Прошлое

До дня рождения Милли я никогда всерьез не думала об убийстве Джека. По ночам я часто грезила на эту тему, но свет дня отрезвлял: убийство человеческого существа – табу. Наверно, из-за этого я и не сумела оглушить его бутылкой. Боялась ударить слишком сильно и случайно убить. Останавливало и то, что, если я все-таки убью его, меня почти наверняка арестуют и продержат за решеткой как минимум до суда. И что тогда будет с Милли? Вот почему я хотела лишь вырубить его на какое-то время и сбежать, пока он будет без сознания. Но когда он заявил, что везет нас с Милли в Новую Зеландию, я поняла, что он не остановится ни перед чем. Мне придется убить его – одного побега будет недостаточно.

– Значит, вот как ты все обставишь, – с горечью произнесла я, когда мы проводили Дженис и Милли. – Закроешь дом, сделаешь вид, что мы все улетели в Новую Зеландию, а потом неожиданно объявишься и станешь всем рассказывать, будто мы с Милли решили остаться там. А мы все это время просидим в подвале.

– Примерно так, – согласился он. – Вот только я не буду закрывать дом и делать вид, что меня нет: зачем столько сложностей? Я просто задержусь здесь под каким-нибудь благовидным предлогом и отправлю вас одних. Потом задержусь еще, и в результате ваша поездка подойдет к концу, так что присоединяться к вам будет уже поздно. А дальше ты позвонишь вся в слезах (я как раз буду стоять на пороге, собираясь за вами в аэропорт) и сообщишь, что Милли отказалась садиться в самолет, и ты, разрываясь между любящим супругом и слабоумной сестрой, тоже не полетела. Я начну всем рассказывать, что, как любящий супруг, разрешил тебе остаться еще ненадолго – понимая, насколько тяжело для тебя было бы бросить Милли. «Ненадолго» – понятие относительное; в конце концов, в один печальный день ты позвонишь и скажешь, что не вернешься никогда. Мое сердце будет разбито. Окружающие из деликатности постараются не упоминать при мне твое имя и скоро забудут и о тебе, и о Милли.

– А как же родители? – спросила я. – Как ты объяснишь им наше исчезновение?

– Наверно, я их просто убью. А теперь – марш в комнату.

Я отвернулась. Не хотела, чтобы он заметил, как шокировали меня его слова. Нужно было как можно скорее его убить. Пора было переходить к следующему шагу; я знала, что, если послушно пойду в комнату, упущу свой шанс.

– Можно мне побыть здесь еще немного? – спросила я.

– Нет.

– Почему?

– Ты сама прекрасно знаешь.

– Ну когда я в последний раз пыталась сбежать? Взгляни на меня, Джек! Ты что, правда думаешь, будто я представляю опасность? Разве за полгода я хоть раз в чем-нибудь провинилась? Неужели ты думаешь, что я готова снова спуститься в подвал?

– Это правда, подвальные процедуры, похоже, дали эффект. И все же ты отправишься к себе наверх.

– Хорошо, тогда можно мне переехать в другую комнату?

– Зачем?

– А как ты думаешь? Мне нужно хоть какое-то разнообразие, вот зачем. Я не могу больше изо дня в день видеть одни и те же стены.

– Ладно.

Я в изумлении подняла на него глаза:

– Ты серьезно?

– Конечно. Отведу тебя в подвал, полюбуешься другими стенами. Впрочем, подумай хорошенько – может, твоя комната, в конце концов, не так уж плоха?

– Думаю, моя комната, в конце концов, не так уж плоха, – тоскливо повторила я.

– Какая досада! Знаешь, по-моему, комната в подвале слишком долго пустует. Хочешь, открою секрет? – Он наклонился к моему уху и, понизив голос до шепота, продолжил: – Отпустить сегодня Милли было невероятно трудно. Я даже не ожидал. Я так измучился, что решил предложить ей переехать сразу после нашего возвращения из Таиланда. Что скажешь? Чудесно будет зажить наконец одной семьей, правда? Счастливой семьей!

Я думала о том, что теперь мне нужно не просто убить его, но и успеть сделать это до отъезда в Таиланд. Времени, к моему ужасу, почти не оставалось, но жесткие сроки создавали какую-то определенность, и это помогало мне сконцентрироваться. Поднимаясь впереди Джека по лестнице, я уже обдумывала следующий шаг.

– Когда принесешь виски… – начала я, переодевшись. – Можешь остаться ненадолго и выпить со мной?

– А это еще зачем?

– Потому что я устала сидеть одна двадцать четыре часа в сутки, – апатично объяснила я. – Не с кем и словом перекинуться. Ты сам-то представляешь, каково это? Иногда мне кажется, что у меня едет крыша. Хорошо бы этим и кончилось. – Я повысила голос: – И что ты тогда сделаешь, Джек? Когда я окончательно сойду с ума?

– Ты не сойдешь с ума. – Он втолкнул меня в комнату и закрыл дверь.

– Я бы не была так уверена! – бросила я вдогонку. – И я хочу виски в нормальном стакане!

Не знаю – действительно ли он поверил, будто я схожу с ума, или дело в том, что на другие мои просьбы он уже ответил отказом, – но как бы то ни было, через десять минут он вернулся с двумя стеклянными стаканами.

– Спасибо, – сказала я, сделав глоток. – Могу я кое о чем спросить?

– Можешь.

– Это насчет дела Томазина. У него жена актриса? Дена какая-то там? Я вроде бы что-то об этом читала, когда ты еще давал мне газеты.

– Дена Андерсон.

– Так значит, эта Дена обвиняет его в нанесении побоев?

– Я не имею права разглашать подробности дела.

– Похоже, все, кто у нас сегодня был, в курсе подробностей. Значит, ты или уже что-то разгласил, или эта информация не такая уж конфиденциальная, – парировала я. – Кажется, он чуть ли не весь свой доход жертвует на благотворительность?

– Это не значит, что он не избивает жену.

– А что там Адам говорил про любовника?

– Он просто хотел меня подразнить.

– Значит, это все неправда?

– Нет. Одна желтая газетенка тиснула эту историю, чтобы облить Дену грязью.

– Зачем им это?

– Энтони Томазин их акционер. Допивай, я не собираюсь оставлять тебе стакан.

Когда он ушел, я вытащила из-под матраса завернутые в салфетку таблетки и пересчитала. Двадцать. Было совершенно непонятно, хватит ли их, чтобы убить Джека, тем более что часть я собиралась опробовать на себе – хотела понять, насколько сильно они действуют и растворятся ли в жидкости, если их растолочь. Я отправилась в ванную, оторвала два кусочка туалетной бумаги и, поразмыслив, взяла четыре таблетки: этого должно было хватить, чтобы я уснула, но не заработала интоксикацию. Завернув таблетки в бумагу, я положила их на пол и старательно растерла ногой. Потом за неимением посуды высыпала крупинки в крышечку из-под шампуня и добавила немного воды. Какая-то часть растворилась, но этого было недостаточно; поняв, что остальные таблетки придется истолочь буквально в пыль, я выпила свое зелье.

Минут через пятнадцать меня потянуло в сон, я почти сразу заснула и проспала как убитая четырнадцать часов. Проснулась с туманом в голове и какой-то совершенно невообразимой жаждой. Джек весил вдвое больше меня, и я рассудила, что, если дать ему восемь таблеток, эффект будет примерно тот же, но оставшихся у меня шестнадцати таблеток явно недостаточно, чтобы его убить. Это удручало: значит, мне самой придется доводить дело до конца, пока он будет без сознания. Конечно, я хотела видеть его мертвым, но сомневалась, что смогу сходить на кухню за ножом и всадить его ему в сердце, когда придет время.

Решив не забегать вперед, я сосредоточилась на ближайшей цели: добиться, чтобы Джек, принося виски, оставался со мной подольше. Аргументы те же – я схожу с ума оттого, что целыми днями ни с кем не разговариваю. Я рассчитывала, что в конце концов его потянет выпивать вместе со мной, как в день рождения Милли. В противном случае у меня не осталось бы никакой возможности подсыпать ему таблетки.

Удача улыбнулась мне, когда дело Томазина перестало казаться Джеку таким уж однозначным. Прошла первая неделя заседаний; я сидела на кровати и, прихлебывая виски, слушала его жалобы на многочисленных свидетелей, которых Энтони Томазин вызвал в суд, чтобы они охарактеризовали его моральный облик и репутацию. Я заметила, что Джеку самому не помешает выпить. Он сходил вниз и принес виски и себе. С тех пор он каждый вечер приходил с двумя стаканами и засиживался у меня все дольше, и тогда я поняла: ему нужно с кем-то говорить о происходящем в суде. В детали он не вдавался, однако и без того было ясно, что Энтони Томазин с нескончаемым потоком влиятельных заступников, характеризующих его самым лучшим образом, выстроил железобетонную защиту. Дело затягивалось; Джек ни разу не заговорил о Таиланде, и я подумала, что он отменил или отложил поездку.

Накануне запланированного вылета он, как обычно, поднялся ко мне с двумя стаканами.

– Пей скорее, – сказал он, протягивая мне виски. – Тебе еще вещи собирать.

– Какие вещи?

– Забыла? Мы завтра едем в Таиланд.

Холодея от ужаса, я подняла на него глаза.

– Но как мы поедем, если суд еще не закончился? – выговорила я заикаясь.

– Закончится завтра утром, – угрюмо ответил он, щедро плеснув себе виски.

– Я и не знала, что присяжные уже ушли совещаться…

– Два дня как совещаются. Обещали вынести вердикт завтра до обеда.

Приглядевшись, я заметила, что вид у него изнуренный.

– Но ты ведь выиграешь?

Он залпом осушил почти весь стакан.

– Тупая тварь соврала мне.

– Ты о чем?

– У нее был любовник.

– Так значит, это его рук дело?

– Нет. Мужа, – ответил он ледяным тоном (никому не признался бы, что его уверенность поколебалась, даже мне).

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, правда?

– Ты не представляешь, как я рад, что мы уезжаем, – сказал он, прикончив остатки виски. – Если я не убедил присяжных, это будет мой первый провал, и журналисты ни в чем себе не откажут. Я уже вижу их заголовки – «Падший Ангел» или что-то в этом роде, такое же примитивное. Ты допила? Пора собираться.

Доставая из шкафа одежду под надзором Джека, я молилась, чтобы он не заметил, как меня трясет. Кидала в чемодан что попало, думая лишь о том, что должна убить его завтра, после заседания, – то есть намного раньше, чем планировала, наивно понадеявшись на отмену поездки. К счастью, он сам был поглощен раздумьями. Понимая, насколько важна для него победа, я забеспокоилась: в каком настроении он вернется из суда? Вылет вечером, но если он проиграет, то может сразу рвануть в аэропорт, чтобы избежать общения с прессой, а тогда я не успею подмешать ему таблетки! В ту ночь я впервые в жизни по-настоящему молилась. Перечислила Богу все зло, которое Джек уже совершил, и напомнила о его кошмарных планах. Я думала о Молли. О том, как он запер ее в чулане и оставил умирать без воды. И о Милли. Об уготованной ей судьбе, о комнате в подвале. А потом вдруг пришло решение. Я поняла, как действовать, чтобы убить наверняка. Это было гениально. Великолепно. И в случае успеха позволяло мне выйти сухой из воды.