высшую меру за свои преступления. За терроризм у нас теперь легко «вышку» схлопотать, и террористы это уже хорошо знают.

А еще я предупредил старого рыбака. Не сообразит он, так внук его Макар сообразит, что все серьезно. Полицию дед должен был вызвать, о стрельбе на берегу сказать. Если повезет, то приехавший участковый, если именно его пошлют, найдет гильзы там, где я стрелял и где этот в капюшоне стрелял в меня. И умные люди свяжут мое исчезновение в море с судном. А на примете у нас сейчас только одно судно, на котором сфотографирован тот же самый Бородун, – это яхта из Мариуполя под названием «Южная ночь». Наверняка я сейчас на ней. Меня что же, за границу хотят вывести, или они будут мотаться в нейтральных водах? И зачем я им, зачем им Большаков? Вот что теперь важно понять. На берегу все нормально, Вязников все поймет и примется за розыск. Самое важное сейчас здесь».

Когда в коридоре за дверью затопали чьи-то уверенные шаги, Берзин даже не удивился. Самое время предстать перед этим неизвестным «кукловодом», который стоит за всеми этими делишками. Азовское море маленькое, особенно и плыть-то тут некуда, а в Черное море они не пойдут. Тут все вокруг моста крутится, незачем им идти к берегам Турции или Абхазии. И в Одессу им идти незачем, когда Украина под боком на азовских берегах. Если только в Румынию или Болгарию, с усмешкой подумал Берзин и стал подниматься на ноги, опираясь спиной о стену. Это у него получилось.

Двое крепких парней в матросских серых робах без знаков различия вошли в «камеру» и встали по сторонам двери. Один сделал молча знак рукой – выходи. Берзин отлепился от стены, чуть пошатнулся и двинулся к двери. Парни смотрели на него без ненависти, с какой-то снисходительной неприязнью. Крепкие, спортивного телосложения, у одного волосы выстрижены сзади и на висках очень высоко. Явно хочет быть похожим на американского морпеха. Хотя Берзин не удивился бы, если эти двое оказались иностранцами. Или частная военная компания, или на самом деле морской спецназ на корабле, который имеет разведывательные цели.

Подхватив Берзина под локти, моряки повели его по коридору в сторону трапа, ведущего наверх. Истертый ботинками пол, пара дверей, не соответствующих статусу роскошной яхты. Что это? Она роскошная только снаружи, а внутри все функционально и небрежно? Берзин споткнулся и чуть не упал из-за связанных за спиной рук. Один из моряков что-то прошептал зло и рванул пленника на себя. Кажется, он все же выругался по-русски, догадался оперативник.

– Осторожнее, я еле держусь на ногах, – постарался спровоцировать своих конвоиров на диалог Берзин, но это ни к чему не привело.

Его поволокли, спотыкающегося, по ступеням наверх. Снова коридор, но теперь уже с более дорогой и новой отделкой. Здесь не было тусклых плафонов на потолке. На стенах искрились прозрачным стеклом бра на тонких ножках. Блестели ручки нескольких дверей, отделанных дорогим деревом. Возле широкой двустворчатой двери Берзина остановили. Один из охранников открыл дверь и вошел в каюту. Внутри сочным властным голосом велели заводить.

Каюта оказалась довольно большим холлом или гостиной, обставленной тяжелой дубовой мебелью. Кресла и диваны были обиты кожей на золотых или золоченых гвоздях. Комоды и шкафы со стеклянными дверками были резными, изготовленными под старину. Хотя, вполне возможно, что это была и не имитация. Берзину было не до мебели. Он сразу узнал хозяина этого судна. Точнее, того, кто здесь всем распоряжался, кто был тут главным. И не только по фотографии, на которой он видел недавно этого человека на борту яхты вместе с Бородуном. С этим человеком он встречался пару раз два года назад в Крыму. Накануне референдума и во время операции наших специальных сил, когда на полуострове еще находились более семидесяти украинских воинских частей, но ни один ствол так и не выстрелил. Этот человек был полковником украинской разведки, и звали его Алексей Богданович Ложичко.

Украинец повернулся и смерил взглядом пленника. Ложичко держал в руках бокал с вином. Рядом стоял тот самый бородач, который недавно ударил Берзина по голове на берегу. За стеклами квадратных окон уже светлело, но в салоне горел яркий свет множества светильников на потолке, на стенах и даже пара настольных ламп на столах горела. Ложичко смотрел равнодушно и немного разочарованно. Он что ожидал увидеть? Берзин усмехнулся. Этого человека надо заинтересовать, тогда его сразу не убьют, нужно это равнодушие в нем изменить на хоть какой-то интерес к личности пленников.

– Ну, – спросил Ложичко у бородатого, – и зачем ты их приволок?

Берзину почувствовалась в этой фразе игра, и он тут же включился в нее.

– Да, неплохо было бы узнать, а что все это означает? – осведомился он, кривя в злой усмешке губы. – Кто вы такие, что означает этот захват гражданских людей в море? Вы пираты, будете требовать выкуп с родственников? Вы решили, что мы миллионеры?

– О, как интересно! – Ложичко посмотрел на пленника. – А вы знаете второго человека, с которым вас привезли ко мне на судно?

Слова «ко мне» сказали о многом. Этот человек считает себя здесь хозяином и вершителем судеб. И не только на судне, но и в более широком смысле. Была в Ложичко эта самоуверенность, Берзин помнил эту его черту. А вот сознаваться, что они знакомы с Большаковым, не стоило.

– Я вышел в море потому, что меня попросил об этом один знакомый рыбак. Этот второй, как вы его назвали, уплыл на неисправном катере, его долго не было, и я отправился его искать. Я ответил, теперь, может быть, и вы соизволите ответить на мои вопросы? Кто вы такие и по какому праву лишаете свободы людей?

– Не соизволю, – усмехнулся Ложичко. – А вот лицо мне ваше кажется знакомым. Мы не встречались раньше?

Разведчик! С такой памятью на лица тебе в спецслужбах делать нечего. Мысленно Берзин усмехнулся, но его лицо осталось бесстрастным.

– Раньше вы меня в плен не брали, – съязвил он, – так что не имел чести быть с вами знакомым.

Ложичко улыбнулся и кивнул одному из матросов, которые привели Берзина. И тут же сильный удар обрушился на спину в область между лопатками. Берзин задохнулся от боли и рухнул на колени. Следом последовал удар ногой по ребрам, и он покатился по полу под ноги Ложичко. Кто-то схватил Берзина под руки и рывком поставил на ноги, которые, вообще-то, плохо его держали.

– Я повторю свой вопрос, хотя повторять не в моих привычках, – спокойно произнес Ложичко. – Мне обычно отвечают сразу и довольно подробно.

Да, гордость и чувство собственного достоинства – вещи нужные, но когда ты играешь роль в такого рода спектаклях, то лучше быть убедительным. И Берзин сделал возмущенное лицо.

– Вы что, спятили? Кто вы такие? Я инженер со строительства! У меня и документы есть, в кармане удостоверение личности и пропуск.

– Ну да, – кивнул Ложичко, подходя к столу и беря в руки корочки, которые, видимо, успели вытащить из карманов Берзина во время обыска. – Это я знаю. Инженер по охране труда и технике безопасности, сотрудник института… из Москвы даже? Все силы на грандиозное строительство, значит! Ладно, с вами пока разобрались. А кто тот человек, с которым вы вместе были в море?

– Я же говорю, что не знаю его. Меня знакомый рыбак попросил выйти в море на катере, потому что беспокоился за него.

– Складно, господин…э-э, Берзин Игорь Иванович, – Ложичко небрежно бросил удостоверение на стол. – И все же, почему инженеры со строительства бегают по острову и стреляют в людей, а?

Берзин удивленно вскинул брови, изображая крайнюю степень непонимания, но тут же новый удар, теперь уже в солнечное сплетение, заставил его согнуться пополам и закашляться. Чуть смягчить удар он успел, и сейчас больше изображал нехватку воздуха и боль. Для большей достоверности Берзин медленно упал на колени, стукнувшись лбом об пол. Кажется, долго врать не придется. Бородатый хорошо его рассмотрел, когда лазил по карманам после удара по голове, там, на берегу.

Ложичко смотрел спокойно и почти равнодушно, как пленник корчится от боли, потом повернул голову к еще одному человеку, находящемуся в салоне. И когда он обратился к нему, Берзин сразу узнал того самого человека в капюшоне, за которым он недавно гнался по острову. На щеке у того красовалась заметная царапина. Молодец, Васька, успел цапнуть его на мосту. То-то этот тип там матерился.

– А ты, Михай, узнаешь этого инженера? – спросил Ложичко мужчину.

– Да. Это он за мной бежал ночью и стрелял в меня.

– Нехорошо, Игорь Иванович, нехорошо, – покачал головой Ложичко, подходя к Берзину. – Вранье рано или поздно выплывет наружу. Нехорошо это – врать. Недальновидно! Но проблема в другом, уважаемый Игорь Иванович. Проблема в том, нужны ли вы мне, интересны ли вы мне. Вот что вас должно беспокоить. И пока вы отвечаете на мои вопросы, вы живете. Я даже пообещаю вам, что вы и дальше будете жить. Ну, я могу задавать вопросы? Не хочется впустую воздух сотрясать.

– Задавайте, – кивнул Берзин, продолжая стоять на коленях и старательно изображать немощь. – Я же сразу не отказывался отвечать.

– Откуда вы узнали о том, что за пакетом придет курьер?

– О каком курьере вы спрашиваете? – удивленно спросил Берзин. – Я шел в рыбацкий поселок на берегу, чтобы купить рыбы для вечеринки. Сейчас как раз пошла барабуля и…

Один за другим на спину и плечи Берзина обрушились удары. Били резиновыми полицейскими дубинками с поперечными рукоятками. Пытаясь устоять на коленях, он крутился, вжимая плечи. Пластиковые вязки на его запястьях впились в кожу. Каким-то чудом, превозмогая боль, Берзин удержался от того, чтобы не упасть на спину и подсечкой не опрокинуть ближайшего к себе матроса. И не припечатать его к полу ударом пятки в грудь. Не время! Пока еще жизни его ничего не угрожает. Наверное… Играй дальше, играй свою роль…

Берзин все же упал, не удержался на коленях. Но бить его перестали. Сквозь боль в голове пульсировали две мысли; сколько я выдержу и где Большаков. Только бы Андрей был жив, остальное не важно, выпутаемся. Беда в том, что у Большакова при себе наверняка есть офицерское удостоверение. Обязано быть, а это плохо. Ложичко подошел, присел на корточки и пальцами за подбородок повернул голову Берзина к себе. Сейчас он смотрел хмуро, с раздражением.

– Слушайте, Берзин. – Полковник заговорил резкими короткими фразами. – Кончайте валять дурака. Я знаю, что вы офицер ФСБ! Мне нужна информация о том, что ваша контора знает. Только эта информация, а потом я вас высажу на ваш берег и забудем оба об этой встрече. Ну? Что вы уже знаете о наших людях на мосту? Вы же следили за курьером и стрелять начали, когда поняли, что он уйдет от вас. Что вы знаете?

– Где второй человек, которого вы взяли с катера вместе со мной? – упрямо потребовал ответа Берзин.

– Он тоже из ФСБ? – удивился Ложичко.

– Я не знаю, кто он такой, я вам уже сказал об этом. Он к нашим делам отношения не имеет. Отпустите его, тогда будем разговаривать серьезно.

– Да? – украинец странно усмехнулся и поднялся на ноги. – Ну-ка, приведите второго. Любопытная какая картина. Не знает его, а так о нем беспокоится.

Берзина подняли на ноги и отвели к стене. Он прислонился связанными руками и несколько раз глубоко вдохнул, проверяя, не сломаны ли у него ребра. Кажется, обошлось. Удалось немного смягчать удар. Но это дело десятое, а вот как быть с Большаковым, как дать ему понять, чтобы он не признавался, что мы знакомы. Берзин понимал, что его расшифровали, тут никуда не денешься, придется признаваться. А вот Большакова надо из этой канители выводить. Может, его отпустят с миром? Хотя, если учесть, как они взялись за самого Берзина, сомнения у него были довольно сильные, что Большакова смогут отпустить, даже если он докажет, что простой рыбак из поселка. Но шанс есть все равно. А вот если он признается, что является офицером морского спецназа и его группа охраняет мост, то его песенка спета.

Большакова привели тоже со стянутыми за спиной руками. Черная футболка на нем была порвана на груди, на скуле красовалась приличного размера ссадина. Джинсы на коленях и на бедре были грязными. Кажется, капитан-лейтенант успел поучаствовать в потасовке. Вот это он зря. Не стерпел, горячий характер. Берзин заставил себя отвернуться и смотреть в стену с равнодушием постороннего человека. От Ложичко это не укрылось.

– Что же вы отвернулись, Берзин? – поинтересовался он. – Я хочу понять, знакомы вы или нет.

– Кто вы такие? – рявкнул Большаков, перебив всех. – Какого черта вы хватаете людей в море? Вы военные, полиция, спецслужбы? Кто?

– Вы знакомы с Берзиным? – Ложичко подошел к Большакову почти вплотную и уставился ему в глаза. – Отвечать!

– Да пошел ты! – с вызовом ответил Большаков. – Ничего я тебе не скажу. Я из-за тебя, хохол, куртку новую утопил. Импортную! А в ней ключи от машины и от квартиры.

Берзин обратил внимание, что Большаков все чаще бросает напряженные взгляды в окна салона. Там в раннем сумеречном свете он пытается что-то увидеть. Что он увидел или хочет увидеть? Другие суда, очертания берега? Пытается определить, где мы находимся. Пока я валялся в своей «камере», подумал Берзин, Большаков наверняка по режиму работы двигателей судна, по ощущаемым поворотам сумел хоть как-то определить направление движения яхты. Может, он понимает, в какой точке мы находимся?

И тут до Берзина дошло, что Большаков не просто ругает хозяина судна и его подчиненных, он ведь выдает информацию, он на что-то намекает. Утопил куртку? Берзин этого не видел, но когда к ним подплыли на двух катерах вооруженные люди, то они первым делом приказали Большакову бросить в воду его телефон, а потом обоим приказали снять куртки. Большаков свою положил почти на край борта катера. Неужели столкнул в воду? Ай, молодец. Утопил, значит, служебное удостоверение? А офицерский жетон? В Советской Армии при СССР, а теперь и в Вооруженных силах России в мирное время номерные жетоны выдавались только офицерам. Берзин знал, что у военных ношение жетона с личным номером предусмотрено в брюках, для чего в них сделан специальный карман – «пистончик», или «пистон», как правило, с правой стороны, между ширинкой и боковым карманом, как наиболее сохранное место во время боя.

– Разрешите? – Бородатый зло ощерился и взял со стола резиновую палку.

– Нет, не его, – возразил Ложичко и кивнул на Берзина. – Вон того.

Бородатый кивнул и подошел к Берзину. Он кивнул двум парням, и те сразу завернули руки пленнику до затылка. Берзин со стоном согнулся вдвое, под локти ему сунули резиновую палку и стали ее поворачивать, выкручивая тем самым руки. Появилось ощущение, что со скрипом рвутся связки и мышцы, трещат кости. А тут еще и лицо стало наполняться кровью из-за согнутого положения тела. Снова запульсировало в затылке, там, где его ударил в прошлый раз бородатый. Берзин стиснул зубы, думая только о том, чтобы Большаков не кинулся спасать его от мучений.

Берзину удавалось не стонать до тех пор, пока его неожиданно не ударили по ногам другой палкой. Под коленки, по связкам. От напряжения его ноги дрогнули и он буквально повис на руках своих мучителей. Чувствуя, что от боли теряет сознание, Большаков смотрел на то, что делают с подполковником, понимая, что этот спектакль как раз и рассчитан на его реакцию, они хотят узнать, как он себя поведет. И он смотрел на пытку с вытаращенными удивленными глазами, а потом крикнул:

– Э-э, вы что, охренели? Вы чего от него хотите-то?

Берзина оставили в покое, вытащив из-под рук палку. Оперативник сразу рухнул на пол, ударившись плечом и лбом. Прижиматься воспаленной головой к холодному полу было приятно. Вообще приятно было лежать. И через шум в ушах он услышал голос Ложичко, который разбирал почти через слово:

– Ладно, с тем еще поговорим, а этого убрать.

Кто из нас «тот», а кто «этот»? Обессиленный и измученный Берзин не смог понять, о ком из них говорили, как вдруг в помещении началась странная возня, кто-то закричал, что-то сильно ударилось по столу, шум, крики… «Андрей, не надо», – с ожесточением подумал он, пытаясь повернуть голову и посмотреть, что происходит. Но лежал Берзин очень неудобно. Он так и не увидел, что же случилось у самой двери. Он не расслышал того, что приказал Ложичко.

– Этого убрать, – сказал тот, кивнув на крепкую фигуру Большакова.

– Вниз? – переспросил бородатый.

– За борт, – отрицательно качнул головой Ложичко. – Он не нужен.

Большаков отреагировал мгновенно. Наверняка он давно предполагал такой исход, поскольку они с Берзиным находились на судне и в открытом море. Может, их этому учили, а может, он просто сам оказался находчивым офицером. Но когда Большаков понял, что его бросят за борт, он тут же напал на своих конвоиров. Возможно, что ему удалось бы и со связанными за спиной руками прорваться к окнам и броситься в воду самому. Боевому пловцу связанные руки не помеха. И не только в воде.

Ударом ноги под колено Большаков свалил правого охранника. Левого, который тут же кинулся на него и обхватил руками поперек тела, он с такой силой припечатал к стене, что у парня хрустнули ребра. Развернувшись на месте, как разъяренный носорог, Большаков отбросил охранника в сторону, но тут в воздухе просвистела резиновая полицейская дубинка. Спецназовец сразу нагнулся и удар пришелся не столько по его голове, сколько по крышке стола. Однако удар получился чувствительным, и дубинка рассекла ему бровь. С залитым кровью лицом Большаков упал на пол.

Матросы, или кем они там были на самом деле, со стонами и кряхтением поднимались на ноги. Двое, не успевших поучаствовать в этой короткой схватке, подняли Большакова под мышки и поволокли из каюты в коридор.

– И к ногам привяжите ему чего-нибудь! – зло крикнул вслед уходившим помощникам Ложичко. – Следов не должно остаться.

Пока его тащили, пока он ощущал ногами, как его перетаскивали через комингсы, Большаков висел расслабленно на руках своих палачей, как труп. И только на корме, где его бросили на палубу, он стал изображать конвульсии. Что-то тяжелое подтащили к его ногам, обхватили в районе щиколоток проволокой и вручную закрутили ее. Конвульсии были нужны спецназовцу, чтобы не дать связать себе ноги плотно, стянуть их сильно. Чем больше свободы у его рук и ног, тем легче освободиться. А освободиться Большаков надеялся. Он привык бороться до конца. Пластиковые вязки их кабельных стяжек на его запястьях за спиной тоже были натянуты неплотно. Он сумел напрячь руки во время их захвата так, чтобы кисти рук не затекли и были готовы к работе.

Его проволокли по палубе к кормовому трапу, потом приподняли, положив животом на леера ограждения. Потом кто-то с усилием поднял тяжелый груз на его ногах, и Большаков почувствовал, что летит. Еще миг, и он ударился о воду. Метра три, успел прикинуть спецназовец. Сейчас под винты бы не попасть. Но яхта застопорила ход и шла по инерции. Вода приняла его гулом и огромным количеством пузырей. Водяным потоком от винтов тело отбросило назад, а потом тяжкий груз потянул его на дно. Что-то очень тяжелое ему привязали. Погружался Большаков быстро, продолжая считать. Сейчас главное, не думать о недостатке воздуха, о том, что скоро захочется дышать. О чем угодно, но только не об этом. Рефлексы заставят паниковать намного раньше, чем на самом деле начнет ощущаться недостаток кислорода в организме. А до этого еще можно побороться. Главное, знать, какая тут глубина.

Из всех расчетов, которые Большаков успел сделать в голове за время их с Берзиным пленения, следовало, что судно не разворачивалось, а стояло носом на север, когда их затаскивали с завязанными глазами на борт. И оно шло полным ходом. От моста до выхода из Керченского пролива в Азовское море километров двадцать. Потом судно изменило курс и пошло почти под прямым углом к прежнему курсу. Судя по скорости, они сейчас вышли в район косы Арабатская Стрелка. Там на траверзе Стефановки уже начинается украинская территория. И там небольшие глубины, там пройдет не всякое судно. Эта яхта имеет относительно маленькую осадку… Насколько Большаков помнил карту глубин, у Арабатской Стрелки в основном было метров 10–12…

Груз ударился о дно, и следом Большаков ударился ногами. Но из-под ног не поднялись клубы донного ила, ему даже показалось, что звук был какой-то гулкий. Хотя человеческое ухо не приспособлено к тому, чтобы улавливать звуки под водой. Но все же он понял различие. Удар ногами был во что-то твердое. Скала или… На барабанные перепонки давила вода, глаза с трудом различали что-то темное вокруг. Но спецназовец довольно быстро понял, что угодил на палубу затонувшего судна. Какой-то буксир, судя по небольшим размерам. И вокруг в темной воде угадывались очертания еще пары судов. Наверняка они погибли здесь во время войны.

Эти мысли еще копошились в мозгу Большакова. Он уперся ногами в наклоненную палубу, чтобы груз не съезжал и не увлек его с борта затонувшего корабля еще дальше. Руками он нащупал за спиной металлическое ограждение борта. Все было покрыто водорослями, ракушками. Большакову повезло нащупать край рваного металла, видимо, это результат попадания осколков и взрыва снарядов на судне. Он приложил кисти рук и стал перетирать пластиковые вязки. Над головой светлело, и первые солнечные лучи стали проникать в толщу воды. Исчез корпус яхты на поверхности, уже различались предметы и контуры, вода стала прозрачнее и голубее, исчезло ощущение мертвой холодной могилы..

Большаков всегда любил воду, любил море. Огромные массы воды его никогда не пугали и не давили на психику. С детства о нем говорили, что он в море чувствует себя как рыба в воде. И сейчас, когда солнце наполняло утреннее море, ему стало легче и спокойнее. Он умудрялся не думать о нехватке кислорода, о том, сколько времени он уже под водой. Он был военным моряком и сейчас находился в своей стихии.

Еще миг, и руки оказались свободными. Спецназовец наклонился и стал раскручивать проволоку на ногах. Теперь он видел, что прикручена была какая-то чугунная чушка. Да, корячились ребята, пока тащили и его и этот груз к борту. Он работал, стараясь не делать резких движений и не прилагать больших усилий, чем того требовала работа. Каждое чрезмерное усилие буквально сжирало кислород в его организме. Проволока поддавалась. Еще немного, а в груди уже горело, уже требовался воздух, где-то в самой глубине сознания уже копилась и готова была вырваться наружу паника. Усилием воли Большаков отогнал ее, сосредоточившись только на том, что ему осталось разогнуть еще два витка, всего два витка, и он свободен, и он спасен.

Толкаясь ногами и загребая руками, он стремительно поднимался вверх, к солнцу, к блестящей пленке воды на поверхности, к воздуху. Грудь разрывалась от нехватки воздуха, в мозгу билась только одна мысль… скорее, скорее, скорее. И только долгие тренировки, выносливость организма и воля позволили на последних «каплях» кислорода в крови, на трепещущем затухающем сознании все же дотянуть до поверхности. Большаков с широко раскрытым ртом вынырнул, с хрипом хватая воздух, кашляя. Еще немного времени на восстановление, насыщение крови кислородом… и вот сознание прояснилось. Глаза увидели море до горизонта, далекий берег, солнце. Лицо и волосы ощутили на себе тепло утреннего светила, а в груди бурно стучало сердце. От желания жить, от восторга, что он победил, что смог сделать невозможное.

– Ну, уроды, – отплевываясь, прохрипел Большаков. – Я еще живой!

Он повернулся на спину, лег на воде, раскинув руки и ноги, и лежал так несколько минут, чуть подгребая ладонями и отдыхая. Он был в украинских территориальных водах в нескольких километрах от берега. В ботинках и джинсах много не поплаваешь. Значит, надо их снять и плыть на юг, постепенно приближаясь к берегу. Километров пять придется проплыть. Ничего себе, марафон меня ждет, с веселой злостью подумал спецназовец. Ну, ничего, плавали, и никто еще не умер от таких заплывов. И меня никто ведь в спину не гонит. Плыви себе, отдыхай, наслаждайся солнышком. Мне-то хорошо, а вот каково там Берзину на борту.

Когда ускользающее сознание все же донесло до Берзина, что произошло, он собрался с силами и попытался подняться с пола.

– Остановись, Ложичко! – прохрипел оперативник. – Этот человек не имеет отношения к нашим делам.

– Поздно, Игорь Иванович, – деловито отозвался украинец. – Да и лишний свидетель нам ни к чему. Такие дела на кону, а тут какой-то рыбак. Но сознание к вам возвращается, и это радует. Значит, вы меня знаете. А я все голову ломаю, где мы встречались. Ну, хватит пустословия, давайте конкретику. Что вы знаете о моих людях на мосту.

– Верните этого человека, – снова потребовал Берзин.

– Я же сказал уже, что поздно, – проворчал Ложичко, посмотрев в окно, где уже стало совсем светло. – Мы даже с этого места уже ушли. Поэтому рекомендую подумать прежде всего о своей участи. Будем считать, что вы уже сознались в своей принадлежности к ФСБ и своей роли на строящемся мосту. Снова вопрос: что вам известно?

Берзин собрал остатки сил и стал подниматься, хотя в его состоянии и со связанными за спиной руками это сделать было довольно трудно. В окно он видел далекую кромку берега, он ощущал ровный гул двигателей яхты и понимал, что она идет малым ходом. Скорее всего, курсирует в украинских нейтральных водах. Стараясь не думать о погибшем Большакове, Берзин прикидывал, что он сможет сделать в этой ситуации. Какую игру провести, чтобы остаться в живых и передать своим всю информацию. Более того, он должен ее получить в еще большем объеме. Невозможно в его положении? Посмотрим, подумал оперативник. Возможно и невозможно – это все субъективные понятия.

– Вы хотите взорвать мост? – спросил Берзин. – Глупая затея. Запас прочности у такого рода сооружений рассчитан и на возможные террористические акты, и на эксплуатацию в условиях, близких к боевым, и на стихийные бедствия, присущие районам строительства. А это шторма и землетрясения в нашем случае. Что вы можете? Ядерную бомбу взорвать?

– Надо будет – взорву, – пообещал Ложичко. – Надо будет живьем вас сварить в котле – сварю. Я привык выполнять приказы. Меня за это и ценят, что я исполнительный, находчивый. Я профессионал. И вы профессионал. Я теперь вспомнил вас, мы встречались в Крыму накануне вашего референдума. И как профессионал, вы должны понять, что проиграли, что сейчас я заказываю музыку. У вас нет другого выхода, кроме как дать мне информацию, которую я у вас требую. Ну?

– Вы не профессионал, – Берзин удержался, чтобы не назвать украинского полковника по фамилии. – Будь вы профессионалом, вы бы знали, что наши разведчики умирают стойко. Профессионализм не в том, чтобы вовремя увидеть свою выгоду и выгодно предать родину. Профессионализм в том, чтобы с честью и до конца выполнить свой долг. Свою присягу. А вы уже однажды предали свою родину и изменили своей присяге. Не так ли?

– Это что-то новое? – удивился Ложичко. – Это когда же свершилось? Что-то не припоминаю.

– По возрасту вы должны были служить еще при Советском Союзе. И присягать своей Родине должны были еще тогда. Народ остался тот же, столица та же, только изменилось название государства-преемника, а вы уже поспешили отказаться от присяги и дать клятву другой стране. Вы беспринципный карьерист и потенциальный предатель, а не профессионал. Сколько офицеров в тех условиях отказывались служить в украинской армии и уезжали?

– Можно я его заткну? – спросил бородатый, зло сверля взглядом Берзина. – Що-то розговорився, москаль!

– Давай его сюда! – вдруг заорал теряющий терпение Ложичко и рывком подвинул к столу кресло. – Умирать ты стойко собрался?

Двое охранников подхватили Берзина под локти и поволокли к столу. Сам он идти не мог, и ноги буквально волочились по полу. Голова кружилась от резких рывков, когда его развернули и буквально бросили в кресло. Кто-то схватил за плечи, кто-то прижал ноги к полу, правую руку вытянули и положили на край стола. Перед Берзиным появилось перекошенное от бешенства лицо Ложичко. Полковник стиснул воротник рубашки пленника и тряхнул его как следует в кресле.

– Что тебе известно? Говори, или ты у меня сдохнешь в трюме, крысам скормлю!

– Какие вы нечистоплотные, – попытался язвительно улыбнуться Берзин, хотя внутри у него все кипело, – и судно загадили, и свою страну тоже. Крысы у вас водятся…

Ложичко продолжал смотреть Берзину в глаза, как будто пытался его просверлить своим разъяренным огненным взглядом. А все-таки я его вывел из себя, зло подумал оперативник. Он боковым зрением видел, как бородатый вытащил из кармана зажигалку, как он опустил ее под обнаженное предплечье Берзина между подлокотником кресла и крышкой стола. Язычок огня едва не касался кожи, и страшная боль пронзила тело от руки до самых пяток. Берзин не знал, что бы было, если бы Ложичко не смотрел ему в глаза с такой ненавистью. Теперь он и сам, переполненный ненавистью и дикой болью, смотрел в глаза полковника. И эта ненависть помогла ему не дернуться, не закричать, не застонать даже, а стиснуть зубы, стиснуть кулак, стиснуть саму невыносимую боль, сжать ее в комок, стиснуть до размеров точки, ощущать как раскаленную иглу. Сознание балансировало на грани реальности и нереальности. Сколько длилось мучение, Берзин не знал. Он впал в состояние, когда для него существовали только глаза украинского полковника и собственная ненависть. И она жгла ему руку, сверлила огненным сверлом. Но он уменьшал ее до размера булавочной головки, а потом усилием воли выдернул из руки.

И боль исчезла. Берзин, наверное, не чувствовал в этот миг вообще ничего. Не чувствовал и не понимал. А Ложичко вдруг в страхе понял, что зрачки Берзина страшно расширяются от боли. Как он ее терпел, было непонятно, но зрачки расширялись непостижимым образом, заполняя все глаза. Еще миг, показалось Ложичко, и глаза этого русского офицера лопнут и забрызгают все вокруг черным. Чушь, бред! Но Ложичко невольно отшатнулся. Он переводил взгляд с остекленевших глаз Берзина на его руку, от которой его помощник убрал зажигалку. Там вздулись волдыри на багрово-красной коже.

Может, он умер? Поэтому не чувствовал боли? Ложичко удивленно рассматривал пленника, сидевшего неподвижно в кресле. Так бывает, когда от невыносимой боли останавливается сердце. Ведь невозможно же было терпеть, а он не издал ни звука. Нет, не умер. Зрачки снова уменьшались, а рот пленника стал кривиться в гримасе боли или злобы. Допрашивать этого человека, вообще общаться с ним Ложичко почему-то сейчас не мог. Он отошел к столу, непослушными пальцами вытащил из пачки сигарету, машинально взял со стола зажигалку, но, поднеся ее к сигарете, вдруг понял, что это как раз та, которой его помощник жег руку Берзина.

– Обработай и перевяжи ему ожог! – отшвырнув зажигалку, приказал Ложичко. – Пусть его отведут вниз. Дайте ему поесть, поставьте воды. Потом будем говорить…

Солнце клонилось к закату. Мичман Тарасов, расстелив перед собой карту, докладывал по рации о результатах поисков. Только что с берега подошел катер, который доставил термосы с едой – доля спецназовцев, которые весь день были заняты поисками, включая и погружения.

– Все квадраты к северу от моста и вдоль канала мы проверили… Я понимаю, что тело на дне на глубине нескольких метров, если оно лежит неподвижно, мы не сможем заметить, но я уверен…

– Послушайте, мичман! – Командир бригады перебил спецназовца и тут же замолчал сам. И только после продолжительной паузы он заговорил, но уже другим голосом: – Олег, я Большакова знаю дольше, чем ты, дольше, чем твои парни. Если был шанс, то он жив. Но чудес не бывает даже у нас, понимаешь!

– Почему он бросил свой катер? Для Большакова он как взрослая любимая игрушка была. Не бросил бы он его, если бы не крайние обстоятельства.

– Ты сам сказал, что катер неисправен, – возразил командир бригады. – Рыбак сказал, что за ним отправился его знакомый, вот он его и забрал.

– Но катер знакомого там же, в море. И тоже пустой. Знаю, вы сейчас скажете, что их еще кто-то подобрал. Только второй катер исправен, а подобрать их могли те, с кем вступал в перестрелку второй человек. А он офицер ФСБ и работал на мосту под прикрытием. Тот, кого он преследовал, тоже исчез.

– Что ты предлагаешь? – устало спросил командир бригады.

– К вам должен сейчас уже прибыть майор Вязников из краевого Управления ФСБ. Мы с ним говорили, он вам изложит наш план.

Через десять минут после разговора по рации Вязников выпрыгнул из вертолета и, пригнувшись, побежал к группе офицеров, ожидавших его на краю вертолетной площадки. Командир бригады, пожав майору руку, пригласил его садиться в машину, чтобы ехать в штаб, но Вязников упрямо замотал головой, доставая из внутреннего кармана пиджака на ходу карту, сложенную в несколько раз.

– Товарищи офицеры, времени нет кататься на машинах и заседать в кабинетах, – торопливо заговорил он, расстилая карту на капоте машины. – Прошу вас к карте. Хочу поблагодарить командование за высокую боевую выучку личного состава. Найти за полчаса на побережье место перестрелки и стреляные гильзы – это, надо признать, высокое мастерство.

– Благодарю, – кивнул командир бригады. – Так что вы предлагаете? Я так понял, с мичманом Тарасовым вы уже набросали план действий?

– Да, Тарасов хорошо знает, на что способен его командир, а еще он хорошо знает акваторию Азовского моря и северной части Черного. Я вам докладывал, что мы засекли украинскую яхту «Южная ночь», которая под видом прогулочной яхты бизнесмена часто курсирует в районе строительства моста и заходит в наши территориальные воды. С помощью вашей аппаратуры и ваших бойцов мы смогли сфотографировать нескольких пассажиров яхты. Один из них, мы полагаем, он и есть руководитель всей операции по проведению диверсии на мосту, полковник украинской разведки Ложичко. Второй – известный экстремист и диверсант Бородун. Но Бородуна мы взяли в Крыму при попытке взять в заложники семьи рыбаков.

– Это семьи рыбаков, которых заминировали на их баркасе и направили его на мост?

– Так точно, – подтвердил Вязников. – Бородун дает показания, от него у нас уже есть сведения и об этой яхте. Она, кстати, в ту ночь, когда пропали ваш офицер и сотрудник Главка ФСБ, крутилась возле моста и курсировала на траверзе острова Тузла. Так что у нас есть все основания полагать, что наши офицеры захвачены в открытом море и доставлены на эту самую яхту. И ее придется брать.

– Вам? – спросил командир бригады.

– Нет, – улыбнулся обезоруживающей улыбкой Вязников, – вам! Ваши боевые пловцы заточены на такого рода операции. Они все сделают чисто, быстро и без шума.

– Я согласен вам помочь, товарищ майор, но и вы поймите меня, что такого рода операции я не могу проводить по собственной инициативе. Мне нужно разрешение командования. Ведь мне придется использовать боевое подразделение для атаки на иностранное судно. Да еще, возможно, не в нейтральных водах, а в украинских территориальных.

– Вы получите разрешение и соответствующий приказ, – пообещал Вязников. – Самое позднее, через тридцать минут. Сейчас яхту засекли в западной части Азовского моря. Она вяло курсирует от Бердянска до Белосарайской косы километрах в 8–10 от берега. Если вы получите приказ на захват, то брать ее придется чуть ли не на глазах стоящих на рейде сухогрузов, которые ожидают своей очереди на погрузку зерна в Ейском порту.

– Яхту нужно будет после захвата уводить оттуда, – заметил командир бригады. – Я полагаю, обыскивать нам ее придется не час и не два, а пару суток. И делать это надо не в Ейском лимане.

– Мы с Тарасовым покумекали, – Вязников показал на карте пальцем. – Лучше всего увести ее в район Бейсугского лимана.

– Да, в Ахтарских лиманах линкор спрятать можно, – согласился командир бригады.

– И еще, товарищи, – Вязников посмотрел на офицеров. – Мичман уверен, что нам нужно прочесать все квадраты, через которые яхта проходила этой ночью. Он полагает, что капитан-лейтенант Большаков обязательно найдет способ покинуть судно и уйти в море. И он сейчас может быть на плаву. А это весь путь от Керчи, до Арабатской Стрелки и потом на север в сторону Мариуполя.

– Это нереально, – попытался возразить кто-то из офицеров, но командир бригады строго и задумчиво посмотрел на него, остановив возражение одним только взглядом.

– Большаков может все, – заявил он. – Он на учениях такое отчубучивал, я думал, погоны на моих плечах не удержатся. Он отличный пловец, грамотный боевой офицер. Прислушаемся к словам мичмана и займемся прочесыванием акватории. Я вышлю катера с аппаратурой, подниму по тревоге весь личный состав. Но нам понадобятся и вертолеты.

– С вертолетами решим, – кивнул Вязников. – Вертолеты поднимут с Кировской авиабазы. Приказ им подготовят, а мы поставим задачу.